Аномаль

– Мам, нет, я пойду с тобой! – попытался возразить Женя, едва они оказались у стойки дежурного врача, но его мать уже кивнула Бежану, а тот поймал под руку молодого медработника, который оставил чемоданы в гардеробе.

Кивнув на несколько коротких фраз главврача, медработник в пригласительном жесте указал юноше следовать дальше по коридору. Женя на миг застопорился, сомневаясь, но именно в эту короткую секунду мама, не оглянувшись на него, быстрым шагом последовала за Бежаном. Оба скрылись за поворотом, а Женя посмотрел на молодого человека, приятного сероглазого невысокого абхазца.

– К вещам никто не притронется, я предупредил. Можешь оставить здесь же и свою сумку, – произнес мужчина с сильным акцентом и указал на диван у стены.

Юноша сложил сумки в один угол и молча последовал за абхазцем через стеклянный переход в новое крыло, где располагалась столовая для сотрудников госпиталя. В голове шумело, в горле пересохло, по вискам и спине текли тоненькие струйки пота, словно увеличившееся в разы сердце волнительно бухало в груди.

В столовой Женя сел за ближний к кассе столик и молча уставился на солонку на нем. Абхазец что-то быстро протрещал кассирше – наверное, кто Женя такой и по какой причине оказался здесь. Кассирша поцокала языком, возможно, переживая о судьбе юноши, и тоже выдала непонятую Женей кавказскую скороговорку. Выходя из столовой, мужчина скрепил кулак, поддерживая юношу в его нелегкой ситуации, а расторопная кассирша уже сбегала на кухню и заказала суп, компот и котлету с овощами на гарнир. Женя в нетерпении ерзал на стуле. Казалось, что проходит вечность; он здесь, а мама возле папы. Плачет, гладит его по лицу, держит ладонь на его руке. Представив эти картины в своей голове, Женя не вытерпел и вскочил со стула, но, развернувшись, столкнулся с поварихой и кассиршей и чуть не выбил у них из рук принесенную для него еду. Снова сев за стол, юноша благодарно кивнул женщинам и схватил столовые приборы, после каждых двух ложек супа пихая в рот овощи или кусок котлеты. Он не понял, вкусно ли было, не жирно или не пересолено ли: все его мысли занимал отец, который лежал в палате где-то близко от него, где-то в этом здании.

Меньше чем через пять минут с обедом было покончено. От скоростного питания заболел живот, подступал рвотный рефлекс, но Женя, вновь благодарно кивнув женщинам, выскочил из столовой и тут же заприметил дверь в мужской туалет. Посетив его, он вернулся к дивану с оставленными на нем вещами, подхватил их и прошел к дежурной медсестре.

– Извините, мне нужно к Валерию Сезонову. Он русский офицер, ранен. Я его сын. Там моя мама должна быть с главврачом, они к нему вроде пошли, – запинаясь, объяснил юноша.

Медсестра, грузная женщина средних лет с большим носом и полными губами, молча кивнула и указала ему за спину, обращая внимание на гардероб, где нужно оставить все вещи и получить бахилы, шапочку и халат. Женя свалил сумки на пол гардероба возле увиденных чемоданов, схватил протянутый ему халат, сгреб в охапку шапочку и бахилы и вернулся к дежурной. Та объяснила, как пройти в реанимационную палату. Женя побежал на третий этаж, едва не соскользнув со ступенек, на ходу надевая бахилы.

На третьем этаже было спокойно. Медперсонал передвигался будто на цыпочках, не создавая лишних шорохов, и молчал, разговаривая лишь по необходимости. Только шелестели одежды, поскрипывали двери в палаты, доносились редкие перешептывания врачей и медсестер. Женя застыл, глубоко дыша через нос, не зная, в какой палате, за какой дверью находятся его родители. Но он ощущал каждой клеточкой кожи – отец где-то здесь, будто на расстоянии вытянутой руки.

Он уже хотел было подойти к приближавшейся к нему медсестре, как дверь в дальнюю левую палату открылась, и в коридор медленно и почти бесшумно вышел Бежан, который тут же заметил Женю и махнул ему рукой, приглашая подойти.

– Ты поел? – получив от юноши быстрый удовлетворительный кивок, главврач серьезно сказал: – Пускаю ровно на четыре минуты. Затем я вернусь за тобой и твоей мамой. Не тревожь его. Он спит. Ему несколько часов назад провели операцию.

Сердце Жени ухнуло. Бежан молча открыл дверь перед ним шире и пропустил в палату. Юноша бесшумно вошел, оставшись стоять при входе, и услышал, как главврач за его спиной практически бесшумно прикрыл дверь.

В небольшой по размерам палате, освещаемой лишь дневным светом из окна сквозь прикрытые шторы, у дальней стены стояла кровать. На ней лежал отец. Рядом, на стуле, сидела мать. Женя замер у дверей и во все глаза смотрел на родителей. На какой-то миг он пожалел, что рвался увидеть отца. Мама даже не повернулась, не воспротивилась, что он увидел отца изувеченным, что могло ужаснуть его. Сердце в груди то до боли сжималось в атомы, то с силой бухало где-то глубоко внутри.

На отца было больно и страшно смотреть. Половина лица и часть волос на правой стороне опалены, кожа сошла и места ожогов горели потемневшей дермой. Шея и руки, грудь и плечи, покрытые кровоподтеками, изранены: большие и мелкие порезы не кровоточили, но ярко выделялись на фоне посеревшей кожи. Под впалыми глазами залегли глубокие тени, неподвижные веки пересекали паутинки кровеносных сосудов. Было совсем незаметно, поднималась ли его грудь, дышал ли он, но Евгений, как и его мать, чувствовал и знал: он – жив. На лице аккуратно закреплена ингаляционная маска с подведенными к ней трубками. К одной руке протянута катетерная трубка, палец сжимает пульсоксиметр, плечо стянуто манжетой. В углу негромко пищит прикроватный монитор гемодинамики.

Пара драгоценных минут из того времени, что отведено на посещение, прошли в тяжелом молчании. Юноша желал, чтобы за оставшиеся минуты отец очнулся и смог бы с ним поговорить, и молился, чтобы время замедлилось и врач не пришел раньше времени и вообще бы где-нибудь задержался.

И чудо произошло.

Сезонов, словно бы почувствовав присутствие рядом жены и сына, самостоятельно, медленно и тяжело втянул в себя воздух. Покрасневшие веки дрогнули.

Женщина прижала ладонь к губам. Ее глаза заблестели от мгновенно навернувшихся слёз. Она привстала, вместе со стулом придвинулась ближе к кровати и, затаив дыхание, молча ждала. Она даже не стала звать врача.

Женя почувствовал, как его ноги стали ватными и подкосились. Он облегченно вздохнул и едва не упал от охватившего его волнения. Собравшись, он осторожно подошел к кровати и, переглянувшись с мамой, вновь обратил взгляд на отца.

Крылья носа дрогнули, Сезонов тяжело сглотнул. Спустя мгновения он медленно приоткрыл веки. Еще неосмысленный взгляд, не замечавший ничего вокруг, смотрел в никуда. Сухие, потрескавшиеся губы дернулись.

– Валер… – едва слышно произнесла женщина. Женя чуть не ахнул вслух и быстро закрыл рот рукой.

С полминуты все трое молчали. Евгений с матерью молча вглядывались в лицо Сезонова. Тот неподвижно лежал и покрасневшими глазами смотрел в одну точку перед собой. Но, кажется, краем зрения он видел супругу и сына, знал, что они здесь.

– Уезжайте… – вдруг сипло прошелестел Сезонов, не отводя взгляд от двери. Его тихий голос был едва слышен сквозь маску.

Женщина закрыла глаза. По щеке скатилась слеза. Женя дернул бровями, не понимая, что хочет сказать отец, и вопросительно посмотрел на мать. Та не обращала на него внимания, а смотрела на мужа.

– У… езжай.. те. Вдвоем… Спро… си… Гринько… – Сезонов говорил медленно и тихо, каждое слово давалось ему с трудом. Наконец он обратил больные глаза в сторону супруги. – Он… всё зна… ет…

– Валер…

– Слушай… Забирай… Женю… Уезжай…

– Пап!

Женя, испуганный повторяющейся мантрой отца об отъезде куда-то, не выдержал и вскричал, присев на колени перед кроватью и схватив мать за руку. Сезонов медленно перевел глаза в сторону сына. Юношу передернуло. Его испугал не израненный и больной вид родителя, но его взгляд: умоляющий, пронзительный, приказывающий.

– Слушай… сын… Не… переби… вай… Командир… Гринько… Он… перевезет… тебя… и маму… на Урал… Со мной… нельзя… Ради… вашей… безо… пасности… Чтобы… остались… живы…

– Папа. Пап, нет… – Женя тут же вздумал перечить, но увидев, как переменился в лице отец, умолк.

За дверьми палаты послышались шаги, и через пару секунд зашел Бежан.

– Вера, Евгений. Извините, но время вышло. Идё… Боже! – увидев, что Сезонов в сознании, врач подошел к нему. – Валерий Игоревич. Я главврач. Вы в больнице, после операции. Вам нужен покой. Сожалею, но…

– Они… уходят, – прошептал Сезонов и вновь посмотрел на супругу. Та качнула головой.

– Вера… Всё… нормально… Идите… Люблю… вас… Увидимся…

Женя поднялся на ноги. Женщина, встав со стула, направилась из палаты, тронув сына за плечо. Бежан прошел к монитору, глядя на выходящих юношу и его мать.

– Пап.

Перед выходом, в дверях, Женя в последний раз взглянул на отца. Он ждал, что он скажет что-то еще. Возможно, важное. И был прав. Он разобрал его слабый голос:

– Люблю тебя… Береги себя… и маму…

Юноша молча кивнул, поджав губы, и вышел в коридор, закрывая дверь. Он прислонился спиной к стене и уставился в потолок, задрав голову.

– Он правда хочет, чтобы мы уехали? – шепотом спросил он у мамы, не отводя от потолка лица. И увидел, как она кивнула.

– Почему? – в голосе проскользнули озлобленные и непонимающие нотки.

– Так нужно. Он сам так хотел. Еще давно. Ты много не знаешь. Я постараюсь объяснить тебе.

Женщина встала напротив сына и обняла его. Юноша смотрел в стену, обнимая мать, ожидая, что та что-то добавит. Но больше она не проронила ни слова.

– Но он не может, не может так поступить…

Голос Жени осип. Он опустил руки матери со своих плеч и направился к лестнице на выход.

– Он считает, что это необходимо. Мы должны его слушать, – женщина догнала сына на площадке перед первой ступенькой, ведущей вниз.

– А надолго это? Сколько… Может, он… – Женя не мог подобрать нужные слова.

– Я сама многое не понимаю, Женя. Правда. Расскажу всё, что знаю сама. А потом мы получим еще объяснения.

Женщина в жесте поддержки положила руку на плечо сына, но тот понимал, что в защите больше нуждается она сама. Он снял ее руку со своего плеча и крепко сжал в ладони.

Медленно и тяжело спускаясь по ступеням госпиталя, Женя представлял, какого его будущее: внезапный переезд на пасмурный, строгий Урал, они одни с мамой и со старым псом в крохотной квартире на краю какого-нибудь городка-дыры, вдали от отца, а в Москве останутся друзья со школы, он может не увидеть их очень долго.

На Урале может долго не появиться папа.

Тогда надо прямо сейчас повзрослеть. Стать маме опорой, поддержкой, помощником, защитником. Повзрослеть…

И верить, что всё ненадолго.

ДЕНЬ 1

Каждый новый звонок с одного и того же телефонного номера заставлял ее волноваться. Он стал символом беспокойства, тревоги, опасности. Хотя звонков и было всего два за минувшее время. Абонент всегда набирал по одному и тому же поводу и только с этого номера – сообщить, что с Валерием случилась беда, он получил увечье в связи с прохождением профессиональной службы, но сейчас его жизни ничего не угрожает: он проходит лечение или находится под наблюдением в таком-то отделении такой-то клиники. Сначала, прошлой весной, сообщили о травмах, полученных в Ярославле. Позже, в декабре, передали информацию о страшном случае в Омске.

Когда-то давно она верила: с исчезновением из его, Валерия, жизни страниц, связанных с участием в проекте военного министерства, уйдут и большие потрясения. Хотя бы те, что связаны с реальной опасностью для жизни и здоровья. Несмотря на прошедшие годы, глубока скорбь о том ужасном, трагическом дне: очередное задание агентов, которое оказалось для отряда последним как в жизни большинства участников, так и в жизни самого проекта. С тех пор прошло больше десяти лет. Тихое счастье: Валерий далёк от оперативно-выездных задач, он теперь необходим в столице, в военном управлении, востребован как специалист с боевым практическим опытом. И вот с недавнего времени тревога вновь вошла в ее мир. Дважды муж оказывается в опасности. Он вдруг перемещается за пределы министерских кабинетов в другие города, в самую гущу событий, где приходится идти на риск. Она подумала: будто повторяется история, напоминающая своими отголосками агентурные операции. Однако принимать произошедшее во внимание, придавать ему статус очевидного не хотела, хотя сердцем понимала, насколько всё похоже.

Видимо, это не закончится никогда. Всё только, может, начинается. Новый виток, второй круг. Ей этот крест предстоит нести еще долгое время. Всегда. Пока они близкие. Близкие далекие. Далекие близкие.

Вера, с минуту разглядывая зарубцевавшуюся огнестрельную рану на его спине, тронула светлое, уже едва видное пятно. Сезонов шевельнулся, мгновенно просыпаясь.

– Что ты там? – он приподнялся, оборачиваясь, и сонно посмотрел на нее.

– Почему я всегда узнаю́ последней о твоем ранении? – произнесла она спокойно.

– Еще не хватало, чтобы ты узнавала это первой, – опуская голову, промычал Сезонов куда-то в подушку и глубже натянул на себя одеяло.

– Валер, ты сейчас серьезно?

За прошедшие годы она научилась смирять возмущение и говорить с мягкой укоризной.

– Я беспокоить тебя не хочу.

– Конечно. Лучше мне продолжать жить в полном неведении, а потом за один раз крупно ужаснуться, когда ты в очередной свой приезд будешь с головы до ног покрыт шрамами.

– Вер… – Сезонов, переворачиваясь на спину, протяжно вздохнул, проводя ладонями по лицу, снимая дрёму. – Я и суток с тобой не провел, а ты уже начинаешь…

– Это ты так называешь нормальное, естественное беспокойство своей жены за твою жизнь?

– Ну допустим, узнала бы ты первой, и что? Тут же вылетела бы? Я просто не хочу повторения той истории.

Она поняла: он вновь вспоминает тот день лета девяносто девятого. Когда она и Женя прилетели в Сухуми, в госпиталь, и сидели рядом с ним в реанимационной палате. Когда всем троим было плохо. Когда сердца терзали боль и мука, каждого – своя.

Она хотела сказать что-то еще – даже не знала, что: упрекнуть или, наоборот, благодарить. Сезонов, не дожидаясь слов, обнял ее и приблизил к себе.

– Может, не пойдем никуда? – произнес он между поцелуями.

– Я целый день для тебя освободила. И Женя. Он же должен был с друзьями поехать за город, уговорил их перенести поездку. Так что придется тебе собраться, – ответила Вера и улыбнулась, приподнимаясь на локте.

– Ну пока Женьки нет, можно не торопиться? У нас ведь еще есть время? – Сезонов тоже улыбнулся, с намеком лаская супруге плечи.

Внезапно у двери в комнату громко шаркнули, будто специально привлекая внимание, дважды притворно кашлянули, словно плохо симулировали бронхит, следом вежливо постучали.

– Э, родители! – четко прозвучал мужской голос. – Я вообще-то дома, если что!

– Ты когда вернулся? – громко спросил Сезонов, чтобы вопрос через закрытую дверь долетел до Евгения: тот босиком протопал обратно в свою комнату.

– В третьем часу где-то!

– Что-то мы с тобой его проморгали, – приподняв бровь, Сезонов посмотрел на супругу.

– Нам просто было не до него. – Вера покачала головой. – Давай, поднимайся на сытный завтрак, который ты давно не ел.

– Приготовленный тобой – точно давно, – произнес он, освобождая себя от одеяла и дотягиваясь рукой до домашних шорт.

Вера встала и, накинув поверх ночной сорочки домашний халат, ушла на кухню. Щелкнул чайник, поставленный для кипячения. Из-под крана полилась вода. Мимо комнаты на кухню прошел Евгений, притормозив на входе, и махнул отцу:

– Привет-привет, пап.

– Здравствуй, Жень. Как дела?

– Нормально. Я правда не мог встретить тебя в аэропорту, – сказал Евгений, стоя в дверях.

– Всё понимаю, было необязательно. Почему у друзей не ночевал? Вроде хотел остаться, – Сезонов кивнул сыну.

– Да как-то расхотелось. Мы бузим, я смотрю – второй час – и понимаю, что меня резко рубить начинает, что у ребят не засну. Потому что они спать не собираются, судя по их настрою. Ну Светка тут как раз такси стала вызывать, я с ней и уехал. Зато вроде выспался. А они еще даже не проснулись.

Евгений ушел на кухню. Послышался голос Веры. Сезонов, убрав сложенное постельное белье в выдвижной ящик под диваном, принял упор лежа. Три подхода по десяток повторений пробудили мышечный тонус. Он ушел в ванную. Сын, сидя к выходу из кухни спиной, уже что-то уплетал. Вера заваривала чай. Освежившись, надев футболку, Сезонов прошел на кухню и открыл холодильник.

– Всё уже на столе.

– А колбаса есть?

Полковник посмотрел на супругу. Та, жуя хлебец с намазанным на него сливочным сыром, указала взглядом на стол, где рядом с нарезанным хлебом лежали кружочки вареной колбасы. Сезонов благодарно кивнул и, соорудив себе двухэтажный бутерброд, произнес:

– Приятного аппетита всем.

Супруга и сын, занятые пищей, нагнули головы в знак принятия пожелания. Евгений активно перемалывал во рту сосиски с пюре и овощным салатом, подтягивая с другой тарелки глазунью. Вера завтракала злаковой кашей.

– Немного отвык от такого, совместного, завтрака, – осторожно произнес Сезонов, опасливо взглянув на сына.

– Ну естественно… – едва слышно, не сдержавшись, саркастически промычал тот с набитым ртом, не подняв глаза.

И полковник, и Вера разобрали его слова, переглянулись, но ничего не сказали: ни друг другу, ни ему. «Опять началось, – подумал Сезонов, – как я и думал». Ничего не меняется, даже спустя годы. С мертвой точки ничего не сдвигается, хотя попытки налаживания отношений неоднократно предпринимались. А ведь пять минут назад с Женей всё было, кажется, нормально. Эти его резкие смены настроения всегда озадачивают. Полковник до сих пор не мог к ним привыкнуть. Однако каждый свой приезд сюда встречался со знакомыми колкостями вновь.

Вера ничего не сказала, чтобы не начинать выяснять отношения в первый же, такой долгожданный день совместного семейного отдыха. Она как никто во много лучше и больше Валерия знала, как остро их сын реагирует на каждую отцовскую фразу или упоминание о нем в последние годы. Но супругу старалась ничего не говорить. Уж лучше смолчать, так будет во благо для них всех.

Сезонов не отреагировал, чтобы не ударяться в служебную полемику, которую, себя зная, сам и разведет. В редких случаях его стоп-кран срывало и ни одна сила мира не могла вернуть его на место. Он, хоть и не обладавший взрывным характером холерика, приходил к спорному моменту по накопительной. И когда сила натяжения уже не справлялась, когда за чашу терпения выбегала одна капля, весь сосуд начинал опасно трещать и даже начинал разрываться, всегда вовремя восстанавливаемый суперклеем. Им всегда выступала его с годами обретенная выдержка.

Оставшееся время завтрака Евгений не проронил ни слова.

Сезонов посмотрел в окно.

Настроение несколько подпорчено, но всё впереди: он, полковник, долго обижаться не умеет и сам когда-то учил сына, еще маленького мальчишку, уметь быстро прощать, в особенности когда спор касался сущего пустяка. Но здесь совсем не тот случай. Здесь история длиной в годы. Здесь детские страхи и юношеские обиды перешли во взрослую язвительность. Вера на своих плечах выносила молчаливую желчь, которую Женя – Сезонов знал – мысленно вымещал на нем, отце. Она об этом знала, она говорила с сыном. Только благодаря ей Женя в целом смирился и принял неизбежность ситуации, когда ему, еще подростку, на голову вылили такой объем информации, что он растерялся в этом буйном, страшном потоке.

Но сейчас поток только один – вал солнечных лучей за окном. Майский чудесный день. Погода радует. Екатеринбург встретил ясным, безоблачным небом и подарил редкую для сезона жару. Сегодня в центральном городском парке открывается какой-то фестиваль-ярмарка, куда они идут всей семьей.

Семья. По отношению к Жене и Вере Сезонов давно мыслил понятиями «сын» и «супруга». Самому себе было страшно признаться, что объединяющее их слово стерлось из употребления. Как будто лишнее. И в то же время то единственное, теплое, согревающее, что еще должно доказывать, как ему не безразлична судьба дорогих ему людей. Как он ценит их терпение. Как благодарит за понимание. Как дорожит их жизнями.

Вера первой доела свою порцию и поднялась из-за стола, подойдя к раковине. Сезонов обернулся и молча посмотрел ей в спину, как она мыла и ставила на сушку тарелки и ложку с кружкой.

– Я у себя, если что. Крикните, когда собираться и выходить, – негромко и быстро произнес Евгений, выходя из кухни.

Сезонов кивнул, прикрыв глаза. Вера сказала: «Хорошо, Жень».

– Ты уже сердишься?

Она подошла сзади: полковник почувствовал, как ему на плечи легли ее ладони. Он отпил из кружки, поставил ее и сложил руки на столе, в задумчивости уставившись в пустую тарелку.

– Я не сержусь. Отдельными моментами я его понимаю. Но не сегодняшними, – Сезонов покачал головой.

– Вам стоит поговорить. Опять.

Вера отняла руки и, взяв его посуду, поставила в раковину.

– Я этим каждый раз занимаюсь, когда приезжаю, и ты это прекрасно знаешь. Но, как видишь… – Сезонов указал ладонью из кухни. – С каждым годом всё сложнее. Будто что-то в нем теряется и отдаляется. Он не хочет меня слушать. Перестает это делать.

– Он всё равно тебя любит.

Вера села рядом, подвинув табурет. Полковник кивнул.

– Будто бы через силу, – хмыкнул он. – Я не знаю, что должно произойти, чтобы он изменился.

– Он изменился тогда, в девяносто девятом. В тот самый день, – тихо сказала Вера.

Сезонов долго смотрел на супругу, а потом произнес:

– Я не хотел, никогда не хотел, чтобы вы тогда видели меня. Это и стало причиной того, что мы чувствуем друг к другу сейчас. В том числе.

– Думаешь, было бы лучше, если нам передали всё на словах, если бы мы понятия не имели, когда увидим тебя вновь? Если стали бы представлять гораздо худшее, что случилось в действительности?

– Куда уж хуже…

– Валер, всё в твоих силах. В твоих силах поменять стратегию разговора с ним. Не заставляй меня читать тебе лекцию. Ты сам всё знаешь. Ты знаешь, как я все эти годы одна воспитывала Женю и как вкладывала в него любовь к тебе.

– И я безмерно благодарен тебе за это. За нашего сына. И за твое терпение.

Сезонов взял ее руки в свои и поцеловал пальцы.

– Я приму душ, а потом мы пойдем.

– Ладно.

Она вышла из кухни. Сезонов домыл остатки посуды. Дверь в комнату Жени была приоткрыта. Вера уже ушла в ванную. Сезонов принялся разбирать вещи из своей дорожной сумки, которые не успел разложить минувшим вечером, как услышал за спиной медленные шаги.

– Не очень занят?

В дверях комнаты показался Евгений, вопросительно глядя на отца. В одной руке он держал дешевую зажигалку и пачку сигарет. В голосе не прозвучала желчь или сердитость, а даже какое-то несдержанное любопытство.

– Нет, – полковник качнул головой, отвлекаясь.

– Пойдем выйдем, покурим? – Евгений кивнул за спину в сторону своей комнаты, приглашая на балкон.

– Ну пойдем.

Сезонов пожал плечами, отложил сумку и прошел за сыном. Тот, открывая балконную дверь, протянул ему вынутую из пачки сигарету.

– Нет, я просто постою.

– Ладно, опять бросил? – Евгений вернул сигарету в пачку и кинул ее на подоконник.

– Представь себе, – вздохнул полковник, выходя на свежий воздух и щурясь от утреннего солнца. Евгений уже щелкал зажигалкой. Сезонов закрыл дверь.

Птицы верещали о чем-то своем, насущном: по дороге прыгали и чирикали воробьи, в небе проносились стремительные стрижи, неторопливые голуби выискивали, чем бы поживиться, исследуя места под скамейками у подъездов и под автомобилями. Детская площадка терялась за цветущими яблонями. Дорогу возле дома пересекали две младшие школьницы. В подъезд зашла немолодая женщина с сумками. Возле синей «ауди» курил мужчина, общаясь по мобильнику. Молодая мама вела одетого в полосатый костюмчик малыша за ручку, второй рукой подталкивая перед собой коляску.

– О чем разговор? – глянув вниз на двор, спросил Сезонов, опираясь локтем на эмалированное ограждение. Евгений выпустил дым.

– Хочу в Москву переехать.

Сезонов помолчал. Покивал, глядя на соседний дом. Евгений понял: в этом его движении на самом деле было несогласие с полученной информацией. Впрочем, он другого от отца и не ожидал.

Развернув сощуренное против солнца лицо к сыну, Сезонов бесстрастно спросил:

– Повод?

– К нам в компанию в начале весны приходили представители столичной фирмы. Предлагали сотрудничество, скрыто переманивали к себе. Короче такие акулы аутстаффинга, – Евгений покачал в воздухе сигаретой. – Работают по тем же направлениям, что и мы, просто они крупнее и масштабнее на рынке услуг. Ради интереса, так просто, я прошел профильный тест компетенций на их сайте. После этого мне позвонили и пригласили в представительство типа как на собеседование, но как бы и нет. Знакомство такое. Посмотрели на мои ответы теста, предлагали с моим опытом перебраться в Москву. Рассказали функционал, озвучили условия, предлагали подумать. Почитал отзывы, посмотрел, что сотрудники сами говорят о фирме. Ну вот, короче.