Книга лучей

Маска Де-Мездока была устрашающим творением. Её основой служило чёрное, как ночное небо, металлическое основание, тускло поблёскивающее в свете солнца. Но главное внимание привлекали семь змей, изогнувшихся в угрожающих позах, каждая из которых выглядела пугающе живой.

Эти змеи были сделаны с дьявольской точностью: их чешуя переливалась матовыми оттенками зелёного, синего и бронзового, будто настоящая кожа. Каждая змея извивалась по своему пути, устремляясь за пределы лица, но все они исходили из одного центра – рта Де Мездока, где их хвосты зловеще нависали, раскрываясь крошечными, идеально острыми зубами, впиваясь в его губы.

Две из змей обвивали череп сверху, их хвосты сходились за головой, создавая подобие мрачного, смертоносного венца. Ещё две змеи изогнулись вдоль щёк, словно щитки, защищающие лицо, их пасти были раскрыты, как у готовящихся укусить хищников. Три оставшиеся змеи тянулись от подбородка, оплетая шею Де-Мездока, их изящные формы создавали иллюзию удушения, но одновременно подчеркивали неуязвимость.

Я вспомнил, что такие маски носят только культисты, которых раньше уничтожали в зародыше. Каждая змея представляла один из принципов: обман, силу, выжидание, скорость, смертельный удар, скрытность и, наконец, неизбежность. В бою она, казалось, оживала. Де-Мездок повернул голову, и рубиновые глаза змей сверкали, ускоряя щелчки моей шестёрни.

Командир наблюдал за ним, сидя за нашим скутумом. Его лицо оставалось спокойным, но напряжение в челюстях выдавало его с головой: он скрипел зубами так сильно, что даже я, сидя рядом, кажется, слышал этот странный звук. Он осторожно выглянул, а затем высунул гладиус. Лезвие поймало солнечный луч, и тот отразился на врагов, ослепляя их. Этот трюк, простой, старый и усиленный магией, сработал: передовые линии замешкались, закрывая лица руками и щитами. Но это был лишь краткий успех.

– Они не остановятся! – крикнул я, понимая, что враги слепнут лишь на миг, но тут же продолжают двигаться под натиском общей волны.

– И не надо, – ответил Командир, даже не глядя на меня. Он вновь поймал солнце лезвием гладиуса, на этот раз держал его дольше, пока враги, морщась, не начали останавливаться, выпуская из рук оружие и вскрикивая от ужаса.

Но враг всё равно шёл вперёд. Их ряды стали плотнее, но и перезаряженные статуи вновь начали стрелять. Каждый метр их продвижения отнимал у них время, силы и жизни, выигрывая время. Каждая минута была важна. Мы знали это. Каждый выстрел из статуй, уничтожал одного противника, прожигая их щиты и доспехи.

И всё же, несмотря на наши усилия, Де-Мездок вёл своих людей так, будто ему было всё равно. Его зелёный зверь ревел, живые люди сменяли погибших, создавая иллюзию несокрушимого полчища. Его зверь изрыгнул из себя какой-то зелёный камень, который разрушил одну из статуй. Командир не сказал ни слова.

Неожидано послышался треск. Из песка возле ворот всколыхнулась виверна, обожённая золотистым цветом, истошно визжа, пытаясь сбросить с себя золотистые камни со острыми зелёными символами. Они били и липли к ней, сжигая её, не отпуская её ни на миг. Её глаза светились тусклым жёлтым светом, как пара затухающих солнц, но в них читалась ненасытная ярость. Когда она раскрыла пасть, показались кривые, обломанные о доспехи зубы.

Один из преторианцев выпустил в неё стрелу. Та вонзилась между чешуй, и из раны вырвалась горячая, почти кипящая кровь, но зверь даже не замедлился. Виверна повернула голову и устремилась к стрельцу, и, не теряя времени, взмахнула хвостом. Раздался свистящий звук, и через мгновение стрелок был сбит с ног, рассечённый надвое. Виверна в ярости сокрушила часть ворот со второй статуей и из последних сил завалила несколько ближайших жилых прямоугольников своим телом, трепыхаясь под натиском зелёных символов, которые стремительно слабели. Её тут же обступили преторианцы с копьями.

– Так. А вот это плохо – сказал Командир, когда зазвучал рог с немного другой, но всё же агрессивной интонацией.

Сражение закончилось так же неожиданно, как и началось. Чтобы не идти напролом к последней статуе, Де-Мездок решил напасть с Восточной стороны, чего так боялся Командир. Когда на в штурм пошли лестницы, Де-Мездок вплотную подошёл к стене. Его зверь изрыгал жёлтый поток песка, который вырвался наружу. Смертоносный поток мельчайших камней, обжигающих и раздирающих всё на своём пути, не дающий никакого шанса защищать стену в ближнем бою. Преторинацы гибли одни за другим. Я встал, чтобы присоединиться к ним, но Командир остановил меня гладиусом.

В этот миг, рядом с Де-Мездоком, из песка восстал Васкес и выпустил стрелу прямо в приоткрытый от возбуждения рот, из которого исходили хвосты змей. Тот покачнулся, и упал со своего зверя, расколов свою маску об песчаный булыжник. Дальше нам не составило никакого труда применять заранее подготовленные бочки со свитками и разогнать нападающих, которые неожиданно лишились лидера.

* * *

Через несколько лет я достиг мастерства в создании всевозможных вещей. Моё имя стало узнаваемым среди прочих городов пустыни, а мои работы – ценимы и за их практическую пользу, и за искусность исполнения. Васкес, заметив мой прогресс, начал обучать меня работе с бирюзовыми кристаллами напрямую, без их извлечения. Это был сложнейший процесс, требующий абсолютного контроля и сосредоточенности, соответствующий арабскому уровню 8 – одному из самых высоких в нашем ремесле.

Работа с кристаллами открыла передо мной новые горизонты. Я стал понимать, как энергия течёт через материалы, как её можно направлять, чтобы создавать вещи, которые до этого казались невозможными. Это знание захватывало. Я буквально прикасался к истокам этого мира.

Однажды, после особенно успешной работы, Васкес сказал мне: – Тебе нужно передавать свои знания другим. Обучая других, ты сам станешь сильнее.

Так я и поступил. Вскоре под моим началом оказалось несколько молодых учеников. Их глаза горели жаждой учиться так же, как когда-то горели мои. Мы начинали с основ понимания материалов, принципов взаимодействия энергии и материи, азов конструирования. Постепенно я вводил их в сложные аспекты работы с кровью.

Командир периодически пытался давить. Он испытывал не только меня, но и моих учеников, проверяя их на прочность. Ему нужно быть уверенным, что мы не дрогнем в трудную минуту, что наши навыки должны быть направлены не на умение красиво работать руками, а на создание оружия, способное защитить наш дом.

Однажды, пасмурным утром, он попросил захватить металлический именной кувшин, полученный мною после «обжига», и сопроводить его в гончарную мастерскую. Глина теперь находилась в другом, более подходящем и удобном месте. Я прятал этот кувшин в совсем уж потрескавшиеся от времени тумбочке и старался лишний раз туда не заглядывать. Навевались воспоминания о той ночи, с невообразимо безжалостными машинами, что тянулись к моему сердцу.

Через пять лет после того, как я закончил проект по наполнению замка акведуками, обесепечивая растущий город непрерывным потоком Кадааша, я предложил Командиру сделку, которая мне очень дорого обошлась.

Ритуал расколдовывания был похож на суд над душой. Он проходил в новом здании города, с большим церемониальным залом. Воздух был тяжёлым, наэлектризованный, как перед бурей. Васкес руководил процессом, стоя в центре символического круга, на полу которого лежали ингридиенты из тысяч подготовленных ритуалов. Его голос раскатывался эхом, когда он произносил слова на языке, который никто из нас не знал.

– Не смейте! – вдруг раздался низкий, хриплый голос. Это был он. Металл треснул, открывая полумёртвые глаза, горящие холодным огнём. – Не трогайте меня, вы, предатели!

Я вздрогнул, хотя знал, на что шёл. Всё же, это было тяжело. – Ты пробудился! – сдавленно произнёс я, продолжая ритуал. – Мы вернём тебе свободу, Крейг!

– Что?! – воскликнул он, дёрнувшись так, что пепел поднялась кольцом вокруг его ног. – Это вы отняли её у меня! Пять лет в железе, пять лет в каменной клетке!

Символы на полу вспыхнули ярче, металл на его теле начал трескаться, обнажая обожжённую, истощённую человеческую плоть. Крейг заорал. Его тело содрогалось, как у раненого зверя.

– Вы сделали меня таким! – кричал он, ломая последние цепи заклинания. – Вы предали меня! Вы использовали меня!

Когда заклинание завершилось, он рухнул на колени, Голый, обожжённый и сломленный, но всё ещё пылающий ненавистью. Он еле поднялся на ноги, шатаясь, его глаза метались, ища, кому нанести удар.

– Нуу, кто первый? – рыкнул он, хватая обломок прежней тюрьмы.

Васкес поднял руки, делая шаг вперёд. – Крейг, мы спасли тебя. Будь благодарен.

Его смех прозвучал хрипло и мрачно. Я шагнул вперёд, пока не стало поздно, но Крейг тут же поднял обломок, угрожая.

– Мы не враги, – сказал я, стараясь говорить спокойно, хотя шестёрня ускоряла свой темп в груди.

Он зло усмехнулся. – Вы убили меня. Я умер… – его рука дрогнула, обломок из его ладони упал на пол. – Я ненавижу вас… – шёпотом сказал он, опустившись на колени. Его горелые плечи содрогались от подавленной ярости.

Я медленно подошёл к нему, не зная, что сказать. Когда я положил руку ему на лысую, обожжённую голову. Он не скинул её, но и не посмотрел на меня. – Мы все ошибались, Крейг, – тихо сказал я. – Но теперь ты свободен. Делай, что хочешь. Если хочешь уйти – уходи. Если хочешь убить меня – сделай это.

Он недоверчиво поднял голову, его глаза встретились с моими. В них ещё горел огонь, но это был не тот огонь Ведущего, который я помнил.

– Хватит маяться ерундой, – сказал Васкес, подходя ближе. – Теперь ты снова человек. И это значит, что у тебя есть выбор. Поверь. Это лучше, чем три года кровавых истязаний. Крейг кивнул и не сказал больше ни слова.

Командир осматривал нас, привычно оценивая. Он заметно постарел, но так, что годы лишь подчеркнули его выточенные временем черты. Седина коснулась висков, как тень облаков на скале. У него появились морщины вокруг глаз и висков. Лицо его стало спокойнее, взгляд – глубже. Он уже не смотрел на людей, а смотрел прямо в них, находя их страхи, их скрытые намерения, и те редкие искры правды, которые они пытались спрятать.

Его проницательность стала почти пугающей. Иногда казалось, что он угадывает мысли раньше, чем они успевали высказаться. Но это накладывало свой отпечаток. Цену, которую нужно платить за такой взгляд. Но, как и прежде, в этом взгляде теплился огонёк. Как у охотника, который всё ещё надеется, что за поворотом он встретит что-то настоящее, что-то, во что можно будет снова поверить.

– Это вы. – Он показал мне мой именной железный кувшин. Но вы всё равно периодически чувствуете пустоту. Почему?

– Потому-что мне нечем его наполнить – сказал я мягко. Крейг медленно перехватил алебарду и вопросительно поводил ею по воздуху, не встречая сопротивления.

Песчаный командир поиграл скулами, как бы пробуя два ответа на вкус. – Хорошо. А почему вы чувствуете пустоту от отсутствия наполненности и пустоту от отсутствия сопротивления?

– Потому-что я не понимаю, для чего я обжигался, – сказал я. Крейг был верен обету молчания и почти не смотрел на Командира. Он бросил Алебарду к его ногам и развёл руками.

Командир потряс мой кувшин в воздухе. Затем зачерпнул им грязную глину и дал мне в руки. На Крейга алебарду он наступил, когда тот решил её поднять. Крейг не шелохнулся. Но алебарду из рук не выпустил.

– Теперь, Бонс когда ты наполнен. А ты, Крейг, чувствуешь сопротивление, вы оба счастливы?

Я посмотрел в свой кувшин. Гм… И ради этого всё было? Ради того, чтобы собирать грязь? – я помотал головой. Наверное, я неправильно понял метафору.

Командир медленно слез с алебарды и забрал у меня кувшин. Мой кувшин он вымылс помощью своей фляги и двух платков, вернув его в совершенстве и чистоте.

– Ваш третий этап обучения начинается завтра. Вы должны хорошенько запомнить, что у всего действительно есть какая-то высшая цель. Возможно, она нам непонятна. Возможно, она нам недоступна. Но то, чем наполнить кувшин и то, как применить алебарду – это ваш выбор.

Мы стояли, верны традиции ничего не отвечать. Но кое-что всё-таки изменилось. Я впервые почувствовали, что мы были наравне. Вернее, он считал нас за равных. Ещё вернее, он всегда так считал.

– Скажите, мастер, – спросил я с безмерным уважением. А чем наполнены вы?

Песчаный командир неожиданно улыбнулся. Так он улыбался уже только с новичками. И то, изредка. Затем он изрёк: – Я создавался и обжигался для одной цели – помогать выстоять в Великой битве! – гордо сказал он и ушёл с гордо поднятой головой.

Грянул гром. Пошёл мелкий, косой дождь. Так мы стояли некоторое время, наслаждаясь тем, чего не происходило несколько лет. Я хотел спросить Крейга, где он пропадал несколько месяцев, но вместо этого спросил другое.

– Крейг. Клянусь всеми Богами. Я знаю, что ты ещё злишься. Но ты ведь не давал клятвы, верно? По крайней мере, официальной. Я никому не скажу, что ты подал голос. Мне интересно, что он тогда сказал? Ну, перед тем днём, как ты впервые покинул замок?

– Сказал, что дерутся только глупцы. – Нейтрально ответил Крейг. Что настоящая война – это война с самим собой. Что мне следует перестать играть в глупые войнушки и начать наконец посещать библиотеку. А тебе?

Я повернулся к нему всем туловищем и так расхохотался, как не хохотал ещё никогда.

Шли годы. А за ними и следующие. Некогда маленький город стал большим. Его назвали Пристанищем Надежды. Последний город мира со свободным Кадаашем. Я пытался осилить девятый уровень, руководя этапами строительства от первого до последнего штриха. Нам удалось превратить маленькие прямоугольники в роскошные, широкие здания, отделанные своими символами и смыслами. Расширили колодец, сделав некое подобие водопровода. Каждому здесь было место, кто желает созидать и совершенствоваться. И тем, кто не будет строить выше двух этажей, конечно. А вот вширь – сколько угодно.

Крейг навещал нас всё реже. Сперва он стал разведчиком в северной части пустыни, а затем вырос и в полководца, буквально вырывая себе доступ к Кадаашу остального мира. Орлы с жёлтыми когтями приносят всё новые вести о его победах.

Мы стояли с Командиром на привычной, но годами преображённой стене. Впереди мы видели красивые прямоугольники и такие же новые стены вдалеке, так и не ставшие выше и на миллиметр.

– Второе правило связано с Великой битвой? А если Великая битва не придёт? Получается, мы все прожили жизнь зря? – не унимался я. Мне было давно искренне плевать на такие вопросы, но я всё ещё любил ими подурачиться. Он отвечал то, что я и так прекрасно знал.

– Если ты наполнен изнутри, дорогой Бонс. То ничего не будет зря. А самая бессмысленная жизнь на свете обретёт свой, особенный смысл.

– Скажи мне, Песчаный Командир. А это всё правда? Есть ли хотя бы примерное описание врагов, с величием которых нам предстоит столкнуться? Мне столь уже важен ответ: твоя политика мудра, и твои методы неоспоримы. Я не расстроюсь, если всё это окажется… ловким трюком. Аллегорией, которую я так и не понял.

Он очень устало вздохнул. – Ладно. Ладно. Хорошо! Хочешь увидеть их величие? – я не мог поверить своим ушам. – Собирайся. Мы идём на Великую битву прямо сейчас. Да-да, ты не ослышался. Собирайся. Знал бы ты, как ты меня уже достал…

Мы отправились в путь. С нами был ощутимо постаревший Васкес. Время, пока не отнявшее его жизни, упорно настаивало на своём. Бессмертие не означало вечной молодости, и вопрос о том, что станет с нами, когда разум истощится, а тела обратятся в неподвижные сосуды памяти, вставал острее с каждым днём. Прежде никто и не доживал до старости, а теперь мир будто решил притвориться нормальным.

Мы шли без оружия, медленно и спокойно, как будто и не на битву вовсе. Но меня было трудно удивить: за годы я привык ко всему. Я ждал очередного фарса с обязательным нравоучением и даже не стал бы возражать, если бы оказался прав.

Путь наш был коротким. Спустя несколько сотен метров перед нами встал бирюзовый хребет, знакомый до боли. я провёл с ним немало времени, когда ещё работал самостоятельно. Теперь же им занимались мои первые помощники. Песчаный Командир снял свой шлем с выцветшим гребнем и без лишних слов повесил его на ближайший торчащий кристалл.

Что произошло дальше, я никак не ожидал. Кристаллы задрожали, чуть приподнявшись, и разошлись, открыв проход. Трепещущее сияние разлилось вокруг, как живая радуга, в которой главным тоном звучал бирюзовый. Проход, как назло, дразнил меня своей невозможностью. Я несколько раз щипал себя, пытаясь убедиться, что не сплю. Но нет – это происходило наяву.

По другую сторону нас встретил горизонт, почти зеркально повторявший наш собственный. Та же даль, тот же песок, то же небо. И всё же разница была: впереди стояли трое.

Мы подошли ближе. Поприветствовали друг друга, перекинулись парой пустых любезностей. Потом попрощались и направились дальше.

– В общем-то, дальше можно не идти, – через некоторое время заговорил Песчаный Командир, кривя одну из своих редких улыбок. – Но, конечно, можно, коли уж так неймётся.

Он остановился, посмотрел мне прямо в глаза и кивнул в сторону тех троих. – Это и были наши враги. Это и была наша Великая Битва. Его слова ударили в самую шестёрню своей незначительностью.

– Но как такое возможно? Зачем? Почему? – Не выдержав, я начал задавать вопросы, теряясь в их волне.

– А вот так, – прохрипел он, начиная захлёбываться смехом, – Весь мир – огромное зеркало. Отражение нас самих. Подумай, что было бы, если бы мы пришли сюда с оружием? Как бы всё обернулось?

Он продолжал смеяться, задыхаясь от выражения моего озадаченного лица. И этот смех заразил нас. Это был смех высшего озорства, но со странным облегчением. Васкес, сперва смотревший на него как на безумца, тоже не выдержал и тихо хмыкнул. А затем и мои вопросительные черты лица начали разглаживаться.

Когда мы возвращались к Пристанищу, я не выдержал: – Получается, Крейг всё это время был неправ? Если бы он узнал, как всё вышло, он бы, наверное, разочаровался, – проговорил я, стараясь казаться уверенным, хотя в голосе всё равно сквозила неуверенность.

Васкес оглянулся через плечо и посмотрел на меня так, будто собирался взвесить мои слова. Буквально. – Крейг, благодаря дисциплине, научился перенаправлять свой талант и нрав в нужное русло, – ответил Васкес. – Так бы он погиб давным-давно в какой-нибудь глупой войне. Но ты не гордись собой. Всё только начинается. Будь уверен, однажды его дисциплина, выдержка и воля спасут нас от неминуемой смерти.

– От Великой битвы! – вставил Командир. От Великой битвы, друзья!

Мы возвращались в Песчаный Замок. В моё Пристанище Надежды. Было поздно. Звёзды затмили всё тёмно-синее небо так, что ночь почти стала днём. Я знал, что мне делать дальше. Я знал, куда я возвращаюсь.

Но в этот благостный миг меня посетила очень непривычная и очень неуютная мысль. Мысль была о том. что вскоре мне придётся покинуть это место.

Я вдохнул глубже, желая запечатлеть в себе всю красоту момента и запахи ночной пустыни. Воздух был густой и тёплый, как прикосновение давно знакомого одеяла. Над головой сводилось звёздное небо – нескончаемое, живое, наполненное тысячами огоньков, находящимся на своём месте, будто так было всегда. Их свет ложился на барханы мягким серебром, превращая песок в шёлк, а тени – в едва заметные мазки художника, лишь слегка тронувшие их края.

Где-то вдалеке тихонько шептал ветер. Он касался моей кожи нежно, обнимая, как старого друга. А совсем рядом – почти под ногами – крошечные существа, невидимые для глаз, прятались в песке.

Я попытался погрузиться в это чувство. В нём слышались ответы на вопросы, которые я даже не успел задать. Оно говорило мне о неизбежности перемен и о том, что каждое мгновение, каждое место, даже самое малое, остаётся в тебе навсегда.

Пустыня прощалась со мной по-своему. Она оставалась здесь – с её звёздами, ветрами и зыбкими дюнами. Но я уносил её в себе. Уносил навсегда. Я знаю: когда снова окажусь в другой точке пути, её тепло станет частью того, что даст мне силы двигаться дальше.

Чёрные камни

Чёрные камни бились в агонии, отказываясь подчиняться. Содрогаясь в яростном безладии, гнёт неистовых ударов разрывал границы космоса. Они метались, искореняя последние ограничения своих последних клятв.

Струя чистого негатива ударила меня, и вихри болей промчались по энерготелу. Густые, липкие, обжигающие щупальца скручивались в одну уродливую связку, вытаскивая из памяти самые тяжёлые и ненавистные воспоминания, которыми меня наградила последняя жизнь.

Удар отбросил на несколько десятков парсек. Я застонал, перенаправляя тёмный луч к ближайшей звезде, и направился обратно.

Теперь меня ждала целая ватага хаотичных, нестабильных камней. Они объединились между собой в единую цепь, усиливая друг-друга. Я созерцал катастрофу. Живая, воплощённая воля, наделённая энергетическим потенциалом, высечивала Барьер, заставляя его дрожать и пульсировать. «Такие сильные. Но такие глупые и невежественные!» – Я метнул в них заряд.

Действие не возымело никакого эффекта. Конечно же, меня не послушались. Некогда маленький бунт обернулся полноценным восстанием, грозясь захватить как можно больше. Энергетическая сеть, поддерживающая целостность Вселенной, трещала красноватыми вспышками света, не предвещая ничего хорошего.

Нет! – Бросился я вперёд, ударяя энергокопьём по связке, но она поглотила удар. В ответ камни огрызнулись. Один пронзил плечо, заставив меня отшатнуться. Я заорал от боли – настоящей, физической. Такой, от которой можно сбежать только на время. Еле успевая отражать остальные лучи и восстанавливаться, я в очередной раз успел прокрутить: «А что же будет, если влететь в Барьер, унося бунтовщиков с собой? Вторая Вечная Жизнь? Жаль, что Правилами это запрещено». Мысль циклилась снова и снова, словно сценарий, который меня заставляли проживать из раза в раз.

Камни обрели черты монстров, подстраивались под его мысли. Тир стоял в центре яростной бури, окружённый шипящими, безжалостными сущностями. Они вращались вокруг него, как рой хищников, готовых вцепиться в добычу. Он уже чувствовал, как они высасывают его силы. Им нужно больше энергии – они пытались пробраться внутрь его сознания, ввернуться в его страхи и ввинтиться в его слабости. У них получалось.

Каждый удар, который он наносил по ним, был бесполезен: один камень раскалывался, но тут же на его месте появлялись два новых. Тир стал пропускать заряды один за одним. Выставив щит из последних сил, он уже понял, что теперь ничего не сможет сделать в одиночку. Он ждал меня, пытаясь сохранить остатки потенциала, надеясь, что я всё сделаю за него. Время – это иллюзия. Но даже здесь оно может затянуться.

– Где же ты…? – с укором спросил Тир. – Покажись!

Я наблюдал за ним, разрываясь между разумом и чувствами. Приходилось останавливать себя, когда мой силуэт становился еле видим для его восприятия. Я вдохнул, настроился и вновь попытался стать им.

Мой щит иссяк, и я пропустил три заряда: гнева, бессилия и безумия. Шшшшшш… Я усилил натиск, отбросив камни поближе к Барьеру.

– Проклятая Вселенная… – прошипел Тир сквозь зубы, сжимая в руках энергетическое копьё. – Почему я должен это делать? Почему это всегда я?

Барьер разрывался на части. На первый взгляд он казался хрупким, почти эфемерным – плавное свечение, изломы, переливающиеся мягким серебром ледяного дыхания на живом стекле. Но стоило прикоснуться к нему, как восприятие тут же менялось. В недрах кипела чудовищная мощь, дремлющая сила, которая могла бы разорвать в клочья миры. Каждый его слой был пропитан неведомой болью, древними обещаниями разрушения и защиты. Барьер удерживал хаос по ту сторону, но он сам был его воплощением, обузданным непостижимой силой чёрных камней.

Трещина покоробила вид, изранив его. Из вен этой субстанции сочились плотные осколки бордового света. Сквозь эту разломленную ткань Тир увидел то, что не должно было существовать: тёмную пустоту, противоположную бездну, пожирающую свет и звёзды. Пустота жадно желала обволочь как можно больше всего. Камни насытились этой силой и начали готовиться к новой атаке. Щита больше не было.

– Помоги… – выдохнул он, ощущая своё бессилие. Камни окружили его плотнее, приготовясь жалить, их тёмные грани начали светиться красным. Их шепот заполнил его разум.

– Ты слаб. Ты бесполезен. Ты недостоин.

Тир бросил копьё и закрыл лицо руками.

– Хватит…

В этот миг пространство наполнилось ярким светом, который озарил космос, и в центр разлома шагнул Эссу. Его фигура сияла мягким голубым светом. Он подлетел к Тиру и откинул жалящие камни ударной волной.

– Соберись.

– Я… Я не могу… – надрывно прошептал Тир, не в силах поднять голову.