Просто будь

Хорошо, что в утренней воскресной электричке было мало людей и шум колёс заглушал мои рыдания.

Поиск

Как только приехала домой, села за компьютер и ввела в поиск Google «наркологические услуги»… их оказалось тысячи. Открывала сайты, читала статьи, прайсы, отзывы пациентов… сколько же людей с похожей бедой!

И на одном из ресурсов увидела статью про «соль». Начала читать и – похолодела от ужаса.

«Мефедро́н (также известный как меф или «соль») – это синтетический наркотик, который относится к классу амфетаминов и катинонов. Воздействует на центральную нервную систему, вызывая резкий выброс нейромедиаторов, таких как дофамин и серотонин. Вызывает сильную и быстро развивающуюся зависимость. Риск летального исхода существует даже после первого приема. Смерть в результате передозировки, острой интоксикации может произойти быстро и связана с остановкой сердца, инфарктом, инсультом.

При регулярном употреблении наркотик стремительно изнашивает организм, что в итоге приводит к смерти от хронических заболеваний. Средняя продолжительность жизни мефедроновых наркоманов, по данным некоторых клиник, составляет около 5 лет после начала употребления»…

…Сколько ему осталось?.. Господи, помогииии! – снова безудержно хлынули слёзы.

…у меня нет времени на мониторинг этих сайтов… Нужны люди, знакомые… кто? кто? Кто может помочь? Господи, пожалуйста, приведи ко мне таких людей! Ты видишь, я одна, мне страшно… Он же погибает… Помоги, подскажи!..

Обливаясь слезами, взяла телефон и стала листать телефонную книжку… вдруг найду кого-то, мысль придёт, вспомню что-то, хотя бы зацепиться, путь нащупать. Нужен хороший нарколог и, может быть, больница… Деньги нужны. Где их взять? Так… это потом. Сейчас – найти врача и больницу. А потом самое трудное – разговор с Глебом… и когда согласится…

Разговаривая сама с собой, я будто искала тропинку в тёмном лесу, освещая фонарём возможные знаки и ориентиры… За этим словом внезапно пришло на ум, как во время наших длинных переходов по выставке в Мюнхене Регина рассказывала о своих детях и, в частности, про победу её дочери в спортивном ориентировании. Поболеть за неё она не смогла приехать из-за сына. Точно! Сын лежал… в больнице им. Джанелидзе… и, кажется, в наркологии.

Звонок Регине, даже если уже почти полночь. Беда оказалась общая, только зависимость другая – алкоголь. Закончили разговор во втором часу. Я откинулась на спинку дивана. Выдохнула. У меня в руках был номер мобильного телефона Елены Игоревны, заведующей наркологическим отделением больницы им. Джанелидзе. СПАСИБО!!!

Утром в 9:00 она не взяла трубку, но перезвонила сама через 40 минут. Я представилась и с волнением кратко описала проблему. Голос её меня успокоил: она говорила так, словно мы уже знакомы, и не видела никаких сложностей в решении вопроса с сыном. Главное – привезите. Так и договорились с ней: как только будем готовы, накануне позвонить, и ещё раз позвонить перед выездом.

Мы попрощались, можно было расслабиться, … но всё тело дрожало от нервного напряжения. Точно так же меня трясло, когда девчонкой я выходила на сцену со скрипкой. Меня подбадривала педагог: «Упрись со всей силой ногами в пол, тогда руки расслабятся и не будут дрожать». Хорошо, что юбка была до пят, и никто не замечал, что я стою на полусогнутых.

– Теперь успокоиться. Я молодец. Так быстро нашла врача. Сейчас горячий душ, завтрак – и на работу.

Встреча

Следующий шаг – разговор с сыном – я запланировала на вечер. Под предлогом передать ему деньги за коммуналку договорились встретиться у моего офиса.

Я сидела во дворе на скамейке, в руках – распечатанный текст о мефедроне. Сын появился в просвете арки – высокий, ссутулившийся, шёл, шаркая ногами, лицо уставшее и мрачное.

«Это не он. Это болезнь», – я приготовилась не реагировать на его выпады. Моя задача сейчас – признаться, а там посмотрим.

Он подошёл и тяжело рухнул рядом на скамейку.

– Ты устал?

– Да, я устал.

Я посмотрела на него. Головой повис, глаза закрыты, лицо бледное…. Собралась с духом…

– Глеба, я знаю, что с тобой… знаю про мефедрон…

Он злобно зашипел, не поднимая головы, словно на моих глазах начал рождаться монстр…

Но я продолжила:

– Ты ни в чём не виноват… виновата я… Хочу исправить, помочь…

Он шумно выдохнул. И потом… Потом взорвался потоком нецензурной брани, посылая меня «с этой твоей помощью» и «ты с детства меня достала гиперопекой и контролем вместо понимания, а теперь отвали, дай мне жить!…» ….

Я проглотила комок в горле, дождалась, когда он замолчал.

– Прости меня, сын… Прости, пожалуйста… я совершила много ошибок с тобой…

Листок выпал из рук. Я наклонилась поднять его.

Минуту молчали. Потом протянула ему распечатанный текст.

– Ты знаешь, что с мефедроном тебе осталось жить всего несколько лет?

– Что за бред?! – он взял лист и пробежал текст глазами. – Бред всякий пишут в интернете. – Мне идти надо, меня ждут, давай, что там?

Я достала из кармана квитанцию с завёрнутыми в ней деньгами.

– Оплати, иначе там долг у тебя по свету большой, потом иск в суд передадут.

Он встал. Ярости в нём уже не было, выплеснул или, может быть, мои слова с просьбой о прощении его тронули.

– Я не употребляю четыре дня уже. Раньше хватало на несколько дней, теперь вообще ни о чём. Я брошу. Сам. Не суетись вокруг меня!

И пошёл, тяжело передвигая ноги, сутулый, измученный жизнью мой единственный сын. Мой маленький золотой ребёнок, в 2 года отстаивающий личные границы и в 10 лет заказывающий Деду Морозу диван для мамы…

После того как он ушёл, я не плакала, а словно отупела от масштабности беды… Сидела на скамейке, пока совсем не стемнело.

На лезвие бритвы

Пока я поднималась в офис, позвонил Саша и сказал, что он завершил заказ рядом и может забрать меня. Как вовремя! Я обрадовалась ему. Настоящий мой друг, хоть и бывший любовник. Точнее, он моя подружка. Я начала его так называть, когда почти двухметровый Саша однажды попросил меня привезти ему из командировки браслетик.

Он подъехал на своей белой Volkswagen Polo, которая была часто не только его руками и ногами, но и домом. В ожидании готовности ипотечной студии, он жил у сестры, но порой ругался с ней и ночевал в машине.

Я устроилась на переднее и закрепила ремень.

– Знаешь, сегодня приезжал Глеб. У меня появилась надежда, что в следующую встречу мне, может быть, удастся уговорить его. Ты сможешь нас отвезти в больницу?

– Да я не знаю, Мил, меня в разные смены сейчас ставят, причём предупреждают накануне вечером.

– Ясно… Я бы такси могла вызвать, но мне обязательно нужно твоё сопровождение, со мной он ведь не церемонится и могу не довезти. Бери трубку сразу, как позвоню, ладно? Вдруг ты будешь свободен…

Я не представляла, как мне сложить все эти части вместе…как поймать благоприятный момент с Глебом, его настроение, уговорить, и чтобы Саша был свободен в этот день. Но, слава Богу, события складывались один за другим, как по заранее написанному Им сценарию.

В один из следующих вечеров я ехала после работы домой в новую квартиру в Девяткино. Оставалось ещё две остановки на метро, и вдруг получаю сообщение от Глеба: «Ты у бабушки? Можно приеду ночевать, мне плохо одному».

Как только двери открылись, я моментально выпрыгнула из вагона и перебежала на платформу с поездами в обратную сторону. Отвечаю: «Конечно, приезжай, буду через полчаса». Бабушка Марина В. уехала к подруге на несколько дней, так что место для сна было. Отправляю смс Елене Игоревне, что предварительно готовы приехать завтра утром. И пишу Александру: «Саша, что у тебя завтра с утра? Ты мне нужен!» И получаю ответы: «Ок, к 9:00» и «Свободен. Во сколько нужен?» Господи… Благодарю!!! Помоги теперь найти слова для сына…

Не успела я войти в квартиру, как Глеб уже позвонил в дверь. Открыла. Зашёл легкоодетый для ноября, дрожащий от холода…

– Проходи, сын, мой руки, я на кухню.

После ужина он согрелся и сидел за столом, прикрыв глаза. Я осознавала, что мне дан, возможно, единственный шанс, когда могу попытаться осуществить задуманное.

Начала рассказывать, что промониторила много сайтов, клиник, читала статьи медэкспертов, отзывы пациентов, и убедилась, что зависимость излечима; что мне порекомендовали врача-нарколога, и можно для начала съездить «просто поговорить», завтра утром, например.

Он отрицательно замотал тяжелой головой, не открывая глаз: «Нет, это всё деньги, я справлюсь сам»…

«Этот врач бесплатный, по полису ОМС», – ответила я, хотя на самом деле ещё не выясняла этот вопрос.

– Мы съездим туда, поговорим, врач что-нибудь посоветует, и вернёмся домой. Саша на машине нас довезёт. Давай завтра утром? – продолжала я настаивать, но он всё равно мотал головой и попытался встать, чтобы выйти из кухни.

Я задержала его рукой:

– Погоди ещё минуту, Глеб, – старалась не потерять хрупкий контакт, почти теряя надежду, – знаешь, когда ты был маленький и заболевал, я просто брала тебя за руку и вела к врачу, и потом ты выздоравливал… А теперь ты взрослый, и я не могу сделать, как раньше. Мне нужно твоё согласие… помоги мне вылечить тебя. Я знаю, что надо делать. Поверь мне. Поедем утром, хорошо?

Он откинулся на спинку стула, отстранённо смотрел в потолок.

– Ок… – сказал, – если бесплатно.

Ночью я почти не спала, просчитывая каждый момент предстоящей поездки.

Я была почти уверена, что сына мне придётся будить утром, он не любитель ранних пробуждений, а тут вдруг сам проснулся без чего-то 8.00 и сразу сказал, что чувствует себя нормально и к врачу не поедет, стал собираться.

Я предвидела такую ситуацию и была спокойна, так как ещё ночью попросила Сашу приехать к 8.00, и он уже парковался.

– Глеб, послушай, врач нас ждёт в 9:00. Неудобно отменять сейчас, и Александр уже приехал.

Он, кажется, не ожидал, что всё уже так расписано, и ему никто не оставил выбора.

– Ты опять сама за меня всё решила!!

Швырнул мобильный телефон в дверь и потом ударил по ней кулаком. ДСП треснуло, образовалась вмятина. И тут же зазвонил домофон.

Я нажала кнопку «впустить» и пошла открывать коридорную дверь.

– Доброе утро! Трафик плотный, лучше выехать прямо сейчас, – низким баритоном прозвучал Сашин голос. – Привет, Глеб, как ты?

Глава 20. Как выйти из ловушки-2

Чтобы дать сыну шанс на жизнь, мне нужно было стать для него врагом, обманщиком, проводником в «тюрьму». Я знала, что увижу ненависть в его глазах. Но это была та самая, последняя и единственная, точка невозврата, которую я не имела права пропустить.

Глеб стоял посреди коридора, и на его лице читалась уже не злоба, а потерянность. Выступать против двухметрового мужчины, к которому чувствовал что-то вроде уважения, похоже, он не был готов.

– Ещё не одета? Говорю же, трафик, – повторил Александр. – Поторопись, давай, мы с Глебом ждём тебя в машине.

И кивнул ему, мол, идём?

Глеб, повинуясь его жесту, шагнул вперёд, и оба вышли за дверь.

Я закрутилась как белка, закидывая в сумку паспорт, телефон, воду (вдруг кто захочет пить, тогда не придётся останавливаться), параллельно наматывая шарф и засовывая ноги в сапоги. Минута-другая, и я уже на улице.

В новой машине было комфортно, тепло, уютно, с лёгкой музыкой, и эти мелочи тоже были важны, чтобы стопроцентно довезти сына до больницы.

Телефон булькнул: Елена Игоревна скинула мне маршрут, по которому мы должны быстро найти наркологическое отделение, закрытое от посторонних.

Дальше было как в детективном кино: выйдя из машины, Глеб сказал, что зайдёт к врачу, раз уж приехали, но не дольше десяти минут, так как у него срочные дела.

Я кивнула головой, Саша остался ждать у входа, и мы пошли по указанному заведующей маршруту. Лабиринт больничных коридоров, казалось, не кончался, и я чувствовала, как нарастает злое нетерпение со стороны. «Только бы он не сорвался бежать».

Наконец-то эта дверь. Металлическая, с электронным замком. Позвонила. Ждём. Глеб нервно переминается, шипя что-то себе под нос. Дверь открылась… Шагнув, я увидела гнутую лестницу вниз. И тут же металлическая плита захлопнулась за нами с характерным звуком автозатвора.

– Это что, тюрьма? Почему такая дверь? – сын возмутился, чертыхаясь.

– Я не знаю. Ну выпустят же нас, когда закончим.

После получасового разговора, оставив Глеба в кабинете, заведующая вышла ко мне:

– Он лечиться не готов, но плазмаферез сделаем. Оставляйте его на неделю, заберите верхнюю одежду, деньги. Телефон – можно. За это время подумайте над тем, что планируете делать дальше. Из больницы в реабилитационный центр доставить проще, чем из дома.

И пригласила меня войти.

Он поднял голову, в глазах была ненависть. Взгляд словно говорил: «Ты врала, задумала всё заранее, чтобы избавиться от меня…».

– Сын, нужен детокс, это всего на неделю.

– Не верю тебе, ненавижу…

На улицу вышла одна, держа в руках его верхнюю одежду. Саша курил недалеко. Увидев меня, сказал: «Ну вот и замечательно, поздравляю». Ехали молча, праздновать было нечего, но облегчение было огромным – наметился путь спасения.

– Саша, я, наверное, буду продавать квартиру. После больницы реабилитационный центр – это надолго и платно. Она сказала, что порекомендует хороший.

Он кивнул.

– Только-только новоселье отметила, – произнёс.

– Это как раз хорошо, цена на квартиру подросла. Может, смогу купить строящуюся студию без ипотеки… Правда, опять придётся возвращаться к свекрови… Бывший бесится, уверен в моих далекоидущих планах.

– Ну каждый судит по себе… – изрёк мой друг, и я посмотрела на него с благодарностью.

– Хорошо, что ты есть, – сказала. – Только, боюсь, ты скоро меня оставишь.

– Я возобновил анкету на сайте, предложений море, – усмехнулся.

– Могу себе представить. Ты же пока им не улыбался, – укусила я его за слабое место, ощутив щелчок по самолюбию. «Я сейчас как собака на сене, – подумала. – Некрасиво».

– Как раз в точку. Зубы в планах, уже записался, – парировал он без обид.

– Ну и молодец. Слушай, завтрак несъеденным остался, зайдёшь?

– Глупо спрашивать…

Проводив его, я поблагодарила себя за то, что отпросилась с работы, на всякий случай. Сегодня посвящу день теме реабилитационных центров.

Елена Игоревна прислала мне контакт некоего Владимира из РЦ. Прежде чем звонить ему, надо иметь представление, что это такое.

Я листала сайты, смотрела фото реабилитантов, условия, в которых они живут, читала отзывы родственников и самих зависимых, и всё больше убеждалась в том, что Глеб там сможет жить, он справится. У него будет поддержка со стороны наставников и врачей-психологов. Закрытый дом, жёсткое расписание, трёхразовое питание и постоянный письменный анализ своих эмоций, чувств, мыслей по программе «12 шагов».

Бесплатных центров не было. Если только такие, где не удерживали за закрытыми дверями, и реабилитанты работали на стройках за суп и кашу. Такого окружения я не хотела. Всё-таки сын – грамотный человек, и если оказался в такой ситуации, то не по глупости или невежеству, а по серьёзным психологическим причинам, в которых нужно глубоко разбираться, а для этого нужны соответствующие условия, время и специалисты.

Цены шесть лет назад варьировались от 50–60 тысяч рублей в месяц. Нахождение в РЦ – минимум год, лучше – два. То есть 1 млн 200 тысяч мне нужно было зарезервировать. Честно говоря, я не ожидала такую цифру. И решила, что с Владимиром нужно попробовать поторговаться.

Однако торговаться не пришлось, так как он уже был предупреждён Еленой Игоревной и сделал мне скидку до 40 тысяч рублей. Договорились встретиться, чтобы обсудить вопросы. На встрече был ещё один человек, Антон, который стал позже директором «Глебкиного» РЦ во Всеволожском районе Ленинградской области.

Профессия журналиста научила меня немного разбираться в людях. Владимир и Антон внушали доверие. Во-первых, тем, что их внешний вид, речь и манера общения между собой говорили о том, что они как минимум имеют представление о культуре. Со мной были деликатны и терпеливы, меня никто не торопил и не принуждал принять решение немедленно. Наоборот, я их торопила с ответами на мои вопросы.

Позже я поняла – у всех, кто работает или работал в антинаркотической сфере, в прошлом были проблемы с какой-либо зависимостью. Сначала вылечились сами, затем остались помогать другим. А иначе как? Человеку несведущему не понять, что происходит в голове и теле наркомана во время тяги… Что это такое – жить без эмоций и чувств, когда ничто, абсолютно ничто не приносит удовлетворения?

Глеб, оставшись в больнице с телефоном, продолжил строчить мне свои ядовитые монологи. Я на них не отвечала, а ему, похоже, и не надо было. Он выплёскивал яд, который его душил.

Выключив звук телефона, я спросила Владимира, можно ли забрать на лечение, если человек не хочет.

– Без его желания – нет. Но сделать так, чтобы осознал и дал согласие, можем. Проводим интервенцию. Её цель – мотивировать на лечение, показав разрушительные последствия его зависимости и предложив единственный выход – помощь специалистов. Как правило, хватает пятнадцатиминутной беседы. Для особо опасных и буйных методы иные. Но это, как понимаю, не ваш случай.

Мы расстались, я обещала дать окончательный ответ через день. Несмотря на то что я уже понимала, что обратной дороги нет, всё равно откладывала решение до последнего дня нахождения Глеба в больнице. В день накануне планируемой выписки я привезла его верхнюю одежду, зашла в маленькую палату, где он был один, в надежде поговорить с ним о реабилитации.

Он лежал на спине, бледная кожа, более тёмная под глазами, казалась маской. Дышал прерывисто, будто от недавних рыданий. Оболочка, не человек. Я окликнула его. Приоткрыл глаза: «А, это ты».

Я присела на стул, сложив куртку на колени.

– Глеб, здесь в больнице есть представитель РЦ, можно он зайдёт поговорить с тобой? Подумай, ну какая сейчас выписка домой? Что ты сможешь делать в таком состоянии?

– Отдай мою одежду и уходи… я сам разберусь… моя жизнь…

Ничего нового, он тот же. Погибает и не осознаёт этого. За минуту передо мной пролетели все события с момента его ухода из дома в девятнадцать лет. И вот чем всё закончилось в двадцать пять. А дальше что – похороны?…

Сдерживая слёзы, я вышла в коридор, поднялась по каменной лестнице, прошла все больничные лабиринты к выходу, на улице глубоко потянула носом воздух, посчитала шаги по короткой аллее туда и обратно… выдохнула: всё. Решилась. Хоть бы Владимир оказался здесь.

– Владимир? Это Людмила. Вы сейчас в Джанелидзе или?… Здесь?… Хорошо. Я согласна на интервенцию.... Куда перевести деньги?

Хорошо, что на кредитке ещё оставались деньги.

Уже через час я получила известие: Глеб доставлен в реабилитационный центр и всякие контакты в течение одного месяца с ним запрещены. Просьба приехать в центр и забрать его ноутбук и другие личные вещи, привезти зубную щётку и нижнее бельё.

Эту ночь я спала как убитая. Невыносимый по нервному напряжению период между днём, когда я узнала о зависимости сына, и днём определения его на лечение, закончился. Я знала, что поступила правильно и что теперь рядом с ним люди, которые помогут, и уже помогают.

Всю следующую неделю я была ошеломлена потоком звонков на мобильный и рабочий телефон от незнакомцев, которые искали Глеба. Эти люди, называвшиеся его друзьями, знали все мои адреса и телефоны, кто-то из них обвинял меня в насилии над личностью, кто-то угрожал, если не назову адрес, куда «упрятали Глеба». Я была напугана этой озверевшей толпой и позвонила Владимиру.

– Не берите в голову, это обычно так и происходит, когда кто-то выпадает из цепи. Мир наркотиков такой, система крепко держит каждый свой элемент, самому зависимому без помощи здоровых людей выбраться из неё почти невозможно. Они скоро затихнут, блокируйте номера и ничего не бойтесь.

Звонили и друзья, которых я знала, но отвечала я всем одно и то же, как посоветовал Владимир: Глеб на лечении. Всё в порядке.

Через месяц я смогла позвонить ему первый раз на телефон РЦ. Взял трубку консультант и почти сразу передал Глебу. Время звонка было условлено. И первая фраза, похоже, тоже.

– Мама, спасибо, я очень благодарен, что ты приняла за меня это решение. Сам я ничего бы не смог.

– Рада слышать, сын, как ты?

– Было тяжело, тут даже курить не дают. Режим строгий, много пишем, много бесед с психологом и наставниками. Я вчера был поваром, готовил на двадцать человек!

– Вот это да…

И потом вполголоса:

– Только не продлевай больше договор, дальше я сам, поняла? Не продлевай!

Глава 21. Самая тёмная ночь – перед рассветом

Когда я была разбита на куски, Вселенная подарила мне два чуда, два озарения, которые открыли мне глаза на простую истину о любви и жизни.

«Позвольте дать вам рекомендацию, – сказал мне директор РЦ Антон, допивая чай в кафе у Финляндского вокзала, – вспомните о своей личной жизни, о своих интересах. Не сын у вас должен быть на первом месте, а вы сама. Попробуйте наслаждаться жизнью».

Я благодарно кивнула: постараюсь. Он улыбнулся: на связи! И мы расстались.

Наслаждаться жизнью… как это? На фоне трагедии с сыном, долгов и нестабильного заработка из-за невыплат комиссионных в редакции, на фоне объявленного мне пугающего диагноза и, вероятно, связанного с ним эффекта дереализации, не говоря уже о ригидности и треморе в руке…

Дереализация – так я для себя назвала этот странный каприз психики, случавшийся раз в три года и длившийся по два месяца. Мой мозг словно переключался в «аварийный» режим. Я оставалась в полном сознании и адеквате, но ощущала себя словно за стеклом, наблюдая за миром, как зритель в кинотеатре.

Ни один из врачей-специалистов, включая психиатра, за эти годы не смог объяснить мне это явление. И я сама нашла себе объяснение: организм «уходил в себя» в целях самосохранения. Мне эта ситуация иногда даже помогала в работе. Например, беря интервью, я не стеснялась задавать дилетантские вопросы, потому что в этом состоянии была словно наблюдатель, а не участник. Но в целом, конечно, ничего приятного.

И возможно ли добавить нормальную личную жизнь ко всем этим «прелестям»? «Если бы Антон Владимирович узнал обо мне всё это, он бы наверняка посоветовал мне пройти курс лечения у них, прежде чем заняться личной жизнью», – так я думала. И продолжала плакать; это стало какой-то ежедневной историей.

Хорошо, что мой итальянец был далеко, и общались мы с ним после ссоры редко, так что о моей депрессии он не догадывался. Да и посвящать его в мои проблемы я не хотела.

На одной из встреч группы созависимых, в которую я была записана как родственник реабилитанта, я рассказала о своей дереализации, слезах, долгах, и психолог Ольга Владимировна посоветовала съездить на консультацию в клинику неврозов.

– Если тебе предложат госпитализацию, не отказывайся. Ты там отдохнёшь от своих проблем, выспишься, восстановишься.

– А ипотеку, кстати, можно на паузу поставить, кредитные каникулы взять, – добавила Татьяна, молодая женщина с созависимостью в деструктивных отношениях.

Нас в группе было человек семь. Встречались мы раз в неделю, рассказывали по очереди, что чувствуем, что пережили за эту неделю, молились друг за друга, пили чай с вкусняшками. Это были замечательные, нужные встречи. Однако идея уйти на месяц в клинику, чтобы только есть и спать, мне не показалась бессмысленной. Нужно было только договориться с банком о кредитных каникулах и с директором редакции о выплате хотя бы частично моих комиссионных, которые она задолжала всем менеджерам.

Экономически редакция еле держалась на плаву, а с началом карантина из-за пандемии собирать деньги под рекламу нам стало ещё сложнее. Получался замкнутый круг: чтобы получить свои комиссионные за предыдущие контракты, мы должны были заключать новые, а из-за ковида клиенты отказывались от сотрудничества.

Этот бессмысленный бег в колесе только усиливал симптомы дереализации и тремор. Я чувствовала себя разбитой на куски, не способной больше психически удерживать на своих плечах такое напряжение.

Психотерапевт клиники неврозов после пяти минут беседы выписала мне направление со словами: «В колыбельку срочно», заставив меня улыбнуться. Банк в период пандемии предоставил аж шесть месяцев кредитных каникул.

Я могла наконец залечь на дно.

Говорят, что душа слезами очищается… что через испытания человек обретает более глубокое понимание жизни и себя.

В этот особенно тяжёлый период мне неожиданно открылось кое-что очень важное.

Первое Чудо