Меня зовут Персефона

– Кто… – начинает Парфенопа, но Афина останавливает её, подняв вверх руку.

Мы стоим неподвижно и наблюдаем за странным ребёнком, который скачет на пухлых ножках у самого края поляны над расселиной. Кажется, он хочет прыгнуть вниз.

Я смотрю, как он наклоняется над обрывом и с ухмылкой заглядывает в пропасть. У него в руках лук. Он быстро натягивает тетиву, и в луке откуда ни возьмись появляется золотая стрела.

– Эрот… – шепчет Парфенопа.

Я тоже узнала его. Это сын Афродиты, безжалостный маленький бог любви. Я вижу его в первый раз. Мне говорили, что он капризный и надменный мальчик. И жутковатый, добавила бы я. Впрочем, меня это не удивляет, учитывая, кто его мать.

Эрот опускает лук со стрелой. Когда он всем телом наклоняется к   пропасти, у него на лопатках появляются маленькие, быстро трепещущие крылышки. Наверное, они нужны, чтобы не потерять равновесие. В кого он целится?

Афина, нахмурившись, не спускает с него глаз. Кажется, она его боится. Но как такая могущественная богиня может бояться маленького мальчика? И чего ей бояться? Что его стрела попадёт в неё? Или в меня? Что тогда станет с нашим целомудрием? Перед стрелами Эрота все бессильны.

– Он, кажется, как обычно, замышляет какую-то пакость… Лучше остановить его. – Богиня выпрыгивает из засады прямо на середину поляны.

Эрот вздрагивает, и стрела срывается с его лука в овраг. Мальчик надувает щёки, фыркает и, повернув голову, с любопытством смотрит на Афину.

– Эрот, что ты здесь делаешь один, без мамы?

Мальчик не отвечает. Но прячет лук за спину и недовольно отворачивается.

– Афродита не обрадуется, узнав, что ты бродишь по лесу в одиночестве…

Эрот не удостаивает Афину вниманием и медленно уходит, качая головой.

– Неприятный мальчик. Кто знает, что он тут замышлял… – шепчет мне на ухо Левкосия.

– Зачем он пустил стрелу в этот разлом? – спрашивает Парфенопа. – В кого он хотел попасть?

Мы с подругами бежим к обрыву и видим, что на краю поляны в земле зияет огромная трещина.

– Это похоже на одну из тех щелей, через которые солнечный свет проникает в тёмное царство Аида, – бормочет Лигейя.

– Пойдёмте отсюда, – повелительным тоном говорит Афина. – Нам нет никакого дела до опасных выходок этого мальчика и его матери.

Дни бегут тихо и незаметно, но иногда у меня перед глазами встаёт лицо Эрота, его презрительный, жестокий взгляд. Он пугает меня даже больше, чем Афина, превратившая Арахну в паука.

Я уговариваю себя не думать о нём. Выхожу из дворца и иду гулять по окрестным полям. Солнце стоит высоко, но в воздухе чувствуется быстрое дуновение Зефира. Это он приносит сюда сладкие ароматы, незаметно сменяющие друг друга.

Я собираю фиолетовые крокусы, маленькие щедрые дары природы, и вплетаю их себе в волосы. Чуть дальше в поле я вижу маму. Она склонилась над пшеницей. Наверное, ухаживает за колосьями. Она говорит, что это её способ участвовать в жизни людей. Мама очень печётся о людях. И все божества извлекают выгоду из её работы: если бы не мама, люди бы погибли, боги остались бы одни и некому было бы их почитать.

– Кора, иди сюда! – зовёт мама, глядя куда-то перед собой. – Подойди.

Я подхожу ближе и вижу, что она гладит колосья. Она прикасается к ним так же нежно, как ко мне. Ласкает их зорким взглядом. Зелёные колосья слегка склоняют верхушки. Но когда мама проводит по ним пальцами, они набухают. Стебель растёт, а листья меняют цвет, становятся жёлтыми. Зёрна, спрятанные в колосьях, тяжелеют.

– Какое чудо. Этот остров такой плодородный, мама…

Она поднимает голову и смотрит на меня своими большими глубокими глазами, совсем не щурясь от солнечных лучей, бьющих ей прямо в лицо.

– Да, Кора, этот остров бурлит жизнью.

– Иногда он просто бурлит и всё… – с улыбкой говорю я, думая об Этне. От её извержений дрожит земля, доставляя неудобства даже богам.

– Это Тифон, ты же знаешь… – серьёзно отвечает мама. – На нём покоится весь остров, удерживая его в плену своей тяжестью.

Я знаю, Тифон лежит на спине под островом и время от времени делает отчаянные попытки освободиться. Этна возвышается прямо у него над головой, вот он и выплёвывает через неё камни и изрыгает пламя, пытаясь стряхнуть с себя города и высокие вершины.

– Я не понимаю, почему боги так жестоко наказывают всех…

Мама выпрямляется во весь рост и кладёт руки на талию:

– Потому что никто и никогда не должен бросать нам вызов. Никогда.

– Не знаю… мне кажется, это неправильно.

– Ты ещё маленькая, Кора. Но рано или поздно ты тоже научишься внушать уважение к себе.

– Мне бы для начала научиться поля возделывать … – шепчу я, наклонив голову.

Мама молчит.

Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, поняла ли она намёк. Я уже давно пытаюсь уговорить маму научить меня её работе, чтобы я могла вместе с ней ухаживать за полями. Может, сейчас получится?

– Что ж, попробуй.

– Попробовать что, мама? – спрашиваю я с деланым удивлением.

– Ты сказала, что накормила ячменём всех крестьян на пиру…

– Да я просто посмотрела на него – и…

– Значит, пора, – вздыхает мама.

– Но я не умею, – говорю я неуверенным голосом, стараясь скрыть волнение.

– Прикоснись. – Её бездонный взгляд придаёт мне уверенности. Она улыбается и ждёт, что я буду делать.

Я приподнимаю рукой колос и касаюсь его верхушки. Мои пальцы становятся горячими. Я в страхе отдёргиваю руку, боясь сжечь зёрна. Я так давно хотела этому научиться, что теперь боюсь всё испортить. Мама жестом велит мне продолжать, и я снова вытягиваю руку. Колос под моими пальцами набирает силу, крепнет, становится очень высоким.

– Вот так! – подбадривает меня мама, и я слышу, что она тоже волнуется.

Я опускаю руки в колосья пшеницы и в изумлении смотрю на странное явление, которое я вызвала к жизни. Сама.

– Мама, слышишь?

Воздух наполняется сильным ароматом. Это запах жизни, солнца, обильных урожаев.

Я закрываю глаза, чтобы глубже вдохнуть окутавшее меня благоухание.

Мама берёт меня за руку и тянет за собой. Мы бежим вместе, моя свободная рука быстро летит над ещё зелёными посевами, которые спеют у нас за спиной, словно воздавая нам почести. Колосья растут и желтеют всё быстрее и быстрее. И вот уже всё поле золотится под солнцем. До меня издалека доносятся восхищённые возгласы. Это крестьяне славят наши имена.

Мы останавливаемся. Я с восторгом смотрю на маму. Она улыбается, обнимает меня и прижимает к себе, целуя в голову и гладя по волосам.

– Вместе мы можем делать великие дела! – восклицает она.

– Заботиться о земле и о людях… – добавляю я.

Мне кажется, у меня сейчас сердце разорвётся от счастья.

– Смотри, – шепчет мама, показывая куда-то перед с собой.

Отягощённый зёрнами, колос начинает клониться к земле. Одно зерно размером с большой палец отрывается и падает.

Я наклоняюсь, чтобы подобрать его, но оно уходит в землю. Невероятно, как быстро оно исчезает.

Земля над ним смыкается, и у меня по позвоночнику бежит холодная дрожь.

Мне вдруг становится нечем дышать. Я прижимаюсь к маме и хватаю её за руку.

– Он вернётся? – спрашиваю я испуганным голосом.

Мама кивает:

– Вернётся. Если будет сильным.

Часть II

Осень

Царство мёртвыхБездна великая. Тот, кто вошёл бы туда чрез ворота,Дна не достиг бы той бездны в течение целого года[6].Гесиод, «Теогония»

Воспоминания согревают меня в эти тихие тёмные дни.

Я закрываю глаза, и мне кажется, что я всё ещё там, на залитых солнцем полях, с мамой. Сосредоточившись, я даже могу увидеть пшеничное зерно, ушедшее в землю. Я чувствую себя этим зерном. Похороненная заживо, без воздуха и света.

Сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в царстве мёртвых? Я потеряла счёт дням.

Мама всегда говорила, что мы, боги, воспринимаем течение времени не так, как люди. Может, я уже провела в этой темнице месяцы, может, годы, я не знаю. Один бесконечный час сменяется другим. Без солнечного света я не могу отмерять жизнь.

Мне хочется думать только о том, что всё это скоро закончится. Наверное, Аид похитил меня, чтобы попросить у мамы выкуп; он, видно, хотел от неё чего-то и теперь надеется получить это шантажом. Эта мысль успокаивает меня: мне просто нужно подождать, когда они закончат переговоры. Мне просто нужно подождать.

Я собираю асфодели на бескрайнем лугу. Я никогда не любила это растение. Его колоски – жалкая копия колосьев пшеницы, его бледность убивает меня. Мне кажется, Аид специально засадил луга вокруг своего дворца такими унылыми цветами. Он совсем не похож на других олимпийских богов. Они все любят красоту, окружают себя светом и яркими красками. А Аид угрюм и некрасив, как асфодели.

Я подношу цветок ко рту, как делают мёртвые, срываю губами несколько лепестков. Интересно, какие они на вкус. И тут же, испугавшись, выплёвываю их. Мне надо быть сильной: я не стану здесь ничего есть. Любая нимфа знает, что пища мёртвых привязывает тебя к этому месту навсегда.

Я возвращаюсь мыслями к маме, к подругам, к залитым светом долинам. Мне не хватает воздуха.

Я встаю на цыпочки и в сотый раз пытаюсь определить, где заканчиваются эти луга. Я вижу вдалеке очертания могучих стен, окружающих дворец Аида, за которые я никогда не выходила.

Неестественно белое, гнетущее небо делает всё вокруг плоским и ещё более однообразным. Асфодели медленно колышутся под ветром, которого я не ощущаю.

Здесь внизу нет воздуха, и свет здесь ненастоящий.

Иногда мне кажется, что я вижу в этой призрачной белизне красную точку. Я бегу к ней в надежде найти алый мак, лучащийся жизнью.

Но здесь нет маков, здесь нет красок. Здесь только серость смерти.

Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь. Но я никому не интересна, кроме Аида, которого держу на должном расстоянии. Души умерших, блуждающие по необъятному лугу, кажется, даже не видят меня. Их глаза похожи на глубокие пустые колодцы, с их губ не сходит слабая потерянная улыбка.

– Какие они на вкус, асфодели? – спрашиваю я у тени проходящей мимо девушки. Мой голос гремит в тяжёлой пустоте, но ответа я не получаю. Чего я ждала?

Она в белом платье, на голове у неё широкая серая повязка. Девушка похожа на Фебу, крестьянку, которую поцеловали во время игры в коттаб тем вечером на пиру. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть её получше: это не она. Все люди похожи друг на друга, особенно когда умирают. Я разочарованно вздыхаю.

– Каковы на вкус асфодели? – спрашиваю я у тени стоящей рядом старухи.

Та не видит меня. Она медленно наклоняется и осторожно срывает несколько цветов. Потом подносит их ко рту и начинает жевать лепестки.

– Какой у них вкус? – кричу я в ухо низкорослому пузатому старику. – Отвечай! – Я пытаюсь толкнуть его, но мои руки погружаются в неосязаемое тело, проходят насквозь и сжимают пустоту. – Почему вы молчите?

Его глупая улыбка раздражает меня.

– Что вы тут делаете целыми днями? Чему вы улыбаетесь?

Я прыгаю перед ним, чтобы он меня заметил. Я пытаюсь коснуться его рта, чтобы разговорить его. Я пробую дотронуться до него, чтобы посмотреть, почувствует ли он что-нибудь. Всё впустую.

Души людей гаснут, как светлячки, которые не светятся. Я не могу больше оставаться среди них, от их апатии мне становится ещё грустнее.

Я уже ухожу, когда вдруг чувствую внезапное движение за спиной. Кто-то приближается ко мне. Я отпрыгиваю вправо, чтобы избежать столкновения, и падаю на луг. Это Аид?

Я быстро оборачиваюсь. Мимо меня проносятся испуганные лани.

От кого они убегают? Что происходит? Я пытаюсь встать, но одна лань летит прямо на меня. Не успеваю увернуться. Я застываю на месте и закрываю глаза, в ужасе ожидая удара. Но ничего не происходит. Лани проносятся сквозь меня, а я чувствую только резкое перемещение холодного воздуха. На мгновение мне кажется, что я стою на вершине Этны, продуваемой ветрами, и их безжалостные порывы хлещут меня по лицу.

– Что… – бормочу я.

Мимо меня снова и снова проносятся лани. В глубине, не очень далеко, я вижу внушительный и грозный силуэт мужчины. Я пячусь назад, но это бесполезно: он бежит очень быстро, он почти поравнялся со мной. В руке у него большая булава. Он размахивает ею в воздухе. Его глаза устремлены на ланей, на лице застыла восторженная улыбка. Он охотится.

Это, наверное, Орион!

Я ошарашенно смотрю, как он пролетает мимо, даже не замечая меня. Так это правда. Орион по-прежнему ходит на охоту, только теперь здесь, в подземном царстве… Его созвездие сияет в небе, а он, ничего не подозревая, занят любимым делом. Навечно. «Великое созвездие для великого охотника». Слова мамы эхом отдаются у меня в голове.

Воспоминание о ней пронзает меня как бегущая лань, но теперь я чувствую боль. Боль в груди. Каждый раз, когда я думаю о ней, мне кажется, я ощущаю её запах. Запах пшеницы, запах дома. Я чувствую себя такой одинокой, такой маленькой. Мама, забери меня отсюда скорее.

Я стараюсь собраться с силами, встаю и поправляю одежду, скорее по привычке, чем из необходимости. Это всё та же одежда, которая была на мне в день похищения. Она порвана, выпачкана в земле, но переодеваться я не собираюсь. Мне просто нужно набраться терпения, это всё скоро закончится.

Я замечаю его издалека. Он приближается, немного сутулясь из-за своего роста. Чёрная и плотная масса, пробивающаяся сквозь прозрачные тени. Аид.

Он пришёл за мной. Я быстро ухожу, асфодели хлещут меня по ногам, я почти бегу с луга. Но всё равно оборачиваюсь: он уже близко. Он пытается улыбнуться мне, разводит руки для дружеских объятий. Он в очередной раз пытается наладить контакт, поговорить со мной. Но меня от этих его попыток тошнит.

Я прячусь среди теней, кружащих в танце. Они улыбаются, они не видят меня. А вот он меня видит, я уверена. Я чувствую на себе его взгляд, но он всё же позволяет мне уйти.

Я быстро возвращаюсь в свою комнату и валюсь на неубранную кровать.

Белый свет загробного мира тускло льётся из окна перед кроватью, погружая комнату в болезненную нереальную серость.

Я устала от этой комнаты, я хочу вернуться в наш дворец, где освещённые солнцем стены сверкают яркими красками.

Аид оставил для меня у двери очередную корзину. Я встаю с кровати и иду посмотреть, что он придумал на этот раз. Обычно он дарит свои подарки молча. С тех пор как он похитил меня, мы вообще ни разу не разговаривали. Мы просто наблюдаем друг за другом на расстоянии. Но сегодня он оставил мне короткое сообщение на деревянной дощечке, которой прикрыта корзина. Я пару минут изучаю его небрежный торопливый почерк. Не знаю почему, но я ожидала немного более формального тона.

Я велел собрать для тебя лучшие гранаты в моём царстве. Они должны быть очень вкусными. Я часто вспоминаю, как ты смотрела на гранат на столе у крестьян.

Сообщение обрывается без объяснений и прощаний. Я непроизвольно перевожу взгляд на корзину с крупными спелыми плодами. Они такие большие и красные, что, кажется, вот-вот разорвутся от наполняющей их жизненной силы.

«Я часто вспоминаю, как ты смотрела на гранат на столе у крестьян». Я перечитываю предложение ещё раз. И бросаю дощечку на пол. Так он шпионил за мной! Он давно хотел меня похитить?!

Он был с нами в тот вечер, когда мы с подругами веселились на пиру у крестьян. Он видел, как мы смеялись, видел, как мы играли в коттаб. Он смотрел на меня, когда я множила зёрна ячменя в мисках. Может, он даже преследовал нас, когда мы шли домой. Тёмная тень на пиру… чучело в поле… он был там с нами. А я, маленькая глупая Кора, ничего не заметила.

Я присаживаюсь и поднимаю корзину с пола. Потом открываю дверь комнаты и резко опрокидываю корзину. Гранаты катятся вниз по лестнице, их стук эхом разносится по дворцу.

Он думает, что может вот так просто обмануть меня?! Он считает, что каких-то спелых фруктов достаточно, чтобы я соблазнилась? Одно зёрнышко – и я останусь у него в плену навсегда, ведь стану существом подземного мира. Так решили боги. И я, между прочим, одна из них. Но, очевидно, для него я всего лишь маленькая глупая девочка, которая не сможет устоять перед сочным гранатом.

Я громко хлопаю дверью в надежде, что он услышит шум и почувствует моё негодование. И пусть больше не пытается ухаживать за мной, принося мне еду. До сих пор я находила в корзинах одежду, пояса, какие-то мази, освежающие кожу. Но такого ещё никогда не было. Я вся дрожу от гнева. «Он должен быть очень вкусным». Глупое чудовище – думал, что я попадусь на приманку?

Я стараюсь успокоиться и ложусь на кровать. Потом закрываю глаза, кладу руки на лицо. И вдруг понимаю: он похитил меня не для того, чтобы кого-то шантажировать. Нет никаких переговоров, никто не договаривается о выкупе. Он не хочет выкупа – он хочет меня. Он похитил меня, чтобы сделать своей, в его планах я останусь в подземном мире навеки.

Меня внезапно охватывает чувство полной беспомощности. Я съёживаюсь на кровати как маленькая лилия, закрывшая лепестки. В моей голове сами по себе возникают одна за другой горькие догадки.

«Я останусь здесь навсегда».

При мысли, что я никогда не увижу солнечный свет, подруг, маму, у меня на глазах появляются слёзы.

«Мама даже не знает, где я».

Меня похитили, и она не знает, где меня искать.

«Вот почему прошло уже так много времени».

И если до сих пор никто не вступился за меня, то и потом никто не вступится.

Я оглядываюсь в отчаянной попытке найти защиту и помощь. Но в этой большой комнате я нахожу только голые стены и безмолвие.

«Я ушла под землю, и никто ничего не видел».

И даже если свидетели были, они, конечно, ничего не скажут против Аида. Жители моего острова, а иногда и боги, предпочитают молчать. Они молчат, даже когда знают. Молчат из страха перед властью и перед местью.

«Надо было мне принять предложение Ареса или Аполлона…»

Тогда я бы, вероятно, была в безопасности. Если бы я вышла замуж за какого-нибудь могущественного бога, Аид бы уважал наш союз и я бы не очутилась здесь, под землёй.

Я нервно поглаживаю свой хитон. Он поношен и изорван. Я пытаюсь залатать дыры, соединяя рваные края, но колени всё равно остаются открытыми. Маме бы не понравилось.

Я с ненавистью смотрю на чистую белую одежду, аккуратно сложенную в корзине рядом с кроватью. Это Аид велел принести её и оставить здесь для меня. Но я не приму ничего из того, что он мне предлагает. И потом: этот хитон – единственное, что у меня осталось от наземного мира. Сменить его – значит признать поражение.

«Может, Зевс мог бы…»

Зевс может. Он один может мне помочь. Зевс, мой отец.

«Он, наверное, и не вспоминает о тебе…»

Мне кажется, я слышу мамин голос. Она права, она всегда права. Зевс не поможет мне, потому что ему нет до меня никакого дела. Он, скорее всего, и не знает, что я пропала.

Мне нужен воздух. Я медленно встаю с кровати. Открываю дверь и выхожу из комнаты.

Дворец Аида с его мощными неприступными стенами только усиливает гнетущее чувство удушья. Наверное, это из-за тёплой и липкой влаги, которую я ощущаю кожей.

Плоды граната разбросаны по полу и лестнице. Я опираюсь на балюстраду и дышу всей грудью. Подо мной расстилаются необъятные луга асфоделей. Дальше обзор загораживают толстые стены, окружающие дворец. Я стану одним из его цветков, запертых внутри навсегда? Он этого хочет?

Сколько дней уже прошло? А сколько ещё пройдёт?

«Глупая Кора».

Всё правильно, я глупая. Глупая маленькая девочка, которая ждёт, что мама придёт и освободит её. Наверное, Аид прав в своей оценке меня.

Я спускаюсь по лестнице и попадаю в большой двор перед дворцом.

Вокруг никого, как всегда.

«Ты зря тратишь время, глупая Кора».

Мама не придёт, чтобы спасти меня. Я сама должна спасти себя. Но как?

«Сбежать отсюда, глупая Кора».

Но я ничего не знаю об этом месте. Что там, за этими высокими стенами? Как далеко простирается подземный мир? Я смотрю по сторонам в надежде найти ответ. Большие входные ворота в нижней части двора не охраняются, но это не главное. Главное то, что я не знаю, что меня ждёт за этими стенами. Подземный мир может быть огромным, и дворец Аида может оказаться лишь небольшой его частью.

«Зато ты знаешь, что тебя ждёт, если ты останешься здесь».

Я смотрю на спелые плоды, рассыпавшиеся по лестнице. Вот что меня ждёт: я останусь здесь навсегда гнить рядом с Аидом, потому что у меня не хватило смелости попробовать сбежать.

«Беги, глупая Кора, беги».

Я должна сама спасти себя. Возможно, мама именно этого и ждёт от меня. Я должна доказать, что я сильная.

Я срываю ветвь плюща со стены и завязываю волосы. Он и вправду растёт повсюду, раз и сюда добрался. У меня перед глазами встают Парфенопа, Левкосия и Лигейя, вплетающие в волосы ветки плюща. Это воспоминание придаёт мне сил.

В конце концов, у всех великих богов есть истории, которые о них рассказывают в веках. Может быть, это будет моя история. История о Коре, сбежавшей из подземного мира. Может, однажды какой-нибудь смертный сложит об этом легенду.

Я бегу к двери и хватаю факел, вставленный в стену рядом. Я медлю ещё мгновение, робко оглядываюсь. А потом иду к выходу.

Никто не останавливает меня. Я выхожу из царского дворца.

Вскоре пейзаж вокруг меня меняется. Белый свет, к которому успели привыкнуть глаза, становится всё более тусклым, и в полутьме я начинаю различать детали, которые раньше ускользали от меня.

Я поднимаю факел над головой и вижу свод из массивных камней, который служит небом в подземном мире. Между камнями видны длинные корни деревьев, висящие в пустоте.

Я уже отошла довольно далеко и с этого расстояния могу лучше рассмотреть дворец Аида. Это самая настоящая крепость, расположившаяся у подножия большого утёса и окружённая несколькими рядами стен. Рядом страшно шумит Флегетон, огненная река, которая окружает крепость потоком пламени, ворочая в своих гигантских омутах огромные валуны. Я даже здесь отчётливо слышу грохот реки. От неё у меня под ногами дрожит земля.

Я не хочу больше ничего видеть. Мама надеется, что мне удастся сбежать. Лучше не задерживаться.

Мне становится нехорошо от запаха застоявшейся сырости и заплесневелой грязи. Дорога покрыта слоем липкой навозной жижи. Я скольжу по ней и пачкаю ноги. Потом в ужасе оглядываюсь. Мне показалось, я увидела внушительный силуэт Аида. Он приближается ко мне. Я отпрыгиваю в сторону от огромной тёмной тени, но это всего лишь валун, мимо которого я прошла пару минут назад.

Куда я иду?

Справа от тропы теснится роща увядших деревьев и невысоких кустарников. В зарослях терновника бесцельно блуждают две тени. Одна из них что-то тихо напевает.

– Как мне выбраться отсюда? – кричу я.

Тени медленно поворачиваются и замирают, глядя на меня. На их лицах появляется смущённая гримаса, отдалённо напоминающая улыбку.

– Почему вы молчите? Почему здесь все всегда молчат?! – в абсолютной тишине мой голос возвращается ко мне гулким эхом. – Я богиня, отвечайте мне!

Души стоят неподвижно с открытыми ртами. Может, они смотрят вовсе не на меня. Та, что справа, продолжает еле слышно напевать.

Я оставляю их в покое и двигаюсь дальше. Вокруг стало совсем темно, я иду на резкие звуки, слышные вдалеке. Они похожи на пронзительный крик или скрежет по камню.

С каждым шагом становится всё жарче. Мой хитон прилип к спине, лоб покрылся каплями пота.

– Персефона… – шепчет кто-то слева от меня.

Я отскакиваю в противоположную сторону, отходя подальше от края тропы:

– Кто здесь?

Молчание. Вокруг меня что-то шелестит, что-то шуршит в чахлом кустарнике. Я поднимаю факел в направлении этих звуков, но ничего не вижу. Я иду дальше.

Внезапно тропа расширяется. Мне открывается вид на дорогу, ведущую в небольшую долину, по которой тянется длинная река. Наконец-то! Реки, текущие в подземном мире, должны где-то выходить на поверхность. Может, если я пойду вдоль реки, то выберусь на землю…

Я подхожу ближе. Река кажется неподвижной. Её тухлые стоячие воды перегорожены в нескольких местах густым тёмным илом, над которым жужжат какие-то жуткие насекомые. От реки исходит тошнотворный запах серы. Я поднимаю подол хитона и прижимаю его к носу.

Я иду вдоль реки. Чахлые кусты, растущие по берегам, становятся всё гуще. Иногда мне приходится идти по колено в воде, так как заросли ежевики и острые камни делают берег совершенно непроходимым.

Я чувствую, как в воде что-то касается моих ног, и испуганно отдёргиваю ногу, а когда снова опускаю её, мне кажется, что мою кожу трогают чьи-то пальцы.

Я с трудом сдерживаю слёзы. Я заставляю себя думать о чём-нибудь другом. О тех радостных минутах, когда я снова смогу обнять маму и подруг. Представляю, как вытянутся от удивления лица у Афины и Афродиты, когда они увидят меня! «Кора, вот теперь ты великая богиня!» – скажут они. Вечером крестьяне, собравшись у очага, будут рассказывать мифы о маленькой Коре, которая вырвалась из преисподней – грязная и уставшая, но непобеждённая. В городах будут организовывать празднества в мою честь.