Жизнь в черно-белом цвете

– То есть она еще не пришла в сознание? – задаю я глупый вопрос. Я прекрасно все расслышал, но уточнить в такие моменты всегда хочется. Будто сказанные слова могут быть целиком ослышкой, а не полной правдой.

– Да. Я ведь сказал, – ответил доктор.

– Понял. Где она?

– Я вас проведу. За мной.

И теперь он ведет меня по длинному и темному коридору без окон вглубь больницы. Вокруг – непривычная тишина. Если есть место в этом городе, где можно спрятаться от мира, то оно – здесь.

Я никогда не проникал в больницы настолько далеко. С детства рос здоровым парнем без каких-либо физических изъянов за исключением, пожалуй, только монохромазии. Но она у меня с рождения. И не причиняет дискомфорт. Поэтому познавать глубины больничного ада мне не приходилось.

Подошли к палате. Врач остановился и сказал:

– Ограничений по времени нет, но вы должны понимать, что вашей девушке нужен покой. Так что посещение должно быть в меру коротким.

– Спасибо, – благодарю я врача и открываю дверь. – Мне бы только увидеть ее.

– Как закончите, подойдете к регистратуре. Там отметитесь о посещении.

– Неужели так нужно делать каждый раз?

– Да. Считайте, что это – простая формальность. Отметки о посещении пациентов нужны для справки. Вы ведь понимаете, что некоторые личности чересчур активны в плане прикосновений… Так что нам необходимо составлять протоколы…

Не выдерживая дальнейшей беседы, я захожу. Еще раз благодарю доктора, стоя на пороге палаты. Он уходит.

Я закрываю дверь и тихо оборачиваюсь, будто боюсь упустить этот священный момент воссоединения с любимой. Она лежит на койке с закрытыми глазами – да, без сознания, как и говорил доктор. Я стою в нерешительности, вспоминая только что сказанные слова: «некоторые чересчур активны в прикосновениях». Что бы это могло значить? Я что, не могу даже потрогать свою девушку? Извините, но это – слишком. Хотя я понимаю, что нужно быть аккуратнее с человеком, перенесшим травму, но ведь хочется обнять, поцеловать… Да и как сказал он: «протоколы»! Будто мы и не в больнице вовсе, а в полиции.

Все-таки я подошел ближе. Ее неровное дыхание, ее спутанные в крови волосы неприятно действуют на нервы. Лена… ты ли это? Милое лицо улыбается мне даже во сне. Я легко прикасаюсь к ее руке. Теплая. Ее рука тепла, значит, все хорошо. Холод бы меня насторожил.

Я целую ее руку, говорю:

– Ну как ты? Больно – это ничего, я помогу. Если больно, то ты только скажи – я помогу. Лена, давай будем вместе. Ты теперь точно не будешь ходить одна. Я буду тащить тебя за ручку, ха. – Я улыбаюсь, потому что мне показалось, что она улыбнулась в ответ на мои слова. – Ты только очнись, и мы поговорим. Все у нас будет хорошо. Я тебя не отпущу.

В коридоре слышится визг ребенка.

– Может, я не образцовый парень (ты скажешь, что я преувеличиваю), но ведь ты сказала мне: «Я тебя люблю», когда мы стояли тогда у фонтана вечером. Я собирался уходить, а ты меня взяла за рукав… Помнишь? Что я тогда испытал! Счастье! Лена, я буду заботиться о тебе, а ты – обо мне. И наша любовь не иссякнет.

В коридоре – звук смешивается из болтовни докторов, криков, звука проезжающей каталки, вздохов…

– Лена…

Я завороженно смотрю на ее лицо. Хочется поцеловать, но я думаю о ее травме головы. И я не уверен, что мои поцелуи настолько мягкие, чтобы не причинить вреда (надо спросить об этом у доктора!). Поэтому поцелую ее потом. Да, после выписки – точно! Или раньше… когда она придет в сознание.

«Мы ведь сходим куда-нибудь вместе? Давай пойдем в кино! Или погуляем в парке. Хоть куда-то!»

Посижу-ка здесь, рядом с любимой девушкой, еще некоторое время.

На следующий день я не пошел в университет, потому что было воскресенье. Ну, хоть так смогу избавиться от ненужных вопросов. Но мне ведь могут позвонить, написать? Особенно интересующийся Игорь. От этого я не застрахован. А телефон выключить не могу – вдруг позвонят из больницы?

Но никто мне не пишет, не звонит…

Я зашел на кухню. Что приготовить? Непривычно заниматься приготовлением пищи только для себя. Вот скоро вернется из больницы Лена, и тогда все станет на свои места.

Удивителен тот факт, что ее родственники так и не связались со мной, чтобы спросить хоть, как Лена, как я сам. Я стал свидетелем этого жуткого происшествия. Еще до того, как я посетил впервые Лену, мне звонили из полиции. Начали дело, но оно, как я понял, уже решено – водитель признался сам. Редко такое бывает. Наверное, его посадят условно. А если не посадят, то назначат штраф.

Однако, меня не волнуют разбирательства по поводу происшествия. Можно, конечно, возразить: как так? Меня не интересует наказание для обидчика? С одной стороны – нет, конечно же интересует, но… я никогда не был особо обидчив, поэтому привык прощать.

Во второй половине дня, после двух часов, мне позвонили из больницы (хорошо, что номер я запомнил). Я радостно взял, нет, схватился за телефон.

– Алло?

– Здравствуйте. Это городская районная больница N. Вы кем приходитесь пациентке Елене Ф.?

– Я ее парень, – отвечаю уже с привкусом усталости от одного и того же вопроса.

– Хорошо. Мы приносим вам искренние соболезнования…

В смысле «соболезнования»? То есть… Ну, нет… Пожалуйста, не говорите так!

– …вы можете приехать в больницу. – Закончила свою речь девушка из регистратуры.

– Она… умерла?

– Да, к сожалению. Мы приносим вам соболезнования. – Она повторяет эти слова как робот. Но я не слышу этих слов – мне страшно.

– А что случилось? – Спрашиваю я.

– Конкретно я не знаю. Доктор все расскажет.

– Понял, – шепчу я и отключаюсь. Я падаю на пол, без сил, опустошенный и с тяжестью на душе.

ПОЧЕМУ? Кто-нибудь сможет ответить: почему все так произошло? Тяжело. Лена! Прости! Я не смог сказать тебе тех нужных слов, которые хотел сказать. Если бы я не отвлекся…

Чувствую, что текут слезы, и я не могу их сдержать! Я не смог позаботиться о ней. Я ни на что не годен. Любимая девушка, мое солнце, луна, – да любая планета, короче, – мое все… И она умерла. Как просто! Лена, почему ты не очнулась?

А-А-А-А! Почему? Почему, почему?

Этот день, кажется, закончил мою лучшую жизнь.

* * *

Похороны прошли теплым весенним днем, под слегка палящим солнцем. Гроб непонятного мне цвета. Странно, что у меня появилось желание спросить, какого он цвета.

«Фиолетовый»? «Лилово-зеленый»? По логике, гроб сделан из дерева, а дерево – «коричневое». Ну, кора деревьев такого цвета. А внутри – светлее. Но гроб – разве он не может быть других цветов? Он не из тех предметов, цвет которых определен раз и навсегда. Что за странные мысли у меня? Я просто хочу отвлечься. Тяжело, очень тяжело терять близких.

В день похорон я плакал весь день. Мои глаза, как говорится, «покраснели».

Дома я пересматриваю фотографии моей девушки. Воспоминания…

Глава 3

Мама приготовила обед. Сейчас будем кушать. Я сижу рядом, играю в машинки. Мои любимые – «БМВ» и «Ламборгини». Вот. Нужно выполнить трюк, чтобы показаться крутым, чтобы показать скорость. Водитель должен быть храбрым.

«Ы-ы-ы!» – кричу я.

Мама говорит:

– Ну разве так ездят машины?

Я говорю:

– Нет? А как они ездят?

– Ну… «бр-р-р». Не так?

– Возможно. Ты права, мама. Это я ошибаюсь. – И мама почему-то смеется.

На обед – суп. Второе блюдо – макароны. Ты должен есть много, – говорит папа, – чтобы стать сильным.

Вчера ходили к доктору… опять. Он проверял мое зрение. Он давно еще сказал: «У вас монахома…». Я не запомнил с первого раза (при мне это слово не говорят). Нужно как-нибудь спросить у мамы.

Суп оказался вкусным. Мама всегда вкусно готовит. Макароны (еле съел!) – тоже вкусные. Полный живот. «Набитое брюхо», как говорят. Но – вкусно и сытно.

Я спрашиваю у мамы:

– А какого цвета суп?

– Что? Суп? – Отвечает мама. – Ну, он разных цветов. Вот тут немного «желтый». – Она показывает в центр тарелки. – А вот тут, например, чуть (как это сказать?) масляный что ли.

Я не понимаю, что значит «масляный» цвет. Такого я никогда не слышал. Слышал: «зеленый», «красный», «синий», «розовый», «голубой», «черный» и много других. Но «масляный»? Как масло может показывать цвет?

– Мам, а как это – «масляный»? – спрашиваю я.

– Это трудно объяснить для тебя. Знаешь, забудь об этом. Вот ведь действительно: масляный цвет! Как до такого можно додуматься?

– Ладно. – Потом спрошу у папы. Обязательно.

После обеда я иду в свою комнату. Там меня ждут машинки. И роботы – у меня они тоже есть. Сегодня я играю машинками, потому что папа мне купил новые. Завтра, наверное, буду играть роботами. Позавчера я не закончил одну битву. Она у меня засела в голове, так что я не могу от нее избавиться. Битва Робота №1 против Робота №2. Внешне они одинаковы. Это две одни и те же игрушки. Чтобы различать их, я зову их: номер первый и номер второй. Я написал номера маркером у них на спине. Хорошо, что папа не увидел, а то сказал бы: «Ну вот, испортил игрушку». А я не портил их! Так надо! Это – план. Их нужно отличать, а то в битве они могут затеряться, перепутаться. И что тогда? Кто будет их спасать? Один из них сможет принять облик другого. И тогда все. А если стереть номерки… тогда вообще невозможно будет определить, кто победитель, а кто – проигравший.

В комнате светло. Солнце яркое. Только вот какого оно цвета? Как бы не старался посмотреть на солнце подольше, у меня начинают болеть глаза.

У окна стоит кровать. Она заправлена. Рядом стоит стол. На нем – письменные принадлежности. Книжка со сказками.

Я помню, как мама читала мне перед сном, когда я был помладше. Сейчас – не читает, потому что я сам могу себе почитать. Папа говорил, что я могу читать и другие книжки, но мне нравится именно эта. В ней я могу сказать, где какие цвета. Я долго об этом спрашивал маму. И запомнил.

Вдруг заходит мама. Она говорит:

– Может, пойдем на прогулку? Подышим свежим воздухом.

– Давай. – Говорю я.

Вот мы уже собираемся. Мама ищет вещи в моем шкафу. Я сижу рядом, на стуле около стола, и наблюдаю.

– Ну вот и все готово. Одевайся.

Мама кладет вещи на кровать и уходит в свою комнату.

На кровати лежат: шорты, футболка, носовой платок. Зачем мне он? Ну ладно, возьму и его. Я одеваюсь за пять минут. Вхожу в комнату мамы. Она еще собирается. Я иду в прихожую, чтобы посидеть, подождать.

Проходит некоторое время. Я устал ждать.

Почему доктор говорит, что я не могу видеть цвета? Почему он говорит, что это навсегда? Когда мы были в больнице, мама плакала. Папа говорил, что это – нормально. Что мы это переживем. Только я ничего не понял.

Что такое «цвета»?

Возвращается мама. Одетая в прекрасное летнее платье. Ей идет. Мне нравится.

– Идем, малыш. – Говорит она.

Мы выходим из дома. Я вприпрыжку спускаюсь с лестницы. Четыре этажа – легко!

На площадке светло. Много детей. Я хочу с кем-нибудь поиграть. Смотрю, глаза двигаются туда-сюда. Мама садится на скамейку рядом с чужими мамами. «Иди поиграй» – говорит она.

На площадке есть горка, качели, песочница, карусель, еще одни качели. Жаркое лето – все играют на улице.

Вот там, рядом с горкой, особенно много детей. Подойду-ка я к ним…

– Привет, – говорю я.

А мне отвечают со всех сторон:

– Привет!

– Во что играете? – Спрашиваю.

– Ни во что. Катаемся.

– А можно с вами?

– Да, – говорит мне девочка. Она сразу же скатилась вниз.

Я залезаю в пластиковую трубу («какого она цвета?»), спускаюсь. Внезапно: внизу меня ловят. Все смеются, и я вместе с ними. Мы начинаем залезать на горку и спускаться с нее по очереди.

Вот впереди меня лезет мальчик, я – за ним. Я смотрю: на нем такие же шорты, как у меня! Интересно, какого они цвета?

Я спрашиваю:

– А какого у тебя цвета шорты?

Мальчик обернулся и сказал:

– А ты что, не видишь?

– Нет. Я не могу…

– Это как? – Он наклонил голову набок. – По-че-му?

– Это у меня… болезнь. Не могу.

– Ого! А это не заразно?

– Нет.

– Ого. Это хорошо! Ну, э-э, а шорты у меня – «синие».

Запомню: шорты могут быть «синими». Мама говорила, что цвет моих шорт – «бежевый».

Мальчик скатывается вниз по трубе, махая на прощание. Ко мне сзади подходит девочка и шепчет:

– Ты правда не можешь видеть?

– Да, – отвечаю я.

– Но тогда ты не сможешь увидеть мир.

– Почему?

– Потому что ты не видишь краски.

– А как они выглядят? – Я не понимаю, о чем она говорит. И как… она услышала наш разговор с тем мальчиком?

– Мир наполнен красками. Я вот рисую. Я вижу краски, а ты – нет. Ты не можешь рисовать…

А она права! Я никогда не брал в руки карандаши. Я не могу отличить их друг от друга. Рисование мне не нравится. Я люблю роботов, конструкторы и машинки. Вот!

– Да, я не рисую.

– Это печально. Ну, ладно. Догоняй!

Она быстро проходит вперед меня и спускается по трубе. Понял! Она решила меня отвлечь. Поэтому начала говорить о моем зрении. И почему они так к нему относятся… Доктор говорил, что моя болезнь – редкая. Но разве это – хорошо? Я никогда не смогу увидеть краски.

Мы играем в догонялки. Водит тот мальчик, у которого я спрашивал цвет шорт. Он быстрый! Уже догнал троих. Осталось поймать меня и еще одного мальчика – с ним я сегодня еще не говорил.

Я пробегаю мимо качелей. Они пустые, на них никто не качается. Мальчик с «синими» шортами чуть не врезается в перекладину, пытаясь задеть меня.

– А! – Кричит он. Но я-то понимаю, что он притворяется.

– Неа, не догонишь!

Мы бегаем вокруг площадки, сделали уже два круга. Я устал. Мальчик – тоже. Поэтому мы медленно идем. Я перебираюсь через ограду, чтобы спастись от него. Водящий махает руками. Он громко говорит:

– Ну все, сдаюсь!

Все дети, которых поймали, встают с лавочки. Мы договорились, что тот, кого поймают, садится на лавочку.

Все становятся вместе, встают около горки.

– Проиграл. Проиграл. – Говорит один из мальчиков.

– Да… А ты быстрый, – говорит мне мальчик в «синих» шортах.

– Ага.

– Точно!

– Ну…

– А Дима вообще спрятался!

– Ничего я не прятался, просто он бегал за… Как тебя зовут?

– Ага, как?

– Антон, – отвечаю я.

– Вот… он за Антоном бегал! А я – не прятался!

– Ну, я так и поверила. – Сказала девочка. – О, а вы знаете, что Антон не видит цвета?

Все посмотрели на меня.

– Что?

– Как это?

– Ага, не видит, – говорит мальчик в «синих» шортах.

– Расскажи, – спрашивает Дима.

Я не знаю, что ответить. Что мне рассказать о себе? Спросил бы маму, но она слишком увлечена разговором с кем-то по телефону.

– Ну… я не вижу цвета. Не знаю, что это такое.

– Ого! А такое бывает?

– Да, – отвечает за меня мальчик в «синем».

– Ты что, правда не видишь?

– Да. – Говорю.

– А сейчас на мне какого цвета футболка?

– Ну он же сказал, что не видит.

– Вот это да! – Дима удивлен. И я тоже удивлен, что моя болезнь вызывает такой интерес у него.

– Во что еще поиграем? – Спрашивает мальчик в «синем». – Давайте покачаемся. Или на горку…

– На горке уже были.

– Ага.

К одному из мальчиков подошла мама и сказала: «Пойдем». Он попрощался с нами, а мы с ним. На нем была необычная футболка – надпись на ней блестела, солнце отражало свои лучи от нее мне в глаза. Было написано на каком-то иностранном языке. Вот бы узнать, что это за цвет такой, который отражает солнце как зеркало! Дима сказал:

– Ну вот… Он ушел.

– Что? – Спрашивает девочка.

– Жалко…

– Да ладно! – Сказал мальчик в «синем». – Куда пойдем?

– Но мы никуда не сможем пойти. С этой площадки.

– Почему?

– За мной смотрит мама из окна. Я не могу уйти отсюда.

– Но мы уже поиграли во все, что только можно… Что нам делать?

Девочка побежала к скамейке, и мы – за ней. Она села, плюнула вниз (где манеры?), в песок, и сказала:

– Может, Антон нам расскажет, как он видит мир? Интересно!

– Да! – Говорит Дима. – Расскажи! Пожалуйста.

Я не могу сказать ничего, потому что не знаю, что сказать. Как мне говорить об этом? Почему им так интересно?

– Ну, э-э-э… У меня моноха… монохро… короче, я забыл. Это сложное слово.

– Ладно. А что у тебя с головой?

– С головой?

– Да, с головой.

– У меня ничего нет с головой.

Мальчик в «синем» внезапно сказал:

– Я видел по телевизору, что собаки тоже не видят цвета. Как им живется?

– Да, наверное, плохо. – Говорит девочка. – А у тебя все хорошо?

– Да, – говорю я. – Все нормально.

– А как ты узнаешь, какого цвета вещь?

– Я спрашиваю. Просто.

– Да, он у меня спросил. Я сказал, что мои шорты – «синие». И ты правда ничего не видишь… Кошмар!

– Я не вижу только цвета.

– Ну… да.

– Круто. Это же как в старых детективах! – Сказал еще один оставшийся мальчик.

– Только там камера так снимала.

– Ага.

– Получается, ты – особенный. – Сказала девочка.

– Не знаю, – говорю.

Девочка быстро посмотрела наверх, потом повернулась лицом к нам и сказала:

– Ну все, пока! Меня мама зовет. Махает мне. – Она резко встала и побежала к своему подъезду.

Каждый сказал ей на прощание:

– Пока!

Остальные три мальчика сразу потеряли интерес и к играм, и ко мне. Побежали по домам. Я остался один. На площадке остались еще дети, но я не хочу к ним подходить. Вдруг они тоже начнут меня спрашивать о моем зрении? Не хочется повторять им одно и то же. Я больной, да?

Я сижу на качели. Через несколько минут ко мне подходит мама. Она говорит:

– Ну, теперь нам пора домой.

Я раскачиваюсь, чтобы круто прыгнуть вперед. У меня получается. И мы идем домой.

* * *

В песочнице весело играть. Песок понятен. У него один и тот же цвет. «Желтый». Мне не надо спрашивать о его цвете много раз. Все понятно. Я запомнил: «желтый». И цвет не изменится. Я спрашивал у мамы.

Вокруг играют дети, залезают ко мне в песочницу. У одного из них – лопатка. Он копает ею песок, потом складывает его в кучу, делает песочный замок. Я бы поиграл с ним. Но я не хочу спрашивать о цвете. Этот мальчик напротив может задавать вопросы…

На площадке бегают все. Есть чужие мамы с колясками. Их дети тоже скоро будут бегать здесь.

Качели сейчас заняты. Я бы покачался. Как хочется узнать, какие цвета существуют! Что такое «синий». Что такое «красный» или «зеленый». Девочка сказала мне, что мир наполнен красками. Это так? Мир в красках. Мир и есть краски. Могу ли я взглянуть на него? Получится ли выздороветь? Смогу ли я увидеть? Тогда мне не придется больше ни у кого спрашивать, как выглядят вещи. Увидеть мир в красках было бы идеально.

Сзади ко мне подошел мальчик и сказал:

– Подвинься. Я хочу поиграть.

– Но я тут играю!..

– Но я тоже хочу поиграть!

– Сядь вот тут. – И я показал ему на место перед собой.

– Ага! Тут песка мало!

– Нормально тут песка…

– Нет! – Он замотал головой.

Ого! Этот мальчик не сдается. Он очень хочет поиграть, а я ему не даю! Может, мне стоит освободить место…

– Ладно, – говорю я. – Садись.

– О! Спасибо.

Мы играем каждый сам в свою игру. Я – строю высокие башни. Он – просто кидает и переворачивает песок. Даже на мои постройки попал!

Я говорю:

– Эй! Не переходи на мою территорию.

– А я и не переходил.

– Нет! Вот, – я показал ему пальцем, – ты сюда насыпал.

– Ну, бывает. Надо защищать свои башни!

– Как это? – Я беру горстку песка и бросаю на его половину. Мальчик с лопаткой неизвестного цвета давно ушел. Теперь мы остались здесь вдвоем. Мамы нет. Я один, как храбрый воин, защищаю свою песочницу. – Получай!

– Ага! – Кричит мальчик. – На нас напали! Быстро приготовится отразить атаку.

– Нет, ты не получишь свою половину.

Мы кидаемся песком друг в друга. Он чуть не попал мне в глаз. Я стараюсь кидать ему под ноги, чтобы не задеть. Но он легко уворачивается. «Ага» – повторяет он. Я говорю в ответ:

– Моя песочница будет защищена!

– Нет, она станет моей!

Он зачерпнул много песка себе в футболку. И вывалил на меня. Песок посыпался сверху как ливень.

– Я отдал тебе половину, а ты предал меня?

– Ха-ха! Я – коварный злодей. Вставай на темную сторону силы.

– Ни за что! Я – добрый защитник. И добро победит! Я верю, что справедливость востроже… восторжествует.

– Ха! Ты падешь перед моим могуществом?

Мы смеемся. С ним весело…

– Ха-ха-ха, – смеется он. – Ну ладно. Все! Давайте жить дружно.

– Хорошо. Давай.

Мы пожимаем друг другу руки в знак примирения. Мы все в песке. Его футболка – особенно.

– А как тебя зовут? – Спрашивает.

– Антон, – говорю я. – А тебя?

– Я – Алексей Владимирович.

– Ого! Ты даже отчество назвал!

– Да… – Он отвел взгляд в сторону и улыбнулся. – Если мы делим песочницу, то должны провести сделку.

– Зачем?

– Как «зачем»? Надо соблюдать все формальности, как говорит мой отец.

– А кто твой отец?

– Он – бизнесмен. Он… часто говорит об этом…

– Понял. Круто! Давай проведем сделку.

Мы стоим посередине песочницы, тяжело дышим. Алексей начал глядеть вокруг. Его глаза быстро бегали то в одну, то в другую сторону. Он прищурился, а потом вздохнул.

Я спросил:

– Что ищешь? Помочь?

– Нам нужна бумага. И ручка. «Синяя».

– «Синяя»? – Удивился я. Цвет такой же, как у шорт! Или как у океана. Мама говорила, что у океана такой же цвет.

– Да! А какая еще может быть? «Красной» ручкой не будем подписывать – она для учителей, и «черной» тоже.

– Я не понимаю… – Почти шепотом сказал я.

– Чего ты не понимаешь?

– Цвета.

– Это как?

Я почувствовал, что он начнет задавать те самые вопросы, которые задавали мне дети несколько дней назад. Я не смогу ответить на них. Он тоже обратит внимание на мою болезнь? Так не пойдет… Я не хочу быть таким. Не хочу рассказывать об этом!

Я говорю:

– Да ничего страшного. Тебе помочь? Ручку искать.

– Нет, нет. Сначала скажи, что значит «не понимаю цвета»? Как их можно не понимать?

– Ну, я… Не буду рассказывать!

– Нет уж! Если сказал, то говори. Мой отец говорит, что за слова надо отвечать. Говори! – Он посмотрел мне в глаза.

Его взгляд слишком прямой. Невозможно смотреть в его глаза долго. Он сейчас – будто мама, которая ругает меня за что-то. Ну ладно: скажу ему.

– Ну… знаешь… Это – болезнь. Вот.

– Болезнь? И что, – он отвернулся в сторону и посмотрел в песок, – это значит: ты не понимаешь цвета?

– Да! – Я подпрыгнул на месте. – Это называется: «монохромазия»! – Удивительно, что я вспомнил!

– Вот как. Но я все равно не понимаю, что значит непонимание цветов. Объясни.

– Я не вижу цвета. – Говорю. – Поэтому не понимаю их.

– То есть… Не сможешь увидеть «синюю» ручку?

– Да. Я вообще не могу видеть их… не могу видеть, какого цвета шорты, одежда, цветы…

– Интересно. Значит, у тебя болезнь… Ну и ладно. Это не важно. Это – не особенность какая-то. Знаешь, ты – очень интересный человек, вот… Поэтому давай дружить, товарищ. – Он протянул мне руку. Я протянул свою. Так мы стали друзьями – я это понял.

А он ведь не просто спросил, а еще и сказал, что я не особенный. Я – обычный человек!

* * *

– Неправильно строишь, – говорит Леша, – не надо ставить башни по периметру.

– А почему? Так же будет легче смотреть во все стороны. На четыре стороны.

– Ну ты – темный лес! Надо башни держать ближе к центру. А по периметру кто строит? Небоскребы ведь в центре находятся…

– Ух… ну да, правда. – Я вытираю пот со лба. На улице жарко. Сегодня даже слишком жарко. Недавно Леша принес бутылку воды из дома, мы ее выпили пополам. Но от жары это не спасает… надо что-то еще.

– Может, купим мороженого? – Спрашиваю.

– Ага, давай. Спать чет охота.

– Это от температуры.

– Ну да. Логично, сэр.

Мы сидим в песочнице и, как всегда, играем. Я строю замок, Леша – тоже. Солнце нам надоело. Был бы пульт, выключающий жару…

Мой замок расположен в центре песочницы, как сказал Леша: «чтобы видно было город со всех краев». Башни выходили не слишком высокими… Тем более, что у меня нет инструментов… Все пришлось лепить руками. Но как сжать песок так, чтобы он не рассыпался на высоте, я не знаю.

– Пойдем в тенек! – Говорит Леша.

– Давай, – говорю я. Хотел предложить то же самое. Он прямо мысли мои читает? Волшебник!

– Погнали.

Мы встали с песка, отряхнули шорты. Пошли медленно в сторону дерева, которое растет здесь уже много лет и находится напротив площадки. Вроде бы оно росло и до моего рождения. У него большое количество веток и листьев. Большущая крона! В тени этого дерева можно прилечь, отдохнуть. Только вот можно испачкаться – там ведь песка нет, а лежит простая земля. Поэтому родители могут наругать…