Аномаль

Аномаль

Елена Грановская

© Елена Грановская, 2025

ISBN 978-5-0067-2360-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Москва-Сухум, июнь 1999 г.

Он запомнил этот день, врезавшийся в сознание. Неприятный, страшный, полный суматохи и недосказанности. Евгений держал его в памяти, но не вспоминал, однако и не мог забыть – не хотел.

Он до сих пор помнил всё посекундно.

Стоял пасмурный июньский день. В столичном экономическом техникуме стартовал первый этап вступительных испытаний для выпускников школ. Среди первых поступавших был и он, Женя. Юноши и девушки в коридорах вели себя по-разному: одни стояли парочками и перешептывались с серьезными лицами, кто-то кучковался и шутил, другие нервно перелистывали последние страницы конспектов и шевелили губами, повторяя плохо выученный материал. Женя стоял в стороне, прислонившись к стене, и оглядывал своих возможных однокурсников, держа в руках паспорт и расписку. Устав стоять на одном месте, он прошелся до стенда со списками поступающих, раскиданных по дням вступительных экзаменов, и от нечего делать перечитывал десятки фамилий.

Когда он дошел до середины списка, двери в коридор во всех аудиториях открылись. Из них вышли преподаватели, мужчины и женщины, из каждого кабинета по одному, и в ожидании посмотрели на экзаменуемых.

– Дорогие поступающие, попрошу внимания! – на весь коридор провозгласила одна седовласая невысокая женщина в длинной юбке.

Юноши и девушки умолкли и собрались в одну общую кучу. Женя пристроился где-то в конце, за спиной высокой девушки, и топтался, вытягивая шею, чтобы видеть женщину и не пропустить ни словечка.

– Сейчас мы будем вызывать вас по спискам. Услышав свою фамилию, проходите в аудиторию и садитесь за парты по одному. На столе – только ручки и расписка. Всем всё понятно? Вопросы? Тогда удачи! Итак.

Женщина вскинула руку с листом, где были написаны фамилии абитуриентов, и стала приглашать их в аудиторию. Постепенно юноши и девушки отсеивались. Женя попал в третью аудиторию к преподавателю с серьезным выражением лица, одетому в изумрудный кардиган со светлыми брюками, и в очках в роговой оправе. Когда все абитуриенты в аудиториях расселись, преподаватели прошли к учительскому столу и объяснили порядок прохождения вступительного экзамена. Несколько минут при распахнутых в коридор дверях все ждали, когда принесут экзаменационные билеты и анкеты для поступающих. Сидели молча: преподаватели оценивающе изучали вчерашних выпускников школ, уже сейчас видя «умниц» и «безнадёг»; будущие студенты водили глазами по аудитории, смотрели в окно, кидали быстрые взоры на преподавателя, катали ручки по парте.

Принесли билеты и разложили их веером на первую парту. Вздохнув и пожелав про себя удачи, юноши и девушки выстроились в очередь и вытягивали билеты, говорили номер и свою фамилию преподавателю и возвращались на места готовить ответ. Женя взглянул на билет, только когда сел за парту, и облегченно вздохнул: второй вопрос он отлично знал, по первому имел общее представление, а третий хоть и плохо помнил, но думал, что точно может высосать что-то из пальца. Когда Женя, как и все в аудитории, сделал отметки на листе поступающего и услышал пожелания успеха от преподавателя и команду начинать отвечать на вопросы, тут же схватился за ручку и за пять минут на одном дыхании написал второй вопрос, решив дать себе минутный отдых, чтобы собраться с мыслями и работать дальше. Времени на ответ – почти два астрономических часа, а Женя был уверен в своих силах, потому не особо спешил. Хотя тут же подумал, что лучше бы ответить среди самых первых, выйти из аудитории, наполненной атмосферой напряженности и дум, и зайти в буфет, поэтому вновь взял ручку и стал размышлять над первым вопросом.

Спустя время, когда что-то наподобие ответа было написано и преподаватель скорее всего смог бы его засчитать, в коридоре послышались быстрые шаги. Женя на миг отвлекся от экзаменационного листа и посмотрел на закрытую дверь, как шаги в коридоре приблизились к аудитории, где сидел он, и двери резко распахнулись. Все подняли головы. В аудиторию вошла женщина – строгость ее костюма не шла к добродушному лицу – и, приблизившись к сидевшему за столом преподавателю, нагнулась и что-то быстро прошептала ему на ухо. Она была чем-то встревожена.

– Простите, Анатолий Валерьевич, – негромко произнесла женщина в костюме, выпрямляясь, и повернулась к экзаменуемым. Те отложили пишущие принадлежности и бесшумно смотрели на преподавателей.

– Хорошо, вхожу в положение, – кивнул мужчина и, вставая, обратился к юношам и девушкам. – Евгений Зорин кто?

Женя вздрогнул, услышав собственное имя, и поднял руку, почти одними губами произнес: «Это я».

– Евгений, выйди, там очень срочный звонок. Твоя мама звонит, – быстро произнесла женщина.

Сердце сделало рывок, словно хотело выпрыгнуть из груди, и бешено забилось, молоточками отдавая в ушах. Юноша похолодел, поняв, что случилось что-то нехорошее: мама не стала бы просто так искать телефон колледжа и звонить туда, зная, что у него, ее сына, сегодня важный вступительный экзамен.

– Не забудь свои документы и ручку. Можешь прийти написать экзамен в резервный день или в день поступления других групп, – сказал вслед Жене преподаватель, когда тот покидал парту, сдав экзаменационный билет с исписанным ответами листом.

Женщина ждала Женю на выходе в коридоре. Юноша занервничал еще больше: если его отпускают насовсем, да еще упоминают о возможности написать экзамен в другой день, значит, думают, что он не вернется, поскольку дело, по которому звонит его мама, очень важное. Может, даже больше, чем важное. И при этом нехорошее.

Женя закрыл за собой дверь в аудитории и, сжимая паспорт с ненужной уже распиской, последовал за женщиной. Та велела ему поторопиться.

– Что случилось? – наконец решил спросить Женя, когда не услышал от провожавшей его женщины ни слова.

– В деканат позвонили, звонившая представилась твоей мамой, – женщина, поднимаясь, развернулась к нему. – Голос взволнованный, но она пыталась это скрыть. Сказала, чтобы тебя срочно пригласили к телефону. Что это очень важно и не требует отлагательств. Она упомянула твоего папу.

Услышав это, Женя оступился на очередной ступеньке и чуть не упал, ойкнув, но вовремя схватился за перила.

– Всё хорошо? – женщина обернулась на него.

– Д-да.

Юноша глубоко вздохнул, чувствуя, как начинает дрожать из-за страха за отца. Руки вдруг затряслись, живот свело, а всего его словно опустили в ушат с ледяной водой.

Что-то случилось. Что-то произошло. Явно нехорошее…

– Крайняя правая дверь, – женщина указала ладонью в сторону дверей с табличкой «Деканат» и временем работы и получением справок.

Женя прибавил шаг и влетел в кабинет, быстро назвавшись и спросив телефон. Секретарь за столом у окна пригласила его к себе и протянула трубку.

– Мам? – взволнованно проговорил Женя, прижав телефон к уху. – Что-то с папой?

– Женечка! – голос матери звучал надтреснуто, она пару раз быстро вздохнула. – У нас беда. Звонили из управления. Сказали, что отряд на задании… обстреляли.

Женя почувствовал, как ноги подкосились, и он быстрее схватился за край стола, шумно сглотнув. Находившиеся в деканате, увидев, как юноше стало плохо, подскочили к нему и быстро подставили стул, усадив Женю.

– И – папу?.. – горло словно стянули узким металлическим кольцом, голос стал тихим и осипшим. Внутри всё оборвалось.

– Он единственный выжил. Но серьезно, тяжело ранен. – Мама позволила себе немного эмоций: она всхлипнула, но тут же прочистила горло и заговорила быстрее: – Я сама почти ничего не знаю, сказала тебе только то, что сообщили мне. Я не знаю точно, что и когда произошло, но что-то пошло не так, о проводимой операции как-то узнали, их уже подстерегали.

– А папа? – Женя сглотнул, всё еще вцепившись в стол.

– Он уже в госпитале, там, на Кавказе. Мне сказали, чтобы мы с тобой собрали некоторые вещи, за нами приедут.

– Зачем?

– Я правда не знаю, Жень. Будем делать так, как нам скажут. Знаю, дорогой, что сегодня у тебя ответственный день, но уже не до этого.

– Конечно, мам! Я скоро буду!

– Да, прямо сейчас. Я тебя жду. Пока начну собирать вещи. Еще должны позвонить. Пока.

– Бегу! – Женя кинул телефонную трубку, выскочил из деканата, со скоростью марафонца преодолел три этажа здания и выбежал из техникума.

Следующие часы были полны тревоги и спешки. Мама волновалась, но при людях из военного управления старалась не выказывать эмоций. Женя не осознавал происходящее: ему казалось, что всё это страшная иммерсивная театральная постановка, и он оказался затянут в нее по чудовищной ошибке.

Когда юноша, тяжело глотая ртом воздух, подбегал к подъезду дома, то увидел машину из управления. За рулем сидел шофер в штатском и бил пальцами по рулю, поглядывая на жилой дом. Женя проскочил мимо него, не поздоровавшись и даже не зная, успел ли шофер его заметить. В квартире в прихожей стоял младший офицер в летней командной униформе. Женя поздоровался и увидел маму, уже одетую к выходу и укладывающую последние вещи в чемодан. Он подошел к ней и обнял. Она заключила сына в крепкие объятья и прижала к груди, гладя по волосам.

– Жень, посмотри в своей комнате, может, еще что-то нужно взять. Я положила самое основное, – шепнула женщина, отстраняя сына.

– А мы еще сюда вернемся? – рискнул задать вопрос юноша.

– Я не знаю, правда, не знаю. Не бери много, возьми важное. Если что, потом нам вышлют.

– Вышлют? То есть мы можем надолго?.. – Женя заволновался.

– Женя, поговорим потом. Быстрее. Видишь, нас уже ждут, – прервала его мама, ставя чемодан на полу.

Женя прошел в свою комнату и быстро оценил оставшиеся вещи в шкафах и на полках. Старый Рой сопел на его кровати, тоскливо поглядывая за юношей.

– Мам, а Роя возьмем? – крикнул Женя.

– Да. – Ответ его очень порадовал, на душе стало чуть легче: юноша ни на что бы в жизни не променял любимого пса, ни за что бы не оставил его.

– Рой, вставай! Давай, слезай, – юноша небольно пошлепал пса по бедру. Тот заурчал, взглянул на Женю безучастными глазами. Широко зевнув, нехотя спрыгнул на пол и зашагал в сторону прихожей, по пути присев и почесав за ухом.

Юноша услышал голос мамы, переместившейся к входной двери вместе с чемоданом. Он смахнул в оставшуюся пустую сумку пару любимых книг и забавную деревянную свистульку, подаренную отцом на десятилетие, и вышел из комнаты, оглядев ее на прощание взглядом, полных смешанных и противоречивых чувств. Мама подозвала Роя и надела поводок. Офицер что-то произнес и взял ее чемоданы, кивнув на дверь. Они вышли из квартиры, ключи от которой женщина передала офицеру. Погрузив в багажник служебной машины чемоданы, все молча сели в салон, и водитель тут же тронулся с места.

– Рано утром в управление сообщили, – не отводя глаз от лобового стекла и не поворачивая головы, сказал Жене и его маме сидевший рядом с шофером офицер, – что выездная операция провалилась. Код «красный», объекты каким-то образом узнали, что их планировали ликвидировать. Сейчас тщательно проводятся проверки, в командно-штабном правлении чистится всё, не щадят никого: ни генералов, ни полковников, ни высших, ни низших. Выясняют, как так могло случиться. Кто продал информацию. Как вышло, что узнали о выезде, где отряд будет и когда. Может, это был кто-то из наших. Ничего еще не известно.

– Что с агентами? – холодно произнесла женщина, глядя офицеру в затылок. Женя посмотрел на мать, сердце подскочило к самому горлу. Он потрепал пса по загривку.

– Сначала обстрелы, потом взрыв. Он уничтожил большую часть базы, где засели объекты. Но из тех никто не погиб: их просто там не было. Четырех агентов не стало: троих – на месте, один скончался при транспортировке в больницу. А Валерий Игоревич… У него многочисленные ожоги, ушибы, сотрясение, в общем… худо, но…

– Мама, мам, успокойся, ма… – Женя увидел, как лицо матери побледнело. Она закрыла глаза, по щеке быстро скатилась тяжелая слеза. Юноша обнял маму, а у самого глаза были широко распахнуты от страха. Он представил себе окровавленного отца, лежащего посреди груды обломков террористической базы, и ему самому стало плохо. Рой почувствовал страх и напряжение в салоне автомобиля и заскулил. Женя поспешно погладил мохнатого друга по голове.

Им повезло, что в это время в городе не было заторов, поэтому служебная машина менее чем через час въезжала на автостоянку близ военного аэродрома. За административным зданием, на краю взлетной полосы Евгений успел заметить, как к готовности к очередному вылету приводят грузовой самолет. Словно прочитав его мысли, офицер пояснил: рейс готовят к отправке в тот самый район Кавказа, где произошло столкновение отряда с террористами, и именно на нем Женю и его мать доставят в Сухум, посадив на борт по договоренности с высшим командованием.

– Поторопитесь. У вас не более десяти минут, – сказал шофер, припарковавшись у края полосы и выскакивая из автомобиля.

Младший офицер раскрыл перед женщиной дверь и помог ей выйти, Женя вышел с другой стороны и потянул за поводок пса. Шофер уже вынул чемоданы и сумку из багажника и опустил на асфальт, закурив. Под суровым взглядом офицера он тут же схватил вещи в обе руки и быстро зашагал в сторону самолета. За ним последовали Женя с матерью и офицер.

Их увидели издалека, и, отделившись от небольшой группы людей у самолета, к ним направился военный пилот, еще младше сопровождающего Женю и его мать офицера. Пилот кивнул шоферу, пыхнувшему в ответ сигаретой и проследовавшему дальше к самолету, пожал руку офицеру. Несколько секунд оба военных о чем-то переговаривались. Пилот пару раз взглянул на Женю и его мать и едва заметно кивнул. Юноша переводил взор с самолета, шумно урчащего турбинами, который уже был готов тронуться с места, на офицеров, крепко держа за поводок Роя. Пес смирно сидел возле его ног и любопытно обозревал новую для него обстановку. Женщина от волнения заламывала ладони.

– Жень, ты как? – она обратилась к сыну.

– А ты? – он повел плечом и подошел ближе к матери.

Та не ответила, вздохнув, и притянула его к себе, положив ладонь на плечо, приобняв, и потеребив воротник его рубашки.

А потом офицер, сопровождавший их до аэропорта, попрощался и передал Женю с мамой пилоту. Тот жестом пригласил их к самолету, чтобы посадить в грузовой отсек. Когда они сделали несколько шагов, офицер окликнул женщину. Она остановилась и обернулась, юноша вместе с ней. Пилот поторопил его следовать за собой. Евгений прибавил шаг, потянул поводок и, вывернув голову назад, несколько секунд смотрел на маму и офицера. Он что-то быстро шептал ей и, вынув из нагрудного кармана сложенный конверт, протянул его женщине. Та кивнула и сжала конверт в руках. Офицер еще что-то сказал ей, кивнув, и отступил назад. Она что-то прошептала и, развернувшись, быстрым шагом поспешила к самолету. Повернув голову и гадая, что же сказал и передал маме офицер, юноша чуть не столкнулся с возвращавшимся к автомобилю шофером, погрузившим их вещи в самолет.

Люди у самолета расходились: кто-то запрыгивал по трапу внутрь, кто-то, наоборот, отходил на земле дальше за полосу. Пилот довел Женю с матерью до грузового отсека, передав их новому военнослужащему, а сам убежал в кабину. От гула закладывало уши. Военный помог женщине подняться в полутемный отсек и указал на свободные импровизированные места вдоль тяжелых и длинных ящиков. Юноша, взяв пса на руки, отказался от помощи. Когда он сел рядом с мамой и опустил забеспокоившегося Роя у ног, военный обвел взглядом груз и крикнул людям на улице, махнув рукой. Пол завибрировал, отсек стал медленно закрываться, ограждаясь от дневного света, постепенно опускаясь во тьму. Когда отсек закрылся, что-то щелкнуло и включилось неяркое освещение.

Женя поднял глаза и быстро осмотрел других присутствующих, кто уже был в отсеке. Они не были военнослужащими. Все разного возраста: кто-то чуть старше или младше его матери, есть и пожилая пара, но ни одного ребенка. Все они молчали, некоторые готовы были расплакаться, промокая глаза платком. На их лицах застыла маска мировой скорби. Юноша подумал, что это могли быть родственники погибших агентов. И оказался прав.

Весь полет он старался не смотреть на этих людей, потерявших своих близких. Ему казалось, что все они косо смотрят на них с мамой, кидают обвинительный взгляды: они виноваты в том, что Валерий Сезонов, их муж и отец, выжил, а их собственные дети и супруги, братья и сестры погибли. Женя старался об этом не думать. Но не мог. Ему отчего-то было стыдно. Стыдно перед всеми этими людьми за то, что его отец остался жив, а других членов отряда, лучших в своем роде профессионалов, не стало.

Мама все часы полета молчала и смотрела в иллюминатор на проплывающие внизу густые облака, поля и города, только раз или два спросив, не кружится ли у Жени голова. Юноша всегда мотал головой, тихо отвечая, что всё нормально, и медленно поглаживал Роя, который переместился к нему на колени и тихо лежал, кидая на Евгения вопросительный взгляд: куда мы летим? кто все эти люди?

Все почти два часа полета в отсеке царило тяжелое и давящее напряжение. Для Жени было пыткой находиться среди этих несчастных, потерявших своих близких в страшном взрыве. На душе лежал тяжеленный камень, который, казалось, юноша так и пронесет с собой через всю жизнь. Он не видел сторонних людских глаз, но, кажется, чувствовал – или представлял, хотел представлять, что на него смотрят и осуждают, – но и пытался не думать об этом: вдруг это всего лишь плод его воображения? Когда самолет чуть тряхнуло и пол дал вибрацию сильнее обычного, Женя, для которого уже было невыносимо сидеть в этой духоте и напряжении, посмотрел вниз на землю, и с облегчением отметил, что самолет начинает поворачивать и готовится к постепенному снижению. Под ними расстилались могучие Кавказские горы.

А дальше события происходили еще быстрее, чем в Москве.

Спустя несколько минут самолет приземлился на запасном небольшом аэродроме под Сухумом. Еще какое-то время все сидели в закрытом отсеке, а снаружи подъезжали автомобили, из них выходили люди и обменивались фразами и документами с пилотами. Наконец отсек открыли. Дохнуло жарой, всех ослепило ярко палящее кавказское солнце. Вскочивший внутрь отсека молодой военный призвал пассажиров приготовить паспорта и выходить из самолета. Когда родственники членов военного отряда, в том числе и Женя с мамой, вышли из отсека и отошли к подъехавшим служебным автомобилям, в отсек забежали военные для разгрузки и к самолету подогнали грузовые машины. В считанные минуты абхазец проверил паспорта прибывших вместе с грузом россиян, а затем пригласил в автобус у выезда с территории посадочных полос.

В автобусе было так же душно, даже с раскрытыми окнами. Все расселись отдельно, подальше друг от друга, чтобы переживать свое горе и оплакивать потерю наедине с самим собой. Лишь Женя с мамой сели вместе в самом конце автобуса у окна, посадив рядом Роя.

Следующие полчаса автобус катил своих молчаливых и грустных пассажиров в сторону Сухума. Женя смотрел в окно и дивился сказочной красоте кавказской природы и живости населения, проезжая мимо хребтов, лесов, озер и небольших деревень. Наблюдая за абхазской жизнью, тоска на какое-то время отступила на второй план, но когда однажды юноша развернулся к маме, чтобы обратить ее внимание на красоту гор, увидел, как она, чуть отвернувшись от него в сторону, держит в руках исписанный почерком отца листок.

– Мам, что это? – спросил Женя.

Женщина подняла глаза на сына и быстрым движением сложила лист, сжав его в ладони.

– Это записка, – тихо произнесла она.

– Папы? – уточнил юноша. Женщина кивнула.

– Предсмертная, – добавила она еще тише. Женя оторопел.

– В Москве сопровождающий нас офицер передал ее мне, понимая, что она уже ему не пригодится. Перед отъездом на это задание твой отец, все члены отряда написали записки и отдали их командованию, осознавая, на какой страшный риск идут, что могут не вернуться. Командование распорядилось после их смерти отдать записки нам, их родным. У нас записка теперь просто… Чтоб знали… – вполголоса объяснила женщина, не глядя на сына. – Ты знаешь, что такое предсмертная записка и что в них обычно пишут, что завещают, какие последние слова говорят.

Женя медленно кивнул. Сердце бешено стучало в груди.

– Дашь почитать? – спросил он, взглянув на краешек записки, выглядывающий из сложенных вместе рук матери.

– Нет. Прости, нет, – к его удивлению мама ответила отказом и быстро сложила лист в помятый конверт, а затем убрала его в сумку и тяжело вздохнула. – Я не хочу, чтобы, читая строки, ты страдал так же, как и я.

Другие бы женщины, жены, матери, подумал Женя, уже бы начали рыдать, прижав ладони к лицу, показывать свою беззащитность перед жестоким ударом судьбы. Но его мать была не такой. Неверно сказать, что она железная леди, что у нее нет никаких чувств. Она просто умеет их не показывать. Она считает, что лучше пережить все страхи и горести в себе, но ни в коем случае не делиться чем-то плохим с родными, тем более с любимым и единственным сыном. Пусть ей будет плохо, но она мать, она выдержит все ужасы и испытания только ради благополучия и счастья своего ребенка. Женя пытался понять более глубокие причины всего этого, но так до конца и не смог. Он копал глубоко, а, может, всё лежало на поверхности? Мы часто оказываемся слепы, не видя того, что находится прямо у нас перед носом.

Юноша молча смотрел на мать. Когда она вздохнула и по ее щеке скатилась быстрая неконтролируемая слезинка, которую она тут же промокнула платком, Женя вновь отвернулся к окну и стал смотреть на свое отражение на фоне зеленой полосы густого леса.

Вот и Сухум. Пальмы, восточная архитектура, большие прогулочные проспекты, сочная зелень, необычные фонтаны, живые краски и вообще атмосфера настоящего курорта. Проехав через центр города, автобус завернул на длинную улицу за ботаническим садом, с которой потом свернул в сторону комплекса светлых зданий. Это был недавно открытый госпиталь. Возле ворот автобус остановился, молчаливый шофер вышел на улицу и в два счета вынул из багажного отсека чемоданы и сумку Сезоновых. Вещи остальных пассажиров он не вынимал. Женя с мамой молча сидели и наблюдали за действиями шофера. Тогда абхазец прошел вдоль автобусных окон, выискивая хозяев вынутого им багажа. Увидев их, постучал в стекло и помахал рукой, приглашая на выход. Юноша с мамой пробирались по проходу, подгоняя перед собой Роя, стараясь не глядеть на других пассажиров.

Сойдя со ступенек автобуса, они почувствовали волну жара. Здесь был разительный контраст с московской погодой. Убедившись, что хозяева вещей приняли свою поклажу и никаких претензий к нему не имеют, шофер с акцентом попрощался и, запрыгнув обратно в автобус, повез родственников погибших агентов в другом направлении от главного въезда на территорию госпиталя.

– Их повезли в морг, – раздался за спинами Жени и его мамы низкий и красивый бархатный голос, говоривший с кавказским акцентом.

Они обернулись и увидели загорелого мужчину средних лет с короткой стрижкой в медицинском халате. Из здания госпиталя к ним быстрым шагом направлялся другой медработник.

– Здравствуйте. Я Бежан, главврач, – он наклонил голову в знак приветствия. – Вы – родные выжившего военнослужащего? Вы его супруга?

– Да. Вера. Это сын, – произнесла женщина, перебирая в руках поводок. Женя кивнул и взял ручки почти неподъемных чемоданов.

– Пройдемте за мной. Мне несколько часов назад сообщили о вашем приезде. Я решил встретить вас лично. И лично побеседовать.

Бежан повел их по вымощенной каменными кирпичами дорожке к центральному входу госпиталя. Молодой медработник, подбежав к Жене, взял из его рук чемоданы и понес в холл первого этажа. У входных ступеней Бежан увидел девушку-интерна и что-то быстро произнес на абхазском, указав на пса. Девушка кивнула и, подойдя к Жене и его маме, с очаровательной улыбкой попросила разрешения взять поводок. Женщина без слов протянула его практикантке, и та, вновь улыбнувшись, ушла вдоль по дорожке в сторону пристройки. Рой покорно шел за милой девушкой, пару раз обернувшись на хозяев и вопросительно гавкнув.

– Вашу собаку оставят в дальнем флигеле и накормят. Быть может, вы хотите перекусить? У нас есть столовая для персонала. Я могу поговорить, вам дадут обед, – врач кивнул головой, когда они поднимались в теплый и светлый холл госпиталя.

– Если можно, проведите Евгения.

Женщина вздохнула и посмотрела на сына. Юноша удивился: он так хотел попасть к отцу, а его зачем-то отправляют на обед. Еда может подождать. Лучше бы мама сама поела, она выглядит более уставшей и измученной, нежели он сам.