Русский клуб

Глеб решил повысить Майору оклад. К удивлению, он категорически отказался, сказав: «Вы мне уже достаточно заплатили». Глеб чувствовал, что тут что-то не так, и это его насторожило. Он проанализировал причины своего беспокойства, но ничего непонятного в поведении Майора не обнаружил. И Глеб успокоился, продолжая совершенствовать структуру фирмы «Русский клуб».

А Майор, наладив охрану всех предприятий «Русского клуба», сосредоточился только на безопасности самого Глеба, его семьи и близких Глебу людей, выполняя личные поручения, которые нельзя было доверить другим.

Через какое-то время Глеб поинтересовался: «Как там “писатель” со своей командой?»

Майор доложил: «Порядок. Блатные теперь в галстуках ходят в наши заведения, на “вы” разговаривают и вообще ведут себя прилично. А “писатель” воевал на Кавказе, а сейчас ушёл со службы и стал заниматься журналистикой».

Душа у Глеба была творческая, и Господь иногда награждал его идеей. Сначала непонятной. Кажется, какая-то звёздочка – там, впереди. И к ней уже тянет. И вот Глеб начинает двигаться к этой цели, но пока в темноте. Идти трудно – путь незнакомый. Никто до него им не ходил. Так что это движение вслепую, на ощупь. Но он идёт. Упорно. Твёрдо. Прямо. И вдруг ощущает, что идёт не один, что рядом ещё кто-то пристроился. Они тоже идут. Вроде как бы и вместе с ним, но в то же время где-то сбоку и чуть сзади. Прислушиваются, как Глеб идёт. А идёт он нормально. Прямо.

Но вот он упёрся во что-то. Потрогал руками – стена. Попутчики тут же советуют:

– Разбегись – и лбом. Пробьёшь. Вон ты какой умный и сильный.

Глебу поначалу было приятно это слышать. И он по первости разбегался и – тресь лбом о стену! Конечно, стену не пробивал, но от удара зачастую сам чуть не помирал. Бывало, полежит немного, отойдёт, плюнет на этих советчиков и пойдёт проход в стене искать. Осторожно, не спеша. И найдёт. Минует стену – и снова вперёд. Тут же появляются новые попутчики. Даже несут Глеба на руках. Зачем – непонятно. «Сил у меня полно. Ноги ходят. Но ехать – не идти. Раз сами захотели, пусть несут», – думал Глеб. Но вскоре почувствовал, что попутчики там, внизу, завозились, заворчали, якобы он отожрался, растолстел, сел, мол, им на шею и поехал. Услышав это, Глеб хотел слезть – не дали. Только стало после этого мотать его из стороны в сторону. Он забеспокоился: как бы с намеченного пути не сбиться. И, несмотря на их протесты, спрыгнул. Пошёл сам. Легко и быстро. Но опять услышал: попутчики догоняют. Подбежали. Идут рядом. Поддерживают под локти, а некоторые даже подщекотывать стали. Это, значит, чтобы веселее идти было.

И так расщекотали, что Глеб остановился и давай хохотать что было сил. Смеётся, смеётся, но чувствует, что довольно, с этим смехом так в темноте и останешься, до цели не дойдёшь. Собрал волю в комок, оборвал смех – и вперёд. Но уже подустал, сбавил темп. Вдруг чувствует – щиплет кто-то. Не обратил внимания – опять щиплют. Отмахнулся – опять. Потом удар в спину получил и пинка дали. Оказывается, это попутчики его подгонять стали. Им, видишь ли, показалось, будто Глеб слишком медленно ведёт их к своей цели.

А кто их звал? Сами пристроились.

Тогда Глеб собрал все свои силы – и бегом, чтобы от них оторваться. Но они успели вцепиться в него и повисли, как пиявки. И он – может, от усталости, а может, от невнимательности – споткнулся и упал. Растянулся со всего маху. Ногу сильно зашиб. Но и непрошеные гости с перепугу отцепились.

Глеб встал и, хромая, пошёл дальше. И вдруг: впереди забрезжило. Кое-кто из идущих рядом, завидев мерцание, тут же сорвался – вперёд скачками; дальше – больше: то вправо, то влево… – и сгинули куда-то.

А путь-то все ухабистее становился, ладно хоть, немного посветлело. Но, как ни осторожно Глеб шёл, не угадал: в дерьмо вляпался. Видимо, те, что умчались вперёд, перед тем как окончательно метнуться в сторону и пропасть, нагадили ему напоследок. Ну да ничего. Глеба этим уже не возьмёшь. Почистил ботинки – и дальше к цели. Тем более что всё светлее и светлее становилось. От этого возникло чувство, что конец тёмного пути близок.

И вот она – идея!

Хотя Глеб понимал, что всё равно будет трудно: уж очень долго в темноте шёл. Но это опять же не главное. Главное – мрак позади, цель реальна и он идёт к ней осознанно и только с верными попутчиками. В этот момент он был счастлив и доволен своей жизнью.

Но таких, как он, были единицы. Основная масса граждан Советского Союза была инертна и недовольна реформами. Народ нищал, страна разваливалась, и во всех бедах вначале винили первого Президента СССР Горбачёва, а затем первого Президента России Ельцина.

Уже тогда многим было понятно, что вся эта перестройка – всего лишь личная схватка двух лидеров. Горбачёва, ставропольского партийца и подкаблучника, и Ельцина – уральского карьериста и властолюбца. Соперничество и борьба за власть этих людей сильно изменили жизнь миллионов россиян, и Глеба в том числе.

Глеб из сопливого паренька быстро превращался в состоятельного человека, а многие, наоборот, теряли свои состояния.

Так, сосед Глеба со второго этажа, дядя Петя, в период социализма работал водителем, развозил колбасу с мясокомбината в магазины. На комбинате ему загружали в фургон продукции больше, чем по накладной. Разницу он продавал по своим да нашим. Вырученными деньгами делился с подельниками, а свою часть хранил в чулках жены под матрасом.

Он имел семью, двоих детей, «Москвич», дачу, шведскую стенку для посуды, ковры в каждой комнате, жена – шубу, а дети ели каждый день бутерброды с колбасой.

Летом они всей семьёй ездили в Крым загорать и купаться.

Сосед из другого подъезда, дядя Коля, возил молочные продукты. В его машине было место, куда он прятал неучтенную продукцию молокозавода. Так он воровал молоко в пакетах, сметану в банках, творог в пачках у государства. Часть съедала семья, часть он менял у дяди Пети на колбасу и мясо, а часть продавала его жена на Мытном рынке. Деньги они хранили в погребе, в трёхлитровых банках. Имели «Жигули», ковры, жена – шубу, и тоже всей семьёй ездили отдыхать на юг.

Тётя Зоя, соседка по площадке, торговала пивом в киоске на Блиновском рынке, а муж её впритык к киоску принимал стеклотару. Она разбавляла пиво водой или недоливала его в кружки, а дядя Паша покупал всё, что приносили из дома пьяницы, чтобы похмелиться тёть-Зоиным пивом. И эта семья тоже копила сторублёвые купюры, прокладывая ими книги, красиво стоявшие на полках чешской стенки. Они тоже имели машину, ковры, шубы, сытых детей и отпуск в Крыму.

А такие семьи, как у Глеба, всего этого не имели. Потому что родители Глеба не воровали у государства. Жили только на зарплату.

И конечно, и дядя Петя, и дядя Коля, и тётя Зоя, лишившись своих левых заработков, ругали всех: и Горбачёва, и Ельцина, и перестройку, и кооператоров. Теперь им нельзя было воровать из общего «корыта» государства. Частный владелец и колбасы, и молока, и пива не давал это делать. Они жалели, что социализм в стране рухнул. Они потеряли свой мир, кормивший их, и не хотели принимать мир, кормивший Глеба.

И завидовали, что Глеб стал жить лучше, хотя он не воровал, а просто работал и, зарабатывая большие деньги, не складывал их в кубышку, а вкладывал в новое дело.

Глеб, открывая очередное предприятие, перед каждым новым коллективом выступал с речью:

– Раньше, при социализме, работая на государство, каждый из вас что-нибудь тащил домой. Потому что всё было общим. Сейчас вы пришли трудиться в частную фирму «Русский клуб», принадлежащую мне. Я буду платить вам хорошо, в два-три раза больше, чем вы получали раньше, поэтому воровать не советую. Я не государство и растаскивать своё предприятие не позволю.

Люди слушали, понимающе кивали головами, но всё равно воровали. И здесь сказывалось доперестроечное воспитание, что всё общее, а значит, и твоё.

Это понимание заставило Глеба ввести определённый затратный процент на своих мелких жуликов при планировании прибыли. После долгой борьбы с воровством в виде штрафов и усиления контроля Глеб обязал кадровиков увольнять работников сразу же после первого, пусть и незначительного хищения. Большинство всё же оказались людьми честными и порядочными, поэтому фирма «Русский клуб» работала успешно.

Глеб, имея уже достаточное количество предприятий, сам кочевал с одного места на другое, а для стабильной работы как воздух был нужен постоянный офис.

Помог Саша Король.

Он, начав работать в советские времена на центральной овощной базе Нижнеокска грузчиком, к началу перестройки уже стал директором этой базы. И всё бы ничего, но в это же время его жена подала на развод.

Если с первым событием всё было ясно и понятно – должности директора Саша добился тяжёлым трудом и примерным поведением на работе, то второе событие свалилось на него совсем неожиданно. А случилось вот что.

Его жена Асиля, миниатюрная, тихая брюнетка, которую он страстно любил, но при каждом удобном случае ей изменял, в пятницу повезла детей на выходные к бабушке.

Саша проводил семью на вокзал, посадил на поезд, поцеловал жену, ребятишек, помахал им рукой и бегом бросился домой, крича: «Свобода! Свобода!»

Люди оглядывались, а он всё бежал и кричал.

Заскочив в телефон-автомат, быстро набрал номер своего верного приятеля по похождениям.

– Вася, привет! Что? Привет, говорю. Моя уехала с детьми к тёще, вернётся в воскресенье вечером. Давай дуй ко мне, я сейчас слетаю в магазин, куплю чего-нибудь и буду дома. Что? Откуда звоню? С вокзала, конечно. Ну давай.

Через час товарищи уже сидели дома у Короля и крутили диск телефона, вызванивая своих подружек. Но им не везло. Либо телефон не отвечал, либо дома девушек не было, так что решили пока прогуляться по центральной улице – может, что обрыбится. Но там были одни малолетки, которые шарахались от друзей, как от трухлявых пней в лесу, при этом называя их «дедушками».

С горя друзья попили пивка и стали строить планы на вечер. По пути зашли в магазин. Купили две бутылки шампанского и три водки, колечко краковской колбасы и пару шоколадок.

Придя домой, снова засели за телефон. И опять им катастрофически не везло. Правда, в этот раз немного по-другому: подружки были дома, но либо болели, либо были заняты. Друзья пока не горевали – выпивали, закусывали, рассказывали друг другу байки о своих «великих победах».

– А вот с этой, которой только что звонил, я три дня «зажигал», не спал ни одной минуты. Она бы приехала, но, понимаешь… Болеет, выглядит неважно. Не хочет позориться.

– А я с той, которая сказала, что уезжает на похороны бабушки, так «зажигал», что она взмолилась: «Дай передохнуть».

– А я вот с той, которая завтра…

– А я вот с…

– А я…

Так никого и не вызвонив, они, изрядно выпив, уснули на диване одни.

Утром пошли похмелиться пивком. В кафе, несмотря на ранний час, было уже шумно и многолюдно. Подсели к двум симпатичным девушкам – они тоже пили пиво. Слово за слово, предложили им прогуляться до Сашиной хаты. Девочки не возражали, но попросили двести долларов вперёд. На эту нетактичную просьбу друзья обиделись и вернулись к своему любимому телефону, к своим пока ещё живым надеждам. Но судьба решила: раз уж смеяться, так до конца, и их двухчасовые переговоры с прекрасной половиной человечества опять ни к чему не привели.

День шёл к концу, а результата не было.

Перемежая звонки рассказами о своих подвигах, со временем заметили, что они стали повторяться, а потом и вовсе перепутались так, что уже было непонятно, кто же из них и с кем был, настолько истории стали похожи одна на другую.

Стемнело.

Решили теперь пройтись по парку. В центр что-то уже не тянуло. Но и этот поход по закоулкам результата не дал, кроме разве что привязавшейся к ним бомжихи, которая предлагала за стакан портвейна устроить им «райское наслаждение».

Василий тут же послал её куда подальше, но Саша, одурманенный коктейлем из пива, шампанского и водки, хотел уточнить, что же это такое – «райское наслаждение». Он пообещал, что нальёт стакан, но сначала она должна хотя бы намекнуть, что его ждёт.

Женщина, почувствовав, что на неё клюнули, повела Сашу на крышу пятиэтажной хрущёвки. Они залезли туда. Она указала на лохмотья за трубой и произнесла:

– Вот мой рай. И здесь, глядя на звёзды, ты получишь кусочек «райского наслаждения».

– Да? – удивился Саша и, дав ей пинка, спустился вниз.

– Ну что, побывал в раю? – спросил его Василий.

– Да. Ты знаешь, там, оказывается, была её подружка, вполне приличная и молодая девка.

– Да ты что? – подпрыгнул приятель. – И что?

– Ничего. Я в порядке.

– Я тоже хочу, – и Вася рванул на крышу.

– Стой! – тормознул его Король. – Я пошутил.

Дома, сделав для приличия пару звонков, они легли спать. Правда, перед этим традиционно рассказали друг другу, как их любят женщины.

Утром у Саши неприятно защемило сердце: до приезда жены остался один, последний день. Друзья даже похмеляться не пошли – допили то, что было, и решили разойтись.

Попрощались, вяло пожав руки.

Саша захлопнул дверь и решил навести порядок в квартире. Прошёл на кухню. Там была полная пепельница окурков, гора грязной посуды и куча пустых бутылок.

Только открыл воду, как в дверь позвонили.

«Кто это ещё?» – удивился Король.

Не спрашивая, зло открыл дверь.

На пороге стоял только что ушедший от него друг, сияющий, как юбилейная медаль, и торжественно обнимал двух шикарных блондинок.

– Вот, смотри, что я принёс, то есть привёл.

Обалдевший Саша впустил всю троицу в квартиру.

Девушки прошли в зал.

– Где ты их откопал? – зашептал он.

– Не поверишь. Просто чудо какое-то. Выхожу я от тебя, только завернул за угол, а мне навстречу они. Вика с Люсей. Я с ними месяца два назад у приятеля на свадьбе познакомился. Мы с ними там и «зажгли». Только телефоны я у них не взял. А тут как снег на голову. Я им: «Девчонки, у меня друг один в квартире от тоски умирает». А они переглянулись и говорят: «Нам как раз делать нечего. Пойдём лечить твоего друга».

– Дай я тебя расцелую, – закричал Саша и от избытка чувств прижал к своей груди товарища.

Работа закипела.

Девушкам предложили присесть на диван.

Вновь накрыли на стол, включили музыку. Достали из заначки нетронутую бутылку шампанского.

Девчонки выпили, закусили конфетами, разговорились. Стало весело и шумно. Разбившись по парам, перешли к танцам. Перед этим зашторили окна, создав интим. И в тот момент, когда Саша сообщил другой танцующей парочке, что они с Викой решили посмотреть мебель в соседней комнате, со скрипом открылась дверка шифоньера и оттуда вышла женщина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стала тише.

Женщина, как привидение, в полумраке подошла к окну, резко распахнула шторы и, обернувшись к застывшим парам, громко сказала:

– Здравствуй, милый! – У окна стояла Асиля.

Саша затряс головой и упал в обморок.

Потом был развод. В суде Король узнал, как жена, заранее договорившись с родственницей, передала ей в поезде детей, чтобы та отвезла их к бабушке, а сама сошла на ближайшей станции, вернулась к родному дому и там заняла позицию наблюдателя у соседнего подъезда. Когда муженёк с приятелем пошли прогуляться, быстро и незаметно проникла в квартиру, спряталась в шифоньер и всё это время просидела там, слушая пространные истории о любовных похождениях своего мужа – Саши Короля.

Так Саша стал холостым.

С первых дней перестройки Король начал сдавать все склады и магазины своей овощной базы в аренду. За это стал получать приличные деньги. Теперь на работе ему делать было нечего, забот никаких, деньги текут и текут. Такая перестройка ему нравилась.

В собственности овощной базы Саши Короля было двухэтажное здание в самом центре города с огромным подвалом, где хранилась сельхозпродукция.

Это здание ему было не нужно, и он не знал, куда его деть. Глеб в разговоре с ним посетовал, что не может найти удобное помещение для своего офиса, где можно спокойно работать, и Король предложил здание в хозяйственное ведение «Русского клуба».

Глеб тут же согласился, уж больно место было «центровое».

Заключили бессрочный договор.

В здании Глеб открыл офис, а подвалы хотел приспособить для выращивания грибов, вёшенок и шампиньонов.

Так Саша Король избавился от очередной ненужной ему собственности. Плата за аренду сданных помещений позволяла ему вести праздный образ жизни. От безделья, которое принесли ему перестройка и развод, он стал попивать. У него появилась новая записная книжка, состоявшая из двух частей: всегда доступных и не всегда доступных девушек. Разговаривал он с ними быстро – здоровался и приглашал весело провести время. Если слышал отказ, бросал трубку и звонил другой. Закончив список труднодоступных, немного скиснув, переходил к легкодоступным.

Такими были бизнес и личная жизнь Саши Короля.

У Глеба они были другими.

С появлением постоянного офиса на Малой Покровской он предложил Иде уволиться из «Рубина» и перейти в «Русский клуб» вести бухучёт. Ида, видя, как увлечён Глеб, как у него блестят глаза и как основательно он подходит к своему делу, согласилась.

Через месяц Глеб предложил ей жить вместе.

– Жить вместе – это что значит? – спросила Ида. – Если семьёй, то у меня есть представление о том, каким должен быть мой муж. Первое: он должен меня любить. Второе: не должен быть жадным. Третье: я ему всегда должна доверять. И всю жизнь мы должны прожить вместе. У нас будет трое детей. Если ты согласен, то и я согласна быть не только твоей помощницей, но и стать твоей спутницей на всю жизнь.

Глеб повздыхал для вида, прошептал как бы про себя: «Семья так семья» – и, сбросив с себя задумчивость и согласившись со всеми предложениями Иды, сказал, что уже снял для них квартиру на площади Горького.

На вопрос Иды, почему им не жить у него, ответил, что дом в Холодном переулке, где его квартира, на ладан дышит. А в перспективе для семьи с детьми нужно своё хорошее и удобное жильё.

Недели Глебу хватило подремонтировать съёмную квартиру, подкупить мебель, и наконец они провели первую ночь вместе.

Глеб, проснувшись, счастливый, нырнул в ванную, а выйдя оттуда, замер у приоткрытой двери спальни.

Ида ещё не проснулась.

Из-под одеяла выбрался только мизинчик её правой ноги. Выглянул, как любопытный розовый зверёк, и застыл от удивления на белом поле постельного белья.

Всего-навсего женский пальчик.

Пальчик спящей любимой женщины.

Во сне она потянулась, вздохнула и, что-то пробормотав, медленно перевернулась на другой бок.

Одеяло, нежно облегавшее её тело, сползло чуть в сторону и обнажило ногу до бедра. К одинокому беглецу – маленькому розовому пальчику – присоединились остальные его собратья. Они слегка подрагивали, как бы хвастаясь друг перед другом новым лаком на ноготочках.

Взору Глеба открылась розовая пяточка, щиколотка с пульсирующей на самой её вершинке жилкой и близкая к совершенству линия голени.

Нога была немного согнута, и две небольшие складочки потянулись к неровным бугоркам коленки, за которыми начиналось нежное поле бедра. Он не выдержал, подошёл и легонько дотронулся. Кожа была нежная, как бархат.

От прикосновения Ида опять потянулась и выскользнула из-под одеяла почти вся.

Но так и не проснулась.

Глеб решил не рисковать и не стал больше беспокоить своим грубым пальцем её нежное тело.

Но глазами продолжал медленно скользить по волнующим линиям.

Выше.

Выше…

И ещё чуть выше.

Бедро крутой горкой скатилось на тонкую талию, взгляд Глеба застыл над небольшим кратером спрятавшегося пупка.

Животик сладко спал. Дыхание пробегало по нему мирными волнами. Иногда, видимо подчиняясь течению сновидений, дыхание сбивалось, и животик неожиданно поджимался.

В эти секунды Глеб тоже вздрагивал. Казалось, никакие силы не заставят его отвести взгляд от этого чуда.

Ида вдруг глубоко вздохнула и медленно перевернулась на живот, открыв взору Глеба бесчисленное богатство волнующих выпуклостей и впадинок спины.

Свою великолепную голову она положила высоко на подушку и, успокоившись, задышала ровно и тихо.

Волосы укрыли спину до лопаток и открыли застывшее в сонной неге прекрасное лицо. Оно было настолько беззащитно, что больше походило на личико юной девочки из детства Глеба.

Рот был чуть приоткрыт, виднелись белые, как жемчуг, зубки.

Губы слегка подсохли, и от этого казалось, что они вот-вот лопнут под напором жизненной силы.

Подбородок немного приподнялся и как бы нечаянно обнажил тонкую чувственную шею. Взбегая от хрупких ключиц тонким стеблем, она раскрывалась в гордый и очаровательный бутон головы.

Глаза, как свёрнутые лепестки бутона, были прикрыты. Длинные чёрные ресницы спали.

Изящное, но беззащитное ушко обмотало вокруг себя локон прелестных шелковистых волос и ничего не слышало.

И тут Глебу показалось, нет, скорее, он почувствовал, что Ида чуть замёрзла, и он очень бережно укрыл её – самую великолепную и прекрасную девушку. И, не удержавшись, шепнул, но так, чтобы она не проснулась:

– Спи, родная, я буду с тобой вечно.

Каждая женщина, выбирая для себя мужчину, за букетиками и поцелуями думает: «Будет ли этот мужчина рядом всю жизнь, как он будет относиться к нашим детям? Прокормит ли он нас? Защитит ли от невзгод?»

А мужчина за этими женскими поцелуями и клятвами верности думает: «Будет ли моя избранница любить меня всю жизнь, устраивать меня как женщина? Будет ли она рядом со мной не только в радости, но и в горе?»

Но всё это происходит инстинктивно, не более.

Глава 3. Губернатор

Часть 1. Аспирант

В XIX веке Нижнеокск был основным торговым центром России, а к середине XX века стал крупнейшим промышленным центром. Он был так напичкан оборонными предприятиями, что его пришлось закрыть для посещения иностранцами на долгие годы. Город открыли, когда Горбачёв объявил в СССР «перестройку, гласность и ускорение».

Народ заволновался, заговорил о своих проблемах не только на кухнях, но и на работе, в автобусах и на митингах. Ему явно требовалось что-то новое, а власти Нижнеокска ничего нового придумать не могли. Но тут в своих закромах архивариусы нашли берестяные грамоты, из которых узнали, что Нижнеокск ещё до нашествия монголов назывался Горка и принадлежал мордовским племенам. Тогда решили переименовать город и тем самым показать, что и в Нижнеокске началась перестройка.

Пресса создала из переименования целую вселенскую проблему. Таким образом народ на какое-то время отвлекли от митингов и собраний. Людям с утра до вечера через газеты, радио и телевидение промывали мозги, что, мол, возвращение исторического имени городу – это основная задача горожан в период ускорения.

Больше идей у старого руководства не было. Помогла Москва. Из столицы пришло указание провести открытые, конкурентные выборы законодательной власти области. И про переименование города забыли.

В Нижнеокске стали составлять избирательные списки, просто двигая с места на место старых руководителей, но не привлекая новых.

Это народу не понравилось.

Появились крикливые, говорливые и энергичные люди, далёкие от планового социалистического хозяйствования и партийных привилегий. В основном молодые теоретики, физики и химики. В их числе был и младший научный сотрудник института физики Борис Певцов.

Активисты расставили палатки, развесили плакаты на главной площади города и под песни Виктора Цоя, звучавшие из магнитофона, стали требовать «перемен». «Выбирайте нас новыми руководителями города и области! – кричали они. – Мы все проблемы горожан решим и все вы, нижнеокцы, будете жить при капитализме, как жили бы при коммунизме!»

А Борис Певцов неожиданно для себя стал лидером активистов.

Это было начало перестройки – время тех, кто был против старого «светлого будущего», но за новое «светлое будущее»!

После очередного митинга Глебу позвонил Джордж Болдин:

– Глеб, выручай. Я знаю, что у тебя есть знакомый в милиции, а Бориса Певцова час назад задержали, и ему грозит пятнадцать суток за несанкционированный митинг.

Глеб позвонил Виктору Кальному и попросил похлопотать, чтобы Певцова выпустили из камеры предварительного заключения.

Тот выслушал и ответил: «Приезжайте».

Глеб с Болдиным приехали в милицию. Кальной под свою ответственность добился освобождения из КПЗ молодого кудрявого Певцова и сказал ему: «Ты давай прекращай без разрешения петь, а то тебя посадят, певец».

– Я не певец, – буркнул Певцов.

– Это у него фамилия такая, Певцов, – пояснил Джордж.

– Да? – удивился Виктор. – А я думал, певец. Уж больно на Киркорова похож.

Все поулыбались, «хулигана» выпустили.