Новелла III эротическая. Ольга и её тётушка Катрин. Легенда о времени Оно

Сергей Козик

Новелла III эротическая. Ольга и её тётушка Катрин. Легенда о времени Оно

Старинная мелодия, – томление на сердце,

Как вересковый мёд, забыта навсегда.

Хранят секрет той музыки лишь избранные дети

И опытные старцы, прошедшие лета.

Кто вспомнит ту мелодию, тот обретёт бессмертье

Владыкой станет Времени и покорит века…

1707 ГОД. ИСПАНИЯ.

ПРЕДМЕСТЬЕ МАДРИДА.

НАЧАЛО СЕНТЯБРЯ

Туманно-моросящая погода по планам Жака должна продлиться с ночи до полудня. Это обстоятельство помогало покинуть замок незамеченным, даже не особо рано выезжая. Но всё равно, вопреки благоприятствующему ненастью, едва осветилось небо на востоке, лошади и повозки уже стояли у ворот.

Под изморосью, чмокая в грязи, шесть черных гроба загрузили в одну кибитку, отдельно от скарба. Пажи замка и конюшенные, грузившие их, молчали.

Каждый раз притрагиваясь ко гробу они крестились по три раза. Пять гробов показались для челяди очень тяжёлыми, шестой – лёгким. Гробы имели клеймо буквой «К» в круге, без крестов на крышках.

Грузившие, со страхом для себя, нащупывали с боков отверстия для ключей. Гробы, закрывающиеся на ключи, – шкатулки для хранения… Для хранения чего? От одних только догадок у простолюдинов вставали дыбом волосы.

Когда погрузка закончилась, Жак, будучи уже в седле, хрипло скомандовал:

– Тронулись!

Кромсая широкими деревянными колёсами унавоженную грязь, две кибитки затряслись по направлению к воротам. Жак, в черном плаще и треуголке, от зябкой сырости втянув шею в плечи и закутавшись в чёрный шарф, следовал верхом на лошади позади. Его ссутулившаяся фигура казалась силуэтом всадника без головы, но с прикрытой треуголкой на месте шеи.

Когда за Жаком и его кибитками, грохоча засовами, заперли главные ворота, один из конюхов произнёс с облегчением.

– Кошмар завершился? – произнёс подошедший к конюху с ещё тремя пажами простолюдин, помогавший при погрузке скарба.

– Всё, отмучались… – ответил местных конюх, надел раскисшую на дожде широкополую фетровую шляпу.

Они сгрудились у начала колеи от уехавших кибиток Жака.

– Чего я только не грузил, но впервые грузил гробы с вампирами. Да, уж это ещё та работёнка…

– Говоришь, грузил!… Я жил с этими гробами полгода в одном коридоре замке! И такого повидал, что вам и не снилось. Этот «месье Жак» ночами кормил обитателей гробов, разговаривал с ними и даже сражался с ними на шпагах. Я не видел, но слышал звуки щелчков шпаг и мужские голоса…

– А привидение чёрной собаки? – добавил другой паж. – Все деревни округа видели её… И слышали её вой. Она как-то по-особенному выла. Даже волки не понимали её. Наверное поэтому их стаи ушли из лесов! Это может единственное хорошее, что принесло людям присутствие Дьвола. Одно зло вытеснило другое.

Подтверждая правоту слов рассказчика, собравшиеся у начала колеи, закивали головами.

– Это был оборотень, не волк. Скорее всего, он-то и лежал в «лёгком» гробу.

– А я видел сразу троих мертвых Жаков лежащих на полу. Все в чёрном. Какой из Жаков был сейчас в седле одному Диаволу известно. Слышал, что он свою собаку кликал Вельзевул. А это, как известно, одно из имён Сатаны…

* * *

Жак не мог сдержать слёз, и потому ссутулился в седле, пряча лицо в шарф от взглядов кучеров – доверенных слуг, сидящих сейчас на козлах кибиток.

Вчера из Мадрида пришло письмо от нотариуса, где его извещали, что бракоразводный процесс с Катрин, дочерью Вальдемара Богемского-Мерлин, окончен. Церковь дала своё согласие… Все согласие дали! Весь мир, как считал Жак, «согласовал» эту несправедливость, а он – нет…

Но впредь перед всем миром – Катрин, его жена, вновь девица, а он холостяк.

Он был уверен, что эта «девица» ему в отместку начнёт вести жизнь отнюдь не девицы!

У Жака при этих мыслях заныло в груди ещё сильнее, и он, пришпорив коня, решил обогнать кибитки. Ему вдруг представилось, как прямо сейчас поутру, некий месье удовлетворяется его Катрин… Она стонет и целует, и лижет, и сосёт… пропускает горделивый пенис чужака во все свои тайные места с остервенением с распущенностью последней шлюхи…

Начав было обгонять кибитки, Жак не сдержался, отъехал на обочину, спешился и, прислонившись лицом к дереву, зарыдал в бессильной ревности, кусая мокрую кору.

«Какая же дура! Неужели она не понимает, что узнай он о её блуде, больше он к ней ни-ког-да не притронется! Ни-ког-да! Такова натура уважающего себя мужчины, так считал Жак.

Никогда!

А она, дура, пытается «простимулировать», вызывая ревность!

Ревность всегда бесплодна и это очень больно.

Ревность убивает любовь, перерождая её в затаённое ожидание мести…

А ещё обидно, что выйдя из её спальни, этот «горделивый пенис» в первой же таверне будет похваляться, как он всю ночь дрючил какую-то тупую дурёху, имени которой он уже не помнит. И Жака вновь пробило на рыдание…

Кибитки остановились в отдалении, ожидая его. Жак понуро, ведя лошадь под уздцы, шагал за ними следом. Теперь его слугам не надо было претворяться немыми и они, спрыгнув на землю, подошли к нему.

– Месье, не стоит так переживать! Месье… – заговорил первый подошедший слуга.

У Жака было двое слуг. Они были неразлучными друзьями. Тайну их знали Жак, бывая жена Катрин и ещё несколько близких Жаку людей. Их звали Марсилио и Джованни. Они представлялись – Марс и Жо. Оба почти одного возраста. Они были преданы своему хозяину и искренне сопереживали в период его страданий.

Слуги подошли со спины. Жо заговорил:

– Хозяин, не стоит так убиваться.

Марс подхватил, голос у него был, как у натурального кастрата, но кастратом он не был.

– Вся гадость от этих баб… Тьфу.

Произнесённая тонким фальцетом, эта фраза рассмешила Жака. Он улыбнулся, глотая слёзы и дождинки, капающие с верхних веток дерева.

Жо продолжил:

– Надо спешить, хозяин. Эти местные могут нас пожечь, лучше выехать из их земель до того, как туман рассеется.

Жак прокашлялся:

– Сейчас ребята, сейчас. Не могу терпеть. Всё выворачивает изнутри, когда представляю, как ею наслаждается какой-нибудь откровенный ублюдок. Ведь я ей жизнь отдавал!

У Жака вновь перехватило и он заплакал, отвернувшись.

– А вы не фантазируйте. – опять вклинился полуженский фальцет Марса.

– Не могу. Само в голову лезет. Я теперь понимаю Наполеона и Жозефину…– ответил Жак и, не снимая перчатку, утёр лицо от влаги.

«Неразлучники» переглянулись.

– Кто такие Наполеон и Жозефина?

– Ах, да! Вы их ещё не знаете… Такая пара натуралов. Он – генерал, женился и уехал в поход, в Египет, а она с простым гусаром… Наполеон генералом-то стал ради неё! Всё ради неё, чтобы она всегда была только его… А она… вот так дёшево, дешевле некуда, всю его жизнь предала ради удачно торчащего огурца.

– Может, вы слишком одухотворяете, то, что для простушки женщины – естественная животная прелесть.

– Нас мужчин такими Сотворил Творец. Превозносить женщину, одухотворять её и не видеть её несовершенства. – ответил Жак на сказанное Жо. – Немного наивными и трогательными, фантазёрами… Любого силача ревностные переживания способны свалить наповал. Ты Марс представь, а что, если Жо спутается с другим.

– С женщиной пускай путается. А вот, если с мужчиной… наверное – да. Вы правы хозяин…

Марс взглянул на Жо и сделал наиграно злую рожу.

– Попробуй у меня только спутаться. Убью!

И показал кулак.

Жо, в упор, глядя на волосатый кулак Марса, тонким фальцетом ответил:

– Вот так хозяин попал я в жуткое <…> 1рабство. Жо, ты есть грубиян и мужлан… Тьфу на тебя… и ещё раз на твой волосатейший кулак, тьфу.

Жо улыбнулся и убрал кулак от носа Марса.

Ливень усилился. Они, скользя по грязи, стали расходится по кибиткам. Жо влез на кибитку и, привстав на козлах, оглянулся вдаль:

– Хозяин! – окликнул он Жака и показал на дорогу за их спинами.

Жак уже был в седле, обернулся, но не увидел ничего. Он достал из кармана очки велосипеды и водрузил на нос. В точке крепления дужек нажал и линзы очков мгновенно почернели до полной непроницаемости. На них стали видны глаза Жака, но в негативном изображении. Негативные глаза внимательно стали всматриваться в туман, то расширяя, то сужая зрачки.

Жо, стоя на козлах, а рядом с ним Марс на земле, ожидали резюме хозяина. Наконец тот произнес:

– Да, Жо! В тонком слухе тебе не откажешь. Скорее всего, идут по нашу душу. Вы поезжайте, а я вас догоню. Надо приостановить этих ретивых мужланов.

* * *

Кавалькада их шести всадников с факелами в руках мчалась по дороге от постоялого замка по следу колеи кибиток Жака.

Холодные воды луж, смешанные с грязью, хлестали по пузам лошадей и сапогам седоков. Старший, на первом рысаке, оглядывая обочины и саму колею, крикнул:

– Похоже, скоро нагоним. Они тут стояли. Не будем останавливаться, с ходу бросаем огонь на парусину кибиток, льём масло и сразу уходим!

Кавалькада прибавила ходу, но вдруг лошади заупрямились, затормозили и закружились, сбиваясь в кучу.

– Что с лошадьми! – не в состоянии продолжить преследование, вопрошали всадники.

– Тишина! Ни звука! – приказал старший.

Едва успокоив скакунов, обхватив морды животных в обнимку, они стали прислушиваться. Лошади подняли уши. Люди затаили дыхание. В тишине стали слышны звуки капель, колотящих по кожаным шляпам и их пшиканье при попадание на факельное пламеня.

– А вот и она… – с дрожью в голосе прошептал старший.

Впереди на дороге, метрах двести за клубами тумана виднелся чёрный силуэт собаки.

– Все ли её видят? – в полголоса прохрипел старший.

– Да, все. – подтвердили спутники.

До них донёсся пронзительный вой. Лошади попятились.

Собака не сходила с места. Замерла. Будто и выла не она, а гудел весь окружающий дорогу лес. Эхо воя повторилось дважды. Затихло. Собака не уходила с дороги.

– Ну, его на хрен! – вскрикнул один из всадников и, соскочив с лошади, стал её тянуть поводьями назад, но лошади это не требовалось, она дернулась, сшибла с ног человека и помчалась, сумашедше выпучив глаза, назад, домой.

Люди побросали факела, крепко ухватились за поводья и гривы. Вся кавалькада в панике помчалась вспять. В их бегстве трудно было найти зачинщика, того, который напугался больше – лошади или люди. Когда они скрылись из виду, собака спокойно поднялась и, шлёпая по грязи, неспешно затрусила в противоположную сторону.

Ливень вновь усилился.

1707 ГОД. КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. ЛОНДОН.

4 СЕНТЯБРЯ. 01. 30 НОЧИ.

ГДЕ-ТО В ЖИЛОМ РАЙОНЕ НЕДАЛЕКО ОТ ВЕСТМИСТЕРСКОГО ДВОРЦА.

В тот период Катрин было двадцать семь лет.

Корабль, доставивший её с побережья Франции в Лондон, через устье Темзы, прибыл в порт очень поздно, за полночь.

Шторм, разразившийся в море, будоражил Ла Манш более суток, не давая морякам направить судно в речной фарватер. Когда, наконец, пассажиры шхуны высадились в порту столицы Великобритании, время ушло далеко за полночь.

Едва лошадь Катрин сошла с досок порта и зацокала по портовой кладке, девушка, поправив подпругу уставшими медленными движениями села в седло. Ей хотелось спать, поесть горячего, прогреться. Она была уверена, что Ольга уже затопила камин и приготовилась к её встрече. Катрин дёрнула вожжи и скомандовала лошади:

– Домой! Пошла!

Лошадь тронулась и неспешно двинулась к пансиону, где располагалась их съёмная Лондонская квартира. Лошадь знала дорогу. Катрин почти сразу стала клевать носом в седле.

Лондон был тёмен и затуманен. Зябко, сыро и тихо. Очень редко на перекрёстках встречались лампы с китовым жиром.

Цоканье копыт прерывалось только при переходе с уличной грязи на дорогу с каменной кладкой. Их мерный звук окончательно убаюкал Катрин…

Лошадь вошла в тёмную подворотню и дёрнулась в сторону, захрипев. Кто-то её крепко схватил под уздцы. Катрин вздрогнула и открыла глаза.

Но её уже сдёрнули с коня и схватили за руки и за ноги. Она стала оглядываться, но нападавшие были в масках.

– Что вам надо, отпустите! – вскричала Катрин.

Люди в масках деловито переговаривались. Завели Катрин руки за спину, будто хотели повесить её на дыбу и сдёрнули штаны до ботфорд. Катрин пыталась выскочить, выкрутиться, почувствовал себя лягушкой, которую вот-вот надуют мальчишки соломенкой через зад, но её держали пятеро за ноги и руки на весу.

– Через колено её положите. – пробасил полушёпотом кто-то прямо у неё за спиной.

Катрин оказалась в собачей позе.

– Perverts, you're poking in the wrong place… / Извращенцы, вы не в то место лезете… – через хрип и болезненное оханье, натужно застонала Катрин, чувствуя, как нечто упругое начинает искать в её промежности себе место для наслаждения.

Плача, она простонала бессильно.

– I will personally chop off your dicks! /Я лично отрублю ваши жалкие пенисы!/

– Don't scare me, longnose! Or we'll drown you in the Thames! No one will look for a Jewess. / Не пугай, длинноносая! Или мы утопим тебя в Темзе! Никто не будет искать жидовку./ – прохрипел через приливы похоти кто-то из насильников…

– Я не жидовка, я … – тихим обречённым голосом заплакала Катрин, чувствуя, как через боль насильник прорвался да самого нутра и теперь туго по-хозяйски ходил, самодовольно рыча и ускоряя темп своих фрикций… – Я не жидовка… – прошептала Катрин. Слёзы полились у неё из глаз, стекали по носу на землю. Она глядела на их мокрые отметины на грязных камнях, сжав зубы и стараясь не издать ни звука…

* * *

Бэлиф Скотт вошел в приёмную шерифа слишком рано, подошёл к дверям деловых апартаментов и неуверенно постучал в гулкую древесину новодельной доски. Спит или не спит? И если не спит, то «уже не спит» или «ещё не спит»?

Дом, выстроенный из камня, где размещался департамент шерифа, внутри был весь деревянный, поэтому на слуху оказывался самый малый скрип.

По утру, если не оставить на ночь открытым хотя бы форточку, пропитки древесины вонью переполняли комнаты. В приёмной тяжело пахло корабельным лаком, испаряемый буквально всем и потёртой мебелью, и дверями, и досками пола. Если на корабле это уходило с морской свежестью, сыростью, и постоянными ветрами, то в городском доме становилось трудно выносимым.

К запахам лака прибавлялся кисловатый дух кожаной обуви посетителей. Он так же пропитал здесь всё. С запахом от ног посетителей и их обуви бэлиф боролся при помощи растений. Присутствие в приёмной нескольких крупных кадок с геранью добавили ароматной сырости, но дух обуви всё равно не пересиливали.

Скотт прислушался и с удовлетворением услышал за дверями стук каблуков лондонского главы. Бодрая поступь предполагала наличие бодрого духа или очень злого возбуждения.

Пока шериф открывал, следом за бэлифом двое стражников-констеблей кому-то помогали подняться на второй этаж. Это была женщина в мужском платье со шпагой. Она стонала, прикрыв лицо ладонью, и машинально поправляла оружие. Девушка была в полуобморочном состоянии.

– Леди, может всё-таки назначим встречу с шерифом после вашего лечения, аудиенция может затянуться? – оборотился к ней Скотт, когда за его спиной констебли медленно и аккуратно пронесли полуобморочную девушку, участливо помогая ей достичь широкой потертой скамьи, поставленной у стеночки для посетителей.

– Нет, давайте уж закончим… – хрипло и слабо ответила Катрин. – Может, по горячим следам найдёте. Я потерплю. Боль не сильная. – ответила Катрин морщась, и полулегла на бок.

Одежда Катрин насквозь пропиталась грязью и пылью. Сапоги забрызгались до самых ботфорт, охотничьи рейтузы порваны. Жабо почти оторвано, обнажая молодую длинную шею с небольшой родинкой сбоку. Лишь лицо свежо, умыто и губы ярко накрашены.

Дверь открылась. На пороге появился шериф.

– А, это ты Скотт. Что новенького?

Скотт поклонился, поклонились и стражники-констебли. Шериф сделал шаг за порог, на секунду взглянул на Катрин.

– Скотт, – обратился он к своему заместителю. – Зайди быстро, а потом и леди…

Они скрылись за дверью кабинета.

– Что там, Скотт? – полушёпотом спросил шериф. – Кто она? Только быстро, меня в казначействе ждут к часу дня.

– Короче. – начал Скотт.

– Ещё короче… – перебил шериф.

– Её встретили констебли во время ночного обхода. Шла медленно, опираясь на седло своего коня. Подошли к ней с фонарями. Она упала им на руки. Видимо на неё напали ночью, похоже хором изнасиловали, но она об этом не говорит. Ей в больницу надо… Хочет пожаловаться. Она, то-ли баронесса, то-ли виконтша, прибыла из Европы с континента. Денег нападавшие не взяли. Только избиение и насилие. Подпруга лошади очень богатая, кожа персидской выделки.

– Шпага её? – быстро спросил шериф.

– Да, сэр. Такую шпагу можно на пару деревень поменять вместе с челядью.

– Пока я заметил, что женщина очень красивая.

– Согласен, сэр. Грудь, фигура… Роковая, жгучая брюнетка… – бэлиф показал выпуклости груди на себе.

– Хорошо, заводи.

Констебли переместили Катрин со скамьи в приёмной на кушетку кабинета шерифа. Девушка полулегла, так же как в приёмной.

Все вышли. Катрин ожидая, разглядывала кабинет.

Огромный тона какао глобус стоял возле окна. Рядом с ним висел подробный план Лондона, печатанный линогравюрным способом и весь мелко испещрённый крестиками, нанесёнными рукой хозяина кабинета. Темза отмечена широкой полосой, состоящей из штрихов, имитирующих волны. Волны изображались подобно детскому рисунку волнистой линией. Вестмистерский пэлас, Гардон пак…

На верху тумбочки, на треножном штативе, высилась медная подзорная труба. Вся мебель сильно залачена и пропитана тёмно-коричневым составом морилки. Шкаф с книгами переполнен. Одна очень толстая, выделялась особо. На её корешке виднелась крупная надпись: «Плавка и ковка железа до высокопрочного состояния стали». На полу лежал восточного плетения затоптанный ковер. В воздухе кабинета витала пыль.

Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь темно-оранжевые шторы и пронизывая воздух, освещали пылинки в воздухе. Потолочные балки всюду обросли паутиной и гарью от вечерних свечей. Видимо свечи потушили недавно, дым от них едва уловимо глазом продолжал клубиться под потолком, словно чернила от осьминога в воде. Чувствовалось, что обитатель помещения балуется новомодным американским пристрастием – курить.

Шериф коротко спросил:

– Кофе? Чай зелёный, чёрный?

– Чай крепкий, зелёный. – ответила Катрин, укладывая шпагу, которая вложенная в ножны служила ей в данных обстоятельствах как инвалидная трость.

– Скотт! – крикнул шериф. – Зелёного для миледи, мне как всегда. И сладостей, кексов и печенье с шоколадом.

– Спасибо! – тихо произнесла Катрин и заплакала.

Шериф встал и приоткрыл пошире форточку.

– Я – сэр Эмбройз Кроули, шериф Лондона, столицы Великобритании. Слушаю Вас, миледи. Всё прошло. Успокойтесь. Войдя в этот кабинет, даже будучи иностранкой, вы встали под защиту короны.

Катрин достала грязный платок и стала утираться. Шериф передал ей со своего стола насколько чистых салфеток. Она убрала свой изжёванный «позорный» комок ткани и принялась промакивать слёзы белоснежными платками.

– Напали неожиданно. – начала Катрин. – Очень подло! Обидно даже… Всю жизнь готовилась к подобным моментам – защитить себя, а, когда понадобилось, ничего не смогла. Подлецы… – она зарыдала. – На хрен мне всё это мужское барахло! Противно смотреть, бутафория какая-то…

Катрин истерично пихнула от себя «предательницу» шпагу и попыталась сдёрнуть кирасу, но та на ремнях сидела крепко.

– Вы официально хотите обратиться к нам?

– Что это даст, официально? – спросила Катрин.

Шериф обошёл вокруг стола и сел, взяв чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу.

– Это даст ход делу. Дело пойдёт в государственный имперский архив. Будем искать. Ваш случай войдёт в число происшествий обязательных к расследованию королевскими представителями и станет в ряд преступлений, о которых будут допрашивать злодеев, пойманных на аналогичных проступках.

– Я согласна. Найдите их. Да, кстати. Они меня не грабили. Все деньги остались при мне. Вот средства для тех, кто будет искать. – Катрин достала увесистый мешочек с деньгами и стала отсчитывать вслух. Иногда поглядывая на шерифа.

– Это золото из Испании? – спросил шериф во время счёта.

– Да, эскудо. – ответила Катрин дойдя до 30 золотых.

Шериф, отложив перо, вышел из-за стола и с любопытством взял одну из монет с кушетки, на которой разложилась Катрин. Смотрел с любопытством, потёр о рукав, попробовал на зуб и бережно вернул, положив на образовавшуюся стопу уже из 50 эскудо. На слове «пятьдесят пять…» он произнёс:

– Достаточно, миледи.

– Леди.

– Даже так? – удивился шериф. – Давайте запишем подробности вашего дела.

Шериф вновь вернулся на своё место и взял перо.

– Ваше полное имя.

– Катрин, дочь барона Вальдемара Богемского Мерлинова.

– Вы баронесса?

– Немного выше, виконтша на английский манер, из Богемии.

– Как правильно фамилию писать на английском?

– Merlin.

– Как волшебник?

– Так точно.

– Окончание «ov» пишем?

– Нет, переносим его в начало имени и делаем не «ov», а через «ф», по-английски, помягче, получается «of»…

– Так правильно? – шериф встал с места и с бумагой подошёл к Катрин, показав написанное: «The Vikontness Catherine Merlin is the daughter of Baron Valdemar of Bohemia».

– Да. Можно так.

Бэлиф Скотт, позвякивая чашками, вкатил чайно-кофейный столик. Уходя, спросил, поклонившись:

– Сэр, будут ли ещё приказы?

– Не отвлекай, заполняем заявление. Приказов пока нет. Далеко не уходи. Кстати, прими деньги у мадмуазель, там для казны 15 золотых, остальные, сам понимаешь, на благоустройство столицы. Оформи… как полагается. И пусть истопник принесёт дрова, хочу подтопить камином посильнее. Сыро…

– Да, сэр.

Едва дверь закрылась, шериф продолжил писать заявление.

– Вы в Великобритании по делам, погостить…

– … путешествую.

– Ага, понятно… Мадмуазель, не замужем… Хочется свет повидать…

Катрин уловила в голосе шерифа игривость и обидчиво заметила:

– Я была замужем. В разводе.

– Я не спрашивал вас об этом.

– Мне показалось, вы как-то игриво отозвались о моем холостом состоянии…

– Никак нет, никакой игривости. Вам показалось, леди Катрин… Давайте перейдём к описанию преступления. Где и как напали? Я буду записывать.

– После полуночи, около половины второго ночи я проезжала по улице примыкающий к Парку недалеко от дворца.

– Место на карте города сможете указать?

– Да.

– Итак, пишу… потерпевшая указала точное место на плане Лондона. Далее…

– Сидела в седле. Лошадь сама знала дорогу к нашему пансиону, и я излишне расслабилась. Прикрыла глаза. Мы заехали под арочный свод и тут меня сдёрнули вниз и началось. Сразу схватили за руки за ноги, подняли над землёй… – Катрин сглотнула и отвернулась.

– Они переговаривались? – Спросил шериф.

– Да.

– Вы что-нибудь запомнили? Может они друг друга по именам называли?

– Клички были.

– Пишу…

– Одного они называли… Шрам… Да точно, Шрам… Сейчас… – Катрин закрыла обеими руками лицо. Шериф терпеливо отложил перо. На его столе стояло кругленькое зеркальце, он взял его и стал осматривать свои ресницы, ногтём мизинца слегка подправляя их … Открыл небольшую деревянную коробку с макияжем для лица, хотел взять кисть для нанесения губной краски, но Катрин заговорила вновь:

– Второй, кажется, Лысый… Да-да, Лысый… – Катрин сделала паузу.

– Лысый. Пишу… Кстати, вы одна путешествуете?

– Нет с племянницей. Пошлите за ней… Вот ещё золотой.

Шериф позвонил в колокольчик, шёлковая лента от которого свисала рядом со столом. Вошёл вновь Скотт.

– Леди Катрин… – произнёс шериф, взглянув на девушку, как бы предлагая ей распорядится самой.

Катрин обратилась к Скотту.

– Пансион-гостиница «Савой». Не самое лучшее место, конечно, но нам там нравится – уютно и тихо, снимаем несколько комнат на пару сезонов.

– Я знаю, где это, леди. Тут совсем недалеко… – ответил бэлиф участливо.

– Найдите Хельгу оф Кустенин.

– Да, мадмуазель…

За бэлифом закрылась дверь.

– Итак, продолжим. – произнёс шериф, откладывая помаду и пудру, которой он припорошил щёки и слегка дунул на свой парик, одетый на округлый настольный манекен головы.

– Одного они называли Ирландец. Да, точно! Не шотландец, а Ирландец.

– Может от них исходил какой-нибудь запах, типа гудрона, или масла. Могли они быть портовыми рабочими, к примеру?