Тот, кто удерживает

Тот, кто удерживает

Алексей Ерёменко

Посвящается двум главным женщинам моей жизни.

⠀

Маме – чья любовь продолжает жить во мне.

⠀

И дочери – ради которой я хочу сделать этот мир светлее.

Те, кто поддерживали выход этой книги:

• Еременко Сергей

• Лебединец Виталий

• Лебединец Илья

• Иеромонах Антоний (Моквиц) настоятель монастыря-прихода

Св. преп. Саввы Освящённого

Редактор Анна Гутиева

Корректор Татьяна Князева

Дизайнер обложки Татьяна Антипова

Художник Ольга Сереброва-Артес

© Алексей Ерёменко, 2025

© Татьяна Антипова, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-1736-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В поисках смысла сквозь время и веру

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил, благословляя.

Ф. Тютчев

Эта книга родилась не как попытка развлечь читателя интересной историей, а как внутренняя необходимость. Она настойчиво требовала своего появления, пока автор искал ответы на вопросы, которые волнуют каждого думающего человека: кто мы, зачем живём, куда движемся? Это не коммерческий проект и не плод писательских амбиций. Это желание осмыслить нашу реальность и понять, почему Россия снова и снова оказывается в эпицентре мирового противостояния?

Книга стала продолжением музыкального альбома, в котором автор стремился прикоснуться к этой тайне. Почему эта страна, на протяжении всей своей многовековой истории, проходя через неисчислимые испытания, спотыкаясь и падая, каждый раз вставала с колен? Сгорая дотла, казалось, должна была исчезнуть, раствориться в песках времени, как множество народов и стран до неё. Но непонятным образом вновь и вновь восставала из пепла, подобно мифической птице Феникс.

И в наше время Россия не вписалась в предлагаемый ей порядок вещей, где Родина – это просто место комфортного существования. Снова стала помехой для «прогресса». Ответы на эти вопросы невозможно найти в сухом анализе политики или экономики – они кроются в самой сути русской цивилизации, в духовных корнях, в тысячелетнем пути Святой Руси.

Возможно, дело в том, что на всем этом пути, находились люди, готовые жертвовать собой ради высших идеалов – тех, что непонятны прагматичному Западу. Они не исчезли, несмотря на все попытки сломить Россию, развратить её народ, стереть память о прошлом. Они – среди нас. Они идут в бой со словами: «Работайте, братья». Они совершают подвиг, как экипаж Су-24М в декабре 2022 года, повторяя огненный таран Николая Гастелло.

Но Святая Русь – это не абстрактное понятие, не идеализация. В ней есть и грех, и ошибки, и слабости. Однако, как сказано в Писании: «Сила Моя в немощах совершается». Россия, несмотря на все её испытания, остаётся той землёй, где вера жива. Здесь ещё звучат слова о Третьем Риме, здесь люди чувствуют ответственность за своё будущее перед Богом и своей историей.

Каждая строчка этой прозы – это отзвук великих судеб: Сергия Радонежского, Александра Невского, Евпатия Коловрата, новомучеников XX века. И это память о тех, кто гибнет сегодня в окопах СВО.

Без Бога история человечества – это хаос и бессмыслица. Сегодня – время судьбоносных решений. И каждый из нас в ответе за будущее.

На пространстве нашей необъятной Родины живут народы, которые не считают себя лучше других. Но у них есть главное качество народа Божьего – это смирение. Они надеются на Бога. В этом их сила!

С. Еременко

Глава 1. Ангел

Мраморный царь будет спать до тех пор, пока не придет время…

Из преданий

Великий дука Византии Лука Нотара все никак не мог понять, что же произошло в этот последний момент. Они стояли на крепостных стенах со своим императором в окружении личной стражи. Хладнокровно, прошедшие вместе бок о бок не одно сражение, смотрели на разворачивающийся внизу последний бой за их город, их империю, их веру.

К войне готовились задолго, понимая ее неизбежность. В 1451 году были разосланы послы ко всем потенциальным союзникам, правителям христианских государств. Сторонники унии, заключая договор с римским папой Николаем V, просчитались. Он не имел того влияния на западных королей, на которое рассчитывали византийцы. Англия и Франция воевали между собой. Венгры были истощены сражениями с османами, а Венеция заняла двойственную позицию и не хотела действовать совместно с главным конкурентом Генуей. Сама Генуя официально объявила о своем нейтралитете. Далекое Московское княжество с недоверием относилось к Византии после подписания унии, да и власть Орды железной удавкой висела на шее у князя Василия Темного.

По зову сердца на помощь пришел только Джованни Джустиниани, искусный генуэзский военачальник, немало преуспевший в защите крепостей. Он привел с собой всего семьсот воинов: четыреста из Генуи и триста из Родоса. В итоге все обещали помочь, но на деле стопятидесятитысячной турецкой армии противостояла лишь восьмитысячная горстка смельчаков.

Кир Константин, будучи опытным и мудрым полководцем, хорошо подготовил город и его немногочисленный гарнизон. Запасы продовольствия и оружия, крепкие стены позволяли выдержать долгую осаду значительно превосходящих по численности сил. Самое уязвимое место – залив Золотой Рог – было перегорожено цепью, препятствующей проходу судов.

Одного только они не предусмотрели. Прорвавшиеся янычары хлынули стремительным потоком в пролом в стене рядом с Золотыми воротами, образовавшийся в результате ударов огромных ядер невиданной доселе бомбарды, прозванной «Базиликой». Неудержимо сметали захватчики на своем пути истощенных двухмесячной осадой малочисленных византийских солдат.

«Они как полноводная горная река, вышедшая из берегов, только вместо бревен и веток оставляют за собой на улицах великого города истерзанные окровавленные тела», – в голове Луки мелькнула мысль.

Его друг и господин Константин XI Палеолог взял щит, бряцая доспехами. Драгаш по матери, как он сам любил себя называть, высокий и статный, поманил коротким кивком к себе. Нотара, сделав шаг, привычно склонил голову.

– Уходи к пристаням, там ждет корабль, узнаешь по красным парусам, – приказал он, протягивая перевязанное кожаным шнуром личное послание.

– Отвезешь в Крымскую Готию, монастырь Саввы Освященного, близ деревни Мармара. Передашь монаху, зовут Антоний.

Не успев спросить, а как же вы, Нотара уже получил ответ. Константин бросил сквозь зубы:

– Это мой город, я остаюсь!

Лука, зная, что перечить бесполезно, обреченно сунул послание в дорожную кожаную сумку и, не прощаясь, сделал пару шагов назад. Стражи сомкнули ряды вокруг похоже уже последнего Василевса Византийской империи и ринулись по лестнице вниз навстречу врагам, повинуясь властному жесту императора. Константин, поправив щит в руке, другой вытащил меч из ножен и, громыхая доспехами, не оглядываясь, побежал следом.

Но что может сделать маленький камушек разъяренному горному потоку? Лавина османов, не особо задерживаясь, обтекла последних тесно сгрудившихся вокруг Константина ромеев, часть взяла их в кольцо, другая продолжила неотвратимое движение, растекаясь по улицам уже беззащитного города.

То один, то другой из немногочисленных преданных воинов падали, обагряя кровью родную землю. Так вода точит камень, только ей требуются тысячелетия, но сейчас же все происходило прямо на глазах у побледневшего Луки. А он все никак не мог заставить себя уйти, стоял и смотрел, теряя драгоценные секунды.

Когда император остался один, в пролом въехала турецкая конница, и пешие янычары расступились. К Константину медленно приближался всадник, слегка обнажив из пурпурных ножен изогнутую саблю с рукоятью, отделанной слоновой костью. Мехмеда II великий дука знал в лицо. Нотара несколько раз приезжал в Эдирне с дипломатической миссией по распоряжению человека, стоявшего сейчас внизу в одиночестве перед толпой врагов. Будучи противником флорентийской унии с римской церковью, в разговорах с высшим духовенством на Константинопольском соборе Лука сказал:

– Лучше увидеть среди города царствующую турецкую чалму, чем латинскую тиару.

И вот произнесенные в пылу спора всего два года назад слова стали реальностью. Но Багрянородный император, прозванный простым народом Драконом за храбрость и мужество, вел себя очень странно. В доспехах, измазанных то ли своей, то ли чужой кровью, широко расставив ноги, опустил щит на землю и оперся на меч, как будто не видел нависающей над ним смерти. На лице блуждала неуместная улыбка, взгляд был устремлен куда-то вдаль, сквозь ряды стоящих рядом извечных врагов.

Через дым пожарищ, охватывающих Константинополь, пробились лучи солнца. Всадник на бледном коне тронул поводья, криво усмехаясь, принимая за слабость или покорность позу Константина, и занес блеснувшую на солнце не знающую пощады саблю. Но за мгновение до того, как безжалостная сталь должна была обезглавить беззащитного Константина, вдруг возникла яркая вспышка света, бьющая по глазам, и все присутствующие отчетливо услышали звук, напоминающий хлопанье крыльев. Он был таким громким, что на мгновение заглушил крики и звон оружия. Последний император Византии исчез, словно растворился, а клинок сабли со свистом рассек лишь воздух.

Лука, накинув на плечи черный плащ, отороченный мехом соболя, бросил последний взгляд на место, где только что стоял Константин. Он не мог понять, что это было – спасение или проклятие? Но одно он знал точно: Константин не погиб, не мог погибнуть так…

С этими мыслями Нотара перемахнул через парапет, и бегом направился в порт, к еще не захваченным пристаням, где ждал генуэзский корабль.

Глава 2. Третья

В пыльных списках тайных мирозданий,

В темных переулках чьих-то снов

У судьбы, не зная состраданья,

Вымолить тебя я был готов.

Этой летней ночью ей не спалось. Тревога была разлита в сумерках, в вечернем воздухе, в шуме леса, в облаках, быстро бегущих по небу. Свет луны тяжелым потоком падал на землю, играя зыбкими тенями колышущихся на ветру деревенских яблонь. Скрипы, шорохи наполняли ночь, словно сама земля-матушка не могла заснуть и кряхтя жаловалась на свой почтенный возраст. А висевшие над крыльцом пучки сохнувших лечебных трав и кореньев шелестели ей в ответ.

В доме ведуньи царила полутьма. Всегда, даже летом, горевший огонь в каменном очаге отбрасывал причудливые тени, которые, замирая и останавливаясь, отплясывали на грубо отесанных бревнах избы таинственный танец. Стены были увешаны полками с оберегами. Здесь же стояли глиняные горшки и кувшины. В одних были целебные отвары, в других – порошки и мази от разных хворей. Запах трав, смешиваясь с ароматом дыма и смолы, наполнял пространство. В углу, где на старом деревянном столе в беспорядке стояли ступки, лежала книга в выцветшей от времени обложке.

Непонятное, будоражащее душу смутное чувство оформилось в зов. Она, всегда тонко ощущавшая окружающий ее мир, поняла, что время на исходе. Лес, друг и учитель, будто звал, шептал ее имя.

Ведунья решительно скинула на пол укрывавшую ноги шкуру медведя и поднялась с деревянного топчана. Средних лет, невысокая. Гибкая фигура, словно выточенная из дерева, дышала силой и спокойствием. Защитные руны, покрывавшие лоб, виски и скулы, казались вплавленными в кожу. Эти знаки иногда мерцали, словно живые, напоминая о ее связи с древними силами, которые она умела призывать и укрощать.

Рукава светлого платья из грубой материи были оторочены коричневой лентой. Горчичного цвета накидка со шнуровкой на поясе, а на шее – светло-зеленый платок. Плечи украшали заячьи шкурки. Длинные, чуть всклокоченные темные волосы прорезаны двумя седыми прядями.

Но самым примечательным в ее облике были глаза. Пронзительно-голубые, как небо в ясный зимний день, будто подсвеченные изнутри, они жили своей, особенной жизнью. То казалось, что в их глубине разгоралось пламя, и языки синего огня вырывались наружу всполохами и искрами. То вдруг налетала вьюга, и промозглая стужа рисовала загадочный ледяной узор, покрывая радужку изящным орнаментом инея. А между этими двумя стихиями – огнем и льдом – иногда проступал третий образ: черная бездна. Словно в южном ночном небе, усыпанном бриллиантами звезд, происходила вселенская катастрофа. Черная дыра, словно живое существо, разрасталась, поглощая галактики на своем пути и оставляя за собой лишь мрачное ничто.

И все эти изменения с калейдоскопической быстротой сменяли друг друга. Может быть, именно поэтому люди в деревне относились к ней с почтением и страхом. Одни шли за помощью, другие обходили стороной, боясь ее взгляда. Но все знали: если в доме беда, если болезнь или несчастье, только она сможет помочь.

Ведунья шла по едва заметной тропинке среди деревьев, осторожно ступая по влажной земле. Полы платья и кожаные сапоги быстро пропитывались влагой ночного леса. Путь освещала луна, пробивавшаяся сквозь густую листву. Вдали послышался шум падающей воды.

После недолгого подъема перед ней открылся водопад. Мощный поток низвергался с высоты. Струи воды, как завеса, скрывали за собой вход в пещеру. Ведунья никогда прежде здесь не была, хотя и хорошо знала эти места. Без страха она шагнула к водной преграде и вошла внутрь, ее глаза постепенно привыкали к полумраку.

Прямо перед ней стояла высокий мужчина, в коричневом до пола плаще с зеленым подбоем. Длинная седая борода перехвачена шнурочком. Рассыпанные по плечам волосы прикрыты вязаной шапочкой. Лицо было в тени, но глаза поблескивали в полутьме. Ведунья подошла ближе. Стены пещеры были изрезаны неизвестными ей символами: кругами, треугольниками и рунами. Они светились мягким светом, и она смогла внимательнее разглядеть его. Он казался частью этой земли, словно вырос из ее недр.

– Ты знаешь, что сюда идет зло? – казалось, что его голос звучал внутри ее сознания.

Она кивнула. Он жестом предложил ей следовать за ним. В центре пещеры стоял массивный каменный стол с ретортами, тиглями, разноцветными склянками и запыленными манускриптами. Рядом чернильница с гусиным пером. Стол был облеплен восковыми свечами, от которых исходил золотистый свет, играющий на стенах. Между свитками и инструментами разложены камни и кристаллы. Среди них в центре выделялась крупная металлическая чаша.

– Зачем им наша деревня? – тихо спросила она.

Он взял склянку с оранжевым раствором и вылил в чашу, из которой сразу повалил белый дым.

– Смотри!

Ведунья осторожно склонилась над каменным столом. Свет от восковых свечей мягко мерцал, отражаясь на гладкой поверхности чаши. Дым постепенно рассеивался, и, когда она увидела темную жидкость внутри, в глубинах чаши начала проступать картина. Перед ее глазами возникла родная деревня Срединные Земли. Она видела ее с высоты птичьего полета. Маленькие домики, покрытые соломой, стояли в окружении зеленых лесов и возделанных полей. Вся земля вокруг дышала спокойствием и гармонией. Затем ее взгляд проник глубже, под землю. Там билось нечто огромное и живое.

– Это сердце мира, – пояснил алхимик.

Оно пульсировало с неукротимой силой, испуская теплый свет. Сердце было соткано из сияющей энергии, которая мерцала, и каждый его удар был подобен ритму самой жизни. По земле расходились волны мягкого, неукротимого света, поддерживающего порядок. Каждый его удар сохранял гармонию, удерживая тьму и разрушение. Она поняла, что Срединные Земли – это не просто деревня.

– Сердце – сущность этого мира? Его душа, совесть и вера? – Ведунья подняла глаза, и алхимик кивнул в ответ.

– Кто овладеет Срединными Землями, тот завладеет всем миром. Люди с Островов знают это. Поэтому они идут сюда. И их власть принесет только разрушение и смерть.

– Как предотвратить это?

Глаза алхимика вспыхнули огнем, он указал на лежащий на столе манускрипт.

– Только она сможет защитить Срединные Земли и сердце, что бьется под ними. Она воплощение будущего, которое остановит разрушение.

– Девочка? – Ведунья нахмурилась.

– Могущество заключается не в железе и не в крови. А она не просто девочка. Она станет Третьей. Первая пала под тяжестью гордыни, Вторая – под ударами врагов, но Третья… Третья придет с крестом. Она станет мостом между тем, что было, и тем, что будет. Между пеплом прошлого и светом будущего, – его слова заполнили все пространство пещеры.

Ведунья молчала, ее пронзительно-голубые глаза сузились, словно она пыталась разглядеть то, что пока скрыто. А он продолжал, и каждое его слово падало, как камень в воду, создавая круги на зеркальной поверхности:

– Первая несла знамя, Вторая – меч. Третья понесет крест. Не тот, что на стенах храмов, а тот, что в сердце. Она станет тем, кто соберет осколки разбитого мира. Не силой, не страхом. А верой, которая крепче стали и тверже гранита.

Он сделал паузу, и в пещере стало так тихо, что можно было услышать, как вдалеке капает вода.

– Третья – это не имя, не титул. Это судьба. Судьба, которая уже написана, но еще не прочитана. Она последний светильник, зажженный перед тем, как тьма окончательно сгустится. И если этот свет погаснет… – он не договорил, но Ведунья поняла.

Она вздохнула:

– Значит, она не просто девочка. Она надежда. Надежда, которая приходит, когда кажется, что надеяться уже не на что.

– Да, – ответил он. – И именно поэтому ее путь будет трудным. Потому что ее ноша не только крест, но и вся тяжесть мира, который рушится. И она будет этот мир удерживать.

Ведунья молчала, и ее взгляд устремился куда-то вдаль:

– Ты говоришь так, словно все уже предрешено. Но что, если она не справится? Что, если зло окажется сильнее? Что, если хаос поглотит ее, как поглотил стольких до нее?

Он подошел к ней ближе, его голос стал тверже:

– Тогда мир погрузится во тьму. Третья – последний шанс для всех. И если она падет, то вместе с ней падет все, что мы знаем, все, что мы любим. Четвертой не будет. И тогда хаос и зло станут единственными правителями этого мира.

В пещере воцарилась тишина. Оба знали, что слова сказаны, и теперь оставалось только ждать. Ждать когда свет сразится с тьмой.

Глава 3. Волк

Не бойся ничего, малыш,

Твой волк всегда с тобой.

Взлетаешь выше крыш,

Крадешься ты, как мышь,

Он будет за твоей спиной.

В стае их было семеро взрослых и двое волчат-сеголеток. Матерый, серый вожак Одвин, со светлыми подпалинами, много повидавший на своем волчьем веку. Белый длинный шрам на брюхе, нывший в дождливую погоду, оставила бурая медведица-матуха, которая с годовалым медвежонком неизвестно как оказалась в их охотничьих владениях. Внезапно выскочила на тропу, когда стаей гнали лося. Разъяренная мнимой угрозой ее детенышу, она сразу кинулась в драку, норовя распороть живот длинными, восьмисантиметровыми светлыми когтями. Он даже не успел ее предупредить только ему свойственным оскалом одной верхней губы, чтобы не лезла. И, не привыкший уступать, волк с ходу принял бой. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не его волчица. Вера, преданный друг и товарищ, подставила плечо, как было уже не раз в их совместной жизни. В самый нужный момент отвлекла на себя медведицу. А дальше подоспела остальная стая, и все было кончено за несколько минут. Благо медвежонок успел забраться на осину и смешно лаял оттуда им вслед, а то бы и ему досталось. Жизнь в лесу – суровая штука и редко когда предоставляет выбор.

Рваная рана на задней ноге досталась от вепря. Волк не успел увернуться от клыков стремительно бросившегося на него стопятидесятикилограммового кабана-одиночки, уже взятого стаей в кольцо. Одвин перелетел от сильного удара через голову и каким-то чудом, как кошка, приземлился на лапы, тем самым спас свою жизнь. Оскар, переярок трех лет, кинувшись наперерез, ударил вепря плечом сбоку, повалив на землю, и впился в горло. Сзади Матерая вцепилась кабану в ногу, разорвав сухожилия и лишив его возможности убежать. Наелись до отвала, хоть и мясо было жестковатое.

Порванные мышцы долго болели, пока срастались, заставляя Одвина прихрамывать. Поначалу он не мог сам охотиться, но сородичи не подвели. Возвращаясь с удачной охоты, то один, то другой волк отрыгивал принесенную в желудке непереваренную пищу, заботясь о своем вожаке. Кто ж его знает, какие мысли были у них там, в их серых лобастых головах, тогда? Свои телепатические способности волки используют, когда готовятся к охоте и идет распределение ролей в предстоящей совместной работе. А так чужая душа – потемки.

Иногда на привале или уже засыпая на рассвете на лежке он любил вспоминать, как встретил свою волчицу. Мысли оживали перед внутренним взором и плавно перетекали в сны. В один из мартовских вечеров не по летам самостоятельный двухгодовалый Одвин решил, что с него хватит и пора подаваться на вольные хлеба. Напоследок подошел к матери получить напутствие на дорожку. А та, почуяв, что он задумал, скрепя сердце на прощание лишь лизнула в нос своего бедового сына.

Суровый отец-волк стоял в отдалении на пригорке, встретились взглядами в последний раз, пристально посмотрели друг на друга. Одвин, как всегда, первый отвел глаза, услышав его напутствие:

– Теперь, ты один, сын.

Провыв остальным сородичам: «Прощевайте» – и получив в ответ от братьев и сестер: «И вам не хворать», молодой волк рванул в чащу. Свобода пьянила и пугала одновременно.

Одинокая жизнь в весеннем лесу оказалась не сахар. Нужно было найти не занятый другой волчьей стаей участок, пометить свои новые владения, дабы отвадить непрошеных гостей. Исследовать все тропы, места водопоя и кормежки других обитателей леса. Найти удобные и защищенные от посторонних глаз и ушей убежища для дневного отдыха и сна. Охота в одиночку сильно отличалась от добычи пищи в стае. Но смышленый и полный сил волк справился со всеми стоявшими перед ним вызовами. Сама погоня туманила мозг, первобытная жажда крови, данная ему природой от рождения, неутомимо гнала и гнала вперед, благо пищи в лесу этой весной было в достатке. По ночам его предки голосами инстинкта шептали ему: «Не вой, пока один. Это опасно!»

Но кто в юности прислушивается к советам старших? Молодой волк задорно выл, а его вой на казавшихся бескрайними просторах звучал и как жалоба на конечность своего земного бытия, и как вызов всему миру одновременно. Вот он и довылся.

На границе тени от деревьев и лунного света, залившего молоком этой ночью весь лес, показался стройный силуэт белой волчицы. Словно сотканная из этих самых лунных лучиков, она с интересом и вызовом глядела в его сторону. Видимо, подошла с наветренной стороны, и Одвин ее не почуял. Вся ее поза как будто говорила: «Ну и чего ты воешь, красавчик?»

Легкий ветерок медленно развернулся, и чуть опешивший от внезапности волк наконец учуял ее запах. Вера пахла ранним морозным утром в зимнем лесу, ветки которого испещрены красногрудыми снегирями; подснежниками, выглядывающими из-под тающего ноздреватого снега; прозрачной талой водой и звонкими ручейками; весенней капелью и брызгами лесного водопада. Ее запах напоминал ему о полуденном знойном летнем мареве и парящем высоко в небе хищном силуэте беркута; шептал об охряной осени с волшебными туманами, когда прелый аромат опадающей листвы смешивается с дождинками. И еще волк едва уловимо чувствовал исходящее от нее так любимое им сочетание опасности и игры. Одвин мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и двинулся ей навстречу. В животе грозного хищника порхали бабочки.

Глава 4. Монах

Ночь поможет обрести

Мне покой и странный сон,

Сон, и, словно в забытьи,

Таю в нем.

Антоний забылся тяжелым сном после ночной молитвы только под утро. Сон приснился престранный. В центральном соборе Константинополя, в котором он был еще в юности, идет божественная литургия:

– …Се бо прииде Крестом радость всему миру. Всегда благословяще Господа, поем Воскресение Его. Распятие бо претерпев, смертию смерть разруши.

Высокий купол, обрамленный поясом из сорока арочных окон, казалось, парит в небе, отдельно от здания. А он и вправду держится только на золотой цепи, спускающейся прямо с неба, чудится Антонию.

Стены, покрытые мрамором, сияют всеми оттенками: от глубокого зеленого до розового, создавая ощущение бесконечности. Знаменитые колонны Айя-Софии, возносящиеся в высь, подрагивают в свете свечей и дымке ладана. Золотые мозаики с изображениями Христа, Богородицы, архангела Гавриила пристально наблюдают за собравшимися, глядя прямо в душу. Громада творения рук человеческих, непонятно как создавших это величие, рождающая ощущение выхода за пределы материального мира.