Наследники по кривой

– Ну так и наша организация отнюдь не против сокращения выбросов парниковых газов, – заверил Уолсон.

– Вообще-то метан тоже относится к парниковым газам, и в этом смысле он даже опасней окиси углерода, а основной источник метана – животные.

– Но ведь климатические изменения ведут в том числе к исчезновению многих видов животных и растений?

– Безусловно.

– Ну вот, видите? Я же говорю, что у нас с вами много общего.

– Так что всё-таки по поводу нашей совместной акции? – вернулась к главной заботе Гретхен.

– Идея мне чрезвычайно понравилась, – с энтузиазмом ответил Уолсон. – Только я не совсем понял, что конкретно будет символизировать ваш перформанс.

– Это же очевидно! – оказавшись в своей стихии, стала с жаром объяснять Гретхен. – Только представьте себе: на газоне Трептов-парка ровными рядами стоят открытые гробы. В каждом гробу лежит «покойник» – кто-нибудь из наших. Все одеты в белые саваны, и у каждого на лице противогаз. Они символизируют погибающее человечество, которому стало нечем дышать от выбросов в атмосферу… Конечно, эффектней было бы всё это сделать перед зданием Рейхстага, но там мало места, да и полиция не даст, но в любом случае повышенное внимание к нашей акции обеспечено.

– Даже не знаю, что сказать, – заметил явно впечатлённый Уолсон. – Задумано грандиозно, и уж что-что, а без внимания это действо точно не останется.

– В том-то и дело, что для реализации перформанса много чего нужно сделать: приобрести гробы, пошить саваны, найти противогазы. Плюс всё нужно делать быстро, чтобы нас не успели остановить. Значит, потребуются транспорт, грузчики, ну и много чего ещё по мелочи… – стала объяснять Гретхен.

– Понятно, – прервал её Уолсон. – А какими ресурсами располагает ваша организация?

– Я, к сожалению, не могу сказать, что представляю организацию, – осторожно подбирая слова, попыталась объяснить фрау Гофман. – У нас скорее союз единомышленников, и мы пока не создали какой-то постоянной структуры, но работаем в этом направлении… В общем, денег у нас нет…

– Да, задача… – задумчиво протянул зоозащитник. – Как тут не заметить, что наша тактика подачи судебных исков вполне себя оправдывает – она приносит неплохие деньги.

– Так вы готовы поучаствовать в акции?

– В принципе да, но…

– Вас что-то смущает? – быстро спросила Гретхен, боясь спугнуть удачу.

– Сколько человек будут участвовать в перформансе? – задал встречный вопрос Уолсон.

– Человек двадцать-тридцать мы, я думаю, наберём.

– Ну, это ни о чём! Для более или менее весомого общественного резонанса нужно не меньше сотни.

Гретхен только руками всплеснула.

– Где же мы найдём столько добровольцев?! – воскликнула она. – Да и стоить это будет…

– Ну за деньгами дело не станет, да и с добровольцами мы вам поможем, – заверил Уолсон.

– Это было бы просто замечательно!

– Но есть один нюанс…

– А в чем дело? – насторожилась Гретхен.

– Видите ли, фрау Гофман, – сказал зоозащитник, – ваша акция никак не затрагивает проблемы защиты животных, а ведь именно это основная цель Free animals.

– Но мы что-нибудь придумаем… В какие-то гробы можно положить чучела животных, – тут же нашлась Гретхен.

Уолсон на минуту задумался и, покачав головой, сказал:

– Не думаю. Во-первых, мы вряд ли найдём достаточное количество чучел животных, а во-вторых, использование изделий из шкур убитых зверей… Это полностью противоречит нашим принципам. У меня другое предложение…

– Да, да, я слушаю.

– Наша организация готовит иск к правительству Нидерландов, – стал объяснять Майкл Уолсон. – Суть его сводится к тому, что своей программой по осушению земель, названной проектом «Зёйдерзе», они наносят непоправимый вред фауне региона. Превращение дна отгороженных от моря заливов в так называемые польдеры – насыщенные водой поля и луга – приводит к резкому сокращению популяции птиц и даже к исчезновению некоторых видов. Хорошо бы, если этот иск будет подан от имени такой известной экоактивистки, как вы. Тогда шансы на успех будут значительно выше. Нет, нет, – поспешил заверить Гретхен зоозащитник, видя, что та собирается возразить, – вам не придётся самой подавать в суд. Все хлопоты мы берём на себя. От вас требуется только подписать бумагу о том, что вы передаёте мне права требования компенсации к Королевству Нидерландов, а уж наши юристы будут заниматься судебным процессом… Ну как? По рукам?

– Видите ли, – с трудом подбирая слова, ответила расстроенная до слёз Гретхен, – я никак не могу подавать в суд на правительство Нидерландов.

– Почему же? – спросил удивлённый Уолсон.

– Дело в том, что обширные территории этой страны находятся ниже уровня моря. Это означает, что в условиях глобального потепления даже небольшое повышение уровня мирового океана грозит Нидерландам масштабными затоплениями. Поэтому правительство страны со всей серьёзностью относится к проблеме выбросов парниковых газов. Мало того, они сотрудничают с защитниками природы и постоянно выделяют гранты на экологические мероприятия, – Гретхен тяжело вздохнула, печалясь по поводу своей, видимо, уже несостоявшейся акции. – В общем… с моей стороны подавать иск против голландских властей было бы чёрной неблагодарностью.

Майкл Уолсон выслушал объяснения Гретхен очень внимательно и переубеждать активистку не стал.

– Хорошо, – сказал он. – Нет так нет. Настаивать я не буду… но… в вашей акции всё-таки поучаствую. Очень уж мне понравилась идея с гробами.

– Правда?! – просияв, воскликнула Гретхен. – Не знаю, как вас благодарить!

– Может быть, потом… когда-нибудь… и вы чем-то поможете нашей организации, – великодушным тоном сказал Уолсон.

– Конечно! – с жаром пообещала экоактивистка.

Вскоре окрылённая Гретхен Гофман вернулась домой. Её так и распирало поделиться удачей с мужем, но, увы, Хельмута дома не оказалось. Он, как и обещал, отправился с сыновьями в берлинский Технический музей, о чем Гретхен, конечно же, напрочь забыла.

Хельмут Гофман в это время бродил по огромному зданию музея под подвешенными к потолку самолётами времён Первой и Второй мировых войн. Вскоре дети утомились, и Хельмут решил, что осмотр экспозиции они закончат в залах, посвящённых истории связи. Здесь были выставлены всевозможные телекоммуникационные устройства – от самого раннего телефонного аппарата конструкции Александра Белла до первой модели iPhone.

Когда Хельмут с детьми подошли к витрине со знаменитым изделием компании Apple, там стоял и внимательно рассматривал смартфон довольно молодой высокий мужчина, красиво, но неброско одетый и с кожаной папкой для бумаг под мышкой.

– Ну всё, ребята, – сказал Гофман сыновьям, – пора домой.

– Не стоит спешить, – вдруг ни с того ни с сего сказал человек с папкой, оторвавшись от созерцания iPhone. – Позвольте детишкам немного передохнуть и послушайте, что я вам скажу.

Пользуясь передышкой, утомившиеся сыновья тут же уселись на стоящую рядом скамейку, а Хельмут внимательно оглядел незнакомца, но никого из его близких и не очень знакомых он даже отдаленно не напоминал. Говорил мужчина по-английски, что, в общем-то, было неудивительно – в берлинском Техническом музее всегда было множество туристов.

– Вы меня не знаете, герр Гофман, – заверил незнакомец. – Моё имя Пауль Шварц, и у меня к вам небольшое дельце.

– Я вас слушаю, – согласился Хельмут.

– Хочу вам по секрету сообщить, что ваша супруга затевает грандиозное шоу в Трептов-парке, – сказал назвавшийся Паулем Шварцем человек.

– Я об этом знаю, – кивнул Гофман, – но задуманная моей женой акция вряд ли состоится: у Гретхен нет денег для её реализации.

– Дело в том, что некие доброжелатели обещали помочь с финансированием этого так называемого парада покойников.

– Какие ещё доброжелатели?

– Американская организация по защите животных Free animals.

– А что, моей жене уже недостаточно борьбы против вырубки лесов? – довольно нелюбезно спросил Гофман. – И она ещё и за спасение животных взялась…

– Вообще-то фрау Гофман предпочитает вести борьбу с крупными европейскими и американскими компаниями, – слегка улыбнувшись, заметил Пауль Шварц, – и я её понимаю. Настоящая экологическая катастрофа творится в беднейших странах, куда экозащитники и экозащитницы предпочитают не соваться. Намного приятнее протестовать в относительно благополучных государствах. Оно, к тому же, и безопасней.

– А от меня-то вы что хотите? – с нескрываемым раздражением спросил Хельмут.

– Я хочу, чтобы вы не предпринимали необдуманных действий, которые могут сильно навредить и фрау Гофман, и вам, – ответил Шварц внезапно жёстким тоном, но всё с той же благодушной улыбкой на лице. – Вы ведь собираетесь обратиться в полицию и сделать всё, чтобы протестная акция сорвалась, – уверенно сказал он, глядя на Хельмута в упор.

– Откуда вы знаете, что я собираюсь сделать? – немного струсив, произнёс Гофман.

– Мне так показалось… – сказал в ответ Шварц. – Советую вам ничего этого не предпринимать; в противном случае ваша супруга и вы окажетесь в очень скверной ситуации, и дай бог, если всё обойдётся тюремным заключением, а не чем-нибудь похуже…

– Но я, собственно, не понимаю, что такого… – начал уже не на шутку испугавшийся Хельмут.

– Нечего и понимать! – довольно резко перебил его Шварц. – Лучше поверьте мне на слово и послушайтесь моего совета! А если акция в Трептов-парке пройдёт так, как планирует фрау Гофман, или немного иначе, – добавил Пауль Шварц, сбавив тон, – то всё устроится как нельзя лучше. Ваша жена, во всяком случае, уж точно не захочет продолжать с таким же рвением свою экозащитную деятельность, а займётся семьёй и детьми. Вы же этого хотите, герр Гофман?

– Что же я должен делать? – растерянно спросил Хельмут.

– Пока что ничего, – ответил Шварц, – а когда придёт время, я вам скажу. До скорой встречи, герр Гофман.

Не дожидаясь ответа, Пауль Шварц ушёл, а Хельмут ещё какое-то время сидел на скамейке в музейном зале, пока утомившиеся дети не заставили его отправиться домой.

Дело прежде всего!

В самом сердце тесного, суетливого и дурно пахнущего Лондона широко раскинулся сверкающий зеленью и благоухающий цветами райский уголок – знаменитый Гайд-парк. Сюда стекалась жаждущая отдыха и приятной глазу зелени праздная публика. Погода вполне располагала к прогулкам на природе – лето 1699 года выдалось на удивление тёплым.

По тенистой аллее парка немного в стороне от гуляющих, потупив голову и сосредоточенно глядя себе под ноги, не спеша двигался невысокого роста, но необычайно стройный молодой человек со смугловатым лицом. Одет он был в голубой бархатный кафтан, перевитый серебряными шнурками, а на его голове красовался парик последнего фасона, да и весь вид молодого человека красноречиво свидетельствовал о том, что он, несомненно, принадлежит к той немногочисленной части лондонского общества, которой судьбой было даровано право наслаждаться радостями безбедной жизни, не утруждая себя излишними заботами о хлебе насущном.

Впрочем, отдыхать коммерсанту голландского происхождения Йоханнесу ван Рихту было некогда; гуляя в парке, он сосредоточенно размышлял.

Постоянные визиты Йоханнеса ван Рихта в кофейные дома Лондона, где вершили финансовые дела английские брокеры, принесли результаты. Он постепенно освоил механизмы торговли ценными бумагами, изучил приёмы биржевых дельцов, а самое главное – завёл полезные знакомства. Крупные и не очень биржевые воротилы к молодому голландцу скоро привыкли и стали считать его своим. Только вот сам Йоханнес в биржевых спекуляциях разочаровался. Оно и понятно: брокеры зарабатывали на малейших изменениях стоимости ценных бумаг, и чтобы получить сколько-нибудь значимую прибыль, суммы сделок должны быть очень большими. Для этого требовался солидный капитал, чтобы иметь возможность заключать крупные сделки, или же хорошая репутация, чтобы получить кредит. У ван Рихта не было ни того, ни другого. Те монеты, что он насобирал по портовым тавернам, казались ему огромными деньгами, но, узнав о суммах обычных биржевых сделок, Йоханнес понял, что у него в кармане имеются лишь жалкие гроши. В Лондоне о нём достоверно никто ничего не знает, а это значит, что кредит ему не откроют. Можно было вложить в ценные бумаги и те небольшие средства, которыми он располагал, но такие операции сразу же отправят ван Рихта в разряд мелких игроков, и солидные брокеры, с которыми он с трудом завязал знакомства, потеряют к нему интерес.

В общем, Йоханнес ван Рихт так и не заключил ни одной сделки с ценными бумагами, но продолжал жить на широкую ногу, изображая из себя богатого коммерсанта. Размышления молодого человека о том, как бы разбогатеть быстро и без особого труда, предсказуемо привели его к идее о том, что неплохо бы торговать не ценными бумагами чужих компаний, а своими собственными. Тут уже совсем другая прибыль, но беда в том, что существующие в Британии акционерные общества (к тому времени счёт их уже шёл на тысячи) заняли все прибыльные направления торговли. Эти общества благополучно вывозили из Азии шёлк, фарфор, пряности и красители, из Америки – чугун, рис, табак и пшеницу, из России – меха, парусину, пеньку и железо, и не было ни одного товара, торговлю которым не прибрали бы к рукам предприимчивые акционеры.

Всё же Йоханнес не терял надежды что-нибудь придумать, потому как он уже привык к образу жизни богатого негоцианта, и в этом смысле Лондон ему очень даже нравился. Ван Рихт жил в роскошных апартаментах, не скупился на еду и развлечения, одевался по последней моде, но деньги его быстро таяли.

Об этом-то и размышлял Йоханнес по вечерам, прогуливаясь в одиночку в Гайд-парке. Это излюбленное место для прогулок в ту пору было не особенно безопасным для лондонской публики, а потому знатные и богатые люди, как правило, проводили время в Кенсингтонской части парка, совершая прогулки, не покидая своих экипажей. Вереница карет и носилок неспешно двигалась по аллее вокруг пруда и по единственной освещённой масляными фонарями дороге. Ван Рихт же предпочитал бродить пешком – так лучше думалось, и однажды добродился. Дурная слава Гайд-парка появилась не на пустом месте. Лондонцев здесь грабили с пугающей регулярностью; кроме того, глухие уголки парка постоянно становились местами кровавых дуэлей.

Однажды вечером Йоханнес ван Рихт забрёл подальше в парк и, задумавшись, не заметил, как наступили сумерки. Решив, что пора идти ужинать, голландский коммерсант повернул к воротам, но тут из-за кустов вынырнули две тени, оказавшиеся потрёпанными и заросшими щетиной субъектами. В намереньях колоритной парочки сомневаться не приходилось, и Йоханнес, оглянувшись по сторонам, стал прикидывать, в какую сторону ему лучше всего удирать. Грабители, видимо, поняли, что их жертва готова сбежать, и немедля приступили к делу: один из них зашёл ван Рихту за спину, и молодой человек ощутил, как в его бок упёрлось лезвие; второй бандит вытащил из-за пояса короткий нож и сиплым пропитым голосом потребовал отдать ему кошелёк и украшения. Вот только не знали остановившие богато одетого юношу грабители, что сызмальства привыкший к дракам архангельский паренёк ещё и прошёл матросскую школу на английском корабле. Йоханнес вспомнил трюк, которому его научил старый боцман, и, сделав вид, что до смерти напуган, засунул руку под камзол, чтобы доставать кошелёк. При этом его локоть как бы случайно отвёл держащую нож руку стоящего за спиной грабителя. В следующий миг ван Рихт что есть силы ударил бандита затылком в лицо, а вместо кошелька в руке Йоханнеса сверкнул лезвием складной морской нож, с которым он не расставался. Второй бандит не стал дожидаться окончания схватки и со всех ног бросился наутёк, а получивший удар в лицо разбойник – полуоглушённый, с расквашенным носом – сделал на трясущихся ногах пару шагов и опустился на траву.

Йоханнес ван Рихт приставил нож к горлу грабителя.

– Рассказывай, – велел он. – Кто ты такой? Давно ли промышляешь разбойным ремеслом?

Грабитель долго не мог совладать с языком, но в итоге поведал ван Рихту свою историю.

Выслушав разбойника, пытавшегося его ограбить, а может быть, и убить, Йоханнес ван Рихт злодея отпустил, предварительно выяснив, где, если что, он сможет его сыскать.

– Ладно, ступай, – с наигранным пафосом сказал ван Рихт напоследок. – Не в моих правилах отыгрываться на поверженном противнике.

Впрочем, сказал это он так – для красного словца. На самом деле Йоханнес оставил злодея в живых потому, что к девятнадцати годам он твёрдо усвоил простую истину – всякий человек может быть полезен, а вот от покойника толку никакого.

Несмотря на случившуюся с ним неприятность, Йоханнес вечерние прогулки по Гайд-парку не прекратил, но в безлюдные места больше не совался. В один из таких вечеров, неспешно шагая по берегу пруда, Йоханнес ван Рихт мельком бросил взгляд на двигавшиеся ему навстречу носилки, и мысли о коммерции моментально вылетели у него из головы. В носилках сидела прелестная женщина лет двадцати пяти несколько необычной для Англии красоты: загорелая кожа оттенка оливкового масла, светлые глаза, чуть припухлые губки и щёки с румянцем. Одета она была в новое василькового цвета платье, сшитое на французский манер.

Красавица хоть и не подала виду, но Йоханнеса тоже приметила – глаза, во всяком случае, в сторону симпатичного юноши она скосила и проводила его вполне себе недвусмысленным взглядом. Для неискушённого в любовных делах Йоханнеса этого было достаточно, чтобы завладеть его сердцем. В чопорной английской столице подойти и тем более заговорить с незнакомой женщиной было делом немыслимым, но и отступать ван Рихт не собирался. Он долго ходил за носилками с незнакомкой по парку, пока та не нагулялась, а потом, стараясь остаться незамеченным, проводил её до красивого особняка, стоявшего в небольшом садике за железной решёткой с воротами. Здесь красавица покинула носилки и отправилась через сад к дому. Незнакомка оказалась довольно рослой, даже несколько крупноватой, но её фигура, бесспорно, не была лишена изящества. Что же касается Йоханнеса, то ему хозяйка особняка казалась самим совершенством.

Молодой коммерсант подошёл к опустевшим носилкам и завёл разговор с двумя дюжими носильщиками. Эти лондонские ребята были далеко не такими простаками, как могло показаться. Профессия требовала смекалки, и их наблюдательности можно было только позавидовать.

Через пять минут Йоханнес уже знал кое-что и о незнакомке, и о её привычках. Зовут красавицу Кэт Уолсон, она недавно приплыла из Нового света, живёт в собственном доме и каждый день совершает прогулки в Гайд-парке.

– Вот что, парни, – сказал ван Рихт носильщикам, вытащив из кармана кошелёк, – у меня к вам дело.

После того как носильщики, получив некие указания и несколько монет, ушли, Йоханнес ещё постоял некоторое время возле решётки, наблюдая за домом, и был вознаграждён чудным видением. Вскоре на втором этаже под самой крышей засветились несколько окон и за неплотно задвинутыми занавесками мелькнула желанная женская фигура. Правда, как следует рассмотреть предмет своего обожания Йоханнес не успел. С внутренней стороны решётки подбежали два здоровенных лохматых кобеля крупной породы и принялись злобно лаять, так что пришлось ему побыстрее ретироваться.

На следующий день Йоханнес ван Рихт отправился на прогулку в Гайд-парк, нацепив на себя перевязь со шпагой. Он немного беспокоился, как всё пройдёт, но его волнения оказались напрасными. Всё было разыграно как по нотам. Носилки с Кэт Уолсон появились в Гайд-парке около шести часов после полудня. Носильщики по рассеянности свернули не туда и занесли свою ношу в глухую часть парка, подальше от людей и экипажей, а там их уже поджидали знакомые ван Рихту грабители.

Разбойники остановили носилки и, чтобы никто не сомневался в серьёзности их намерений, вытащили из-под курток тесаки. Носильщики моментально бросили носилки на землю и юркнули в кусты, а бедная Кэт Уолсон осталась совершенно беззащитной… но ненадолго. Из-за деревьев со шпагой в руке появился избавитель – молодой голландец Йоханнес ван Рихт. Грабители тут же ретировались.

После таких приключений знакомство обошлось без официальных представлений. Благодарности спасённой Кэт Уолсон, хотя и не сказать, чтобы сильно напуганной, посыпались на голову молодого человека. Тут и сбежавшие носильщики вернулись. Йоханнес ван Рихт, конечно же, посчитал своим долгом проводить Кэт домой, за это он получил приглашение прийти к ней на следующий день, чего Йоханнес, собственно, и добивался.

Визит в уже знакомый ван Рихту особняк, к которому он начал готовиться с самого утра, увы, разочаровал молодого человека. Кэт Уолсон встретила его очень приветливо, а потом… познакомила его с мужем – богатым плантатором из Вирджинии Джеймсом Уолсоном. Супруг Кэт оказался невысокого роста, лет пятидесяти, с убелённой благородной сединой бородкой и с «породистым» и весьма надменным лицом. В отличие от супруги, Джеймс Уолсон встретил спасителя его жены настороженно, хотя и старался держаться учтиво.

– Благодарю вас, мистер Рихт, – довольно сухо сказал хозяин дома. – Ваш поступок делает вам честь. Уж сколько раз я просил Кэт не отправляться на прогулки в одиночестве, – добавил он, насупив брови. – Ведь можно же взять с собой слуг.

– Но, дорогой, – возразила Кэт Уолсон, – я ведь всегда нанимаю носилки…

– И что толку? – прервал её супруг. – Носильщики, канальи, при виде грабителей разбежались, как зайцы!

– Не стоит вспоминать, – успокоила его Кэт. – Давайте лучше пить чай. Вы ведь любите чай, мистер ван Рихт? – спросила она, очаровательно улыбнувшись.

– С удовольствием, – согласился Йоханнес, хотя этот напиток он до сего дня ни разу не пробовал, предпочитая кофе.

За столом Джеймс Уолсон молчал, настороженно поглядывая на гостя, Кэт щебетала, как птичка, а Йоханнес с удовольствием любовался хозяйкой.

– Здесь, в Англии, чудесный чай, не то что у нас в Вирджинии, – говорила Кэт Уолсон, держа в руках фарфоровую чашку. – Тот, что доставляют в Новый свет корабли Ост-Индской компании, никуда не годится, да и стоит втридорога…

– Ничего удивительного, – объяснил ван Рихт. – Чай ведь привозят из Китая.

– А в Вирджинии выращивают табак… – несколько невпопад вставил Джеймс Уолсон, после чего снова замолчал.

– В наших краях все буквально помешаны на чае, – продолжала рассказывать Кэт, – его пьют и плантаторы, и обычные фермеры, правда, не всем он по карману.

Дальше Йоханнес ван Рихт не слушал; слова очаровательной хозяйки натолкнули его на великолепную идею. «А действительно, – подумал Йоханнес, – зачем везти чайные листья на другой конец света? Можно же привезти саженцы и выращивать чай на месте. Это в Англии чайные кусты не растут – слишком холодно, но в Вирджинии-то значительно теплее. Вот оно – прибыльное дело! – возликовал про себя ван Рихт. – Акционерное общество с правом монопольной торговли чаем, выращенным в Вирджинии! Это же то что нужно!»

Идея с акционерным обществом буквально захватила Йоханнеса ван Рихта. То, что чайные кусты в Вирджинии могут и не прижиться, его абсолютно не смущало. В конце концов не так уж и важно, появятся в Новом свете чайные плантации или нет; главное – создать акционерную компанию, получить земли за океаном, добиться монополии на чайную торговлю с Новым светом и разместить акции, а дальше заработают биржевые механизмы, которые в последнее время так старательно изучал Йоханнес. Если создать достаточную шумиху вокруг нового акционерного общества, то акции разойдутся как горячие пирожки. Всё, что нужно для начала, – зафрахтовать пару кораблей и отправить их в Китай за саженцами чайных кустов, а уж свободной земли в Вирджинии хоть отбавляй.

Между тем обстановка за чайным столом в доме Джеймса Уолсона потихоньку накалялась, и виной тому был слишком уж живой темперамент хозяйки.

Колониальное общество по ту сторону океана казалось Кэт Уолсон сонным и тоскливым. Она откровенно скучала в Вирджинии, и теперь, когда они с мужем ненадолго посетили Англию, молодая женщина страстно желала скинуть с себя унылую роль жены плантатора. Душа Кэт жаждала событий.

А событий всё не было. Кэт вышла замуж, будучи совсем ещё девочкой, после чего супруги уплыли в Новый свет, так что в Лондоне у неё практически не было ни знакомых, ни друзей и единственным развлечением были прогулки в парке. В общем, ничего интересного. Но приключения всё-таки появились: нападение грабителей и её чудесное спасение появившимся как по волшебству молодым красавцем.

И вот сегодня отважный спаситель сидел напротив Кэт, и она с упоением ворковала, бросая всё более откровенные взгляды на симпатичного гостя, что не осталось незамеченным её супругом, который сидел за столом красный и злой, ёрзая при этом на стуле как на иголках. Поначалу Йоханнес ван Рихт, занятый своими мыслями, не обращал на это внимания, но вскоре понял, что в гостях он явно засиделся.