Преступление в Блэк-Дадли

Окно располагалось высоко и было забрано железной решеткой. Здесь имелась и вторая дверь, похоже запертая снаружи. Эббершоу тщательно обследовал помещение с помощью фонарика и понял, что сбежать не получится. Они с Мегги молча сели на свернутый гобелен.

До сих пор они почти не говорили, разве что Эббершоу рассказал вкратце о беседе с Кэмпионом и путешествии по туннелю. История Мегги была проще. Ее схватили, когда она шла к себе отдыхать, и поволокли на допрос в комнату с зеленой дверью.

Оба понимали: беседы их не спасут. Немец убедил их в том, что положение серьезное, и Эббершоу предался самобичеванию, – по его мнению, он единственный повел себя глупо. Мегги была напугана, но слишком отважна, чтобы это показывать.

Однако, когда воцарились кромешный мрак и тишина, девушка положила руку на плечо Эббершоу.

– С нами все будет в порядке, – пробормотала она. – Я счастлива, что ты пришел и вызволил меня.

– Я не слишком в этом преуспел, – горько рассмеялся Эббершоу.

Мегги посмотрела на него сквозь тень:

– О, не говори так. Здесь явно лучше, чем там.

– Боже мой, они не причинили тебе вреда? – с необычной резкостью спросил Эббершоу и взял Мегги за руку.

– Нет-нет, ничего особенного. – Судя по голосу, она старалась не вспоминать пережитое. – Они пытались не столько причинить боль, сколько запугать, но я все же обрадовалась, увидев тебя. Кто эти люди, Джордж? Зачем они здесь? В чем дело?

Эббершоу закрыл лицо руками и застонал:

– Мне хочется отвесить оплеуху самому себе. Это все моя вина. Я поступил абсурдно, недальновидно и откровенно глупо, уничтожив те бумаги. Тогда я еще не понимал, с кем мы имеем дело.

Мегги затаила дыхание.

– Значит, ты сказал правду? Ты уничтожил то, что они ищут?

– Да, – неистово подтвердил Эббершоу. – Я все время вел себя как сущий идиот. Мне не хватило ума поступить иначе, и теперь в это дело втянута ты – та, ради кого я готов умереть, лишь бы не подвергать опасности. Мне открылась истина, – продолжал он, – но я понял в ней не более половины и как дурак действовал согласно своим убеждениям, не будучи ни в чем уверенным. Боже, какой же я дурак!

Мегги прижалась к Джорджу, положив голову ему на плечо.

– Расскажи, – попросила она.

Эббершоу был только рад упорядочить мысли за разговором. Он заговорил тихо, опасаясь, что за дверью могут подслушивать:

– Смерть полковника Кумба заставила меня задуматься. А позже, увидев тело и поняв, что пластина на его лице была лишь маской, я осознал – дело нечисто. Пораскинув мозгами, я открыл если и не истину, то что-то очень близкое к ней. – Он обнял Мегги покрепче. – Мне подумалось, что Долиш и Гидеон вполне могут быть членами знаменитой банды Симистера, печально известными американскими грабителями банков. Их внешность удивительным образом совпадает с устными описаниями главарей банды, поэтому я, дурак, заподозрил причастность Симистера. И когда ко мне попали те документы, я сразу понял, что в них.

– И что же? – взглянула на него Мегги.

Эббершоу колебался.

– Не стоило бы утверждать, не имея на то оснований, – сказал он, – но я просто не представляю, что еще это могло быть. В больших бандах наука грабежа и мошенничества развита настолько, что управлять ими – практически все равно что руководить бизнес-гигантом. В наше время в преступных группировках не бывает заезжих любителей: каждый из членов отвечает лишь за определенную часть работы, в которой он является знатоком. Вот почему полиции так непросто бывает привлечь к ответственности настоящего преступника, а не едва ли не невинного исполнителя.

Он прервался, и Мегги кивнула в темноте:

– Понятно.

– Очень крупные банды, – продолжил Эббершоу шепотом, – такие как банда Симистера, в крайней степени полагаются на подобный деловой подход. Нередко по-настоящему серьезное дело планируется и разрабатывается до мельчайших деталей одним человеком, который в момент ограбления может быть за сотни миль от места событий. Таким образом, этот гений криминала может выгодно продать свой интеллект, не подвергаясь опасности быть арестованным. Я совершенно уверен, что в бумагах, которые я обнаружил, был план такого преступления, продуманный мастером до мельчайших деталей. Возможно, ограбление банка, но не факт. Разумеется, план был зашифрован. Исходя из содержимого некоторых листков и из собственных подозрений, я понял, что это такое.

Мегги подняла голову.

– Но почему план ограбления был на бумаге? – спросила она. – Разве это не рискованно?

– Признаюсь, поначалу и я удивился, но, учитывая всю схему, риск все-таки не слишком велик. Перед вами организация с почти неисчислимыми ресурсами, но каждое движение внутри нее должно оставаться в абсолютной тайне. Многие насмехаются над неудачами Скотленд-Ярда, но не те, кто действительно противостоит полиции. Представьте себе группировку, которой руководит ясный, крепкий и в высшей степени обстоятельный ум. Ум, для которого посильно решать лишь одну проблему зараз, зато обстоятельно, с истинно немецким тщанием.

– Речь о Долише? – спросила Мегги.

Эббершоу кивнул:

– Да. Мистер Бенджамин Долиш – лишь одно из его имен. – Помолчав и подумав, он продолжил с бо́льшим энтузиазмом: – А теперь вообразите преступного гения этой банды: человек с высочайшим интеллектом, который, вместо того чтобы стать дипломатом, пошел по кривой дорожке и стал преступником. Очень важно, чтобы именно этот человек мог в случае чего не попасться полиции.

– Продолжай. – Мегги прижалась к нему покрепче.

Теперь голос Эббершоу был еле слышен, но в тишине он звучал напряженно и пылко.

– Его нужно любой ценой держать как можно дальше от банды. Так почему бы не позволить ему жить где-нибудь в глуши под личиной безобидного ветерана, регулярно поправляющего здоровье в дальних поездках, куда он отправляется на своей развалюхе, но на самом деле в это время он меняет свою внешность и на несколько часов предстает совершенно другим человеком? Понимаете, у него не один облик, – объяснял Джордж, – а несколько, каждый из которых подходит для конкретной цели. Когда нужно оценить беглым взглядом контору управляющего неким банком, он становится респектабельным домовладельцем из пригорода, желающим открыть счет. Когда нужно допросить сторожа, появляется страховой агент. Когда нужно сблизиться с клерками, с ними знакомится городской кутила-весельчак. Но как только цель достигнута, все эти личности как будто испаряются, сливаясь с образом тихого старика-инвалида за рулем смехотворной колымаги.

Мегги оцепенела.

– Полковник, – прошептала она.

– Да, – пробормотал Эббершоу. – Я убежден в этом. Он был вдохновителем, Долиш – организатором, а исполнителями – тщательно обученные люди. План преступления должен был быть на бумаге, – заметил он, – иначе полковнику пришлось бы видеться с бандой лично и тратить много времени на разъяснения. Тогда как было бы гораздо лучше им не знать его, а ему – их. Знаете, – вдруг продолжил он, – чего Долишу приходится остерегаться больше прочего? Обмана. Планы старика Кумба наверняка ценились на преступном рынке. Любая группировка могла бы заполучить их, заплатив ему сполна; вот почему, как я уже сказал, Кумба поместили сюда в качестве пленника, чтобы свести к минимуму любую опасность. Осмелюсь предположить, что ему случалось встречаться хоть с кем-то из членов банды, лишь когда Гидеон и его помощник являлись в этот дом забрать готовый план преступления либо обсудить следующий. Ради таких случаев Кумб упрашивал Уайетта устроить вечеринку, чтобы скрыть присутствие неких лиц, которые могли бы заинтересовать полицию. – Он остановился и вздохнул. – До сих пор почти все, что я говорил, соответствовало истине, но я допустил одну фатальную ошибку.

– И это… – Голос девушки дрожал от волнения.

– Роковой ошибкой было то, – серьезно произнес Эббершоу, – что я принял Долиша за члена банды Симистера. Симистер – мошенник, о котором веселых историй ходит столько же, сколько и невеселых, но над Эберхардом фон Фабером никто никогда не смеется. Он, вне всяких сомнений, самый известный и самый отвратительный злодей, которого создала эта эпоха. И я отдал нас всех, включая тебя, в его руки.

Девушка подавила дрожь, но доверительно прижалась к Эббершоу.

– Но почему, – сказала она вдруг, – почему их план не сработал? Почему полковник не передал Долишу документы?

Эббершоу пошевелился.

– У них бы все получилось, если бы не предательство. Полковник, должно быть, в обход своих охранников – Уитби и дворецкого – связался с бандой Симистера и о чем-то с ними договорился. Можно только предполагать, но, вероятно, планы полковника никогда не выносились за пределы дома, и предложение, сделанное Симистеру, звучало так: «Я продам схемы, если вы сможете забрать их, не вовлекая в это меня». Итак, Симистер нанял нашего друга мистера Кэмпиона, чтобы тайком проникнуть в компанию Уайетта, не будучи узнанным Долишем.

– Теперь ясно, – сказала Мегги, – но, Джордж, кто же тогда убил полковника?

– О, разумеется, кто-то из банды. Когда выяснилось, что он их обманул.

– Как быстро они все провернули, – немного помолчав, задумчиво произнесла Мегги.

Эббершоу вскинул подбородок: раньше он об этом не задумывался.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Они очень быстро все провернули, – повторила Мегги. – Если полковник скончался не от сердечного приступа, тогда его убили, пока мы забавлялись с кинжалом. Фактически до того, как кинжал попал мне в руки. Значит, они видели, как старик расстался с бумагами. А если видели, то почему убили его, а не Альберта Кэмпиона?

Эббершоу молчал. Эта точка зрения не приходила ему в голову. Насколько он знал, за исключением драки у лестницы, Альберт Кэмпион не привлекал особенного внимания.

– Кроме того, – сказала Мегги, – если помнишь, Долиш, похоже, удивился, когда твои слова позволили предположить, что Кумб их обманул.

Эббершоу кивнул, вспомнив об этом. Мегги продолжила очень тихо:

– Выходит, убийца – Альберт Кэмпион.

– О нет, – вздрогнул Эббершоу. – Я ни на секунду не допускаю такой вероятности. На самом деле я уверен, что это не он, – продолжил Джордж, вспоминая тот момент, когда мистер Кэмпион услышал об убийстве полковника, – казалось невероятным, что это случилось только вчера. – Я в этом совершенно убежден. И, кроме того, – добавил он, когда ему пришли на ум оправдывающие Альберта обстоятельства, – пошел бы фон Фабер на такие меры предосторожности, чтобы скрыть чужое преступление?

Мегги промолчала.

– Нет сомнений в том, что полковник намеревался обмануть банду, – сказал Эббершоу. – План был написан на тончайшей бумаге мелким, очень изящным почерком, и, чтобы разобрать слова, потребовалась бы лупа. Там был шифр – я такого прежде не встречал, – и только крошечные чертежи указывали на то, чем на самом деле были эти документы. Листки были зашиты в подкладку бумажника, который Долиш не узнал, когда я его показал. О, какой же я был дурак, что уничтожил их!

Сожаление в голосе Эббершоу было таким явным, что Мегги не знала, что сказать. Она придвинулась к нему поближе, будто желала сгладить смущение, которое мог вызвать ее следующий вопрос:

– Зачем же ты это сделал?

Эббершоу, немного помолчав, глубоко вздохнул.

– Просто я был спятившим, запутавшимся, неравнодушным идиотом, – сказал он, – а опаснее такого сочетания не сыскать. Отчасти я действовал импульсивно, но в то же время действительно считал, будто так будет лучше. Я даже не догадывался, с кем мы имеем дело. Во-первых, я думал, что, если уничтожу бумаги, по крайней мере смогу предотвратить преступление; видите ли, у меня не было ни времени, ни возможности расшифровать документы и сообщить о них в Скотленд-Ярд. Я даже не знал, что за банк собирались ограбить, и банк ли это вообще. Я знал, что наши противники очень жестоки, так как один человек уже был убит, предположительно из-за бумаг, но не представлял, что они решатся удерживать и пытать стольких людей. – Джордж покачал головой. – Тогда я не сознавал, что имел место какой-то обман, и считал само собой разумеющимся, что бандиты вмиг узнают бумажник. В нашем тогдашнем положении было разумно предположить, что я не смогу противостоять целой банде, и было десять шансов к одному, что они возвратят свои бумаги и провернут ограбление по плану и я ничем не сумею им помешать. Поэтому, действуя исключительно под влиянием момента, я сунул бумаги в камин и сжег их. Это было как раз перед тем, как я спустился к тебе в сад. Долиш мне не поверит, но если поверит, то, скорее всего, захочет отомстить всем нам. Мы и в самом деле угодили в очень неприятную ситуацию. Даже если мы с тобой выберемся отсюда, нам не покинуть дом, а этот немец способен на все. О, моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы тебя здесь не было. – Последние слова вырвались у него в агонии самобичевания.

Мегги прижалась к его плечу.

– А я очень рада быть здесь, – сказала она. – И если нас ждут испытания, пройдем их вместе. Мы, кстати, беседуем уже несколько часов – за окном светает. Сегодня что-то может измениться. Неужели хозяева особняка не пользуются услугами почтальона, или молочника, или телеграфиста, или кого-то еще?

– Я думал об этом, – кивнул Эббершоу, – но мне кажется, что их всех не пускали дальше холла, и вообще сегодня воскресенье. Конечно же, – весело добавил он, – через пару дней некоторых из нас начнут искать, но меня беспокоит, что́ фон Фабер успеет натворить к тому времени.

Мегги вздохнула:

– Я не хочу думать. Ох, Джордж, – жалобно добавила она, – я страшно устала.

Ее голова вдруг опустилась ему на грудь, и Эббершоу вдруг осознал, что Мегги настолько юна, что способна заснуть, несмотря на весь ужас ситуации. Он сидел, прислонившись спиной к стене и обнимая Мегги, а его глаза, неподвижные, полные опасений, наблюдали, как комнатка быстро наполняется рассветным сиянием.

Постепенно становилось все светлее и светлее, и вот уже лучи солнца, сначала бледного, а потом яркого, лились сквозь высокое окно с теплой безмятежностью воскресного утра. Эббершоу услышал вдалеке мычание скота и оживленную перебранку птиц.

Должно быть, он немного задремал, несмотря на тревожные мысли, потому что вдруг вздрогнул и сел, напряженно прислушиваясь, навострив слух, с выражением крайнего недоумения на лице.

Откуда-то поблизости, по-видимому из комнаты с запертой дверью, доносились причудливые звуки. Не просто звуки – гимн, исполненный злобно и пылко, – Эббершоу не слышал подобного ни разу в жизни. Голос был женский – высокий, пронзительный; в нем слышалась мстительная ярость. Джорджу удалось разобрать слова, произносимые с каким-то свирепым ликованием, свойственным религиозному рвению:

Отринь обманчивую скорбьИ тщетные моленья,Пока в груди не расцвететПокорное смиренье!

И затем с еще большим акцентом:

Напрасно пеплом посыпатьСклоненную главу,Пока смиренно умолять…

Дрожащее крещендо достигло апогея, того просветленного удовлетворения, которого не знают более великодушные сердца:

Пока смиренно умолятьНегоже естеству!

Последняя нота растворилась в утренней тишине, за ней последовало протяжное:

Аминь!

А потом повисла тишина.

Глава 16

Воинственная миссис Мид

– Боже, что это было? – спросила разбуженная шумом Мегги. Она села, широко распахнув глаза, ее волосы были растрепаны сильнее обычного.

– Скоро узнаем. – Эббершоу вскочил, подошел ко второй двери и, тихонько постучав, прошептал: – Кто здесь?

– Да сгинут нечестивцы, – произнес громкий, пронзительный женский голос с отчетливым раскатистым саффолкским акцентом. – Земля разверзнется и поглотит их. Вам не попасть в эту комнату, – весело продолжил голос, – нет, нет, Господь наказал вам сотню лет слушать гимны. Почему же вам не попасть сюда? Потому что я заперла дверь. – В последних словах прозвучало демоническое удовлетворение.

Эббершоу с Мегги переглянулись.

– Она не в своем уме, – прошептал Джордж.

– Какой ужасный дом, – вздрогнула Мегги. – Но все же поговори с ней, Джордж. Возможно, она знает, как нас вызволить.

– По-видимому, ее главная забота – не дать нам выйти отсюда, – сказал Эббершоу, но вернулся к двери. – Кто здесь? – спросил он, почти не надеясь на ответ, но после недолгого ожидания ему ответили с неожиданной прямотой:

– Этого мне скрывать не должно. Я Дейзи Мэй Мид. Замужняя женщина, благочестивая. Та, что не пропускает церковных служб; пусть другие мучаются бесовщиной, что происходит в этом доме. Пусть страсти земные не закончатся и после смерти. Земля разверзнется и поглотит этих людей. Огонь и сера будут их уделом! Господь да покарает их!

– Это очень вероятно, – сухо сказал Эббершоу. – Но кто же вы? Как вы сюда попали? Вы не могли бы нас выпустить?

Очевидно, его ровный, деловой тон оказал успокаивающее действие на мстительную даму: в соседней комнате воцарилась тишина, а потом раздалось бормотание – уже не столь пылкое:

– Чем вы там заняты?

– Мы в плену, – с чувством сказал Эббершоу. – Нас запер здесь мистер Долиш, и нам очень хочется выбраться отсюда. Вы можете нам помочь?

На несколько мгновений снова воцарилась тишина, затем женский голос заговорил более рассудительно:

– Пожалуй, я не прочь открыть дверь и взглянуть на вас.

– Хвала небесам! – сказал Эббершоу, взбудоражившись. – Вы хотите сказать, что можете открыть эту дверь?

– Могу, – самодовольно сказал голос. – Не я ли сама ее заперла? Нечасто здесь встретишь иностранцев. Я так и сказала немецкому джентльмену. О, их всех ждут адские муки. «Идите к черту», – сказала я им. «Огонь, сера и каленое железо уготованы вам!» – сказала я.

– Да, я знаю, – успокаивающе сказал Эббершоу, – но есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, как нам выбраться?

За дверью отчетливо послышалось уважительное ворчание.

– Взгляну-ка я на вас, – сказал голос с внезапной решимостью, а потом послышался зловещий звон цепей, засовов и скрежет тяжелой мебели, позволявший предположить, что миссис Мид забаррикадировалась весьма надежно.

Вскоре дверь со скрипом приоткрылась, и в появившейся щели показался сияющий черный глаз. Спустя миг явно удовлетворенная миссис Мид широко распахнула дверь и выросла на пороге, глядя на них.

Поразительная это была старуха. Высокая и очень сухая, долговязая и костлявая – одежда так и болталась на ней. У миссис Мид было смуглое сморщенное лицо, маленькие глаза, черные и мечущиеся, как у пташки, так и светились, глядя на мир с религиозным упоением и предвкушением грядущей кары для нечестивых. На ней было черное платье, позеленевшее от времени, и накрахмаленный белый фартук, жесткий, как доска, что придавало фигуре миссис Мид мнимую округлость. Она простояла несколько секунд, ее ясные глаза заглянули в каждый уголок комнаты. Довольная, по всей вероятности, увиденным, старуха вышла вперед.

– Полагаю, это ваша сестра, – сказала она, указывая на Мегги костлявой рукой, – раз вы оба такие рыжие.

Ей никто не ответил, и, приняв молчание за согласие, она продолжила.

– Вы здесь в гостях, верно? – допытывалась она. – Я уверена, этот дом – пристанище дьявола. Разве я не видела знамений собственными глазами? Разве мне не выпадет – хвала Господу! – узреть грядущее своими глазами? Те четверо отправятся отсюда прямо на виселицу, и о них напишут в газетах, прежде чем вздернуть. – Радость в ее голосе была непритворной. Лицо этой старухи было ужасающе злобным. Она, очевидно, восторгалась своей прозорливостью, а значит, разговорить ее не составит труда.

– Кто вы? – требовательно спросил Эббершоу. – Вы, конечно, представились, а все же я ничего не понимаю. Где вы живете?

– В деревне, в трех милях отсюда, – ответила грозная миссис Мид, просияв. – Я здесь не числюсь в качестве постоянной прислуги, да и не буду ею – мне это не нужно. Но иногда я остаюсь здесь на неделю, помогаю на вечеринках. Меня ждут домой к среде, и, если я не объявлюсь, меня хватится сын. Жду не дождусь, когда он приедет за мной! Вот тогда-то они попляшут! – с мрачным наслаждением пообещала она, торжественно качая головой. – Тот немецкий джентльмен узнает, с кем нужно считаться. Мой сын не терпит иностранцев. К тому же, учитывая, что этот иностранец еще и убийца, драки не избежать, говорю вам. К счастью, мой сын – превосходный боец.

– Не уверен, что немец ему уступит, – пробормотал Эббершоу, поражаясь самоуверенности старухи, которая спланировала, что через четыре дня ее спасут, и теперь спокойно ждала. Однако одно слово резанула его слух. – Убийца? – переспросил он.

Старуха подозрительно взглянула на него и шагнула ближе:

– А что вы знаете об этом?

– Мы ведь сказали вам, кто мы, – произнесла Мегги и вдруг села. Ее умное бледное лицо чуть покраснело, а миндалевидные глаза уставились на старуху. – Мы гости, но нас запер мистер Долиш, который, судя по всему, правит в доме бал с тех пор, как у полковника Кумба случился сердечный приступ.

Старуха навострила уши:

– Приступ? Это они так сказали, да? Ох, адский огонь для них уже разведен, сгорят они дотла… Я знаю, что это был не приступ. Это было убийство, воистину убийство. Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб – вот закон мироздания, и для них он исполнится.

– Убийство? Откуда вы знаете, что это было убийство? – спешно спросил Эббершоу. Фанатические пророчества действовали ему на нервы.

В черных глазках-бусинах снова мелькнула хитрость. Миссис Мид глядела на Эббершоу с сомнением, но ей слишком хотелось рассказать свою историю, чтобы обращать внимание на какие-то подозрения.

– Дело было в пятницу вечером, – сказала она. Голос ее стал доверительным и монотонным. – После того как подали ужин, миссис Браунинг, экономка, отправила меня наверх присмотреть за каминами. Я не пробыла там и десяти минут, как вдруг почувствовала себя нехорошо. – Миссис Мид с вызовом посмотрела на Эббершоу с Мегги. – Я не прикасаюсь к спиртному, так и знайте, – сказала она и снова замялась.

Эббершоу не понимал, что происходит, а вот в Мегги явно проснулась интуиция, появившаяся после долгих лет работы с людьми вроде миссис Мид.

– Но вам явно нездоровилось, и вы искали что-нибудь, что могло бы улучшить ваше самочувствие, верно? – спросила она. – Ну конечно. Что же в этом дурного?

Все сомнения исчезли с лица миссис Мид.

– Верно, – ответила она. – А что еще мне было делать?

– Так как же вы поступили? – ободряюще спросила Мегги.

– А как еще надо было поступить? – Старуха явно не гнушалась риторическими вопросами. – О, я помню: в кабинете полковника – это рядом с его спальней – был небольшой шкафчик за ширмой у окна, где он хранил немножечко шотландского виски. Виски неплохо проясняет голову и успокаивает желудок… Так вот, находясь в спальне полковника, я почувствовала головокружение и пошла в его кабинет. Как только я плеснула себе виски, раздались голоса и вошли немецкий джентльмен, его друг мистер Гидеон и доктор Уитби. – Она снова замолчала и посмотрела на Мегги. – Я старалась не шуметь, – сказала старуха, – чтобы меня не обнаружили в потемках там, где мне не следовало находиться.

Мегги понимающе кивнула, и миссис Мид продолжила:

– Поэтому я просто осталась, где была: за ширмой. Мистер Гидеон принес лампу и поставил ее на стол. Все были очень взволнованы, и, как только доктор Уитби заговорил, я смекнула: что-то не так. «Такая возможность, – сказал он. – Пока гости играют с кинжалом, он не двинется с места. У нас есть по крайней мере пятнадцать минут». Затем заговорил немецкий джентльмен, очень резко: «Ну же! Где он их хранит?» – Миссис Мид помолчала, черные глазки-бусинки многозначительно сверкали. – Представьте, в каком я оказалась положении, стоя там с бутылкой в руке, – сказала она. – Но в следующий момент доктор Уитби успокоил меня, сказав: «В потайном ящике позади стола». Я выглянула из-за ширмы и увидела, как те возятся возле письменного стола. – Она пристально зыркнула на Мегги сияющим глазом. – Мне было не по себе. Не будь при мне бутылки, я бы вышла из-за ширмы, ничего не опасаясь, но все сложилось так, что я была вынуждена стоять и подслушивать. Ибо я сказала себе: «Смирением своим мы служим Господу» – и осознала, что не на меня падет его справедливый гнев. – Ее ханжество было настолько возвышенным, что едва ли не зачаровало слушателей. – Я видела, как они вскрыли ящик, а затем раздалась такая брань, что мне стало неловко. «Ничего нет», – сказал мистер Гидеон, а доктор Уитби застонал, как кретин. «Он всегда держал их здесь!» – повторял он снова и снова. Тогда немец – о, я уверена, его ждут вечные муки в адском пламени, в то время как я буду у престола Агнца Божьего, – страшно разозлился. «Довольно строить из себя идиотов! – сказал он так громко, что я чуть не вскрикнула и не выдала себя. – Пойдите и приведите его. Приведите его сюда. Хватит с меня игр».

Миссис Мид умолкла, чтобы перевести дух.

– Доктор Уитби – довольно угрюмый джентльмен, – продолжила она, – но в ту минуту вел себя как дитя. Я стояла за ширмой, и мои колени чуть не стучали друг о друга, пока я молилась Господу, чтобы эти люди не услышали моего дыхания и чтобы их постигла заслуженная кара. Немецкий джентльмен и мистер Гидеон принялись разговаривать на иностранном языке. Я, конечно же, не понимала, о чем они говорят, – добавила она с сожалением, – но я не такая уж старая дура, как вам, должно быть, видится. Да, мне минуло шестьдесят два, но я все еще довольно бойкая, и по тому, как они размахивали руками, по выражению их лиц, по голосам я поняла, что немецкий джентльмен очень рассержен, а мистер Гидеон пытается его успокоить. «Подождите, – сказал он наконец на языке добропорядочных христиан, – говорю вам, все при нем». Что ж!.. – Она сделала паузу, переводя взгляд с одного слушателя на другого. А потом ее речь стала драматичнее, маленькие черные глазки засверкали еще ярче. Очевидно, миссис Мид приближалась к кульминации. – Что ж, – повторила она, убедившись, что Джордж с Мегги изрядно заинтригованы, – в этот момент дверь распахнулась и вернулся доктор Уитби, белый как полотно, весь дрожа. «Шеф! Гидеон! – сказал он. – Его убили! Ударили ножом в спину!» – Миссис Мид замолчала, чтобы в полной мере насладиться эффектом.