Прыжок в ничто

Майор взглянул на состав.

– Вот за что они сюда пришли, – проговорил он про себя. – Это – цель. И мы должны быть на шаг впереди.

Он снял кобуру, проверил ТТ, и сказал своим:

– Ждём ночи. Потом – выдвигаемся.

Милиционеры молча кивнули и без лишних слов расселись по склону холма, стараясь держаться в тени. Каждый из них знал: шум и силуэт на фоне неба – смертельная ошибка. Они укрылись за природными выступами, под кустарником, в ложбинах – холмистая местность служила надежным щитом от глаз потенциального противника.

Касым Токсанов отошёл чуть в сторону, лег у ствола низкорослой саксауловой акации, и достал карту и карандаш. Сомнений почти не было: диверсанты попытаются атаковать этой ночью. Они торопятся – убийство трёх пастухов вызвало тревогу в кишлаке, и наверняка уже запущена система реагирования. У них нет времени ждать.

– Был бы у нас самолёт, – глухо сказал Токсанов, глядя на пустое небо. – Облетели бы район, караван с верблюдами не спрячешь…

Он мысленно перебрал недавние сводки, доклады, ориентировки. Даже если диверсанты попытаются прятаться, верблюды будут выдающимся пятном – их габариты, следы, запах. Но пока оставалось полагаться только на глаза, уши и опыт.

Развернув карту, майор начал чертить возможные сценарии нападения.

Вариант первый – атака через проломы в охране с флангов, снятие часовых, проход по мосту и установка взрывчатки на опорах. Это требует максимальной скрытности, потому, скорее всего, выберут ночной переход.

Вариант второй – переброска диверсантов вплавь ниже по течению, с выходом на опоры. Но Амударья бурна, и ночью идти в воду – это почти самоубийство.

Вариант третий – отвлекающий манёвр с одной стороны и основной удар с другой. При этом убийство часовых с ножами или глушителями – почти наверняка.

Вариант четвёртый – установка взрывчатки с таймером и отход. Взрыв может быть синхронизирован с моментом прохождения важного груза.

Майор сделал пометки: «возможные точки подрыва», «патрульные маршруты», «мертвая зона видимости».

Пока он писал, небо над головой постепенно темнело, и на синем полотне начали выплывать первые звезды. Где-то в стороне чуть слышно зашуршала ящерица в сухой траве. В воздухе повисла прохлада пустыни, сменяя дневной жар.

Далеко за горизонтом, где-то над рекой, раздался гул – остаточный отзвук прошедшего эшелона. Всё стихло. Только ветер мягко гнал пыль по степи, и небо напоминало шёлковый свод, усыпанный звёздами, будто предвещая скорую бурю – бурю, которую этой ночью могли устроить диверсанты.

Токсанов, хмурясь, сложил карту и взглянул в сторону моста.

– Мы здесь. Ждём.

13.

2:12, 26 апреля 1943 года. Чарджоуский мост.

Луна в ночном небе висела наполовину закрытая облаками, от чего мир вокруг казался тусклым, тревожно-серебристым, но не светлым. Свет был рассеян, неравномерный, бросал длинные, искажённые тени. Через всё небо, от востока к западу, тянулась белая, мерцающая полоса Млечного Пути, будто древняя тропа в вышине, напоминая о вечности над бушующим настоящим. Она освещала тёмное небо, как древний факел, и в этом величии было что-то почти мистическое.

Воздух был прохладным, почти колючим. Несмотря на апрель, ночь здесь была суровой – в степи резкий перепад температур, и ветер с реки пронизывал до костей, вырываясь из тьмы и царапая кожу, как ножом. Земля под ногами уже остыла, и при каждом шаге сапоги оставляли едва слышный хруст по мерзлой пыли и камешкам.

Майор Фольке поднял руку.

– Los! Jetzt beginnt es. (Вперёд! Начинаем.)

Все бесшумно поднялись, словно призраки, и двинулись вниз, к реке. Оружие – только пистолеты с глушителями. Такое выдавалось только элите Абвера. Точное, смертельное, тихое – оно идеально подходило для того, чтобы убивать в темноте.

Йоаннес, словно хищник, сиял внутренним светом от предвкушения. Его глаза блестели, как у зверя. Он любил смерть. Особенно, когда мог врезать кинжалом в горло, в сердце, в живот. Остальные тоже были собранными и бесстрастными. Каждый понимал: обратной дороги нет. Их могли не ждать в Берлине. Но фанатизм, железная дисциплина и вера в «миссию рейха» толкали их вперёд.

Группа бесшумно спустилась вниз, лавируя между кустарником и скальными выступами. Фольке видел в темноте, как кошка – не по природе, а по привычке. Десятки ночных тренировок приучили его ловить форму, движение, блеск глаза или отблеск металла. Лунный свет хоть и тусклый, но помогал различать объекты: силуэты, габариты, позиции охраны.

Впереди замаячили фигуры часовых. Два красноармейца стояли у первой опоры, третий – неподалёку, на смотровом пункте с винтовкой на груди.

Фольке и Бектемир двинулись к ним, пригибаясь, двигаясь, как тени. Диверсанты подошли настолько близко, что красноармейцы не успели даже повернуть головы. Один удар в шею, другой в сердце, третий сдавленный хрип – и все трое рухнули без звука.

– Schneller! Los geht’s! (Быстрее! Вперёд!) – прошипел Рихард, указывая на мост.

Они начали разбегаться по опорам, чтобы заложить взрывчатку. Всё шло по плану. Но внезапно…

Из темноты, как будто вырезанный из самого воздуха, перед Фольке вырос Касым Токсанов. Мгновение. Взгляд. Узнавание. Два майора – два мира, два фронта – одновременно выхватили кинжалы и рванули друг на друга.

Фольке был быстрее и сильнее, его удары были отточены, как по учебнику. Касым отбивался с яростью, но ему явно не хватало ловкости диверсанта. Немец дважды ранил его – порез по предплечью, укол в бок. Касым зашатался, но не упал. Фольке занёс руку, чтобы вогнать сталь в сердце, и уже почти торжествовал…

Но в этот момент Касым резко ушёл в сторону, развернулся всем телом и вогнал свой нож в шею противника.

Рихард захрипел, отпрянул, споткнулся – и рухнул, хватаясь за горло, из которого била тёмная кровь.

Тем временем за спиной Токсанова двое милиционеров сцепились с Бектемиром. Тот был, как разъярённый зверь – молниеносный, беспощадный, хладнокровный. Он вогнал нож в живот первого, оттолкнул, выстрелил второму в бедро, и уже готовился добить…

Но раздался выстрел – короткий, хлёсткий, как пощёчина.

Касым, стоя, качаясь от боли и усталости, направил ТТ прямо в сердце Бектемира и спустил курок.

Пуля ударила точно. Бектемир пошатнулся, упал на колено, потом на землю. Без звука.

Тишина.

Остатки диверсионной группы уже начинали отходить, когда по реке понёсся красный сигнал ракеты – знак тревоги.

Мост был спасён. Цена – кровь и ночь.

14.

3:01 ч., 26 апреля 1943 года. Чарджоуский мост.

Остатки группы диверсантов срывались с места в тёмной ночи, отступая в хаосе выстрелов, криков и грохота шагов. Штолке, один из старших по группе, быстро сообразил: «Это засада. Нас ждали.»

Всё было ясно: миссия провалена. Мост – уцелел. Взрывчатка так и осталась неиспользованной у первой опоры. Вернуться в Афганистан, пересечь границу и добраться до Турции – мечта, которая больше никогда не станет явью.

Но абверовцы были не теми, кто сдавался. Если уж умирать – то с оружием в руках, дорого продав свою жизнь.

Алихан и Турсун отступали прикрываясь развалинами насыпи. В их руках – автоматы МП-40: компактные, складные, с характерным коротким стволом и длинным прямым магазином на 32 патрона. Они плевались короткими, чёткими очередями, которые скашивали всё, что попадало под огонь.

Пули резали ночь, как иглы, и каждая очередь была меткой – один за другим падали раненые и убитые милиционеры и бойцы охраны. МП-40 гудел в руках Алихана, как живое существо, и стрелял без промаха.

Но их всё равно прижимали – с флангов, с тыла, из-за насыпи и со стороны моста.

В этот момент две другие группы милиции подъехали на грузовиках, осветив пространство фарами, как прожекторами. В пыльном мареве фар мелькали фигуры, которые тут же открыли огонь.

Среди прибывших были старший лейтенант Арипов, невозмутимый, с длинным лицом и острым взглядом; Губайдуллин, крепкий и решительны и Хамракулов, у которого в руках была винтовка СВТ-40, и глаза горели жаждой возмездия.

Автоматчики диверсантов били в ответ, перебегали, перекатывались, прятались за валунами, пытались прорваться сквозь окружение – но наступал конец.

Алихан получил пулю в грудь – его отбросило назад, и он слабо ударился спиной о камень. Турсун, закричав что-то невнятное, рванулся к нему, чтобы помочь, но пуля Арипова пробила ему висок. Оба остались лежать в пыльной траве, неподвижные.

Капитан Штолке, Санжар, Салим и Шерали рванули к песчаному обрыву, надеясь пробиться к реке. Касым, раненный, но непоколебимо решительный, вместе с тремя бойцами преследовал их, не чувствуя боли, только жажду добить врага.

Шерали стрелял в ответ – взрывами пуль сек тростник, и один из милиционеров упал с простреленным плечом. Но вторым выстрелом Губайдуллин попал Шерали прямо в живот. Тот вздрогнул, вскрикнул и повалился лицом в песок.

Салим метался, стрелял, пытался убежать, но Касым из ТТ срезал его двумя выстрелами – один в ногу, второй в грудь. Салим взвыл, упал, еще попытался подняться – и замер.

Остался только Санжар. Он был упрям, вынослив и всё ещё держал свой МП-40, стреляя короткими, злыми очередями, отступая к кустарнику. Пуля прошла рядом с Касымом, и тот упал на колено. Но в этот момент Хамракулов, стоя сбоку, навёл СВТ и выстрелил.

Пуля ударила Санжара в бок, вышла из шеи – и он рухнул, как марионетка, обрезанная ножом.

Тишина. Где-то хрипел раненый. Где-то треснул сухой куст под ногой бойца. Но бой закончился.

Мост остался стоять. Пыль медленно оседала. Ночь снова становилась тёмной и немой. Миссия Абвера провалилась. Они не дошли до Берлина. Только до Амударьи.

15.

29 апреля 1943 года, Берлин. Здание Абвера.

В просторном, но полутемном кабинете пахло старой бумагой, табаком и тревогой. Адмирал Вильгельм Канарис, с каменным выражением лица, стоял у окна, сжав в руке папку. Напротив него, вытянувшись по стойке «смирно», стоял полковник Хайнрих Кёлер.

– Группа уничтожена. Миссия провалена, – ровным голосом закончил он свой доклад. – План «Шайтан пустыни» не исполнен.