Логика Аристотеля. Том 7. Комментарии к «Топике» Аристотеля (продолжение)

стр. 127a3 Снова, если то состояние, чьим состоянием оно является, говорят, что оно претерпевает.

Сказанное означает: он утверждает, что ошибаются подобно ранее упомянутым и те, кто говорит, что состояние есть то, чьим состоянием оно является, претерпевающее; ибо те, кто так делает, вновь называют родом претерпевшее состояние. И может показаться, что это место иное, чем предыдущее, отличающееся от него лишь способом понимания. В ранее упомянутом просто было родом претерпевшее состояние, здесь же добавлен и способ понимания: ибо те, кто говорит, что состояние, чьим состоянием оно является, есть то претерпевшее, и так определяя, называют претерпевшее родом состояния. Если, например, ветер есть состояние воздуха, как ему самому кажется и как он далее скажет (он называет ветер движущимся воздухом), то определяющий ветер как движущийся воздух, чьим состоянием он является (а он есть состояние воздуха), утверждает, что это претерпевает; ибо движение есть претерпевание; таким образом, претерпевшее становится родом состояния.

Что ветер есть состояние воздуха, он доказывает тем, что сам воздух остается численно тем же и сохраняется, когда он движется и когда не движется, подобно тому как незадолго до этого он показал, что и бессмертие есть состояние жизни. Эти места не те же самые, и различие между ними не только в выражении, как кажется, но первое – это указание на ошибку тех, кто так определяет, и по неведению помещает состояние в претерпевшем; потому и сам он сказал так: «иногда ошибаются и те, кто помещает состояние в род претерпевшего»; потому и ограничился в том месте тем, чтобы показать, что бессмертие есть состояние жизни, показав, в чем они ошиблись.

Во втором же случае он берет тех, кто знает, что состояние помещается в род претерпевшего, говоря, что ветер есть движущийся воздух; потому и опровергает их не тем, что показывает, будто ветер есть состояние воздуха, а тем, что показывает, что претерпевшее не может быть родом своего состояния, поскольку подлежащее состоянию остается численно тем же, даже когда состояния уже нет; ибо воздух остается численно тем же, хотя возникший в нем ветер уничтожился; ибо претерпевшее не уничтожается вместе с состоянием.

Сказав же, что ветер вообще не есть воздух, он в качестве причины добавляет: ибо тогда ветер был бы и при неподвижном воздухе, если бы тот же самый воздух оставался, каким был при ветре.

Такое можно предположить, поскольку роды не существуют сами по себе где-либо, ни как чистые понятия без существования, подобно кентавру, но их существование – в тех вещах, о которых они сказываются, и, будучи связанными с теми, в чем они существуют, и уничтожаясь, они необходимо уничтожаются вместе с тем, что в них есть рода.

Например, одушевленная чувствующая сущность в Александре уничтожается, когда уничтожается Александр сегодня; если же так, то, если все, что под родом, уничтожится, то и род перестанет быть чем-либо.

Вообще же это уничтожается вместе с тем, чему оно случилось быть родом, если все под ним уничтожилось; как род же оно уничтожается, если сохранится лишь одно – численно или по виду – из того, что под ним.

Ибо животное есть род не потому, что оно есть одушевленная чувствующая сущность, но потому, что такая природа есть во многих, различающихся по виду; если же все они будут уничтожены, а сохранится лишь одно, то уже не будет родом одушевленная чувствующая сущность, то есть животное.

Поскольку это так, то, пока данный род сохраняется не только по сущности, но и по тому, что сказывается о многих, то есть находится во многих, необходимо, чтобы сохранялось и все, в чем он есть.

Ибо если сохраняется одушевленная чувствующая сущность в разумном, то необходимо, чтобы и разумное животное существовало; ибо, если уничтожить разумное животное, необходимо уничтожится и животное в нем; подобно, если сохраняется то, что в Александре, то необходимо, чтобы и Александр существовал.

Поскольку это так, то, если данный род чего-либо уничтожается при уничтожении того, чьим родом он был признан, сам оставаясь численно тем же и ничто из него не уничтожаясь вместе с уничтожением вида, то он не был бы родом того, чьим родом его признали, но, как он говорит, неким сопутствующим и состоянием.

Если, следовательно, воздух остается тем же не только по сущности, но и численно, и по величине, и уже не движется, то есть ветра нет, то он не был бы родом ветра; ибо, уничтожаясь вместе с ветром, уничтожился бы и воздух в нем, подобно тому как и человеку – животное в нем.

Если же при уничтожении того, в чем род, уничтожается и то, что в нем есть рода, то ясно, что и при сохранении того, что в нем есть рода, сохранялось бы и оно само; и воздуха, следовательно, при сохранении численно того же, что есть в ветре, сохранялся бы и ветер.

Таким образом, и при неподвижном воздухе ветер сохранялся бы.

Однако движение в ветре уже не сохраняется при уничтожении ветра; потому разумнее поместить ветер в род движения, чем в род воздуха.

То же рассуждение применимо и к волне и воде; ибо и в том случае вода, находящаяся в волне, сохраняется при уничтожении волны; так что вода не есть род волны.

Поэтому и воздух не есть подлежащее голоса, поскольку он сохраняется и при уничтожении голоса.

Сказав и кратко показав это (ибо не было времени для подробного разбора этого), он добавляет еще некое рассуждение, ведущее к тому же.

Ибо если и в случае ветра следует согласиться, что он есть движущийся воздух, а не скорее движение воздуха, поскольку в обычном словоупотреблении признается, что ветер есть воздух, и кажется, что воздух сказывается о ветре (ибо он был бы истинным, хотя родом ветра воздух не был бы по сказанным причинам, но ничто не мешает сказываться о нем воздуху), то не во всех подобных случаях признанных родов следует это допускать тем, кто помещает состояние в род претерпевшего, но лишь в тех, где данный род, взятый просто и сам по себе, может быть истинным и сказываться о данном виде без лежащего в его основе состояния.

Ибо род истинно сказывается о виде, поскольку он входит в его определение; если же нечто, сказанное с различиями как определение, истинно сказывается о данном виде, но само данное как род, взятое без различий, уже не истинно сказывается о нем, то оно и не было бы его родом.

Так будет показано, что и вода не есть род снега, как полагают те, кто говорит, что снег есть замерзшая вода, ни земля – род грязи, как утверждают те, кто говорит, что грязь есть земля, смешанная с влагой; ибо ни о снеге просто вода не сказывается истинно (ибо снег не есть вода), ни о грязи – земля; ибо грязь не есть земля, как лошадь есть животное.

Опровергается и сказанное Эмпедоклом о вине, что оно есть вода, сгнившая в дереве; ибо вино не есть вода, в которой он, как в роде, поместил его, так определив.

стр. 127a20 Далее, если данное вообще не есть род чего-либо, то ясно, что и сказанного.

Поскольку род есть род чего-либо, если нечто, данное как род, вообще не есть род, то оно не было бы и родом того, чьим родом его признали; таковы неделимые виды.

Как же возможно узнать, что нечто не может быть родом, он сам учит.

Ибо если все, причастные данному как роду и принимающие его определение, не различаются между собой по виду, то это не может быть родом.

Например, причастные животному и принимающие его определение различаются по виду; потому животное есть род; подобно и птицы, и цвета, и вообще все роды.

Но причастные человеку не различаются по виду между собой, ни причастные птице, ни лошади, ни белому; потому они не могут быть родами.

Если же кто-либо признает родом чего-либо такое, то ясно, что мы опровергнем это, используя это место.

Ибо не есть различия белого, как некоторые говорят, одушевленное и неодушевленное, но лишь побеленных, например снега, если так случится, и лебедя.

Ибо теми же различиями может отличаться и черное, как смола и ворон; но невозможно, чтобы у противоположностей были те же различия.

Ни если кто-либо назовет человеком род благого и дурного, или обезьяны и тропа, или мужчины и женщины; ибо все они неразличимы по виду; ибо ничто из сказанного не указывает на различие человека и того, что есть человек, но лишь на некоторые случайные свойства, сопутствующие и состояния.

Надо же понимать белое не как омоним, но как цвет.

стр. 127a26 Снова, если он назвал родом или различием то, что следует за всем.

Если кто-либо назовет родом чего-либо то, что следует за всем, на том основании, что оно ему следует, то он дает неверное определение; ибо не потому, что род следует тому, чьим родом он является, как животное – человеку, цвет – белому, количество – линии, уже и следующее за чем-то есть род их всех.

Если же кто-либо называет родом или различием то, что следует за всем, то он говорит неверно.

Поскольку многое следует за всем, то данное как род было бы родом и других следующих за всем, поскольку и им оно следует и сказывается о них подобно.

Например, тот, кто назвал сущее родом сущего чего-либо, на том основании, что оно ему следует, мог бы назвать его родом и единого; ибо и оно есть сущее, и сущее сказывается о нем; но и оно само есть одно из следующего за всем сущим; следовательно, в равной мере родом было бы и вид.

К тому же род сказывается не ни о чем, но лишь о видах, следует добавить «соименно».

Или же, что род сказывается не ни о чем, но лишь о видах, сказано как следующее за теми, кто называет родом то, что следует за некоторыми, сущее сказывается о предполагаемом роде, и как уже сказывающееся о их видах; так и сущее было бы видом единого.

Само же оно сказывалось бы, если бы было некоторое определение его.

Следует добавить, что и единое было бы родом сущего, если бы кто-либо вновь назвал его родом всего на том основании, что оно следует за всем; ибо оно сказывалось бы и о нем, и было бы его родом; так что одно и то же было бы и его видом, и родом.

Если же кто-либо назвал различием рода то, что следует за всем, например единое или сущее, если кто-либо положил бы их различием чего-либо, то ему случилось бы вновь либо называть род и различие в равной мере, либо называть различие в большей мере.

В равной мере, если и род, чье такое различие он дал, был бы из следующего за всем; например, если кто-либо назвал бы сущее родом, а единое – различием сущего, как разделяемого единым и множеством (ибо и множество есть нечто сущее), то он сделал бы различие равным.

Снова, если род не был бы из следующего за всем, то различие было бы в большей мере, будучи из следующего за всем сущим.

Так будет показано, что и нечто, будучи сущим, не есть род всего; ибо оно было бы и родом единого, либо равным ему, либо в большей мере, если единое сказывается и о понятии, а нечто – лишь о телах и бестелесных, а понятие, по утверждающим это, не есть ни то, ни другое.

Так ошибался бы тот, кто назвал различием сущего мыслимое; ибо мыслимое шире сущего, если мыслимо и не-сущее.

p. 127b1 Кроме того, если род, приписываемый виду, говорится как находящийся в подлежащем.

Что роды сказываются о видах как о подлежащих, но не находятся в них как в подлежащих, это очевидно. Поэтому если кто-то приписывает чему-то род, который в нём самом находится в подлежащем, то ясно, что мы опровергнем это, воспользовавшись вышесказанным. Мы покажем через то, что он находится в подлежащем, устраняя род из-за применимости к нему определения находящегося в подлежащем. Таким образом, будет доказано, что белое не есть род снега (ибо оно находится в нём как в подлежащем), ни чёрное – род смолы, ни знание или добродетель – род души.

p. 127b5 Следует также исследовать, не является ли род одноименным с видом.

Это более общий [приём], чем предыдущий. Ибо род не только не будет одноименным с видом, если приписанный род находится в подлежащем, которому он был приписан как род, но и наоборот, если кто-то называет подлежащее как род того, что находится в подлежащем. Ведь и в этом случае род не будет одноименным с видом. Но если неодноименность следует за тем, что находится в подлежащем, по отношению к тому, в чём оно находится, то не следует из-за этого считать, что место [аргумента] от находящегося в подлежащем тождественно месту [аргумента] от одноименного. Ибо определение находящегося в подлежащем – одно, а одноименного – другое.

Так, согласно [аргументу] от находящегося в подлежащем, опровергается [утверждение], что качество есть неким образом расположенный дух или неким образом расположенная материя. Ибо дух или материя не могут быть родом качества, поскольку качество находится в них как в подлежащем. Но и тот, кто говорит, что хромота есть неким образом расположенная рука, ошибается. Ибо хромота – не рука, но находится в руке как в подлежащем. Об этом уже было сказано в скрытом виде в [разделе] «И тот, кто полагает страдание в претерпевающем как род».

А согласно [аргументу] от неодноименности, можно показать, что сущее не есть род существующего. Ибо «сущее» и «существующее» сказываются омонимично. Ведь если «сущее» и «существующее» одинаково относятся к сущности, к отношению или к другим родам, то из этого ещё не следует, что они находятся в подлежащем. Подобным же образом ничто из того, что сказывается омонимично, не сказывается одноименно ни об одном из того, что под ним.

p. 127b8 Далее, когда у вида и у рода есть противоположности, а лучшее из противоположностей помещено в худший род.

Место [аргумента] таково: если у приписываемого вида и у приписываемого ему рода есть некоторые противоположности, и поскольку у противоположностей одно лучше, а другое хуже, то следует исследовать, не помещено ли лучшее из противоположностей в род худшего из противоположностей. Ибо тогда оставшееся худшее должно быть в роде лучшего, поскольку предполагается, что противоположное находится в противоположном. Таким образом, лучшее будет родом худшего, а худшее – родом лучшего. Но считается, что виды, подчинённые лучшим родам, лучше тех, что подчинены худшим. Ведь то, что под добродетелью, лучше того, что под пороком.

Так, если кто-то назовёт несправедливость добродетелью, то он вынужден будет назвать справедливость пороком, как Трасимах у Платона, который, полагая несправедливость благоразумием, был вынужден называть справедливость неразумием. И если праздность предпочтительна, то труд – избегаем, а если удовольствие – зло, то страдание – благо.

p. 127b13 И если у одного и того же вида, одинаково относящегося к обоим, он поместил [его] в худший, а не в лучший род.

Далее, если один и тот же вид одинаково относится к двум [вещам], из которых одна хуже, а другая лучше, то он может быть помещён в каждом из них как в роде, но разумнее поместить его скорее в лучшем, чем в худшем. Например, хотя медицина может производить и здоровье, и болезнь, мы не называем её производящей болезнь, если она не больше [производит] болезнь, чем здоровье, но скорее здоровье. Ибо всё, что может быть в лучшем, таково по своей природе. Поэтому и способности суть блага.

Так, если душа одинаково относится и к движению, и к покою (ибо она причина обоих для живого существа: как живые существа движутся благодаря душе, так и останавливаются), и если покой лучше движения (ибо движение, где есть и покой, существует ради покоя, и цель движения – остановиться; естественные движения тел имеют своей целью пребывание в собственных местах; кроме того, неподвижные сущности лучше; и для учащегося цель – научиться и остановиться на этом), то если это так, то неправильно те, кто помещает душу в род движения. А тот, кто сказал, что она есть само движение или движимое, через «само движение» показал, что её род – движение, как те, кто называет её самодвижущимся движением.

p. 127b18 Далее, от большего и меньшего.

Подобно тому как ранее, когда речь шла о случайном, были приведены некоторые места – просто и сравнительно, – как конструктивные, так и деструктивные, от большего и меньшего и от подобного, так и в случае рода показываются некоторые конструктивные и деструктивные места от большего и меньшего: два деструктивных и один конструктивный.

Ибо, как общи места от падежей, рядов, возникновений, уничтожений и противоположностей, так и эти, которые мы передаём.

Первый деструктивный [аргумент] от большего и меньшего таков: если приписанный род допускает большее и меньшее, а вид – ни сам, ни то, что говорится согласно с ним, то приписанное не есть род. Ибо если род допускает большее и меньшее, то и они сами, и то, что говорится согласно с ними, то есть их производные, также допускают [это]. Например, если добродетель [допускает] большее и меньшее, то и справедливость, и справедливый, говоримый согласно с ней. И наоборот, если то, что приписано как вид, допускает [большее и меньшее], а то, что приписано как род, не допускает, то приписанное не будет родом.

Таким образом можно показать, что беспокойство не есть род равенства, как говорят определяющие его: равенство противоположных рассуждений. Ибо беспокойство допускает большее и меньшее – как само, так и то, что говорится согласно с ним (а это – беспокоящиеся), а равенство – ни само, ни равные. Ведь не бывает чего-то более или менее равного.

Опять же, снег не допускает большего и меньшего, а белизна допускает. Следовательно, белое не есть род снега. Но и гармония [допускает] большее и меньшее, а душа нет. Следовательно, гармония не есть род души.

p. 127b26 Далее, если то, что кажется более [подходящим] или одинаково [подходящим], не есть род.

Это второй деструктивный аргумент от большего. Он же – и от подобного. Если из двух [вещей], кажущихся родами [чего-то], то, что кажется более [подходящим] быть его родом, не есть [род], то и то, что кажется менее [подходящим], не будет [родом]. И равно [подобное].

Он говорит, что этот аргумент полезен в тех случаях, когда несколько [вещей] сказываются о сущности одного и того же, но у нас нет согласия, какое из них род. Например, о гневе сказывается в сущности и страдание, и представление. Ибо гнев иногда называется страданием, иногда – представлением.

Поскольку, таким образом, оба сказываются о гневе, но неясно, какое из них род, следует взять то, что кажется более родом, и показать, что это не так. Ибо если не оно, то и оставшееся, менее [подходящее], не будет родом.

Так, если страдание, кажущееся более родом гнева, не есть [род], как было показано ранее, то и представление не будет его родом. Но если оба кажутся одинаково его родами, и если одно будет показано как не род, то и другое, кажущееся подобным ему, не будет [родом].

Таким образом, как сказано, от большего мы покажем, что время не есть в роде числа. Ибо если время больше есть движение, чем число (ибо общепризнано, что непрерывного род – скорее непрерывное), но время не есть движение (ибо всякое движение есть движение чего-то и по отношению к чему-то, а время не по отношению к чему-то).