Снег, который мерцал

В этот раз Дремской решил встретиться со мной в неформальной обстановке. Он предложил посидеть в кафе на окраине города. Я не стал возражать – стены комнаты допросов давили на меня не меньше, чем сами вопросы следователя.

Кафе на окраине города выглядело так, будто его притащили сюда из какого-то другого времени. Снаружи – высокое здание из желтоватого кирпича, покрытое пылью. Внутри – немногочисленные посетители, кто помоложе – в джинсах и футболках, точно не веря, что на улице минус десять. Кто постарше – в потёртых плащах поверх утеплённых жилетов и с газетами. Музыка играла тихо, фоном – "Наутилус Помпилиус", кажется, "Экспонат". Такие места ещё остались после развала Союза: не совсем советские, но и не новые, скорее – застрявшие между эпохами.

Я занял место у окна – чтобы видеть, кто подъезжает. За стеклом лежала зима, но не праздничная, а будничная – тяжёлая, влажная, с серыми тучами, казалось прилипшими к крышам. Мокрый снег мелко сыпал с утра, а теперь просто висел в воздухе – не падал.

Снежинки, что всё-таки находили стекло, растекались тонкими полосками, размывая облик города в серую мазню: улица, фонари, грязные бордюры – всё просело под тяжесть времени.

Дремской приехал минут через пять после меня. Без опозданий, но и без спешки. Он вошёл, стряхнул воду с пальто, огляделся и направился ко мне. Мы обменялись коротким кивком. Следователь положил на стол кожаную папку, ручку, достал диктофон, аккуратно поставил его рядом с салфетницей. Заказал два чёрных кофе без сахара.

Он слегка поёрзал на стуле, будто пытался устроиться удобнее в собственных мыслях.

– Итак, – начал он, сделав первый глоток, – я готов выслушать вашу историю о знакомстве с Юрием Борисовичем.

Мне понадобилось несколько секунд, прежде чем ответить.

– Особо нечего рассказывать, – сказал я, глядя в окно. – Отношения были примерно такие же, как с Маратом. Только Юрий Борисович реже попадался на глаза. Хотя гнал меня с работы не меньше.

Дремской чуть улыбнулся. Не злорадно, а как человек, который уже слышал подобное, но хочет услышать от меня.

– Говорят, в первый день работы он выкинул тебя с отделения за шкирку, сказав: «Щенок, тебе место на улице, а не среди людей». Что ты можешь сказать об этом?

– Его слова соответствовали действительности, – ответил я. – Я пришёл на службу нетрезвым.

Следователь медленно кивнул, будто проверяя, не прячу ли я за этим простым ответом какой-то скрытый смысл.

– То есть, вы не сошлись характерами?

– Нет, – я сделал паузу, – но и зуба на него я не держал. Всё, что он делал – он делал правильно. Просто тогда я этого не понимал.

Дремской задумчиво посмотрел на меня, затем открыл папку.

– Вернёмся к моменту после ДТП. Можете вспомнить ваш диалог с Юрием Борисовичем?

Я нервно сглотнул, понимая, что это не самая лучшая история, которую я мог бы поведать следователю.

– Я уже был в реанимационной палате вместе с Маратом…

Стук ботинок раздавался по коридору. Шаги казались уверенные, размеренные. Я понимал, куда они двигаются и кому принадлежат. В реанимацию, где передо мной лежал Марат – едва ощущающий окружающий мир. Его лицо было бледным, губы потрескались, а на виске краснела повязка. Он дышал ровно, но тяжело, словно каждое движение воздуха давалось ему через боль.

Двери распахнулись, и в палату вошёл врач, за ним следом – начальник отделения, Юрий Борисович. Высокий, сутулый мужчина с угрюмым выражением лица. Он всегда выглядел так, будто весь мир был обязан ему чем-то, а он не собирался этого забывать.

– Думаю, мы понаблюдаем за ним пару дней и переведём в обычную палату, – говорил врач, обращаясь к Юрию Борисовичу.

Он кратко кивнул и шагнул к кровати Марата, скрестив руки на груди. Его взгляд переместился с раненого напарника на меня. Доктор, поняв, что грядет буря, мгновенно покинул реанимацию, тихо прикрыв за собой дверь. Теперь мы остались наедине. Воздух в помещении словно сгустился.

– Марат, я что тебе сказал? Никакой самодеятельности. Ты за нашими жителями следи, вот сдался тебе этот неадекват, – произнес он, не отводя от меня колючего взгляда.

– Он не ему сдался, – прошептал я, опустив глаза. – А мне.

Брови Юрия Борисовича сошлись на переносице, а голос стал ещё жёстче:

– Ты вообще кто такой, чтобы решать? Ты на птичьих правах здесь, понял? На птичьих! И вместо того, чтобы выполнять свою работу, ты устраиваешь цирк на дороге.

Я стиснул зубы, стараясь сохранять спокойствие.

– На кой чёрт погнался за ним? – продолжал он, не дожидаясь ответа. – Что, твои мозги окончательно замёрзли вместе с этой "девяткой"?

– Он бы разбился, – ответил я, стараясь говорить ровно.

– А разбились вы оба! – взревел Юрий Борисович, сделав шаг вперёд. Его лицо побагровело, а кулаки сжались. – Детали ДТП, слушаю. Сейчас.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в голосе:

– Мне показалось, что там был ребёнок на трассе, – начал я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. – Поэтому я попросил затормозить.

– Марат, ребёнок был? – рявкнул Юрий Борисович, не сводя с меня колючего взгляда.

Марат приоткрыл глаза, его голос был хриплым, почти неслышным:

– Не видел… Может, и был, может, нет… Так заметало всё…

– Значит, не было! – отрезал начальник, будто вколачивая свои слова в стены палаты. – Если Марат не видел, значит, его не существовало. А если не существовало, то это просто твои фантазии.

– Я попросить хочу, – начал я, чувствуя, как внутри закипает отчаяние.

– Молчать! – оборвал меня Юрий Борисович, указав пальцем прямо мне в лицо. – Ты уже достаточно наговорил. Ты здесь никто, понял? Никто! И пока я стою здесь, ты будешь делать только то, что я скажу. Без вопросов. Без просьб.

Скулы Юрия Борисовича заходили из стороны в сторону, он явно сдерживал гнев, но его голос уже звенел от напряжения.

– Хочу узнать судьбу водителя "девятки"и найти ребёнка. Сведите меня со следственным отделом, – выпалил я, несмотря на его предупреждение.

– Это. Не. Наша. Территория, – процедил он, делая паузу после каждого слова, как будто вбивал их в мою голову. – А значит, и лезть туда не надо. Точка.

– Это ребёнок! – повысил я голос, чувствуя, как ярость начинает брать верх. – Он один. На улице мороз. Он ничейный. Просто замёрзнет там. Что вам стоит?

– Замолчи, – прошипел Юрий Борисович, подходя ко мне вплотную. Его глаза сверлили меня, как лазеры. – Ты что, совсем с катушек съехал? Ребёнок? Да ты даже не уверен, что он существует! А если и существует, то это не твоё дело. Ты мне порядок в городе обеспечь, а не сказки рассказывай.

– Тогда дайте мне доступы ко всему, и я сам буду искать ребёнка, – сказал я, стараясь сохранять твёрдость.

Юрий Борисович замер на мгновение, затем медленно наклонился ко мне, почти касаясь моего лица своим. Его голос стал тихим, но ещё более угрожающим:

– Послушай меня внимательно, щенок. Ты сделаешь ровно то, что я скажу. Вернёшься в свою палату. Будешь лечиться. И забудешь обо всём этом. Если я ещё раз услышу, что ты лезешь, куда не просят, я лично упеку тебя под трибунал. Понял?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что стены задрожали. Я посмотрел на напарника, который вновь закрыл глаза.

– Марат, поверь мне, пожалуйста. Был ребёнок. Скажи, как мне пролезть в следственный отдел? У них же все доступы есть, – взмолился я, не надеясь, что он ответит сразу.

Марат молчал несколько секунд, а затем фыркнул, чуть заметно усмехнувшись.

– Да ты прямо горишь, как спичка, – пробурчал он, не открывая глаз. – Я бы тебе не поверил, даже если бы сам видел этого твоего ребёнка.

– Так ты веришь? – выдохнул я, чувствуя, как сердце зашлось в груди.

– Нет, – отрезал он, чуть повысив голос, но всё ещё шёпотом. Его лицо скривилось от раздражения. – Я не видел никакого ребёнка, Дёма. Там был только снег. Чистый, безлюдный снег.

Его слова впились в грудь, как разряд тока – тело дернулось, будто от удара. Но сдаваться я не собирался.

– Но если тебе станет легче, от того что поймёшь сам… то есть два способа попасть в следственный отдел, – продолжил он, сделав паузу, будто давая мне время осознать его слова.

– Какие? Говори! – Я схватил его за запястье, будто держался за последнюю надежду.

Марат поморщился от боли, но не стал вырываться. Вместо этого он бросил на меня усталый взгляд.

– Либо жди, пока я перейду в обычную палату, тогда я смогу перетереть с руководителем следственного отдела. Или действуй через Артура. Он тут в каждом отделе свой, как клещ на собаке.

– Спасибо, – только и смог сказать я, похлопав его по плечу.

– Эй, полегче, – проворчал Марат, отмахиваясь от моей руки. – Не надо меня благодарить раньше времени. Если ты накосячишь, я первым скажу, что предупреждал.

– Я не накосячу, – ответил я, уже направляясь к выходу.

– Конечно, – фыркнул он вслед. – Все так говорят.

Я вышел из реанимации, чувствуя, как внутри всё кипит. Слова Юрия Борисовича звенели в ушах: "Ты здесь никто. Понял? Никто!". Но больше всего меня тревожило молчание Марата. Его слова: "Я не видел никакого ребёнка"– будто ножом резанули по сердцу.

"Не видел… или не хотел видеть?"– думал я, шагая по коридору.

Я вышел к дежурной стойке. За стеклом, стоял чёрный аппарат с длинным проводом. Медсестра листала журнал, не обращая на меня внимания.

– Можно позвонить? – спросил я, стараясь говорить спокойно.

Она подняла бровь.

– Трубку только не роняй. И недолго.

Я кивнул, вошёл в дежурку, снял трубку. Посторонний запах – лекарств, пота, старого пластика – ударил в нос. Набрал номер Артура. Гудки. Один. Второй. Третий. Потом – щелчок. Трубку сняли, но не собирались говорить.

Я ждал. Секунды тянулись. Никто не отвечал.

– Чёрт! – выругался я, сжав трубку так, что костяшки побелели.

Не теряя времени, я звонил снова и снова – седьмой, десятый, двадцатый раз. Каждый гудок отзывался в голове, словно удар молота.

Наконец, трубку сняли.

– Что случилось? – раздался его голос на другом конце. Он звучал устало, но в нём чувствовалась настороженность, словно он уже предчувствовал, что я скажу что-то неудобное.

– Артур, мне нужен доступ в следственный отдел. Срочно, – выпалил я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё кипело.

– Ты в порядке? – насторожился он.

– В порядке. Сделаешь? И мне вещи нужны – приедь в больницу.

– А в больнице ты что забыл? – удивился Артур.

– Потом. Сделай, как я прошу.

– Дёма… – начал он медленно. – Это точно необходимо? Может, тебе стоит отдохнуть?

– Я видел кое-что, – перебил я, чувствуя, как напряжение нарастает. – Это важно. Очень важно.

Пауза на том конце провода затянулась.

– Ладно, – наконец произнёс он серьёзно. – Я свяжусь с кем надо. Но это будет нелегально. Ты понимаешь, что если всё выйдет из-под контроля, то тебя могут упечь за самоуправство?

– Мне плевать, – ответил я твёрдо. – Просто сделай это.

– Жди. Я скоро буду.

Связь оборвалась.

Я повесил трубку и кивнул девушке. Она улыбнулась – мило, как будто и не замечала, что я не местный, не здоровый и не свой.

Вернулся в палату, сел на кровать. Никаких шагов, никакого звонка. Только тишина – глухая, как в подвале. Посмотрел на часы. Время не двигалось. Или двигалось слишком медленно.

Следователь допил чашку кофе и потянулся за второй.

– Так Артур дал вам доступы в итоге в следственный отдел?

– Нет, – ответил я. – Он забрал меня из больницы и сначала долго выслушивал историю о ДТП.

Следователь сделал глоток кофе и внимательно посмотрел на меня.

– Почему вы были уверены, что доступы вам помогут? Почему не обратились напрямую с заявлением о беглом ребёнке?

– Я не был уверен, что ребёнок ничейный, – произнёс я после паузы. – Я хотел сам разобраться и найти ответы.

Следователь поджал губы, словно скрывал усмешку.

– Профессиональная черта, значит?

– Можно и так сказать, – парировал я.

– Итак, Артур приехал за вами. Что было дальше?

Я пожал плечами, хотя внутри всё сжалось.

– Ничего особенного…

Артур приехал через три часа. Когда он вошёл в палату, его лицо было напряжённым, но спокойным – типичное выражение человека, который привык держать всё под контролем.

– Собирайся, – коротко бросил он, бросая на кровать пакет с вещами.

Я молча оделся, чувствуя, как боль в теле отступает перед новым приливом энергии. На выходе из больницы Артур молчал, лишь бросал короткие взгляды на меня, словно оценивая моё состояние.

Машина стояла у входа. Мы сели внутрь, и только тогда я начал рассказывать. Коротко, без лишних эмоций. О ребёнке на трассе, об аварии, о словах Юрия Борисовича и Марата. Артур слушал внимательно, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Значит, ты уверен, что видел ребёнка? – спросил он.

– Да.

Артур кивнул, но его глаза на мгновение потемнели, словно он скрывал что-то за этим жестом.

Артур остановил машину у старого здания общежития. Фасад выглядел обветшалым: потрескавшаяся штукатурка, окна с грязными занавесками, тусклый свет над входом, едва пробивающийся сквозь пелену падающего снега.

– Приехали, – коротко бросил он.

Холод ударил по лицу, как только дверь машины открылась. Поднявшись по скрипучей лестнице на третий этаж, я слышал шаги Артура за спиной. Он всё ещё держал в руках пакет с вещами.

Комната встретила тишиной. Обшарпанные стены, старый деревянный стол с парой блокнотов, стопка книг в углу, кровать с тонким матрасом и пледом, который давно потерял свой цвет. На подоконнике стояла кружка с засохшим кофе – обычное дело, когда забываешь помыть посуду. Всё это было знакомо до боли, до автоматизма. Даже скрип половиц под ногами казался частью привычного фона.

– Уютно, – произнёс Артур с лёгкой иронией, оглядываясь.

Сев на край кровати, почувствовал, как усталость сковывает тело, словно каждая мышца налилась свинцом. За окном царила темнота, лишь редкие отблески фонарей пробивались сквозь пелену, но взгляд уже не задерживался на этом.

– Ладно, – сказал Артур, ставя пакет на стол. – Итак, что нам известно?

Напарник открыл блокнот, присел на ветхий стул и, достав ручку, приготовился записывать.

Я сделал глубокий вдох, который помог собрать мысли воедино.

– Сначала был "девятка", – начал рассказ. – Мы заметили её, когда патрулировали. Она неслась со скоростью за сотню. Решили догнать… выехали на трассу, но он исчез в снежной завесе. А потом появился ребёнок. Я едва мог разглядеть его через метель. Казалось, он был одет в светлую одежду – может быть, рубашку или футболку, – которая совершенно не подходила для такой погоды. На нём не было даже куртки. Его волосы, кажется, были светлыми, но трудно сказать точно – снег покрывал всё, и силуэт казался размытым, будто он был частью бури. Но что-то в нём притягивало взгляд. В какой-то момент, когда порыв ветра чуть развеял снег, я заметил его глаза. Они показались мне слишком яркими для этой мрачной картины – возможно, синими или серыми. Но это могла быть просто игра света фар.

– Точно не просто тень или галлюцинация? – перебил Артур.

– Я видел его, – ответил твёрдо. – Не знаю, как объяснить, но он был там. И дело не в том, как он выглядел. Это было… чувство.

Артур слегка напрягся, но продолжил делать пометки в блокноте.

– Значит, уверен, что это не просто случайность?

Ответ прозвучал резко, будто гнев вырывался наружу.

– Нет. Это не совпадение. "Девятка"и ребёнок связаны. Услышь меня! Машина исчезла в метели, а потом появился мальчик. На той трассе вообще никого не должно было быть. Почему он стоял именно там? Почему исчез так внезапно?

– Хороший вопрос, – произнёс Артур, делая ещё одну пометку. – Но это – всего лишь машина. Если бы водитель что-то знал, он бы уже обратился в милицию.

– А если нет? Что, если он причастен? Может, водитель сбил его или…

– Погоди, – перебил Артур, поднимая руку. – Делаешь слишком большие выводы. Мы даже не знаем, действительно ли тот водитель что-то сделал. Возможно, он просто ехал быстро, а потом скрылся из виду.

– Давай не будем возвращаться к началу.

Артур задумался, потирая подбородок.

– Ладно, допустим. – согласно склонил голову Артур. – Но даже если "девятка"была, как её найти? Говоришь, что номера не разглядел, следов нет. Машина могла уехать куда угодно.

– Значит, надо проверить, кто в тот вечер обслуживал заправку. Кто дежурил, кто заправлялся. Кто мог запомнить машину.

– Ты думаешь, кто-то обратил внимание на "девятку"? – Артур скептически хмыкнул.

– Не обязательно. Но если она стояла долго, если кто-то залил полный бак, а потом уехал в спешке – это запоминается. Особенно ночью.

– Допустим. Но это не гарантирует, что мы найдём её маршрут.

– Никто не говорит про маршрут. Сначала найдём сам факт – была ли она там. А потом посмотрим, куда могла свернуть.

– И как?

– Есть базы ГИБДД. Машины, которые числятся по угонам, или с просроченными страховками. Кто-то из знакомых, кто-то из прошлого. Кто-то, кто не должен был быть на той дороге.

– Это всё предположения.

– Да. Но это всё, что у нас есть.

Артур сделал глоток холодного чая из кружки, которую нашёл на столе.

– Есть другой вариант. Ребёнок. Если он действительно существует, то кто-то должен был его хватиться. Отрабатываем заявления о пропаже детей за последние несколько дней. Это главная зацепка.

– А "девятка"?

– Это второстепенно, – отрезал Артур, закрывая блокнот. – Нельзя тратить время на догадки. Нужны факты.

Его слова звучали логично, но что-то в них царапало изнутри.

– Уверен?

– Уверен, – ответил Артур спокойно, но его взгляд на долю секунды дрогнул.

Он был мастером убеждения. Не стал открыто спорить или отрицать версию с "девяткой", но методично направлял разговор так, чтобы сосредоточиться на более "очевидных"деталях. Всё выглядело логично и профессионально – Артур всегда знал, как отделить важное от второстепенного.

– Нам нужен план, – произнёс Артур, уклончиво улыбнувшись. – Например, попробовать найти свидетелей. Людей, которые могли видеть ребёнка до или после аварии.

Его слова звучали убедительно, но внутри всё равно оставалось чувство, что он что-то скрывает.

– Хорошо, – пробормотал в ответ, хотя внутренне продолжал сомневаться.

Артур удовлетворённо улыбнулся и похлопал по плечу, словно был доволен тем, что принял его точку зрения.

– Значит, завтра начинаем с заявлений о пропаже детей. А пока отдыхай. Тебе нужно восстановить силы.

Я кивнул молча, понимал, что сон не придёт. Тело было измотано, но мысли метались, будто пытаясь ухватиться за что-то важное, что всё ещё ускользало. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь слабым поскрипыванием старого дерева за окном.

Не в силах сидеть на месте, поднялся с кровати и медленно подошёл к окну. Стекло было холодным, когда ладонь коснулась его поверхности.

И тут взгляд выхватил силуэт. Сначала он был размытым, едва заметным среди белой завесы, но затем стал отчётливее. Мальчик стоял на краю тротуара, прямо напротив окна. Его маленькая фигура казалась хрупкой и нереальной, как будто её нарисовали углём на фоне ночи. Он не двигался, только слегка склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, чего больше никто не мог услышать.

Сердце замерло на мгновение, а затем начало биться чаще. Попытался открыть окно, но рама поддалась с трудом, скрипнув так громко, что звук эхом разнёсся по комнате. Когда же выглянул наружу, силуэт исчез. На его месте осталась лишь пустота.

– Что там? – спросил Артур, подходя ближе.

Я обернулся, но слова застряли в горле. Как объяснить то, что сам не мог понять?

Я уловил отстранённый взгляд Дремского в окно. Будто он уже не слушал меня. Но как же я ошибался. Ведь когда молчание затянулось, он продолжил:

– Из вашей истории я понял лишь одно: вы уже не доверяли Артуру, хотя обратились к нему за помощью. Почему?

– Он был единственной моей надеждой, – продолжил я. – Тогда я не понимал, насколько Артур может играть против меня. Я мог ему не доверять, но он оставался близким для меня человеком, к кому я мог обратиться.

Дремской чуть склонил голову, словно пытаясь понять мою логику.

– Не понимаю. Не доверять, но всё равно обратиться?

Я замолчал, пытаясь подобрать слова. Затем посмотрел на чашку кофе перед ним.

– Проще так, – начал я. – Вы пьёте кофе. Почему?

– Оно тонизирует, приводит в чувства, – ответил следователь, явно не понимая, к чему я веду.

– Верно. Но если подумать, вы ведь никогда не знаете наверняка, что именно содержится в этом кофе. Может быть, кто-то добавил в него что-то лишнее. И вместо бодрости вы получите… проблемы.

Следователь приподнял бровь.

– То есть вы хотите сказать, что Артур был как этот кофе?

– Именно, – кивнул я. – Я знал, что он может быть опасен. Что он может использовать меня или даже предать. Но в тот момент у меня не было выбора. Я нуждался в помощи, а он был единственным, кто мог её предложить. Как и с кофе: вы знаете, что есть риск, но всё равно решаетесь, потому что это единственный способполучить то, что вам нужно.

Следователь задумчиво посмотрел на свою чашку, затем снова перевёл взгляд на меня.

– Интересная аналогия, – произнёс он после паузы.– Однако, почему вы были уверены, что доступы, которые мог предоставить Артур, помогут в деле?

Я на мгновение задержал дыхание, чувствуя, как холодок пробежал по спине. Эти ответы могли подвести не только меня, но и Артура под трибунал за превышение полномочий.

– Хотел найти информацию о пропавших детях, – ответил я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Мои пальцы непроизвольно сжались на краю стола, словно я пытался удержать себя от того, чтобы не выдать лишнего. – Опросить дальнобойщиков или сотрудников заправок и отелей на трассе – что они видели. Если «девятка» связана с ребёнком, это может помочь.

Взгляд следователя стал пронзительным, будто он видел моё волнение сквозь маску спокойствия.

– Но он вам ничего не предоставил?

Я сделал короткий вдох, стараясь взять себя в руки.

– Он сделал большее, – ответил я, чуть повысив голос, чтобы скрыть напряжение. – В ту ночь мы разобрали план, где искать свидетелей. Потом он занялся заявлениями.

Следователь провёл рукой по подбородку, взвешивая мои слова.

– Вы действительно искали свидетелей ребёнка после той ночи?

– Нет. Я сосредоточился на поисках "девятки"и её водителя, – ответил я после короткой паузы. – Артур не хотел этого. Это меня и напрягало. Хотел понять, почему он отводит меня от следствия именно автомобиля.

Он замолчал, словно переваривая услышанное, затем достал ручку и начал чертить что-то на листе бумаги.

– И с чего же начались ваши поиски?

– С автомастерских, кафе, всего, что было рядом с Зорино и местом ДТП, – ответил я, глядя ему прямо в глаза.

– Вы нашли ответы?

– Не совсем так, – проговорил я, чувствуя, как внутри всё сжалось. – Ответы находились очень медленно, буквально крупицами. Но я нашёл машину.

Его взгляд стал пронзительным, казалось он пытался прочитать мои мысли.

– Как это произошло?

– Ребёнок, когда пытался снова скрыться от меня, вывел меня на неё, – ответил я, стараясь сохранять спокойствие.

Скулы следователя запульсировали, его голос зазвучал напряжённее.

– Вы доложили это кому-то?

– Да, но лишь через две недели.

Он замер, затем медленно положил ручку на стол.

– Почему так поздно?

– Никто не верил в существование ребёнка, – ответил я, чувствуя, как каждое слово даётся мне с трудом. – А Артуру, похоже, вообще было безразлично, что происходит с "девяткой".

Следователь сделал новую запись, затем снова перевёл взгляд на меня.

– Так кому вы доложили тогда и при каких обстоятельствах?

– Всё началось с того, – начал я, стараясь говорить уверенно, – что через две недели после того, как я покинул больницу и мой больничный закончился, я начал патрулировать город без Марата…

Глава 4

Через две недели я всё же был вынужден делить время поисков с работой. Юрий Борисович стал более внимательно отслеживать мои шаги, будто боялся, что я однажды проберусь в Следственный отдел и начну действовать за его спиной. Так оно и было на самом деле. Но только без следственного отдела. Сама суть розыска заключалась в том, что я превышал свои полномочия. Артур сделал липовое удостоверение, чтобы мои опросы шли «легально». И никто не придавал значения человеку без формы.

Однако заголовок статьи, которую местные жители, вероятно, писали из благих побуждений, звучал так: «Разыскивается мальчик 6–7 лет». Ниже – ориентировка и мой домашний номер телефона, который я оставлял опрошенным, на случай, если они что-то вспомнят или увидят. Когда эта статья дошла до начальника местной милиции, меня сразу позвали на ковёр. Я шёл медленно, обдумывая, что мне сказать, почему проигнорировал слова вышестоящего, липовое удостоверение, что с ним делать. Но мысли так и не могли выстроиться в более логичную цепочку, чем правдивый ответ, который уже и так все знали.