Прыжок в ничто

Прыжок в ничто

Алишер Таксанов

Редактор ChatGPT

Иллюстрации ChatGPT

© Алишер Таксанов, 2025

ISBN 978-5-0067-1996-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Операция «Шайтан пустыни»

(Военно-исторический рассказ)

1.

Столица Третьего Рейха, март 1943 года

Берлин был холодным и мрачным. Над черными крышами плотно нависало небо – низкое, серое, без проблеска света. В воздухе висела тонкая пыль после недавней воздушной тревоги. По пустынным улицам, посыпанным серой солью, плелись редкие прохожие, закутанные в шинели. Далеко слышались свистки регулировщиков и глухой рокот моторов армейских грузовиков. Столица Рейха выстояла, но внутри чувствовалась тревожная дрожь.

На одной из таких улиц – строгой, вымощенной булыжником, с чугунными фонарями и готической архитектурой – возвышалось здание Абвера. Величественный серый особняк эпохи кайзера с массивными колоннами и гербом империи над входом. Каменные львы охраняли ступени. Внутри пахло сигарами, чернилами и пылью архивов. Это была цитадель военной разведки, командование которой возглавлял человек, скрытный и двусмысленный – адмирал Вильгельм Канарис.

Глава Абвера находился в своём кабинете. Просторное помещение с тёмной дубовой отделкой напоминало скорее зал штабной стратегии, чем личный офис. На стенах висели крупные карты Ближнего Востока, Кавказа и Средней Азии, с красными нитями маршрутов и пометками на булавках. На массивном письменном столе лежали досье с грифом Geheime Kommandosache, раскрытые папки с надписями: «Lend-Lease», «Sowjetunion», «Transiranische Eisenbahn». В углу – большой глобус, серебряный портсигар, лампа в стиле ар-деко, включённое радио с тихим фоном марша. На стене – портрет кайзера Вильгельма II, напоминание о прошлом величии.

Сам Канарис сидел в кресле у окна. Его лицо было тонким, с выдающимся носом и холодными, прищуренными глазами. Серебро на висках, ровная осанка. Он носил чёрную форму Кригсмарине – безупречно выглаженную, с блестящими пуговицами и лентой с якорем на фуражке. В руке – остро заточенный карандаш, которым он делал пометки на документах, почти не двигаясь. Он читал тщательно, медленно, будто бы в каждом слове искал ловушку.

В кабинете вместе с ним находились трое:

Полковник Хайнрих Кёлер – высокий, костлявый, с выбритым черепом и холодной дикцией. Куратор операций на Востоке, известный безжалостной логикой.

Майор Курт Айхлер – человек с восточным загаром и глазами фанатика, в прошлом – этнограф, ныне – специалист по Средней Азии. Его папка лежала раскрытой, с фотографиями караванов и пустынь.

Капитан фон Грайффе – очкастый, вежливый, педантичный. Представитель аналитического отдела, не любил полевые задания, но знал всё о геополитике региона.

Все трое стояли, вытянувшись у карты. Они ждали – напряжённо, словно перед операцией на столе хирурга.

Наконец, адмирал поднял глаза. Его голос был тихим, но отчётливо слышным.

– Ленд-лиз… – сказал он, – Вашингтон швыряет Сталину танки, как косточки голубям. Через Тегеран, Басру, Красноводск. Всё через юг. Что по коридору через Персию?

Он встал, не дожидаясь ответа, и начал шагать по кабинету, заложив руки за спину.

Полковник Кёлер ответил первым, чётко и без запинки:

– Основной поток: порт Басра – железная дорога через Иран – Ашхабад – Мары – Чарджоу – Ташкент – далее на фронт. До трети всех грузов. Безопасен, вне досягаемости нашей авиации. Но уязвим на земле.

Канарис резко остановился и обернулся:

– Уязвим? Уточните.

Майор Айхлер подошёл к карте, развернул её и указал на узкий участок вдоль реки:

– Вот – Чарджоуский мост. Через Амударью. Один из немногих стратегических объектов, соединяющих запад и восток Туркменистана. Взорвать его – вся ось снабжения на недели, если не месяцы, окажется парализована.

– Что за мост? – сухо бросил Канарис.

Айхлер выдал справку, будто по памяти:

– Первый мост здесь построили в 1888 году при генерале Анненкове. Деревянный, трёхкилометровый, разрушен течением. В 1901 – новый: девять пролетов на каменных опорах, разработан инженером Белелюбским. Завод – Воткинск. Это жизненно важная артерия – единственная железнодорожная переправа через Амударью в регионе.

Канарис сел, закурил, затянулся и в дыме произнёс:

– Почему это не сделано?

Капитан фон Грайффе говорил сухо:

– Местность сложная. Каракумы, пески, жара. НКВД в каждом кишлаке. Но у нас есть люди. Туркестанский легион. Они знают местность, язык, обычаи. Их примут за своих.

Канарис молчал, глядя сквозь табачный дым. Затем поднял глаза:

– Отберите лучших. Пусть идут караваном. Торговцы. Паломники. Можете их снарядить?

Кёлер кивнул:

– Уже готова группа. Восемь человек. Узбеки, туркмены, два офицера. Один служил на Закаспийской железной дороге. Взрывчатку доставим через Афганистан. С Турцией работаем.

Канарис встал:

– Если они доберутся и взорвут мост – Сталин останется без танков под Курском… Назовите операцию… «Шайтан пустыни».

Офицеры отдали честь и вытянули руки:

– Хайль Гитлер!

Канарис молча кивнул, повернувшись к окну. Он стучал пальцами по дубовой столешнице, погружённый в раздумья.

Чарджоуский мост… – узкая стальная линия над бурной рекой. Один удар – и он исчезнет в клубах дыма. А с ним – эшелоны с бензином, пушками, продовольствием. В этой войне даже один мост может перевесить чашу весов.

2.

Конец марта 1943 года. Военная авиабаза Люфтваффе под Дрезденом.

Солнце робко пробивалось сквозь серые тучи, отбрасывая бледные тени на заснеженную землю. Поля, окружающие базу, были всё ещё укутаны в белое покрывало, под которым скрывалась затаившаяся весна. Лёгкий ветер гонял снежную пыль по бетонке аэродрома. Воздух пах мазутом, холодом и железом.

В ангарах стояли транспортные самолёты Ju 52 с гофрированными бортами и несколько Heinkel He 111 – проверенные временем машины, использовавшиеся как для бомбардировок, так и для переброски диверсантов. Механики в серых комбинезонах с замасленными рукавами сновали между двигателями, вручную проверяя обшивку, подкачивая шасси и заново прокладывая кабели. Несколько солдат в ватниках катили ящики с метками Sprengstoff – взрывчатые вещества. Где-то визжал пневмогайковерт, а рядом с топливным хранилищем ревел дизель-насос. Свет в ангарах мигал – дизельные генераторы работали на пределе. Электросеть после очередного налета английских бомбардировщиков (вероятно, Lancaster и Halifax) была повреждена, и восстановление шло медленно.

В служебном помещении одного из ангаров – утеплённом фанерой и тёмным войлоком – на деревянном столе лежали развернутые карты Туркменистана, фотографии железнодорожных мостов, схемы рек и чертежи конструкции Чарджоуского моста.

Над ними склонились два офицера.

Майор Рихард Фольке, 40 лет, с резкими чертами лица, крепкой шеей и пронзительным взглядом, был одет в камуфляжную форму парашютиста – тёмно-зелёная с песочным пятном, потрёпанная, с пятнами масла и старой крови. На рукаве – эмблема диверсионного подразделения Абвера. Он прошёл всю Африку: от Тобрука до Эль-Аламейна. Там он служил в Deutsches Afrikakorps, под командованием фельдмаршала Эрвина Роммеля. Но до этого успел поработать и в Афганистане – в составе разведывательной миссии в Кабуле в 30-х. Фольке говорил по-персидски, немного по-узбекски, и был мастером джиу-джитсу. Его пальцы были жилисты, лицо – обветрено, голос – жёсткий.

Капитан Йоганнес Штокли, 35 лет, белобрысый, с колючими голубыми глазами и аккуратными, подстриженными усами, сидел напротив. Он был худощав, но жилист, в тылу врага мог выжить неделями. Его грудь украшали два Железных креста, заработанных на Восточном фронте в составе штурмовых групп Абвера. Но кроме военного опыта, у него был и другой козырь – он знал турецкий, вырос в семье немецких дипломатов в Стамбуле. Потому и попал в эту операцию – как связной и специалист по прикрытию.

– Чтобы разрушить или вывести из строя стальной мост с каменными опорами, требуются взрывы в ключевых местах… – задумчиво произнёс майор, проводя пальцем по фото моста. – Разрушение хотя бы одного пролёта – это 40—60 метров – уже может остановить движение на долгое время. Более эффективно – подрыв опоры моста, так как восстановление опоры куда сложнее.

Штокли, закуривая папиросу, усмехнулся, теребя ус:

– Для подрыва одной каменной опоры моста нам потребуется где-то 100—200 килограммов тротила, заложенного в виде направленных зарядов у основания или в пробитых углублениях. А вот для разрушения фермы пролёта достаточно 20—40 килограммов, но необходимо грамотно рассчитать заложение – точку изгиба, напряжения.

Майор кивнул, уже доставая карандаш и чертя список:

– Учитывая задачу – доставка, установка, маскировка, обход охраны (патрули, посты НКВД, армейская охрана), организация отхода – минимально необходимая группа – 6—8 человек. Два сапёра, двое на охранение, один-двое для маскировки, один командир. Радио – обязательно.

Он черкнул:

• 2 сапёра

• 2—3 бойца охранения

• 1 специалист по местности/прикрытию

• 1 радист

• 1 командир

Фольке продолжал:

– Если придётся проносить взрывчатку на себе – один человек унесёт максимум 25 кг, не больше. Для 150 кг – нужно не менее 6—8 носильщиков.

Штокли, ухмыльнувшись, бросил:

– Можно взять верблюдов. Или ослов. Или притвориться торговым караваном. Зачем тащить всё на себе, когда в Азии так принято?

Фольке посмотрел на него с одобрением:

– Верно. Наши – как будто паломники или торговцы. Шерсть, чай, ножи, духи. В мешках – заряд. Устройство с замедленным таймером. Или радиодетонатор. Или оба.

На столе зажужжал радиоприёмник. Сквозь шорох передали погоду: ветер с юга, в Иране +21. Фольке глянул в окно – метель на аэродроме. Ему было плевать. Он уже мысленно шёл по песку Каракумов.

Операция «Шайтан пустыни» начиналась.

3.

Начало апреля 1943 года. Военная авиабаза под Дрезденом.

На взлётной полосе – утро. Воздух звенит от напряжения и от холода. Сквозь тающий снег пробиваются черные пятна асфальта. У ангара с включёнными прожекторами стоит транспортный Ju 52 с уже заведёнными двигателями. Его три пропеллера крутятся с рёвом, разбрасывая снежную пыль и обрывки бумаги.

К самолёту, сгрудившись, направляется группа из восьми человек. Все в серо-бурых плащ-палатках, поверх которых – шерстяные чапаны, головные уборы – тюбетейки, меховые шапки. На поясе – ножи, скрытые пистолеты. На лицах – отращенные усы, на плечах – самодельные торбы. По виду – караван паломников, торговцев, сельчан с окраины Туркестана. Но внутри – закалённые бойцы-диверсанты, говорящие по-узбекски, по-туркменски, по-немецки.

Рядом – майор Фольке и капитан Штокли, оба в гражданской одежде восточного типа, но под ней – немецкое снаряжение, карты, компасы, пистолеты с глушителями, инструкции и микрофильм с кодами.

– Alles bereit, – произносит Фольке, кивнув технику.

– Viel Glück, meine Herren, – отвечает тот. Его голос срывается ветром.

Под прикрытием ночи Ju 52 выруливает на ВПП и набирает скорость. Салон трясёт, в проёмах свистит воздух. Никто не говорит. Только один из бойцов шепчет молитву на арабском.

Состав группы входили:

Салим и Шерали – два узбека из Самаркандской области. В 1937 году оба были арестованы: Салим за «контрреволюционную агитацию», Шерали – как «кулак». Их семьи были раскулачены и сосланы. На фронте они попали в плен под Киевом и позже прошли школу Абвера, где изучали сапёрное дело и тактику.

Алихан и Турсун – ферганцы. Один был сыном муллы, другой – бывший помощник бухарского бая. Их предки пострадали во время борьбы с басмачами. Оба испытывали ненависть к Советской власти и мечтали «отомстить Москве». На учениях они показывали фанатичную решимость и отличную выносливость.

Бектемир, туркмен, попал в плен на Донбассе. По собственному признанию, добровольно предложил немцам сотрудничество, сказав: «Я хочу служить фюреру. Он сильный, он даст свободу моему народу.» Бектемир был груб, немногословен, но безупречно знал местность и дороги Каракумов.

Санжар, таджик, самый молодой. Ему было всего 19 лет. Он считал себя потомком древних персов и ариев, верил в особую миссию. Плохо говорил по-немецки, но фанатично изучал карты и имена рек, глядя на Восток, как на свою судьбу. Снайпером он был посредственным, но – бесстрашным.

Замыкали группу майор Рихард Фольке и капитан Йоганнес Штокли, опытные профессионалы, чётко знавшие: любой провал – это не плен, это смерть.

Полет пройдёт через южную Германию, над Балканами и Черным морем. На борту – документы турецких подданных, выдаваемые спецотделом Абвера. Группа должна сесть вблизи Эскишехира, на одной из секретных посадочных площадок, согласованных с турецкими военными, сочувствующими Третьему рейху или просто желающими закрыть глаза за плату золотом.

…8 часов спустя. Небо над Турцией. Пилот снижает самолёт. Земля внизу уже не белая, а жёлтая. Высохшие поля, глиняные крыши, телеги на дорогах. Вдали – цепи гор. Солнце садится, и по фюзеляжу пробегают красные полосы заката.

Ju 52 приземляется на импровизированной ВПП под охраной местной жандармерии. Турки смотрят настороженно, но берут ящики и покачивают головами. Немцы передают документы и мешочек с золотыми рейхсмарками.

Фольке с Штокли и людьми быстро садятся на повозку. В одном из ящиков – взрывчатка, в другом – запасные рации, запчасти, перевязочные материалы, арабская и персидская литература, Коран, афганские ковры – всё для легенды.

В эту ночь группа отдохнёт в каравансарае под Коньей, а уже утром отправится по направлению к восточной границе – в сторону озера Ван, где начнётся следующая часть маршрута: через курдские плоскогорья, далее в Иран, затем – в пустыню Каракумы.

Майор Фольке, лёжа на ковре и прикрыв глаза, шепчет:

– Мы почти в игре… Осталось только пройти сквозь песок и смерть.

4.

10 апреля 1943 года. Восточная Турция, район озера Ван.

Холодное утро сменилось ветреным полуднем. Караван – шесть вьючных ослов, восемь мужчин в мешковатых халатах и тюбетейках, пыльных от пути – медленно полз по каменистой тропе на юго-восток. Дальше – Иран. Суровые, заросшие редкой травой холмы, пыль и снег. Над головой – ястребы, а под ногами – следы волков.

Майор Рихард Фольке, прикрыв лицо платком, шёл впереди. Он ориентировался по карте, где маршруты были прорисованы от руки – стрелки, точки сбора, обозначения мостов и советских застав. За спиной – капитан Штокли, молча следящий за хвостом каравана. Остальные держались строго по легенде – торговцы с караваном тканей, бумаги, иранского чая. Всё выглядело правдоподобно.

Они двигались в сторону персидской границы, южнее города Хой, где путь лежал в горы. Там начинался Иран.

…После нападения Германии на СССР в июне 1941 года Сталин опасался, что шах Реза Пехлеви тайно поддержит Третий рейх. В августе 1941 года по совместному плану СССР и Великобритания начали операцию «Согласие» – вторжение в Иран.

С севера вошли части Красной армии, из Туркмении и Закавказья. С юга – британские войска из Ирака и Индии. Уже 31 августа 1941 года война завершилась: иранская армия была разбита. Шах Реза Пехлеви отрёкся, на трон поставили его сына – Мохаммеда Резу Пехлеви.

В итоге с 1941 по 1945 год север Ирана контролировали советские войска (25-я армия Закавказского фронта, части НКВД, спецподразделения ГРУ), а юг – британцы. Кроме того, в Иране действовала активная разведывательная и контрразведывательная сеть: английская SIS, советский НКВД, военная разведка. Персия, официально нейтральная, по факту была под «протекторатом союзников».

…К середине апреля 1943 года группа Фольке достигла района Мешхеда – города в восточном Иране, в зоне советского влияния. Здесь начиналась самая опасная часть операции. Повсюду были советские патрули, офицеры связи, армейские склады, казармы, а в каждом караван-сарае – глаза НКВД.

Вечером, укрывшись в подвале у старого перса-часовщика, связанного с немецкой сетью, капитан Штокли с мрачным лицом сказал:

– Мы под колпаком. Советские патрули запрашивают документы, проверяют караваны. Один неверный шаг – и нас не просто раскроют. Нас даже не допросит СМЕРШ. Просто исчезнем.

Фольке молча курил, глядя в пламя лампы.

– Мы знали, что будет ад, – тихо произнёс он. – Но никто не знал, что ад будет говорить по-русски.

…Ночь. Рынок Мешхеда.

На узкой улочке двое «торговцев» из каравана встретились с человеком в сером пальто и феске. Это был «Али», курд, завербованный Абвером ещё в 1942 году. Он сообщил, что в городе действуют оперативники НКВД, недавно провели зачистку группы немецких агентов, переодетых под армян. Один из них оказался предателем.

– У вас есть максимум два дня, чтобы покинуть город. Вас уже могли заметить.

Али передал новый маршрут: через Серахс, на туркменской границе, туда, где советские патрули реже. Там можно переправиться через Амударью с помощью бедуинов-торговцев, не знающих, кому служат, но готовых за золото провезти хоть чёрта.

16 апреля. Покинув Мешхед, группа двигается на северо-восток.

С каждым километром советское влияние усиливается. Деревни встречают их настороженно. Где-то дети бросаются камнями – «франги! немцы!» – где-то наоборот, предлагают воду и лепёшки.

Фольке меняет маршрут, идя в обход постов, ночуя в горах, посылая одного из «торговцев» на разведку вперед. Он знает – если они не выйдут к Амударье до конца недели, шансы добраться до моста исчезнут.

5.

Москва, 16 апреля 1943 года

Москва в апреле 1943-го была серой, усталой, но несломленной. Город жил в напряжении войны: улицы были покрыты тонким слоем грязного снега, что таял медленно, как будто и сама природа не спешила снимать зимнюю броню. На зданиях свисали брезентовые маскировочные сети, окна были заклеены полосками бумаги от возможных взрывов. По улицам спешили военные машины, санитарные фургоны и патрули. Люди, сгорбленные от холода и усталости, стояли в очередях за хлебом. Но в воздухе висела решимость – Москва жила, боролась, и врагу её не сломить.

В здании Главного управления контрразведки «СМЕРШ», что располагалось недалеко от Кремля, в кабинете генерала Виктора Абакумова царило гнетущее напряжение. Комната была обставлена строго: массивный деревянный стол, заваленный папками, телеграммами и картами. На стене висела карта СССР с многочисленными отметками, а в углу стоял радиоприемник, ловивший последние сводки. Воздух был пропитан крепким табачным дымом и запахом кислого чая.

Перед генералом стояли несколько офицеров – в серых кителях, с папками под мышками, с выправкой и сосредоточенными лицами.

– Итак, товарищи, докладывайте, – сухо произнёс Абакумов, отпив глоток чая с лимоном и поставив стакан на стол. Стекло зазвенело о фарфор подстаканника.

Полковник Георгий Сидоров, широкоплечий мужчина с густыми усами и спокойным, уверенным голосом, шагнул вперёд:

– По данным нашего агента, Абвер подготовил группу для совершения диверсионной операции на территории Средней Азии.

– Далеко махнулись, – произнёс задумчиво генерал, глядя на карту. – За несколько тысяч километров от фронта. Хотя на то Абвер и есть. Какая у них цель?

– Агент говорит, что всё связано с ленд-лизом, что поставляется от наших союзников через юг СССР. А там проходит основной груз: танки, металл, бензин, порох, снаряды…

– Значит, будут бить по стратегическим объектам – вокзалы, пути, мосты, пункты перегрузки, – Абакумов провёл пальцем по югу карты СССР. – Какие возможные маршруты проникновения диверсантов?

Майор Сергей Смирнов, молодой, но уже матёрый контрразведчик с живыми глазами и аккуратными движениями, стал водить карандашом по карте:

– Диверсанты могли использовать различные пути: через Иран, с его частичной лояльностью. Далее – Афганистан. Гористая местность, слабый контроль со стороны местных властей. Также возможны морские пути через Каспийское море.

– А если самолётом? – поднял бровь Абакумов.

Смирнов кивнул:

– Вариант с парашютным десантом существует. Преимущества:

– Оперативность: цель может быть достигнута за одну ночь.

– Прецеденты: Абвер уже сбрасывал группы в Сибири, на Кавказе.

Но есть и минусы, отметим:

– Радиус действия авиации ограничен.

– Из Турции до Туркмении – полторы тысячи километров.

– Ju 52 и He 111 требуют дозаправки, а баз в регионе у немцев нет.

– Требуется нейтралитет Турции – политический риск.

– Один парашютист уносит не больше 25 кг тротила.

Майор Геннадий Митроенко, сухой, коротко стриженый офицер с лицом, словно высеченным из гранита, добавил:

– Более реалистичный путь: доставка на самолёте в Иран или Афганистан. Затем – пешком через горы в Туркмению. Это соответствует и разведданным, и методам Абвера.

Абакумов сел в кресло, глубоко вздохнул, посмотрел в окно на серое небо и сказал:

– Хорошо. Сообщите в Бухарское Управление НКВД. Пусть немедленно прорабатывают контрдиверсионную операцию. Эти диверсанты должны быть уничтожены.

– Есть! – офицеры отдали честь и один за другим вышли.

В этот момент вдалеке прозвучал глухой гул. Через секунду завыли сирены – над Москвой снова появились немецкие бомбардировщики. На крышах заговорили зенитки, небо над столицей озарилось вспышками. В городе начался воздушный налёт.

6.

18 апреля 1943 года. Северо-восточный Иран, близ границы с Туркменией.

Небо окрашивалось в свинцовый цвет. Песчаная буря нависла над горизонтом, поднимая пыльный туман, скрывая всё живое в бескрайней, безмолвной пустыне. Караван остановился у подножия сухой возвышенности. Вдалеке – сероватая линия Амударьи, словно змея, пересекающая границу миров.

Группа диверсантов укрылась в ложбине. Сняли тюки, осмотрели вьючных животных. Всё было готово к последнему переходу – через границу с Советским Союзом. Там, за рекой, начиналась территория Туркменской ССР. Там их ждали пески Каракумов, посты НКВД и Чарджоуский мост.

Убедившись, что советские патрули в этом районе сменились, группа пересекла высохшее русло, дошла до брода на Амударье, где их уже ждали двое бедуинов с небольшим челном, проплаченным ещё в феврале через курдскую сеть в Эрзуруме.

Переправа шла молча. Лишь Санжар, глядя в ночную воду, тихо произнёс:

– Это как река Стикс, только по ней мы идём убивать.

19 апреля. Первая ночь в СССР. Туркмения. Каракумы.

Песок хрустел под ногами. Температура резко упала. Группа спряталась в разрушенном караван-сарае у высохшего арыка. Бектемир нашёл укрытие, где можно было разместить весь состав и животных.

Фольке разложил карту на ковре. Над ней – фонарь, затенённый платком.

– Мы в 60 километрах от Чарджоу. По данным Айхлера, в этом районе минимум три патрульных поста НКВД, один железнодорожный комендантский пункт, и неизвестное количество «гражданских наблюдателей».

Штокли добавил:

– Местность плоская, как стол. Любое движение заметно. Утром выходим как торговцы коврами, старой утварью, с поддельными пропусками. Бектемир поведёт – у него акцент туркменский, местный. Главное – не спорить, не дергаться, не смотреть на солдат.

– А если остановят? – спросил Турсун.

Фольке улыбнулся:

– Тогда пусть каждый из вас вспомнит, за что он здесь. За что сидел. За кого умерла ваша семья. И – бей первым. Вопросов будет меньше.

Таджик Санжар злобно оскалился.

Перед рассветом группа двинулась в сторону станции Кизыл-Аяк, откуда шёл путь к мосту.

7.

Бухара, 20 апреля 1943 года

Город, древний как сама история, жил на грани времён. Башня Калон – могучий минарет, устремлённый в небо, как страж веков, возвышалась над городом, окружённая мозаичными куполами мечетей и медресе. Их бирюзовые купола сверкали под ярким весенним солнцем, несмотря на капризы погоды: то жара поджаривала улицы, то с юга налетал порывистый ветер, принося краткий дождь, превращавший пыль в липкую глину.

По узким улочкам старого города спешили люди: торговцы с корзинами фруктов, мальчишки с бидонами воды, старики в халатах и тюбетейках, женщины в цветастых платках. Над базаром пахло пряностями, табаком и лепёшками.

Но новая реальность войны уже прочно вошла в старинную Бухару. По широким улицам передвигались «Студебеккеры», гружённые солдатами и ящиками. На углах стояли милицейские патрули. Военные предприятия работали круглосуточно: мастерские производили детали для грузовиков, чинили стрелковое оружие, собирали радиостанции и запасные части для самолётов. Женщины в ватниках и косынках закручивали гайки на станках, подростки катили тележки с заготовками.