Трахни нормальность

Образы сменились. Темные комнаты допросов. Экраны с пульсирующими, агрессивными нейро-шаблонами. Крик Глеба – не от боли, а от ужаса перед тем, что с ним делают, стирая его. И последняя их встреча перед… финалом. Его глаза – уже пустые на 90%, но в глубине – бездонный, немой ужас и мольба, которую он уже не мог выразить словами. И ее собственный крик, когда его рука, дрожащая, но управляемая чужой волей, направила на нее оружие…

Арк остановился, прислонившись к холодной стене. По его щеке текли слезы. Не его. Ее. Через него плакала Вея. Боль была огненной, живой, разрывающей душу. Он чувствовал ее потерю как свою собственную.

– Прости… – прошептал он мысленно, не зная, к кому обращается – к Вее или к тому, кем был Глеб.

– Не извиняйся. Дай мне… эту боль. Она напоминает, за что мы боремся. Не только за будущее. За прошлое тоже. За то, что они украли. – Ее мысленный голос снова стал твердым. – Впереди выход. Будь готов. Сектор Омега начинается здесь.

Выход из «Старой Сети» открылся в гигантскую, пугающую пустоту. Они стояли на узкой металлической платформе, нависающей над бездной. Внизу, на сотни метров, уходили в темноту уровни Сектора Омега. Это был не просто район. Это был организм. Гигантская, пульсирующая структура из черного металла, живых нервов света и биомеханических образований. Воздух гудел низким, вибрационным гудением – словно здесь дышало что-то колоссальное. И запах… Запах был чистым, стерильным, но с подложкой чего-то органического, сладковатого и отталкивающего. Как в больничной палате интенсивной терапии, умноженной на миллион.

– Ядро… – прошептала Вея в его сознании, и в этом шепоте был священный ужас. – Оно близко. Чувствуешь? Его дыхание.

Арк чувствовал. Давление на сознание. Тонкий, навязчивый шепот на грани слышимости, пытающийся проникнуть в мысли. «Норма» здесь была не программой, а физическим законом. Воздух казался густым, сопротивляющимся свободному движению.

– Главный Нейро-Интерфейсный Хаб… – Вея проецировала в его сознание схему. – Центральная нервная система Синедриона. Все потоки данных сходятся там. Все управление Имплантами. Он находится… в самом сердце. Над Ядром. Доступ только через Шахту Переноса. Она там.

Она мысленно указала на гигантскую, вертикальную шахту, уходящую вниз, в самое нутро Омеги. Вокруг ее входа вились энергетические поля, мерцали сканеры невероятной мощности. Десятки Корректоров нового типа – больше, быстрее, с видимыми кибернетическими усилениями – патрулировали площадки на разных уровнях.

– Как? – отчаяние сжало горло Арка. – Это… неприступно.

– Нет, – мысленно ответила Вея, и в ее «голосе» появились стальные нотки. – Есть путь. Глюк. Большой. Я вижу его… как разлом в скале. Он идет от… Улья Разума.

– Улья?

– Там… – Вея направила его взгляд на один из средних уровней. – Видишь эти… капсулы?

Арк присмотрелся. На огромной платформе стояли ряды прозрачных цилиндров, заполненных золотистой жидкостью. В каждом – человек. Сотни. Тысячи. К их головам, позвоночникам, грудным клеткам были подключены пучки кабелей толщиной в руку. Их лица были спокойны, но пусты. Глаза закрыты.

– Архитекторы… – мысленный шепот Веи был полон леденящего ужаса и отвращения. – Первые. Те, чьи мозги стали… семенем Ядра. Синедрион не убил их. Он… подключил. Вечно. Их коллективное подсознание – это топливо, это процессорная мощность низшего уровня. Они… спят. Видят сны о контроле. Их сны и есть основа «Нормы». Улей Разума.

Арка стошнило. Он упал на колени, выплевывая желчь. Это было чудовищнее всего, что он мог представить. Не просто смерть. Вечное рабство. Использование самой сути человека как батарейки для тюрьмы.

– Глюк… – настойчиво повторила Вея, заставляя его подняться. – Их сны… нестабильны. Синедрион подавляет любые отклонения, но… боль, страх, подавленные воспоминания… они прорываются. Как гнойник. Там, – она мысленно указала на точку над Ульем, где энергетические поля сканера мерцали с явным сбоем, образуя временную, нестабильную брешь, – …есть окно. Несколько секунд. Мы можем пройти. Но… для этого надо войти в Улей. Погрузиться в их сны. Это… опасно. Их коллективный кошмар может поглотить нас.

Арк посмотрел на море капсул, на лица спящих рабов. Его ярость сменилась ледяной решимостью.

– Веди, – мысленно выдохнул Арк, его взгляд твердея на зловещем Улье Разума. Ярость от увиденного заменила боль и страх стальной решимостью. – Как?

– Через сервисный шлюз. Там… слабое место в сканерах. Но нам нужен диверсионный пакет. Видишь ту платформу с роботами-уборщиками? – Вея проецировала в его сознание путь – сложный, почти вертикальный спуск по опорным балкам, скрытый от прямого обзора патрулей. – У одного из них… в корпусе. Старая модель. Там есть слот для внешнего носителя. Я взломаю его дистанционно, заставлю сбросить пакет. Он содержит… кое-что из арсенала первых дней.

Они двигались как тени, используя глюки в энергополях и слепые зоны камер, которые Вея видела, как светящиеся разломы. Арк чувствовал, как ее присутствие в его разуме становится плотнее, теплее, как будто она обволакивает его изнутри, защищая от давящего пси-фона Ядра. Он чувствовал ее концентрацию, ее страх за него, ее ненависть к этому месту – и глубинную боль от близости к тому, что стало с Глебом и ее мечтами.

Робот-уборщик, неуклюжий металлический ящик на гусеницах, замер по мысленной команде Веи. Крышка на его боку откинулась. Внутри лежал предмет, похожий на старый флеш-накопитель, но с необычными контактами и крошечным экраном.

– «Шептун», – пояснила Вея. – Ранняя разработка. Генерирует направленный инфразвук, резонирующий с определенными нейротрансмиттерами. Вызывает… диссонанс восприятия. Галлюцинации. Панику. В Улье он может спровоцировать коллективный кошмар. Именно тот глюк, который нам нужен.

Арк схватил «Шептуна». Устройство было холодным и тяжелым для своего размера. – Как это… повлияет на них? – Он мысленно кивнул в сторону капсул.

– Больно, – честно ответила Вея. – Очень больно. Как кошмар наяву. Но они уже в аду, Арк. Это даст им… миг пробуждения. Перед тем как Система подавит вспышку. И нам – окно.

Спуск к сервисному шлюзу Улья был адом. Каждый шаг по шатким балкам отзывался болью в сломанной ключице. Вея, постоянно корректировала его движения, предупреждая о вибрациях патрулей, о смещающихся лучах сканеров. Их ментальная связь углублялась. Арк не просто слышал ее мысли – он чувствовал ее усталость, ее отчаяние от необходимости причинять боль спящим, ее яростную надежду. И она чувствовала его физическую агонию, его сомнения, его растущее… доверие к ней, этому призраку в его голове. Это была близость страшнее любой физической интимности.

Они достигли шлюза – массивной гермодвери с биометрическим замком. Вея, сосредоточилась.

– Готовь «Шептун». Я взламываю. На раз-два-три… СЕЙЧАС!

Арк втолкнул «Шептун» в специальный порт рядом с дверью, активировав его по мысленной команде Веи. Одновременно замок щелкнул, и тяжелая дверь со скрежетом поползла в сторону.

Из порта «Шептуна» вырвалась не звуковая волна, а… тишина. Густая, давящая, пульсирующая тишина, которая тут же ударила по сознанию Арка, как физическая сила. Он вскрикнул, схватившись за голову. В Улье что-то произошло. Золотистая жидкость в капсулах забурлила. Лица спящих исказились гримасами немого ужаса и боли. По всему уровню замигали аварийные огни, завыли сирены подавления. Над Ульем энергетическое поле сканера взорвалось каскадом психоделических глюков – радужные спирали, мертвые лица, абстрактные кошмары, проецируемые прямо в воздух. Окно!

– БЕГИ! – закричала в его голове Вея. – ПРЯМО К ШАХТЕ ПЕРЕНОСА! НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ!

Они рванули сквозь хаос. Мимо капсул, где спящие бились в конвульсиях, испуская беззвучные крики. Мимо Корректоров, которые, дезориентированные галлюцинациями и сбоями в своих имплантах, стреляли в фантомы или падали, схватившись за головы. Воздух гудел от инфразвука и воплей системы. Арк бежал, превозмогая боль, Вея – его внутренний компас, безошибочно ведущий к зияющему черному проему Шахты Переноса.

Они были в метре от входа, когда пространство перед ними сморщилось. Воздух стал вязким, как желе. Из ниоткуда, словно материализовавшись из самого кошмара Улья, появился Глеб. Его черная водолазка и кожаная куртка были безупречны. Его лицо – все таким же спокойным, интеллигентным. Только глаза горели холодным белым пламенем, усиленным до нечеловеческого уровня близостью к Ядру.

– Попытка достойна… изучения, – произнес он, и его голос был уже не хором, а ледяным скрежетом тысяч голосов одновременно, эхом раздавшимся по всему Улью. – Но игра окончена, Вирус. И ты, Призрак.

Он поднял руку. Белая точка на ладони вспыхнула, нацелившись не на Арка, а… внутрь него. Прямо туда, где была Вея!

– АРК! – Мысленный крик Веи был полон невыразимого ужаса. Арк почувствовал, как что-то огненное и чужое врывается в его сознание, пытаясь выжечь, выдрать с корнем ее присутствие. Это была не просто атака. Это была хирургическая операция по удалению Веи прямо из его мозга! Боль была запредельной. Он рухнул на колени, завывая, его собственный Имплант пылал адским огнем. Он видел, как образ Веи в его сознании – ее темные глаза, ее улыбку – начинал распадаться, как пепел на ветру.

– НЕ ОТДАМ ТЕБЯ! – зарычал Арк не своим голосом, собрав всю ярость, всю боль, всю отчаянную любовь к этой невозможной, трагической связи, что возникла между ними в его разуме. Он бросился не от луча, а навстречу Глебу, используя последние силы. Не для атаки. Для объятия. Безумного, отчаянного.

Он вцепился в Глеба. Физически. Его руки обхватили торс Глеба, его лоб уперся в грудь убийцы Веи. В этот миг физического контакта, через бешеный импульс атаки Глеба, через адскую боль стирания Веи, произошло невозможное.

Арк увидел. Не глазами. Почувствовал. Глубоко под пламенем «Протокола Стержень», под слоями стертой личности, под холодом машины… остаток. Искру. Крошечную, угасающую искру того самого Глеба. Того, кто любил Вею. Искру, запертую в вечном, немом ужасе от того, что он натворил, от того, кем стал. Искру невыносимой боли и бесконечного стыда. И в этой искре – узнавание. Узнавание Веи в агонии Арка. Узнавание своей вины.

Глеб… вздрогнул. Белый свет в его глазах погас на целую секунду. На его лице, впервые за многие годы, появилось выражение – шока, растерянности, запредельной муки. Его рука с белой точкой дрогнула, луч отклонился.

– СЕЙЧАС, АРК! ШАХТА! – Мысленный крик Веи был слабым, прерывистым, как сигнал на грани помех. Она использовала этот миг слабости Глеба, этот шок от соприкосновения с его замурованной человечностью.

Арк оттолкнулся от Глеба с последними силами и прыгнул в черный зев Шахты Переноса. Не вниз. Шахта вела горизонтально, в самое сердце комплекса. Он полетел в темноту, ощущая, как следом бьет ослепительный луч Глеба, опаливший край шахты, но не задевший его.

Падение. Тьма. Скорость. И тишина, нарушаемая только свистом ветра и… тихим плачем в его сознании. Плачем Веи.

– Он… он узнал… – ее мысленный голос был едва слышен, обрывист. – На миг… он был там…

– Вея! Держись! – мысленно крикнул Арк, падая в бездну. Он чувствовал, как ее присутствие тает, как свеча на ветру. Атака Глеба, попытка выжечь ее, почти удалась. Она держалась на ниточке. – Где Ядро? Куда лететь?

– Прямо… – шепот становился тише. – Скоро… увидишь… Держись за свет…

Он летел сквозь трубу, выложенную пульсирующими нервными волокнами света. Скорость падала. Впереди показалось сияние. Не искусственное. Органическое. Теплое и пугающее одновременно. И запах… запах живой плоти, гигантского мозга, крови и озон смешались в один тошнотворный коктейль.

Он вылетел из шахты и рухнул на узкую смотровую площадку. Перед ним открылась панорама, от которой кровь стыла в жилах.

Ядро Синедриона.

Это была не машина. Это было чудовище. Гигантская, пульсирующая масса розовато-серой биологической ткани, пронизанная стальными арматурами, опутанная кабелями толщиной с дерево и купающаяся в бассейне из золотистой, светящейся жидкости. Оно напоминало мозг, увеличенный до размеров здания, но искаженный, мутировавший, с наростами кристаллов кремния и пульсирующими венами света. От него исходило физическое давление – воля, стремящаяся вогнать каждую мысль в прокрустово ложе «Нормы». Это был источник. Ад. Сердце тьмы.

– Вея?.. – мысленно позвал Арк, поднимаясь. Ответа не было. Только тихий шум помех в сознании. Страшная пустота там, где секунду назад была ее усталая, но живая сущность. – ВЕЯ!

– Я… здесь… – слабый, как эхо, отклик. – Едва… Ты… видишь его? Ядро?

– Да! – Арк подошел к самому краю площадки. До поверхности чудовищного мозга было метров тридцать. Вокруг платформы – пропасть, заполненная золотистой жидкостью, от которой исходил густой пар. – Что делать? Как внедрить вирус?

– Нужен… прямой контакт… – голос Веи прерывался. – Физический… интерфейс… Там… видишь выступ? Как язык… из плоти Ядра?

Арк увидел. Массивный отросток биоткани тянулся от основного тела Ядра почти к самой платформе, заканчиваясь площадкой с воткнутыми в нее десятками нейро-штекеров и мерцающими панелями управления. Интерфейсная станция.

– Туда… – прошептала Вея. – Подключись… Но… Арк… В ее голосе появилась невыразимая грусть и нежность. – Вирус… который нужен… не в твоем девайсе… Он… в нас. В нашем слиянии. В нашей… боли. В памяти о любви… которую они украли. В гневе за Глеба… за меня… за всех в Улье. Этот вирус… он в тебе.

Арк понял. Его не модифицированный Имплант, а его разум, измененный Веей, наполненный ее знанием, ее болью, ее любовью и ненавистью – и был оружием. Он должен был стать проводником, живым трояном.

– Но… как передать? – спросил он, глядя на пульсирующий отросток плоти Ядра.

– Через меня… – мысленный голос Веи стал четким, решительным, несмотря на слабость. – Я… последний мост. Но… Арк… чтобы передать вирус… чтобы пробить защиту Ядра… мне нужно… раствориться. Отдать тебе все. До последней мысли. До последнего воспоминания. Стать… чистым сигналом. Это… конец меня. Как… отдельной сущности.

Арк замер. Ледяной ужас сковал его. Нет. Не это. Не после всего. Он чувствовал ее присутствие – хрупкое, теплое, ставшее частью его самого за эти немыслимые часы. Потерю Веи он ощущал бы как смерть части своей души.

– Нет! Нельзя! Мы найдем другой способ! – мысленно закричал он.

– Нет… времени… – ее мысленный голос стал нежным, как прикосновение. – И нет… другого способа. Я умерла давно, Арк. Это… дар. Шанс нанести удар. За Глеба. За нас. За всех. Позволь мне… сделать это. Позволь мне уйти… как вирус свободы. А не как призрак в машине.

Он почувствовал, как ее сознание – ее воспоминания о солнечных днях в лаборатории, о смехе Глеба, о первых глюках надежды, о страшной боли предательства и смерти, о нежности к нему, Арку, за его ярость и доверие – вливается в него. Не просто информация. Сущность. Ее «Я» растворялось, отдавая себя ему без остатка, становясь топливом для последнего, смертельного вируса. Он чувствовал, как она целует его мысленно, прощаясь.

– Я… люблю… – прошептала Вея в его сознании, и это были не слова к нему. Это было прощание с жизнью. С Глебом. С мечтой. – …этот мир… таким… каким он мог бы быть…

И ее присутствие погасло. Окончательно. Безвозвратно. Осталась только тишина. И невероятная, вселенская пустота. И… знание. Чистое, огненное, завершенное знание Веи о Ядре, о его слабых местах, о том, как его взломать. И ярость. Не только его. Их ярость. Любовь Веи к миру превратилась в ненависть к тюрьме, которую он стал. Этот коктейль боли, любви и ярости и был вирусом.

Слезы текли по лицу Арка. Беззвучно. Он потерял ее. Окончательно. Чтобы дать ему шанс.

«Трахни Нормальность, Вея», – подумал он, стирая слезы. «За тебя. За Глеба. За всех.»

Он шагнул к краю платформы. До интерфейсного «языка» Ядра было три метра. Прыжок. Он приземлился на упругую, теплую, пульсирующую биоплоть. Отвращение и ярость волной накатили на него. Он выхватил нож (последнее оружие, кроме него самого) и с диким криком, в котором слились его голос и эхо голоса Веи, вонзил его в плоть Ядра рядом с главным нейро-штекером! Из раны хлынула густая, светящаяся розоватая жидкость – кровь-лимфа-данные.

– ПОДКЛЮЧАЙСЯ! – закричал в себе голос Веи, звучавший уже как его собственный.

Арк схватил оголенные провода своего модифицированного Импланта (он выдрал их из виска в порыве безумия, готовясь к прыжку) и с силой воткнул в кровавую рану, прямо в нервные узлы Ядра! Одновременно он мысленно, из последних сил, выпустил вирус. Весь накопленный ужас Улья. Боль Леры и Брута. Предательство Глеба. Любовь и смерть Веи. Свою собственную ярость и отчаяние. Весь этот гремучий коктейль, усиленный и направленный знанием Веи, хлынул по проводам прямо в биологическое сердце Синедриона!

Мир взорвался.

Не физически. Ментально. Арк почувствовал, как чудовищное сознание Ядра взревело в его разуме. Нечеловеческая боль. Ярость. Паника. Золотистая жидкость в бассейне забурлила, как кипяток. Все тело Ядра затряслось в гигантских судорогах. Пузыри лопались на его поверхности. Кристаллы кремния трескались. По всему Сектору Омега погас свет, затем вспыхнул хаотичными глюками – гигантскими проекциями кошмаров из Улья, лиц жертв Синедриона, символа Куратора. Сирены взревели на максимальной громкости. Где-то далеко, вверху, рухнула часть перекрытия.

Вирус работал. «Норма» дала сбой в самом источнике.

Но цена… Арк чувствовал, как его собственное сознание тонет в этом океане чужой агонии. Ядро боролось. Оно пыталось сжечь его изнутри, стереть личность, превратить в еще одну батарейку. Он видел лица архитекторов в Улье – их глаза на миг открылись, полные немого ужаса и… осознания, прежде чем Система снова попыталась погрузить их в сон. Он чувствовал, как где-то далеко, наверху, Глеб замер, охваченный волной боли от Ядра, и в его глазах снова мелькнула та самая искра – узнавание, мука, и на этот раз – ярость, направленная не на Арка, а на Систему, его поработившую.

Арк держался из последних сил, сливаясь с агонией Ядра, чувствуя, как его собственное «Я» начинает расплываться. Он выполнил задачу Веи. Он запустил вирус. Но кто он теперь? Арк? Вея? Их смесь? Или просто еще один глюк, который вот-вот сотрут?

Внезапно, сквозь боль и хаос, он увидел. Не глазами. Внутренним зрением, усиленным слиянием с Веей и атакой на Ядро. Он увидел источник. Не просто биологический суперкомпьютер. В самом центре пульсирующей массы Ядра, защищенное слоями плоти и кремния, горело крошечное, ярко-голубое пламя. Чистое сознание? Искра первородного разума? Или… что-то иное? И он понял – это и есть истинное Ядро. Биологическая масса – лишь интерфейс. Антенна. А это пламя…

– Куратор… – прошептало в Арке сознание, уже неотделимое от Веи. – Или… его наследие?

И в этот миг пламя взглянуло на него. Не глазами. Всем своим существом. И Арк почувствовал… не враждебность. Интерес. И бесконечную, древнюю печаль. И… приглашение?

Контроль над телом покинул Арка. Он рухнул на теплую, судорожно бьющуюся плоть Ядра, провода все еще торчали из его виска и впивались в рану. Сознание уплывало в океан боли Ядра и невероятной тайны голубого пламени. Последнее, что он услышал, был дикий, нечеловеческий рев Глеба где-то вверху, полный не ярости Системы, а его собственной, человеческой боли и решимости. И шепот, уже его собственный, слившийся с Веей:

– Только… начало…

Тьма поглотила его. Вирус был запущен. Ядро агонизировало. Глеб восстал. А в сердце чудовища горела тайна, звавшая его дальше. Ценой Веи.

Глава 5: Нескомпилированная Реальность

Город Синедрион-1 переживал кошмар, который не снился самым безумным слэммерам. Это был не глюк. Это был сбой системы жизнеобеспечения реальности.

Сектор Омега: бился в агонии. Золотистая жидкость из бассейна Ядра, несущая в себе данные и питательные вещества, выплеснулась далеко за пределы, затопив нижние уровни. Гигантская биомеханическая структура пульсировала в конвульсиях, как раненый зверь. Пульсирующие нервные нити света вспыхивали и гасли хаотично. Отключились основные энергощиты. Воздух был наполнен густым, сладковато-гнилостным паром от перегрева органики и запахом паленого кремния. Где-то в глубине, в эпицентре катастрофы, подключенный к ране Ядра, лежал Арк – проводник вируса, граница между жизнью, смертью и чем-то большим.

Улей Разума: Проснулся. Не все. Но сотни капсул разбились изнутри. Обезумевшие, изможденные люди с вырванными нейроинтерфейсами, истекая кровью и лимфой, выползали из своих стеклянных гробов. Они не понимали, где находятся, кто они. Их разумы, десятилетиями генерирующие кошмары «Нормы», были разорваны вирусом боли и ярости Арка-Веи. Они кричали бессвязными обрывками языков, бились головой о металл, атаковали все движущееся – Корректоров, друг друга, роботов. Их коллективное безумие было живым воплощением сломавшейся Системы. Их боль стала оружием.

Сектор Альфа и Весь Город: «Норма» дала трещину по всем швам. Информационные экраны плясали психоделическими глюками: лица мертвых (Брут, Лера?), символ Куратора, переплетенные кольца, пробитые стрелой, абстрактные вспышки цвета, несущие в себе эхо боли Улья. Авто-Патрули дронов сбивались в стаи и начинали кружить как обезумевшие птицы или падали камнем на здания. Корректоры… вели себя странно. Одни застывали на месте, их пустые глаза мигали, из уст вырывались нечленораздельные звуки. Другие открывали огонь по своим, по стенам, по воздуху, словно видя фантомы. Третьи… просто падали, как обесточенные манекены. Люди на улицах… сначала замерли в ступоре. Потом начали плакать. Смеяться. Кричать от невыразимого страха или… освобождения. Старые обиды, подавленные желания, животный страх вырвались наружу. Начались беспорядки. Магазины били. Горели летающие авто. Стекла летели на мостовые. Воздух наполнился криками, дымом и шумом настоящей, неконтролируемой жизни. Реальность глючила в масштабах мегаполиса.

Лера очнулась в полуразрушенном медпункте на окраине Сектора Бета. Ее голова раскалывалась, в ушах стоял звон, а из носа и ушей запеклась кровь. Но она была жива. Атака Глеба в «Пыльной Крысе» лишь оглушила ее, имитировав смерть. Она выползла из ада, пока Глеб преследовал Арка. Сейчас она смотрела на городской хаос через треснувшее окно. В ее глазах не было страха. Была ясность. И ярость. Она чувствовала связь с этим хаосом. Чувствовала эхо Арка. И Веи. Она сжала кулак, вспоминая Шарика, вспоминая боль отката, вспоминая урок Арка: «Гнев – твой щит.» Она вытащила из кармана смятый бумажный стикер с адресом «Пыльной Крысы» и перечеркнула его. Время прятаться кончилось. Она знала, где найти других «глюков». Время становиться вирусом.

Глеб стоял посреди ада Сектора Омега. Его дорогая куртка была порвана, лицо покрыто сажей и брызгами золотистой жидкости. Но это было не главное. В его глазах бушевала война. Белый холодный свет «Протокола Стержень» яростно боролся с живым, человеческим огнем – яростью, болью, осознанием. Вирус Арка-Веи, ударивший по Ядру, пробил и последние слои подавления в его собственном разуме. Он видел все. Уничтожение Веи. Годы служения кошмару. Кровь на своих руках – Брута, Леры (как он думал), тысяч других. Он смотрел на безумцев из Улья, бьющихся в конвульсиях, и узнавал в них коллег, друзей, которых Синедрион тоже «переписал», подключил.

«НЕТ!» – Рев, вырвавшийся из его груди, был настолько мощным, что заглушил грохот рушащихся конструкций рядом. Это был не рев машины. Это был крик человека, проснувшегося в аду и увидевшего весь ужас содеянного. Белый свет в его глазах погас, сменившись безумным, кроваво-красным блеском чистейшей ненависти. Не к Арку. К Синедриону. К тем, кто сделал его орудием. К тем, кто сидел в своих башнях, пока он убивал.

Он рванулся не к Шахте Переноса (к Арку и Ядру), а вверх. К Центру Управления Департамента Системной Целостности. Туда, где отдавали приказы. Туда, где создали «Протокол Стержень». Его движение было не плавным и эффективным, как раньше. Оно было яростным, разрушительным, как таран. Он не обходил препятствия – он ломился сквозь них, его руки, все еще способные излучать разрушительную энергию, превращали двери и стены в шлак. Он шел, оставляя за собой путь из разрушения и трупов Корректоров, пытавшихся его остановить. Он стал оружием, направленным против своих создателей. Его искупление началось с мести.

Арк не умер. Он не потерял сознание. Он расширился. Его разум, все еще соединенный проводами с бьющейся в агонии плотью Ядра, был выброшен вихрем боли и данных прямо в то самое голубое пламя в центре. Мир рухнул, и родился новый. Он плыл/летел/падал сквозь бесконечность чистого, холодного сияния. Здесь не было боли Ядра. Здесь была… тишина. Бескрайняя, глубокая, древняя. И знание. Океаны знания о структуре реальности, о нейронных сетях, о природе сознания. И печаль. Бесконечная, как сама вселенная, печаль.