Жизнь в черно-белом цвете

У нее сегодня важный день. Она ведь работает журналистом, поэтому иногда, – вот, как сейчас, – ее вызывают в офис, а, значит, там ей предложат взять интервью (она так сама мне объясняет). Я, конечно, понимаю, почему вызывают именно ее – красивая девушка в камере поднимает просмотры…

Когда завтрак становится готовым и разложенным по тарелкам, я кричу:

– Кушать подано!

Из комнаты сразу же выбегает она. И каким-то резким движением двигает к себе стул и говорит:

– Вот так им и надо! Сейчас бы написала об этом.

– Кому – им? И о чем писать? – Спрашиваю я.

– А, это – по работе. Ты не поймешь, – и она отмахивается от меня рукой.

Мы едим в тишине, потому что знаем негласное правило: «Когда я ем, я глух и нем». Интересно, кто придумал это правило? И почему нельзя, к примеру, сказать: когда я ем, то ничего не вижу?

Вылизав все до последней крошки, я поставил тарелку в мойку. У нас принято так: складывать грязную посуду и вечером мыть ее. Это, кстати, сильно экономит наше время. Посуду, кстати, мы моем по очереди. Сегодня как раз моя «смена».

Надо собираться в университет.

Я прохожу в спальню и смотрю на шкаф – вся одежда аккуратно сложена, понятно, что Лена (да, ее так зовут – и мне следует почаще употреблять ее имя, а то забуду, ха) все прибрала после того, как агрессивно копалась в своей одежде. Я смотрю на свой костюм – мне говорили, что он черный, хотя я ведь именно этот цвет и могу различать, поэтому нет никакого смысла пояснять мне это, – и думаю о том, чтобы надеть его. Впрочем, у каждого, наверное, есть стандартный наряд, который ты надеваешь в любом случае, если нет сил или времени надеть что-либо другое из гардероба.

Костюм больше на один размер, поэтому я чувствую себя в нем свободно, а свобода, как мне кажется, – главный параметр в выборе (и не только) одежды.

Складываю его на кровать аккуратно, чтобы не помять, рядом с одеждой, которую приготовила для себя Лена. А сам иду чистить зубы и причесываться. Лена только что освободила ванную, поэтому я быстро забегаю туда, а она идет на кухню краситься.

Через пятнадцать минут я уже стою полностью готовый к отправке в университет, полностью одетый, жду у порога квартиры.

– Ты скоро? – Спрашиваю я у Лены.

– Да, сейчас, подожди, – отвечает она из спальни.

Признаться честно, иногда просто сержусь на ее медлительность. Конечно, я понимаю, что Лена – девушка, а я – нет, и мне не надо краситься и мучительно выбирать, что надеть. Нужно просто причесаться, надеть костюм. И готово. Можешь идти куда хочешь. Но так неспешно все это делать… Она ведь еще и встает раньше меня, поэтому, наверное, может собраться. У нее ведь достаточно времени.

Пока ожидаю ее, решаю проверить, кто и что мне пишет. В основном, конечно, друзья из универа, потом – мусорные каналы, группы в социальных сетях, рассылка, мошенники; о, и так далее. Прочитав, наверное, все сообщения, которые можно было прочитать, я вновь принимаюсь ждать свою девушку, глядя в пол (хм, а он красивый – что за узор на этом паркете!).

Наконец-то пришла она. Я даже улыбнулся от счастья, что мое утомительное ожидание закончилось.

– Что-то ты долго… – Говорю я.

– Это ты быстрый. Некуда спешить.

Вот и поговорили.

Мы выходим, а Лена пялиться в телефон, так что мне приходится иногда брать ее под руку и вести в нужном для нас направлении. Идем в сторону станции метро – там маршруты до мест учебы и работы у нас частично совпадают. Только я схожу с линии раньше, потому что университет находится ближе к нашей квартире (всего-то час пешком, а при хорошем настроении, или если слишком торопишься, можно дойти быстрее).

Подойдя к станции, мы спускаемся. Мне говорили, что буква «М», которая висит над каждой станцией, – «красного» цвета. Правда это или нет, я не могу судить, но верю людям на слово, потому что в таких вещах, уверен, не может быть сказано лжи.

Мы садимся в вагон, который приходит сегодня вовремя, и нам не приходится, как это часто бывает, ждать и мерзнуть в подземке. Или это мы запоздали так, что время прибытия кажется нам теперь правильным? А кто разберет? В самый первый раз, когда выбираешь маршрут, по которому в будущем будешь ездить ежедневно, выучиваешь время отправки или прибытия наизусть, а потом забываешь и его и приходишь на станцию уже как бот, который даже не может понять свои действия, потому что они стали автоматическими, инстинктивными.

В вагоне я разглядываю стены, людей (это плохо и неприятно, должно быть, со стороны), гляжу на потолок, на пол… Мне хочется спросить у Лены, как она посмотрит на то, чтобы пойти куда-нибудь на выходных, в это воскресенье. Может, мы сходим в кино? Или в ресторан? Хотя в ресторан – нет. Я ведь бедный студент… Но можно найти что-нибудь относительно дешевое, не в помпезности и богатстве ведь любовь состоит, а в заботе и внимании. Есть много мест, до которых добраться несложно, стоит только договориться, выбрать время, чтобы куда-нибудь вместе выйти, чтобы побыть рядом друг с другом, разделить этот момент совместного времени, которое дано нам, чтобы жить…

Лена сидит в телефоне, не разговаривает со мной, не хочет смотреть на кого бы то ни было. Теперь я смотрю на нее, а она, видимо, не чувствует, что на нее направлен мой пристальный до безобразия взгляд.

Я спрашиваю:

– Что ты все смотришь, мир не изменится за полчаса…

– Мне нужно быть в курсе всего. – Коротко отвечает она. Что это, обиделась, может? Заметила все-таки?

– Со мной поговори. А то мне кажется, что мы так давно не говорили, что мы вообще будто, ну знаешь, не интересуемся друг другом…

– Как это? – Она по-прежнему не поднимает на меня глаз. Как мне ее заставить взглянуть на меня?

– Ну… ты даже ничего не спрашиваешь у меня. Как, например, у меня дела в университете.

– Ты сам все рассказываешь. Зачем спрашивать?

– Это да, конечно. – Это чистая правда, что я несу все новости по учебе в дом. – Но знаешь, я ведь хочу и про твои дела знать, что ты делаешь, как работа…

– Обычная работа. Я – журналист, типа. Ничего особенного. А что это ты вдруг заинтересовался?

– А мне всегда было интересно.

– Понятно.

– Да. И ты бы могла хоть раз рассказать…

– Ну я же тебе раньше рассказывала. Тогда, помнишь, в парке? – Честно, я иногда поражаюсь ее памяти. Кажется, что она может пересказать все наши отношения с точностью до часа. Она помнит каждую деталь. – Ты тогда впервые спросил, кем я работаю. Спустя месяц, как мы начали встречаться! – Значит, обиделась. – С тех пор ничего не изменилось.

Только вот моя память не такая хорошая, как у тебя. Ну, вот такой я человек. Каждому свое, как говорится. И я совсем не про то, о чем ты мне сейчас хочешь сказать. Работа журналиста и так мне ясна. Что он делает, чем именно занимается. Понимаешь, мне ведь интересно твое отношение ко всему этому. Что ты думаешь о своем занятии, если сказать точнее. Приятно даже не от того, что ты анализируешь успех или неуспех каких-то там статей, а то, что ты все это мне говоришь. Почему мы так мало разговариваем? Забота – вот главное, что есть в любви. Вот к чему я всегда стремился. Почему ты не хочешь, чтобы наши отношения были построены на этом? Разве тебя не возмущает тот факт, что мы будто бы просто поселенцы, которых принуждают к спариванию? Живем сообща, как команда, как те люди, которые объявили о своей любви и теперь не знают, что делать дальше. Хочется, чтобы мы не просто «жили вместе», а действительно любили друг друга… Недостаточно просто выразить любовь, ее еще надо доказать, не словами, а действиями.

Только как мне сказать ей об этом? Как она это воспримет? Я хочу, – очень сильно хочу, – рассказать ей о том, что между нами закончилась та искра любви, которая была ранее. Если мы друг друга любим (и хотим любить), то должны что-то поменять в наших отношениях, потому что расставание – не вариант, и я это отлично знаю, и не только по отношению к себе, но и к ней. Надо решать, надо задать единственный вопрос об отношениях, который повис в воздухе, не давая двигаться дальше никому из нас. Ты-то, конечно, изобразишь молчаливое согласие с моими выводами, как делаешь это всегда, но не скажешь напрямую: ты просто надеешься на то, что я все смогу поменять, ведь я твой «принц», который в одиночку справляется со всеми нависшими над нами угрозами. Но ведь отношения – это не только я один! Нам нужно делать это вместе, вместе встать на путь, который приведет нас к гармонии и спокойствию, любви и – это уже заезженно, – к процветанию.

Ты все еще меня любишь? Давай я позабочусь о тебе, а ты – обо мне.

– Пойдем куда-нибудь? – Наконец спрашиваю я.

– Ага, надо сходить куда-то…

Вот и поговорили. Весь диалог уместился в две фразы…

Моя станция. Но я решил сойти с привычного маршрута, чтобы проводить Лену до работы (а заодно докопаться до правды и спросить ее о том, о чем я только что думал). Внезапное решение, конечно, но того требует жизнь и наше с Леной будущее.

– Ты чего это? Университет же. Беги, пока двери не закрылись.

– Сегодня я провожу тебя до работы. – Говорю я.

– Ого! Да ты романтик, как я вижу? И с чего это ты вдруг сегодня такой…

– А ты мне нравишься.

– Засмущал, ха. – Она улыбнулась и подняла на меня глаза. – Милый мой. Если не боишься опоздать на пары, тогда ладно.

До ее станции мы едем в молчании.

Когда оказываемся на месте, то неспешно покидаем вагон метро (опять она такая медленная), выходим на поверхность, я тащу Лену за собой, как собаку на поводке. Она до сих пор продолжает смотреть в телефон, и я веду ее до работы, потому что придется пройти еще два-три квартала до ее офиса. Я вспоминаю, что есть сил, но ничего не выходит, поэтому доверюсь-ка я своему инстинкту (как я думал, когда пришел поезд), чтобы дойти до места. Может, мне повезет, и я смогу довести Лену куда надо. В ином случае просто спрошу, хотя я знаю, что она ответит что-то вроде: «Ну как ты можешь забыть! Я ведь тебе показывала…».

– Хватит пялиться, – возмущенно-притворно произнес я. – Надо на дорогу смотреть!

– Мне нужно быть в курсе всего, понимаешь. А если не понимаешь – как ты вообще свою девушку не можешь понимать?

– Ну уж прости, не понял.

– Да ладно тебе, – говорит она без тени улыбки, что-то сосредоточено обсуждая в голове сама с собой.

Мы идем прямо, по направлению от входа в подземку, и я вроде бы помню, что нужно пройти прямо, потом – свернуть налево, затем там будет светофор, на который нужно пройти; еще дальше – парк, – да, там парк! – который мы посещали вдвоем, когда я встречал Лену после работы. Тогда я вкушал сладкие мгновения жизни, которые испытываешь, когда только-только влюбился.

Пройдя метров пятьдесят, я признал правильность пути. Увидел знакомый угол, за которым идет улица, ведущая на площадь N, на которой, как мне говорила Лена (а эту площадь видно из ее офиса), часто играют дети, поэтому (и только поэтому) нам не стоит там гулять вместе. Особенно держаться за руки в присутствии посторонних, которые, наверное, раздражают Лену, и я даже не знаю почему. Почему ей не нравится показывать любовь? Со временем я смирился с этим, но ощущение недосказанности не покидает меня.

Мы поворачиваем за угол, и я говорю:

– Лена, как думаешь, наша любимая скамеечка в парке еще никем не занята?

– Нет, занята. – Отрезала она. – Потому что там поток людей большой, как мне кажется. Вероятнее всего, что наша, милый, скамейка уже занята и причем давно. Мы ведь давно там не были.

– Да… А мне хотелось бы туда как-нибудь сходить с тобой. – Я все пытаюсь подвести разговор к вопросу, который занял меня в метро. – Просто нам нужно друг с другом где-нибудь побывать, развеяться. Только вдвоем, понимаешь?

– Понимаю. А что, ты прямо такой романтик сегодня… Заболел?

– Ну опять ты за свое! Неужели я не могу просто поговорить с тобой о любви?

– Почему не можешь? Можешь, просто это ведь и так понятно. Я люблю тебя, а ты – меня.

И вот всегда так! Для нее все понятно, все кристально ясно. Но для меня-то – нет. Наша любовь не проявляет себя внешне. Мы живем, любим, целуемся, но что с того? Кто из нас не делал подобного и до того, как мы встретили, как мы обрели друг друга?

Я уже перехожу улицу, витая в облаках, даже забыв про Лену, которая стояла около светофорного столба, залипая в телефон. Неопределенность в отношениях, которая меня занимает, никак не может быть решена, потому что из-за таких вот «это и так понятно» и происходит недопонимание. Парадокс! К тому же я один стараюсь что-то изменить, что-то понять и, тем самым, показать, доказать нашу любовь. Это и называется забота.

Перейдя улицу, я обернулся посмотреть, где находится Лена. Она неспешно переходит улицу, хотя через секунду уже будет «красный» (я не понимаю, конечно же, цвета, когда перехожу на светофор, поэтому смотрю на отсчет времени на пешеходном светофоре). Грациозная походка, тонкие, соблазнительные ноги, круглые черты лица, правильно организованные и дополненные чуть остреньким носом. Ее фигура – восторг формы (я теряю голову от взгляда на свою девушку).

Пока я смотрю на нее, мне хочется плакать. Что за счастье я обрел, когда такая девушка захотела стать моей единственной? Когда я был подростком, то думал, что никто не сможет полюбить меня, хотя тогда была одна… мне не хочется об этом вспоминать.

Мне хочется оберегать мою любимую и заботиться о ней.

Внезапно, прерывая мое умиление, слышится визг колес, за которым следует глухой удар. Я смотрю вперед – Лена падает… ее нежное тело отшвыривает в сторону, она не крича, не издавая ни звука, ложится на асфальт. Все происходит так быстро, что я не успеваю понять, что произошло.

Ее сбила машина?!

Она лежит на дороге…

Я не понимаю, что происходит. Люди вокруг засуетились, закричали, забегали. Посередине дороги стоит машина, стоит в одиночестве, рядом – лежит Лена, без движения.

«НЕТ!!!» – громом отдается в моей голове.

Я, чуть ли не срываясь на крик, подбегаю к Лене, обнимаю ее и говорю:

– Милая! Очнись! Лена! Ответь! Очнись!!!

Вокруг собираются люди: кто-то снимает происшествие на телефон, кто-то просто смотрит, как я трясу мою девушку, кто-то – пытается вызвать скорую, но никак не может договориться с другими такими же людьми, кто именно будет звонить.

Я аккуратно прикасаюсь к голове Лены, потому что вижу на ней пятна темного оттенка. Предполагаю, что это кровь, но не могу сказать наверняка. Я не вижу! В голове все вертится от шока.

«Милая, пожалуйста» – думаю я, а тем временем у самого наворачиваются слезы.

Ее глаза закрыты. Прикладываю руку к ее груди, чтобы понять, бьется ли сердце. Оно бьется! Слышно прерывистое, неровное дыхание. У меня самого слышна одышка. Сердце стучит отчаянно. Мне страшно за Лену.

Кто-то говорит в полуметре от меня:

– Я вызвал, скоро приедут.

И где-то в отдалении, но не слишком:

– Да она сама виновата. Надо по правилам переходить!

– Надо смотреть, куда едешь, козел!

– Ага, правила надо соблюдать.

– Стойте, надо разобраться…

Вина? Кто виноват? Мне сейчас не до объяснения причин и последствий. У меня на руках умирает моя девушка, мое сокровище, а вы, вы – зеваки, только и судите кого-нибудь и не можете понять боль других!

«Лена, не умирай, прошу».

«Я не сказал тебе еще о многом».

Приезжает «скорая», забирает окровавленное тело моей возлюбленной. Теперь, когда один медик сказал другому: «обработай раны», я понял, что на голове у Лены все-таки – кровь. Все происходит так быстро, что я еле-еле успеваю сесть в машину «скорой», чтобы поехать вместе с ними до реанимации.

Меня спрашивают:

– Вы кто?

– Я – ее парень, – коротко отвечаю.

– Хорошо, садитесь вот сюда.

Мы едем под звуки сирены, – не пожелаю такого никому, – и меня трясет. Пытаюсь вытянуть руки вперед, но они падают, не поднимаются.

Смотрю на любимую – она по-прежнему без сознания. Медики выглядят спокойно, и это, конечно, может придать уверенности в том, что ничего страшного не произошло. Однако, я боюсь. Я боюсь потерять ее…

Стоп! Никаких таких размышлений! Все будет в порядке.

Подъезжаем к больнице. Каталка выскакивает из машины с невероятной скоростью – видно, что бригада врачей натренирована, что такие ситуации случаются постоянно (даже страшно подумать с какой частотой). Причем меня чуть не сбивают с ног.

«ОЧНИСЬ» – думаю я. Очнись ради меня. Я хочу тебе сказать… Помнишь (а ты точно помнишь), как я ел мороженое зимой и оно упало на землю? Я тогда расстроился, а ты посмеялась, что я такой неуклюжий. Я в шутку выхватил у тебя твое мороженое и откусил огромный кусок. Потом мы играли в снежки, словно дети малые. Как было весело! Мы смеялись, наслаждались друг другом. Наша любовь была как праздник. Я так счастлив!

Давай, когда тебя выпишут, сходим куда-нибудь. Я сегодня ведь тебе предлагал. Да даже не в какое-нибудь заведение типа кафе, а просто на улицу. Вместе…

Помнишь, как я ждал тебя у офиса, что однажды меня допрашивал охранник, а ты, выбежав, сказала: «Отпустите его»? Было весело. Мило, что ты вступилась за меня. От таких воспоминаний сразу становится тепло на душе. У меня ведь не так много действительно хороших воспоминаний из жизни… Но с тобой – только самые лучшие.

В приемной меня стали спрашивать про имя, фамилию, адрес проживания и так далее, – про мою девушку, в общем. Работник регистратуры говорил вяло, чувствовалась его дикая усталость. Но мне, сгорающему от желания побыстрее увидеться с любимой, было все равно. И я терпеливо отвечал на вопросы, которые мне задавали.

Работник сразу же позвонил по стационарному телефону в реанимацию и передал информацию, которую собрал.

Я ждал, когда придет врач. И тут мне позвонил однокурсник Игорь – тот, с кем я дружил, с которым ходил гулять и пил в баре. Я ответил, хотя и не желал ни с кем в данный момент разговаривать.

– Ну, ты где, прогульщик?

– В больнице так-то.

– О-о, а что случилось?

– Да так… Короче, потом расскажу.

– А? Ну ладно. Давай пока, не болей… Нет, ну, реально ничего серьезного нет?

– Да нет.

– Ну смотри. А то я могу помочь. Вся наша банда если что придет на выручку. Ты ведь знаешь?..

– Да, конечно, – отвечаю я, как тот работник регистратуры. – Это я знаю, но сейчас не такой момент, в котором можно как-нибудь помочь.

– Понял. Не буду больше донимать тогда. Пока! Не болей!

– Пока… – И он отключился. Как хорошо, что он не стал расспрашивать меня подробнее!

Я начал рассматривать помещение, в котором сидел, пытаясь угадать окружающие меня цвета – это всегда успокаивает. Вот, например, напротив находится цветок в горшке. Какого цвета горшок? Я знаю, что растения «зеленые». Горшок может быть, допустим, «коричневым». Помню, что в детстве спрашивал об этом у матери, когда она поливала цветы. Она отвечала, что горшок для цветов, который я вижу перед собой – «коричневый». Однако, не все ведь горшки обязаны быть «коричневыми», как и не все предметы могут быть одного цвета. Например, вот чехол для телефона – он может быть другим, у каждого свой цвет. До меня долго не мог дойти этот факт. Но со временем я понял, что есть предметы с переменчивыми цветами и предметы, цвет которых определен раз и навсегда. Одним из последних является светофор. Я знаю, что у него три цвета: «красный», «желтый» и «зеленый». Но мне бесполезно смотреть на него – я ведь не вижу цветов… А вот еще: апельсин – «оранжевый», арбуз – «зеленый» с «черными» полосками. Но вот почему-то бананы иногда бывают «зелеными», хотя я твердо уверен в том, что они «желтые».

Через несколько минут пришел доктор. На его лице была вымученная улыбка, он старался показать сочувствие, но у него слабо получалось. Он сказал:

– Здравствуйте. Вы – за Еленой Ф.?

– Да.

– Кем вы приходитесь пострадавшей?

– Я? Я ее парень, – отвечаю.

– Хорошо, понял. Слушайте: она пока что без сознания, но состояние стабильное. У нее тяжелая травма головы и перелом нескольких ребер. Вам нельзя сейчас пройти в палату к ней.

– То есть я сейчас не смогу к ней пройти?

– К сожалению, нет. Она находится в реанимационной палате, посторонним туда вход воспрещен.

– Да какой же я посторонний?

– Вы меня не совсем поняли… – Настаивает на своем доктор. – Ее только что экстренно привезли с переломами и травмой головы, так что ей нужен покой. Вы можете оставить свой номер в регистратуре. Вам позвонят, когда можно будет навестить.

– Но… доктор, можно ведь сделать исключение?

– К сожалению, нет. Я повторяю: она в критическом состоянии. Ей нужен отдых и интенсивная терапия.

Я понимаю это! Но мне хочется увидеть ее…

– С ней все будет хорошо?

– Конечно.

– А как скоро я смогу увидеть ее?

– Думаю, что она скоро придет в сознание. Но увидеть ее получится не сразу – мне нужно будет удостовериться в ее общем состоянии и самочувствии, а также провести проверку мозга. А потом я, конечно, сразу отдам распоряжение позвонить вам.

– Хорошо.

– До встречи. – И он быстрым шагом удалился вглубь коридора, из которого вышел.

После разговора с врачом я оставил свой номер телефона в регистратуре. Со мной разговаривал все тот же вялый медицинский работник, усталость которого могла заставить почувствовать себя плохо.

Я поехал домой, весь в печали. Вагон метро показался мне особенно темным, мрачным. Вспомнил вопрос, который я хотел задать Лене, но сейчас он показался не таким важным…

Люди садились и выходили из вагона. Я чуть не пропустил свою остановку – эта ветка метро была мне незнакома.

Тревожное ощущение закралось в мою душу.

Придя в квартиру, я приготовил себе кофе, потому что в эту ночь собирался не спать.

* * *

Прошло два дня с тех пор, как я разговаривал с доктором. Внезапный звонок разбудил меня. Было уже часов двенадцать дня. Медленно потянувшись в кровати, я достал до телефона, лежащего на тумбочке, и ответил:

– Да?

– Здравствуйте. Это районная больница N. Вы – родственник Елены Ф.?

– Да, но только я – ее парень.

– Понятно… Вы можете приехать и навестить вашу девушку. Врач разрешил.

УРА!

– Хорошо, я приеду сейчас же. – Говорю я в не себя от радости. Наконец я смогу увидеть свою любимую!

Я сразу же выпрыгнул из кровати, почувствовав прилив сил. На завтрак времени нет, нужно спешить.

Собираюсь. Надеваю куртку, кроссовки, шарф, подаренный матерью. В университет за эти два дня я так и не ходил. Я пропустил пары, поэтому Игорь позвонил и спросил меня: «Ну точно ничего не случилось?». «Ничего» – ответил я. «Ладно». К счастью, он не стал допытывать меня. А, значит, я мог спокойно пропускать занятия, и при этом не должен был объясняться. Мне не хочется рассказывать о трагедии, приключившейся с Леной. Пусть это будет простым происшествием, о котором никто не знает.

На метро я успел сесть, влетел в почти отправившийся поезд. Но: успел, и на этом спасибо. Вагон был переполнен. Кажется, что все едут в больницу, хотя я понимаю, что это не так. Это просто иллюзия, которую испытываешь, когда предвкушаешь важную миссию или срочные дела.

Больница внешне показалась мне незнакомой. Оно и понятно: два дня назад я был слишком возбужден, устал морально, поэтому отвлечься и запомнить фасад здания, его архитектуру и расположение, не получилось бы.

Халаты медиков – «белые». Этот цвет я могу отличить за его характерную особенность – он слишком яркий. Он заметен издалека. Поэтому все доктора для меня прямо сияют. Я направился к стойке регистрации, чтобы сообщить о своем прибытии. Того до смерти уставшего парня сменила молодая девушка (ну, парень тоже был молод, может, чуть старше меня), она сидела, закинув ножку на ножку, и с кем-то переписывалась. Когда подошел я, она сразу выпрямилась и стала вся во внимании.

– Здравствуйте. Я пришел к Елене Ф.

– Ах, да, – кокетливо ответила девушка. – Сейчас я позову доктора. Подождите пока вон там, – и она указала на диван, на котором я сидел ранее.

«Лена… Лена…» – думаю я. Не терпится увидеться с ней. Я не спал две ночи, думая о том, как она здесь. Ей больно.

Спустя время пришел врач. Без лишних церемоний, он сказал:

– Ее состояние стабильно, ей стало лучше. Поэтому вы можете посетить ее сегодня. И, – да, наверное, – с сегодняшнего дня ее можно будет посещать. Родственников мы также уведомили. Но о том, как навещать пациентку, вы должны договориться сами.

– Спасибо, доктор.

– Да не за что…

– А она может говорить? Или ей это запрещено, ну, из-за травмы головы? Скажите сразу…

– Нет. Она пока что без сознания.

Как это – без сознания? Неужели она еще не очнулась? Как же я тогда смогу поговорить с ней? Мне хочется сказать ей несколько ласковых слов, поддержать ее. Подержать за руку. Это так важно сейчас!