Сожженные земли. Право на дом

Лучи солнца, падая сквозь высокие окна и касаясь гладкой поверхности, умножали простор зала и его вычурное богатство: золотые вазы, шелковая отделка штор, мраморный белый пол с малахитовыми вставками, лианами, вьющимися под ногами.

Я был привычен к лоску и шику с детства, но уже несколько дней испытывал омерзение, думая о них. Мне чудилось, что белоснежный пол заливается кровью, драпировка рваными лохмотьями свисает с гардин, а вазы покрываются сеткой трещин.

Такими же трещинами покрылось мое хрупкое доверие к отцу, грозясь окончательно рухнуть во тьму тысячами осколков.

Синяя точка назойливо прожужжала у самого уха, покружила над залом, а затем ударилась о высокое окно раз, другой, третий… Ноздрей коснулся тонкий, призрачный запах разлагающейся плоти, который не смог бы почуять ни один из стоящих в зале. Я повел носом, принюхиваясь.

По-моему, запах принадлежал главе Сената. Хотя… нотки ореха. Шиальский парфюм. Значит, тому невысокому сенатору, который все дрожал, пока мастера правдивых речей допытывались у него, сколько еще имен он знает. Где прячутся остальные? Какое у них вооружение? Кто еще перешел на сторону бастарда или чьи слова показались бедняге подозрительными? Сенатор принадлежал дому Джирва и, кажется, догадывался о своей участи, сколько бы мастера ни увещевали, что отпустят сразу же, как только он выдаст всю информацию.

Никто не выходил из императорских темниц после пыток. Точно не на своих двоих.

Громкий старческий голос вернул меня в духоту зала. Еще ни разу – с начала правления отца, как гласили учетные книги эпох, – третий месяц после сезона дождей не был таким обжигающе горячим, иссушающим и разрушающим. Казалось, скоро начнет плавиться каменный пол, и люди медленно, лениво осядут вместе с ним, как восковые свечи. Два советника обмахивались веерами, Аджит и Тан украдкой ослабили завязки на рубашках. Только принцесса Дагадар и ее спутницы оставались невозмутимыми, привычные с детства к жаркому климату королевства Исметр. Они не снимали церемониальных масок, над которыми сияли глаза глубокого зеленого цвета, а просторные светлые одежды все так же полностью закрывали их тела. Лишь богато расшитые носки туфель виднелись из-под края ткани.

– Винсент Фуркаго, сын предательницы и обманщицы, клянешься ли ты в верности императору Астраэлю Фуркаго, Свету империи?

Я разлепил пересохшие губы и, твердо смотря вперед, огрубевшим от долгого молчания голосом ответил:

– Клянусь.

– Винсент Фуркаго, сын предательницы и обманщицы, клянешься ли ты, что не замышлял восстания вместе с принцем Костералем, презренным бастардом с трижды проклятых Сожженных земель?

– Клянусь.

Не принц. «Сын предательницы и обманщицы». Показательная порка и предупреждение. Что ж, мне не привыкать.

Священный камень под рукой начал жечь кожу, и я спрятал свои мысли. Седой жрец, облаченный в строгие одежды – плотную серую тунику в пол с оком дракона на груди, – с подозрением посмотрел на меня. Его очки так же строго блеснули на носу, а по лбу скользнула капля пота.

– Винсент Фуркаго, сын предательницы и обманщицы, клянешься ли ты… – продолжил жрец, отведя от меня взгляд.

Церемония присяги на священных камнях длилась почти оборот. Не слишком много времени, чтобы устать, не слишком мало, чтобы отнестись к ней с легкостью. Однако в такую иссушающую жару неудобство и стеснение чувствовали все присутствующие. После того как отец величайшим указом запретил использовать силы всем дитто, кроме членов императорской семьи, на территории столицы и дворца, освежающая магия домов, которые связали себя с черным драконом, больше не развеивала духоту и жару.

Со мной остались только зоркий глаз, обостренный слух и тончайший нюх. Их упир почему-то подавить не мог. Однако в груди зияла пустота – усилием воли приходилось сдерживать болезненное желание дотронуться до нее, нащупать и поддеть ногтем грани этой дыры.

Я бросил взгляд на окно – ни облачка на кристально чистом голубом небе. Жрец кашлянул, и мое внимание вновь вернулось к церемонии.

Камни лежали в гравированной чаше, та, в свою очередь, находилась в литой из железа подставке, по краю которой словно парили миниатюрные драконы. И я не мог лгать, пока моя рука лежала на этих камнях. Да и кто бы смог?

Из дитто – никто.

Мурашки внезапным морозом пробежали по коже. Почувствовав на себе взгляд, я поднял голову – и сразу встретился с тяжелым и пристальным взором отца.

«Ты – предатель? Или же верен мне?» – читались в его глазах невысказанные вопросы.

Император Таррвании Астраэль Фуркаго восседал на троне, а место справа от него пустовало. Не было там ни Анисы, ни Анисы. Белоснежный престол словно насмехался над отцом, явственно напоминая о произошедшем.

Церемонию, которая многие тысячи лет проводилась на землях Таррвании, теперь невозможно завершить с единственной дитто белого дракона на континенте. Принцесса королевства Корс уже навечно связала себя узами с одним из принцев Таррвании. А значит, ее супруг имеет вполне реальные и обоснованные притязания на трон и корону.

А значит, мы на пороге великой войны. Или уже вступили в нее.

Я не отводил взгляда от отца. Вот сейчас на его лице, прекрасном лице с благородными чертами династии Фуркаго, отразились суровая сосредоточенность и вера, что его сын, его чадо будет исправно служить Таррвании. И ему.

Именно так и должен выглядеть мудрый правитель. Таким и ожидали его увидеть. Но я не понимал, настоящие это чувства или очередная маска, слепленная искусным обманщиком.

Разочарование поднялось ядовитой волной, но я вновь усилием воли затолкал его на самое дно сознания. Играть по их правилам, но переставлять свои фигуры – вот что требовалось сейчас.

Я вежливо, как и полагалось принцу, улыбнулся и с притворным почтением кивнул.

Прошло всего три дня с мятежа в храме Эарта. Но эти дни ощущались как годы. Годы протянулись в века, и вот уже словно тысяча лет прошла с того момента, как я верил, что ты – Свет Таррвании, тот, кто защищает империю от внешних войн и внутренних волнений. Тот, кем стану и я, когда кровью и потом омою свое имя, докажу, что достоин носить великую фамилию Фуркаго.

Но что теперь?

Я не знаю, кто ты, отец. И, оказывается, никогда не знал.

* * *

…Обескураженный и потерянный, с бушующими эмоциями я поднялся на поверхность и сразу же услышал крики. Встревоженно распахнув потайную дверь и не заботясь о том, чтобы спрятаться, я обнажил клинок и побежал по коридорам, чувствуя тяжелый, темный гнев, разлитый в воздухе.

Гнев разъяренных драконов. Без сомнения, принадлежащих отцу. Коснувшись меня, этот яд, которого я никогда ранее не ощущал, но сразу же узнал, мгновенно иссушил тонкий и нежный росток силы, проклюнувшийся в моем сердце. Я выбежал на открытый переход между башнями, чтобы взглянуть вниз: над городом кружили драконы отца, раз за разом пикируя на пустеющие улицы, по которым с воплями разбегались одинокие… прохожие? Я пригляделся. Нет, они были вооружены, а на руках их яркими пятнами выделялись белые повязки. Тут и там взвивались столбы дыма, некоторых крыш уже коснулся пожар. Над портом два зеленых дракона сражались с двумя черными, превратившись в сплошной клубок клыков, когтей и крыльев. У нескольких кораблей были сломаны мачты, один наполовину затонул. Посмотрев ниже, я увидел солдат, выстроившихся рядами перед дворцовым мостом. Три капитана отдавали им приказы.

Громкий рев со стороны храма Эарта заставил меня вздрогнуть и хищно принюхаться. Зов вожака стаи ни с чем не спутать. Теперь я знал это.

Тайрод.

– Измена! К оружию! Защищать императора! – раздались крики внизу.

Справа послышался шум – стража, выскочившая навстречу, наставила было на меня копья, но разглядела рога и сразу же испуганно отпрянула, признав во мне принца.

Я потребовал отчета, и солдаты, перебивая друг друга, сообщили, что на улицах Аргтауна идет сражение – половина горожан подняла бунт, а вело их Сопротивление с белыми знаменами. Они кололи стражу вилами, резали ножами, били камнями, царапались, кричали, визжали. И огромной волной, сметая все на своем пути, мятежники приближались к храму Эарта.

Я хмыкнул. Огромной волной… Сомнительно. Но продолжил слушать.

А потом небо закрыли прилетевшие с севера драконы, и началась бойня – кровь залила улицы. Солдаты поспешили спрятаться в домах, чтобы не попасть под «горячую лапу».

– Что с императором? – хмуро поинтересовался я.

– Он в храме… Но дракон никого не пускает туда, ваше высочество!

– А тайные коридоры? Лестницы для слуг? Не один же главный вход у нас, верно?!

– Завалены, ваше высочество! Охранявшие убиты…

Я выругался и, на ходу застегивая поданный испуганным слугой нагрудник, поспешил в храм, туда, где остались отец и принцесса Аниса, попутно крича, чтобы вызвали мой отряд к площади.

Сопротивление? Но кто его ведет? Это же самоубийство! Много веков никто не смел и подумать о предательстве. Город, несмотря на последний дар Бастарии – упиры, всегда охранялся драконами отца, возле дворца расположены казармы с десятками отрядов, стены днем и ночью под управлением городской стражи. И тот, кто вдохновил простой люд, должен был прекрасно знать: мятеж в столице не имеет смысла. Всех бунтовщиков уничтожат в кратчайшее время.

Если только это сделано не для отвода глаз и истинная цель не отец и принцесса Аниса.

Я подбежал к храму. Горстка испуганных людей – обычные солдаты и целых два кричащих на них офицера, впрочем, не торопящихся бросаться вперед. Им не удалось пройти дальше края площади Пяти углов. Послышался топот, я оглянулся – мои солдаты и еще несколько призванных отрядов с командирами во главе собрались позади меня, опасливо поглядывая на огромную зверюгу.

Глубоко вдохнув, я закричал:

– Тайрод!

Зеленый дракон медленно повернул ко мне морду. Он занимал две трети площади перед храмом, так расположив половину массивного туловища на ступенях, чтобы никто не мог пройти через главный вход. Хвост дракона был высоко поднят и покачивался над головой. В хищных глазах Тайрода отразилось, как мне показалось, узнавание. Я сделал шаг. Дракон ощерил клыки и утробно зарычал.

А вот такое поведение – именно то, чего я и боялся. Уверенность, что это не отец поднял в воздух стаю, все больше крепла во мне. Тайрод не зря занимал место вожака столько веков. Он тонко чувствовал опасность, был невероятно умен и всегда готов разорвать любого, кто посмеет в присутствии отца обнажить сталь.

Даже если это принц – кровь от крови и плоть от плоти его хозяина.

– Тайрод, императору грозит опасность! Мы пришли защитить его и принцессу Анису, клянусь!

Махнув тяжелым хвостом, дракон чуть не размазал меня по мостовой – я еле успел отскочить. Шипы, заскрежетав, выбили искру из брусчатки, а двух солдат, стоящих позади меня, нанизало на них, и хвост с грохотом врезался в стену дома, превращая людей в кровавые лепешки. Брызнул камень, имперцы в ужасе отпрыгнули на несколько шагов. Дракон оглушительно заревел.

Тогда, прошептав слова молитвы, я закрыл глаза, растворяясь в грохоте и шуме, рычании и криках.

Ярость, ниспосланная мне в смирение богодраконами, затлела, засияла, вспыхивая и озаряя светом источник.

Я мысленно коснулся его, и гладь дрогнула. Словно трещина пошла по плотно пригнанной крышке. Капля за каплей…

Я вспомнил огромные глаза, подернутые синевой. Белые ресницы, обрамляющие их. Тихий шепот: «Ищи… ищи…» И то, как отозвалась сила, наполняя источник.

«Молодец, Винсент. А теперь аккуратно тяни, тяни…»

Он подсказал мне, что делать и как.

Тишина. Дракон перестал бушевать и внимательно, склонив голову по-собачьи, с явным удивлением смотрел на меня.

–Тайрод,– сказал я, вложив в слова всю собранную силу, тонким ручьем струящуюся из источника. – Мы не враги. Но если ты не пустишь нас в храм, то враги доберутся до отца.

Дракон не шевельнулся. Его глаза, в которых светился древний, непостижимый для моего крошечного мозга ум, хищно сощурились.

Я не отводил взгляд.

Медленно, очень медленно дракон повиновался и отполз, оставив узкий проход между своей тушей и стеной дома – такой, что мы могли пройти только по одному, строго друг за другом. Я выдохнул, стирая пот со лба. Вся сила ушла на эти слова, ярость потухла, а крышка снова отрезала меня от источника.

Солдаты перешептывались, стоя в нерешительности и косясь на хвост, который мог обрушиться на нас в любой момент. Я велел поторапливаться, командиры повторили мой приказ, и мы вбежали по ступеням в храм.

Смрад крови и смерти встретил нас в главном зале. Густой запах ненависти и металла. Воздух плотный и тяжелый – упиры работали бесперебойно.

Несколько испуганных придворных стояли возле лестницы, ведущей к истукану. Пытались отдышаться стражники с мечами, а подле их ног лежали убитые. Не только подле них – на лестнице по одному, по двое, у стен зала, свешивались из придворных лож, стонали в углах. Некоторых стражники скрутили и поставили на колени. Ложа сенаторов пустовала. Я искал Аджита и Тана и вздохнул с облегчением, увидев, что они живы и оба вытирают клинки от крови, стоя возле отцов. Лежащие рядом с ними убитые, судя по одеждам, принадлежали к дитто из двух знатных домов. Стоны раненых изредка прорывали мрачную завесу тишины, свидетельствуя о едва-едва закончившемся бое.

Император возвышался над всеми, почти со скукой наблюдая за корчащимися людьми внизу. Позади него, распахнув в реве каменную пасть, недобро глядел Эарт. А перед отцом, на две ступени ниже, стоял Густаво с обнаженным мечом. Сталь покраснела от крови. При виде нас начальник императорской стражи со вздохом опустил клинок.

– Что-то вы припозднились, Винсент, – проговорил отец, отряхивая рукав от крови. Поморщившись, он резко сказал: – Схватить его. До выяснения всех обстоятельств считать пособником бастарда.

* * *

Выяснение всех обстоятельств заняло сутки. Мятеж подавили быстро: драконы жестоко растерзали всех бунтующих на улице, едва отец выглянул из храма. Солдаты за день прочесали весь город, вламываясь в дома, забирая тех, кто отрицал свою вину и покрывал мятежников. А их предводителя, молодого рыжеволосого парня из Сопротивления, сутки допрашивали. Отец лично присутствовал при этом. Потом предателя с выколотыми глазами и вырванным языком привязали голым к черному столбу на главной площади, а на шею повесили табличку:

«Я отверг милостиво протянутую руку императора – да не видят глаза мои больше ничьей милости. Я посмел произносить хулу на императора – да молчит мой язык вечно».

В пяти шагах от столба поставили корзину с камнями, и любой желающий мог бросить в приговоренного увесистый черный голыш. Если богодракон будет добр к несчастному, точный удар в голову быстро лишит его жизни. А если нет… мучительная казнь растянется не на один день, пока жара, зной да хищные птицы не добьют обреченное существо.

Всех устроивших резню в священном храме Эарта также допросили, но почтительно повесили на стенах города. Как-никак они – предатели – принадлежали к трем главным домам. Главу же Сената взяли под стражу как вероятного пособника мятежника Костераля, богопротивного бастарда.

Допросили и меня – в присутствии отца и Густаво в кабинете императора. Где я был, что делал и почему, несмотря на обязанность принца сопровождать отца на всех торжественных мероприятиях, меня не оказалось в храме.

Густаво, опередив мой ответ, сказал, что в этот день мне нездоровилось и, приняв лекарство, я спал до полудня.

– Это же могут подтвердить и служанки принца. А также стража у его покоев, – дополнил Густаво. – Я велел не пускать никого, пока принца свалила мигрень. Сами знаете… его обстоятельства.

Он бросил недвусмысленный взгляд на мои рога. Я усмехнулся и привычно провел бы по ним руками, если бы только запястья не были крепко стянуты веревками за спиной.

Густаво, на чьей ты стороне? Неужели ты…

– Это так, Винсент? – напряженно спросил отец. Одна из его рук покоилась на груди, крепко перевязанная. Бастард ранил его особым оружием, и рана не спешила затягиваться.

Я взвесил все последствия моей лжи, посмотрел императору прямо в глаза и смело ответил:

– Это так, ваше величество.

Отец бросил на Густаво задумчивый взгляд, а после, к моему удивлению, приказал развязать меня.

Но приставил солдат неусыпно за мной следить.

Служанки, вечером готовившие ванну, потупив глаза, тихо посоветовали мне соглашаться с каждым словом начальника императорской стражи и ждать. Я спросил, сколько ждать, но они лишь молча удалились.

Ответ потряс меня и отрезвил. Не случайная карта, не случайно подслушанный разговор, не случайные люди и совершенно, непостижимо не случайная встреча с ним.

Все – не случайно.

С этой мыслью пришло и смирение.

Ожидание тянулось и тянулось, пока мир за пределами дворца менялся. Но менялся не только мир.

Винсента Фуркаго, преданного сына императора, больше не было.

Как и Астраэля Фуркаго, его образа, настойчиво вспыхивающего в моей голове. Образа правителя, ведущего империю к благу.

Все – рассыпалось.

Отец, разобравшись с бунтом в городе и мятежом в храме, объявил о роспуске Сената, запретил всю магию в столице и велел разослать письма знатным домам с приказом явиться и дать присягу верности на священных камнях. Несогласных грозили лишить титула и земель и навсегда вычеркнуть их имена из истории Таррвании.

Вот только не все дома торопились оказать почтение, а некоторые не прислали ответ даже к исходу недели.

В связи с этим отец объявил о военном совете. Таррвании грозила междоусобица.

И я понимал, совершенно точно понимал, кто ее главный виновник. Ведь каждую ночь в мои сны приходили они, истерзанные, страдающие… Запертые под дворцом. Измученные и лишенные света на целую тысячу лет.

Белые драконы.

* * *

Я сам вызвался дать присягу. Отец не должен сомневаться во мне. Все малейшие подозрения умрут сейчас, здесь, вместе с моей «волей».

Жрец помазал меня миром и воздел руки.

– Да благословит Эарт верного слугу! Да не будет других богов в твоем сердце!

– Да не будет других богов в моем сердце, – эхом отозвался я. Присутствующие на совете забормотали слова молитвы и подняли три перста. Отец покровительственно кивнул мне. Принцесса Дагадар и две ее служанки-спутницы невозмутимо смотрели перед собой. Я, сдерживая поспешность, неторопливо отнял руку от камня.

Ложь, сплошная ложь. Но лгал я с легким сердцем. Присяга дана, и назад пути уже нет.

Я поклонился жрецу, императору и Эарту – всего три поклона, означающих почтение к голосу богодракона, мечу богодракона и самому богодракону.

Подставку с сосудом убрали послушники, с трепетом сложившие священные камни в мешок, а я занял место возле Дагадар. Рядом с ней словно образовалась зона отчуждения – никто из присутствующих не желал даже краем глаза касаться иноземной принцессы. Впрочем, ее это совершенно не беспокоило. Мы с невестой едва ли обменялись парой слов, однако я не желал бесчестить будущую жену равнодушием. В конце концов, она всего лишь пленница: птица, бьющаяся в золотой клетке.

Отец проигнорировал мою выходку. Незначительное нарушение этикета можно было легко списать на волнение. Но ведь и он не сказал: «Сын, взойди на трон, твое место рядом со мной», как будто нарочито забыв об этой церемониальной фразе.

Подозрения не умирают так же быстро, как жертвенные прекорры.

Мне показалось, что глаза Густаво, стоявшего слева от трона, блеснули чуть ярче, словно вся эта ситуация его забавляла. Хотя по такому невозмутимому лицу трудно что-то прочитать, и любую эмоцию можно принять за игру света.

С формальностями и публичным клеймением было покончено.

– А теперь, если позволите, ваше преосвященство, когда присяга дана, – благодушно произнес император, – я бы хотел услышать донесения информаторов. Надеюсь, вы уже утвердили очередность.

Последняя фраза предназначалась Дану, отцу Тана, главному советнику и распорядителю. Тот, спохватившись, опустил веер.

– Прилетел гонец с Северной границы, там замечена активность…

– Нет, сначала скажу я, – выступая вперед, резко произнесла черноволосая девушка.

Я впервые ее видел, но, судя по количеству морских звезд на мундире, это могла быть только знаменитая адмирал Стефания, избороздившая Арридтское море вдоль и поперек. Самая молодая из дитто, когда-либо получавших адмиральскую звезду, и, по слухам, самая прекрасная. Ее безусловно обворожительное лицо выглядело сосредоточенным.

Дан скривил губы, недовольный, что его прервали, но император махнул рукой, дозволяя, и Стефания продолжила:

– Морской народ поднял волну смерти и смыл деревню возле устья реки Кон. – Голос адмирала звучал жестко, сурово. Отец нахмурился. – Жители еле успели спастись и послать гонца с мольбой о помощи. Поблизости оказался только мой корабль. Морской народ действовал скрытно, ни один из драконов не засек их передвижения. А на следующий день меренайты уничтожили еще одну деревню, но уже выше по течению. Они либо сошли с ума, либо на что-то гневаются, ваше величество. Морские никогда не трогали реку. Их нужно усмирить, пока они не уничтожили все рыбацкие деревни и не добрались до портовых городов. Это не просто набеги – это объявление войны. Я лично прибыла в Аргтаун, ваше величество, чтобы получить разрешение на ответные действия.

– Ответные действия, – задумчиво произнес император. – И это сразу же после войны с Исметром, истощившей терпение моего народа. – Отец бросил взгляд на принцессу Дагадар, словно что-то обдумывая. А затем медленно спросил: – Адмирал Стефания, сколько под вашим началом судов и дитто?

Та без запинки произнесла:

– Шестьдесят прекрасных судов, ваше величество, и семьдесят восемь дитто черного дракона. Отдайте приказ, и уже завтра мы сокрушим морское царство.

Отец рассмеялся.

– Сокрушим. И сколько дитто при этом погибнет? Нет, адмирал Стефания, вы нужны мне в другой войне. Отправьте двадцать дитто и двадцать судов для охраны побережья и пошлите гонца к королю Веллингу. Передайте, что сам император желает говорить с ним. Шаффол отлично подойдет для переговоров. Вам же стоит подготовиться к высадке на Сожженные земли, а стражам, – отец посмотрел на капитана Кристен, и та согласно кивнула, – отправить вызов на зачистку. Пора уничтожить этот мерзкий остров с мятежными существами.

– Ваше величество, но что делать с домами? По Таррвании уже пронеслась новость о вашем… гм… – Советник Дан замялся, не в силах произнести очевидную истину.

– О моем незаконном нахождении на троне? – улыбнулся отец. В зале воцарилась мертвая тишина. Жара на секунду показалась мне обжигающе холодной, а сухость воздуха стала острым стеклом. – И что же вы предлагаете, советник? – вкрадчиво продолжил отец. – Отдать трон в руки мятежников? Или, возможно, вы сами предатель и мятежник?!

Дан в испуге упал на колени.

– Мой господин, ваше величество, Свет и Надежда Таррвании, молю, простите мою дерзость! Молю!

Тан бухнулся на колени рядом с отцом и склонил голову. Все, включая принцессу и Густаво, согнулись в подобострастном поклоне. Я же посмотрел на отца – его губы расплылись в очаровательной улыбке. Хищной, жестокой. Он наслаждался. Медленно осмотрев зал, отец остановил взгляд на мне. И кивнул.

Я вздрогнул, на мгновение отвел глаза. Отец продолжал смотреть, пристально, упорно. Словно чего-то ждал.

Понимание вспыхнуло в голове, заставив сердце биться быстрее, и я кивнул в ответ.

Он знает, точно знает, что я раскусил его, и больше не будет скрываться при мне. Но почему?..

– Довольно. Встаньте, советник Дан. Я законный наследник Фуркаго, истинный император Таррвании. А все, кто усомнится в этом, будут казнены. Разошлите гонцов, усильте патрули! Дома сомневаются, ха! Пора напомнить им, почему мое правление длится так долго, – жестко проговорил отец. Советник Дан поклонился и подозвал слугу, поспешно отдавая распоряжения. Тот быстро закивал и выбежал из зала. Отец продолжил, обращаясь к адмиралу Стефании, стоявшей уже с прямой спиной и гордо поднятой головой: – За нападением морского народа явно стоит Рейн. Зачем проливать кровь и тратить ресурсы, если можно купить короля? Детали сделки! Вот что вы должны выяснить. А там уже мы предложим свою цену.

Стефания сжала кулаки и сдержанно поклонилась.

– Как будет угодно вашему величеству.

– А что касается бастарда и похищенной принцессы Анисы… – продолжил император, но его грубо прервали.

Двери распахнулись, и в зал ворвался запыхавшийся страж, темноволосый мужчина лет тридцати. Лицо его было бледно, а глаза лихорадочно блестели. Капитан Кристен вопросительно посмотрела на него, но страж не видел никого, кроме императора.

– Срочное донесение! – Страж низко поклонился, ожидая ответа.