Страна черного смарагда

Докия Колин

Страна черного смарагда

Среди других играющих детей

Она напоминает лягушонка.

Заправлена в трусы худая рубашонка,

Колечки рыжеватые кудрей

Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,

Черты лица остры и некрасивы.

Двум мальчуганам, сверстникам ее,

Отцы купили по велосипеду.

Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,

Гоняют по двору, забывши про нее,

Она ж за ними бегает по следу.

Чужая радость так же, как своя,

Томит ее и вон из сердца рвется,

И девочка ликует и смеется,

Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого

Еще не знает это существо.

Ей все на свете так безмерно ново,

Так живо все, что для иных мертво!

И не хочу я думать, наблюдая,

Что будет день, когда она, рыдая,

Увидит с ужасом, что посреди подруг

Она всего лишь бедная дурнушка!

Мне верить хочется, что сердце не игрушка,

Сломать его едва ли можно вдруг!

Мне верить хочется, что чистый этот пламень,

Который в глубине ее горит,

Всю боль свою один переболит

И перетопит самый тяжкий камень!

И пусть черты ее нехороши

И нечем ей прельстить воображенье, ―

Младенческая грация души

Уже сквозит в любом ее движенье.

А если это так, то что есть красота

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Н. Заболоцкий. Некрасивая девочка

Пролог

Ураган сбивает все на своем пути. Крушит, переворачивает, оставляя за собой лишь разрушения. Ему под силу изменить ход времен, поменять цепочку жизненных событий. Он заставляет встретиться тех, кто не должен был. А может забрать бесследно тех, кого не готовы отпустить…

После первого урагана, занесшего девочку в страну с Изумрудным городом, другой ураган принес семена загадочного растения человеку, способному сломать систему, защищающую Волшебную страну. Разрушение одного из четырех черных камней, что были установлены кольцом со всех сторон света, привело к сдвигу волшебного купола. Эти события изменили жизнь обитателей всей Волшебной страны.

По прошествии столетия волшебные существа перестали двигаться, говорить, творить чудеса. Все необычное в один миг перестало существовать. Исчезли все волшебницы доброй страны с Изумрудным городом, исчез и ее мудрый правитель. Животные и птицы стали обыкновенными. Жители потеряли веру в волшебство, и их жизнь превратилась в рутину каждодневных бытовых споров. Со временем ветшал Изумрудный замок, высыхали реки, окружающие его. Люди, покинувшие территорию, забрали с собой частичку волшебных воспоминаний о радости, наполнявшей эти места многие годы.

И сегодня никто не знает ― жива ли она, страна волшебных зверей и птиц, страна жителей Изумрудного города? Существуют ли еще ее подземные города? Стоит ли Изумрудный город и растут ли маки на поле, где когда-то чуть не уснула навсегда маленькая девочка в серебряных башмачках?

Глава 1. Наказание

В то самое время в стране людей, что никогда и не знали волшебства, в маленьком провинциальном городке с неприметным названием, без родительской любви и ласки жила девочка-сирота. Жизнь ее не отличалась большими радостями, но девочка не унывала и не сдавалась. Сиротское детство быстро научило ее взрослой жизни. Она не имела возможности играть в куклы и ленточки, наряжаться в платья. Каждый день проводила она на грани выживания среди таких же несчастных сирот.

– Кати! Ты опять за старое?! ― во весь голос кричала пожилая женщина в старом чепце и белом нагруднике. ― Что же за девица такая?! ― продолжала возмущаться она. ― Все дети как дети, а эта плутовка какая-то.

Голос ее звучал все тише и тише по мере того, как она отдалялась.

Кати выбралась из своего убежища. Она сегодня снова раздобыла свежих булочек для детей на улице. Ее за это часто наказывают, ведь воспитываются дети в приюте в строжайшем повиновении. Но после экскурсии с классом на площадь Независимости и встреченных там голодающих детей из бедных кварталов, которые выглядывали из-под деревянных помостов, жизнь Кати изменилась. Она уже не могла жить так, будто не видела этих оборванных одежд, измазанных детских лиц, протянутых для милостыни маленьких ручонок. Каждую минуту она искала способ им помочь. Не доедала сама и приучила девчонок, соседок по комнате, откладывать еду нуждающимся. Потом сбегала ночью в районы для бедных, чтобы принести им то, что сумела накопить.

Нищих было так много, а ее скудных запасов не хватало даже на десяток детей. И каждой ночью прибывали новые.

Утром Кати грызла гранит науки: изучала языки, получала новые знания, а ночью перемахивала через забор и мчалась к тем, кому всем сердцем желала помочь. Сегодня ей нужно было много еды ― местные мальчишки новеньких приведут. Единственное, что ей оставалось ― собрать с горячего противня десяток румяных булочек. Она понимала, как это выглядит для руководства сиротского дома, но оправдывала себя благими целями. Однажды она уже попалась на месте преступления и была наказана розгами в пять ударов, после чего сесть и лечь спокойно не могла почти целый месяц. Сегодняшней выходки ей могут не простить. Сошлют в какой-нибудь дальний приют с меньшим доходом, без государственного покровительства и щедрых пожертвований богатых благодетелей. И тогда все. Ее песенка спета. Директор говорит, сиротские дома с меньшими доходами способны только бедноту разводить. Напрасны все старания учителей, будет всю жизнь швеей работать, обшивать богатых тетенек из дома моды. Но, даже понимая это, Кати не могла оставить детишек без еды.

Она сама была еще ребенком, всего-то пятнадцать. Через пару дней шестнадцать исполнится. Правда, это не настоящий день рождения, а день, в который ее, маленькую, подбросили на порог детского дома. Жила она всяко лучше, чем те, кому всем сердцем желала помочь. Дети на улице были не просто попрошайками, но и рабами черного труда ― трубочистами. Кати не знала этой стороны их жизни: они мало разговаривали. Да и времени на разговоры не хватало ― важно каждого накормить. Вот и сегодня она спешила к подопечным, пребывая в хорошем расположении духа, предвкушая встречу.

Оглянувшись по сторонам, Кати завернула румяные булочки в свою наволочку, предварительно снятую с подушки. И, счастливо насвистывая, двинулась в сторону окна. Сначала протиснула голову навстречу морозному вечеру. На улице стояла поздняя осень, и легкий снежок засыпал улицы. Вдруг что-то помешало ей пролезть дальше в узкую форточку. А вернее сказать, кто-то. И этот кто-то не просто схватил ее за полы курточки, а резко дернул на себя, отчего Кати не удержалась и упала на пол.

Над ней возвышались директор и та самая дама в чепце, что занималась поисками девочки.

– Катрина Орфен, далеко ли вы собрались, юная леди? ― чеканила каждое слово директор. Ей было около сорока пяти лет ― немолодая, но и не пожилая, старая дева, со строгим пучком негустых волос и морщинистым нахмуренным лбом.

Орфен ― так называли всех в этом доме: это значило «сирота». Повезло тем, кто знал хотя бы свое настоящее имя, как Катрина. Ладанка с именем висела у нее на груди в тот день, когда ее подкинули в приют. Многим повезло меньше. Их называли по желанию директора, и как правило, эти имена не отличались большим разнообразием. Чаще всего девочек называли одинаково: все в приюте были либо Лизаветы, либо Генриетты с добавлением «Орфен». Двойное имя носила лишь одна девочка, постарше остальных. Двойные имена давали только детям из благородных семей. Ее отец был какой-то важной персоной из верховной знати. Он признал ее, но не желал сам воспитывать.

– Вы молчите?! Вам нечего сказать в свое оправдание? ― продолжала директор. ― Валенсия, ― обратилась она к женщине в чепце, ― разверни-ка ее котомку, посмотрим, что она прячет.

Валенсия потянулась к наволочке, набитой уже остывшими булочками, и Кати побледнела. Секунды этой пытки длились, казалось, целую вечность. Кати уже попрощалась с жизнью раз десять, успела пересказать все молитвы, которые знала, в том числе на разных языках, когда час расплаты наконец наступил.

– Я даже не буду спрашивать, зачем тебе столько булочек. Меня это и не интересует, ― сказала директор железным голосом, глядя на развернутую ткань. Сегодня я не буду наказывать тебя розгами. Эту ночь ты проведешь в подвале, в сыром и темном подвале, с крысами и мышами, пауками и другими насекомыми, которые в темноте будут ползать по тебе, а у тебя не будет возможности от них избавиться.

Кати не могла сдержать дрожь. Валенсия с невозмутимым лицом продолжала выкладывать булочки из наволочки на стол. Каждая новая булочка, увиденная ею, была как приговор, свидетель провала Кати и ожидающей ее безысходности. Наконец, когда последняя булочка покоилась на столе, девочка обессиленно опустила голову.

– Ты должна запомнить этот урок, ― произнесла директор, чье лицо еще сильнее нахмурилось от гнева. ― Ты думала, что сможешь обмануть нас, но теперь тебе придется заплатить за свое нахальство. Ты ― ничтожество, и пусть тьма подвала послужит тебе уроком, который ты не забудешь.

Валенсия пошла за тем, кто каждый раз вынужден был исполнять страшные приказы начальства. Кати же осталась наедине с истязательницей, обрекшей ее юное тело и душу на жуткое наказание. Мрачные мысли о том, какие страдания ждут впереди, терзали ее. Размышления о крысах и пауках породили сомнения ― сможет ли она пережить эту ночь. Однако, желая найти в себе силы, девочка перевела дух и постаралась больше не думать о страшном.

– В подвал! ― приказала директор старенькому сторожу Арни, с которым Валенсия вернулась на кухню. Арни часто баловал девочек, принося из дома всякие вкусности, которые пекла или готовила его жена. Он был очень добрым старичком, не способным закрыть маленькую девочку в темном и сыром подвале, но и не имевшим права ослушаться начальства. Поэтому, вздыхая, он только дал Кати фонарь и теплый плед с подушкой, уверив ее, что в этом помещении нет крыс и мышей, а насекомые и так везде живут. «Паук лапками цепляется и бывает даже в царских чертогах», ― любил приговаривать он.

И вот ее личная тюрьма закрылась. Ночь в ужасном и сыром подвале! Она может заболеть. Кати представила себе, как опечалятся все, даже директор, узнав, что она слегла и, может быть, даже умрет по их вине. Как будут сожалеть о содеянном, но уже будет поздно. Она попыталась вообразить, как за ней приходят родители и директору нужно будет оправдаться за свой поступок, ведь она так неосмотрительно погубила молодую цветущую жизнь. Но всему этому не суждено было сбыться. Никто за ней не придет, не станет ее оплакивать, никому она не нужна. Разве что ребятам, которые сегодня проведут голодную ночь, пока она тут сидит и жалеет себя.

Кати, завернувшись в плед, с неохотой сделала шаг в тьму подвала. Свет фонаря выхватил из тени причудливые силуэты старинных вещей, хранящихся здесь. В углу стоял потертый сундук, а рядом с ним стол, на котором когда-то, вероятно, шили платья для особенных случаев. Ее окружала зловещая тишина, и тут же, как по мановению волшебной палочки, воображение Кати вдруг странно разыгралось. Свет, отражаясь от стен, создавал игру теней, которые в ярких отблесках казались загадочными существами. Девочке вдруг показалось, что кто-то шепчет из темноты, и сердце ее заколотилось. «Это лишь ветер», ― успокоила она себя, хотя потоки холодного воздуха словно пытались утащить ее.

Набравшись смелости, Кати решила исследовать подвал. Она подошла к сундуку и трясущимися от волнения руками приоткрыла крышку. Внутри оказались старинные платья, украшенные изысканной вышивкой. Каждое из них хранило в себе историю. Кати внезапно подумала, что нашла не просто одежду, а портал в мир забытых снов и грез.

Здесь хранились и продукты, а само это место оказалось не таким уж сырым. Возможно, Арни перепутал и посадил ее в кладовку, а не в подвал? Кати начала освещать каждый стоявший перед ней мешок, а сердце ее билось все чаще. Это не кладовая, а целая сокровищница продуктовых запасов! Арни наверняка специально посадил ее именно сюда, чтобы она не только не замерзла и не испугалась, но и не осталась голодной этой ночью. Что будет старику за этот поступок, Кати не представляла, но ведь он же взрослый и, вероятно, сумеет разобраться. А у нее появился шанс помочь тем, кто нуждается больше, чем она сама. Она уже понимала, что, сбежав отсюда сегодня, больше никогда не вернется в это место, не потому что ей такого не простят, а потому, что впереди так много всего интересного и неизведанного.

По закону ее страны шестнадцатилетние считались совершеннолетними, и Кати вот-вот должны были выдать замуж за какого-нибудь старого богатенького сеньора, щедро платящего пожертвования директору приюта. Она не чувствовала себя настолько взрослой, но и маленькой уже не была. Поэтому, быстро оценив ситуацию, девочка нашла на полке пустые мешки и погрузила в них все, что могла унести с собой. Затем наудачу толкнула дверь и была несказанно удивлена, когда та поддалась и, скрипнув, отворилась. Арни не только не посадил ее в подвал, но и дверь кладовой не запер. Специально или забыл ― Кати не задумывалась. Она была лишь благодарна этому добряку, который не раз помогал девчонкам из приюта, а сегодня сделал для нее больше, чем кто-либо другой на всем белом свете ― ну, собственно, из тех, кого она знала.

– Спасибо, ― тихонько прошептала она в темноту, адресуя эти слова Арни, и, прокравшись на цыпочках по скрипучим половицам длинного коридора до кухни, выскользнула в открытую форточку, которую так никто и не удосужился закрыть, считая, что инцидент исчерпан и завершен наказанием непокорной девицы.

– Да здравствует свобода! ― воскликнула Кати и вдохнула полной грудью морозную свежесть ночного воздуха.

Она бежала навстречу своему будущему, не оглядываясь на сиротский дом, в котором прожила всю сознательную жизнь. Она не помнила своего младенчества, а девичество в стенах детского дома и не желала вспоминать. Впереди ждала жизнь, самая настоящая, ничем не ограниченная жизнь, сулившая ей, по сути, уже взрослой девице, свободу и счастье.

Она бежала по извилистым и узким дорожкам, по кварталам, где не встретишь богатых дам и их кавалеров. Здесь жили те, кто был беден, но честен. Эти места обходили стороной все, кто имел за душой чуть больше, чем пара штанов. Люди, обитавшие здесь, вынуждены были кормиться на гроши, что кидали им в подаяниях, или отдавать своих детей в подмастерья к трубочистам.

Эта профессия была нарасхват. Дымоходов, каминов, чердаков и крыш в городе было достаточно, а другой системы очистки не было, потому самой простой и легкой казалась работа человека. Детей в бедных семьях обычно было много, прокормить сложно, а отдать трубочисту на постой ― выгодно. Отдавали, как правило, с четырех лет, так как некоторые трубы были очень узкие и протиснуться в них могли лишь дети.

Однажды в городе случился пожар, и в пламени сгорело много домов. После этого построили новые, где все дымоходы объединялись общим выходом на крышу, что сделало их более узкими и извилистыми. В этих лабиринтах малышам приходилось служить живыми щетками от копоти и сажи.

Кати часто слышала от директора, что из сиротских приютов покупают детей для чистки дымоходов. Она оправдывала это тем, что даже родители продают своих детей, чтобы избавиться от лишнего рта, да и зарабатывают на этом до десяти монет, так что уж руководству приютов страдать от угрызений совести. Но девочке сложно было представить, как четырехлетний кроха ползает по дымоходному лабиринту. На ее глаза тут же наворачивались слезы жалости. Ей хотелось спасти от этой участи каждого такого малыша, уберечь, обогреть, одеть, обуть, накормить. Она часто думала о том, что, если бы родилась в знатной семье, могла бы изменить ход событий и помочь беднякам, чтобы никакая нужда не заставляла их отказываться от своих детей ради куска хлеба.

В приюте им часто читали на ночь сказку про бедную семью, в которой было двенадцать детей, но не хватало денег на их пропитание. Отец предложил матери отвезти их в лес и оставить, чтобы не видеть, как они погибают от голода. Утром родители повели детей в чащу и оставили там. Самый младший, смышленый мальчик, подслушав разговор, насобирал камешков и разбрасывал их по дороге. Благодаря этому он смог вернуть всех домой.

Родители, получив денежную помощь от соседа, горевали о содеянном и обрадовались возвращению детей. Но, когда деньги кончились, взрослые снова оставили детей в лесу, так и не научившись ценить друг друга. В этот раз мальчик взял хлебные крошки, но птицы склевали их. Однако он все же нашел дорогу домой и даже принес золото, после чего семья зажила счастливо.

Директор часто приводила эту сказку в пример, говоря, что и родители могут оставить своих детей, а что тогда делать ей, постороннему человеку. Каждый ребенок в детском доме понимал эту историю ― ведь сам был брошен.

Ночь совсем накрыла город темным куполом, когда Кати добралась до места назначения. Детей оказалось мало, хотя она ожидала увидеть больше. Она раздала еду, и дети, поев и прихватив остатки с собой, побежали домой, порадовать родителей.

Кати обратилась к Тому ― главному заводиле среди детей.

– Томми, ― ласково позвала она. Мальчик был не против нежного обращения, ведь чаще получал злобный пинок под филейную часть от толстого дядьки, которому пару часов натирал ботинки. ― Почему сегодня детей так мало?

– Все убежали смотреть на наказание мелкого, ― отмахнулся Том, будто это было чем-то привычным.

– Что значит «на наказание»?

– Мелкий не захотел чистить трубу, вот теперь и отдувается, ― усмехнулся мальчик, по всей видимости, считая это естественным исходом в данной ситуации.

– Ты считаешь это нормальным? ― Кати не сдержалась и повысила голос.

Он пожал плечами в ответ.

– Где это происходит?

– На улице Дмитро Бедного.

– Отведи меня туда, ― сказала она, придав дрожащему голосу твердости.

– Как хочешь, ― ответил Том и встал со старых деревянных ящиков, где он доедал кусочек хлеба, который еще пару часов назад с таким трудом старалась раздобыть Кати.

Сейчас все это было неважно. В груди у Катрины сердце забилось быстрее. Она не знала того несчастного малыша, не знала даже его имени, но не могла снести его наказания. Справедливости ради, она готова была сама быть наказана за него, но не дать его в обиду.

Кати и Том быстро пришли к тому месту, где истязали маленького четырехлетнего мальчика. Он стоял голыми ножками на сырой земле, забившись в угол. Его тощее тельце сотрясалось от холода и редких всхлипываний. Толпа гудела, наблюдая как худой мужчина в черном сюртуке и цилиндре мучает ребенка.

Кати рванула через толпу, но мужчина уже подхватил мальчика и понес его в дом. Вслед за ними хлынули собравшиеся. Мужчина затолкал ребенка в дымоход и зажег пучок соломы, привязанный к палке. Послышался пронзительный крик, и стало слышно, как малыш пробирается выше, пытаясь убежать от жгучего огня. Но мужчина все дальше и дальше протискивал палку, подталкивая ребенка двигаться вперед, счищая при этом худеньким тельцем всю сажу и гарь со стенок.

Кати кинулась вперед, расталкивая стоявший спокойно народ. Не описать тех чувств, что рвались наружу ― жажда справедливости вперемешку с ненавистью к тем, кто так легко наблюдал за диким, варварским методом наказания. Мальчик еще жить только начал, а уже вынужден испытать столько боли и страха.

Катрина принялась бить злодея кулачками по спине. Мужчина не ожидал такого поворота и выронил палку из рук. Потом легко, словно тряпичную куклу, откинул Кати, отчего, ударившись головой о стену, она потеряла сознание. Придя в себя, девочка поняла, что ее поступок спас малышу жизнь. За секунды, которые она отняла у мучителя, ребенок добрался до крыши, смог спуститься и убежать.

Мужчина негодующе стучал по дымоходу, думая, что малыш еще внутри, но все вокруг уже обсуждали, что тот оказался юрким и теперь далеко отсюда.

– Ты как? ― спросил Том, наклонившись и помогая девочке встать.

– Голова болит.

Кати потрогала голову: на месте удара оказалась большая шишка, испугавшая ее своими размерами.

– Пройдет, ― улыбнулся Том. ― Нам пора уходить. Вилкирс сейчас поймет, кто помог мелкому ускользнуть, и нам несдобровать. ― Он многозначительно кивнул в сторону взрослого трубочиста в цилиндре, который уже перестал долбить дымоход и упер руки в бока.

– Наверное, ты прав, ― попыталась улыбнуться Кати, но у нее это плохо получилось. Голова сильно болела.

Толпа расходилась, поняв, что зрелище закончилось, поэтому покинуть этот негостеприимный дом и выйти на улицу было нетрудно. Снаружи ночь отступала, а заря расправляла свои крылья.

– Ты сейчас куда? ― спросил Том

– Не знаю, ― пожала плечами Кати.

Она не задумывалась, как все будет на самом деле, когда сбегала из приюта. Представляла, что те, ради кого она рисковала, встретят ее как героиню. Но все пошло не по плану. Теперь она стояла с огромной шишкой на голове, почти в одиночестве, если не считать Тома.

– Так все-таки, ты куда? ― переспросил он.

Кати ничего не ответила, только вздохнула.

– Ладно, у меня идея! Пошли! ― И он потянул ее за собой.

Глава 2. Живые щетки и спасение

Дети пришли в старое разрушенное здание, в которое даже заходить было опасно, не то что здесь жить, но этот заброшенный дом был единственным домом Тома.

– Давно ты здесь живешь? ― спросила Кати.

– Сразу, как сбежал от хозяина, ― ответил Том.

– Хозяина? ― не поняла Кати.

– Я тоже раньше был живой щеткой, как вот тот малый, которого в камин отправили.

Катрина не могла подобрать слов, чтобы выразить удивление.

– Но как? ― все, что смогла сказать она.

– Моя мама умерла, а отец продал меня трубочисту за пару монет, когда мне было четыре. Тот сразу отправил меня в дымоход, положившись на волю случая: если выберусь, значит, сгодился, если нет ― не судьба. Мне было страшно в первый раз. Труба узкая, вокруг темно. Она напоминала лабиринт, из которого сложно найти выход.

Катрина слушала, затаив дыхание. То, что она сегодня узнала о несчастных детях, приводило ее в замешательство. Она всегда думала, что дети из приюта ― самые несчастные и брошенные, но те, о ком она узнала сегодня, жили в еще более тяжелых условиях, чем она себе представляла. Они были обречены на такую тяжелую работу, которая Катрине даже не снилась.

– Все познается в сравнении, ― говорил дедушка Арни. ― Когда-нибудь тебе встретится человек, который страдал больше, чем ты. И тогда придет время понять, что твои страдания ― ничто по сравнению с его. Никогда не жалуйся на жизнь. Она большая привилегия и дар Божий. Проживи ее так, чтобы тебе не было стыдно за то, что могла, но не сделала. Живи для других! ― повторял он, когда она приходила поплакаться.

Ей сразу становилось легче от теплых нежных рук и согревающих душу слов. Они с девчонками часто представляли, что дедушка Арни ― их заботливый отец. Но так как их было много, решили считать его Ангелом, который прилетел к ним, чтобы делать их мир лучше.

– Я выжил в тот день, и это определило мое будущее на долгих два года, ― продолжал рассказывать Том. ― Мои товарищи погибали, болели, кто-то навсегда переставал расти и оставался маленьким, хотя годы шли. Чаще всего никто не проживал больше года, поэтому я был в большой цене у хозяина, а от этого работы мне давали больше, чем остальным.

Но убежать я решил не от тяжелой работы, а от того, что однажды нас с товарищем привели на Рождественский праздник: есть поверье, что мы приносим удачу. Я в первый раз попал на такой праздник, но мои друзья воспринимали это как подарок. В тот вечер многое изменилось в моей голове. Хозяин брал деньги за наш выход, а нам преподносил это как свой величайший дар.

Мы сидели в теплом доме за красиво сервированным столом, покрытым белой скатертью, рядом с радостными, розовощекими карапузами, которые были счастливы измазаться в саже. Нам ее даже на праздник не разрешали смыть с лица ― по людским поверьям, она тоже приносит удачу.

– Но это же глупость! ― не выдержала Кати.

Том кивнул.

– Люди верят: если трубочист выживает в тяжелых условиях, он счастливчик. И если в канун Нового года поздороваться с ним, удача весь год не отвернется. Хозяин поддерживал эти слухи и сам распускал их.

Я сидел и наблюдал за счастливым семейством, которому выпала иная доля, нежели у нас. Не завидовал им, но точно понимал, что хочу изменить свою жизнь и жизнь кого-то из моих товарищей. В тот вечер я попросился в туалет. Конечно, меня не пустили в хозяйский. Из сарая, который служил туалетом для слуг, я сбежал. Хозяин не ожидал от меня этого, поэтому за мной никто не следил.