Развод. Свободное падение

Папа ещё раз прикоснулся губами к маминому виску. Так нежно!

– Просто очень жалко, что так резко заканчивается у них детство, – сказала, отворачиваясь и скрывая предательские слёзы.

– Милая, детство, так или иначе, по-любому бы закончилось. Не вини себя! – ответил мне мой великодушный папа, зевая.

Мама очень выразительно молчала, поджав губы. А я, воспользовавшись подвернувшимся случаем, оставила родителей одних и сбежала к себе в комнату.

Шагнула ещё сегодня с утра бывшую нашу с мужем спальню, закрылась и, оглянувшись вокруг себя, безвольно опустилась на заправленную постель.

На ещё вчера ночью бывшую нашу семейную постель…

Во мне всё противилось происходящему. Картинка не складывалась в голове. Такого просто не могло быть! Это не в логике поведения моего мужа, не в его характере, ни в его сути. Всё произошедшее не укладывалось в моём сознании. Роман не мог так поступить с нами! Мой Рома, каким я его знаю… каким я его знала…

Когда же он изменился? Что произошло? Почему? В чём я виновата?

А если нет в его переменах моей вины, то отчего так ноет и тянет сквозняком в груди?

Во мне кипело и дрожало невысказанное. Несказанные слова толпились, наталкиваясь друг на друга, обиду сменяла тоска и боль. Горечь разочарования наплывала на непонимание и недоумение. Как? Как он мог так растоптать нас? Когда мы для него стали обузой?

Но слёз не было.

Жёлчное, мутное и неповоротливое чувство рождалось во мне, шевелилось склизким комком в желудке. Тяжёлым, неподъёмным куполом накрывая меня. Отсекая краски мира. Замыкая на себе.

Вспомнила нашу последнюю ночь и меня передёрнуло от омерзения!

Вскочила, позабыв недавнюю слабость, и судорожно заметалась по спальне, собирая, сдирая постельное бельё с кровати и брезгливо отбрасывая от себя в сторону Ромкину пижаму. Свернула все в ком и бросила в углу комнаты. Затем потянулась к верхней полке, доставая свежий комплект, и прикусила губу от боли в плече.

Я не хотела спускаться вниз. Боялась наткнуться на кого-нибудь. Просто на сегодня мой лимит общения с ближними – критически трещал и грозился лопнуть. Но видимо, придётся идти.

Мягко ступая тапочками по полу, стараясь не наступить на седьмую скрипучую ступеньку нашей лестницы, я пробралась на кухню и откопала в холодильнике мазь от растяжений и боли. Прихватила мешки для мусора, дезинфицирующее средство, арсенал для мытья ванной. Нагрузилась, словно ишак и потопала к себе на второй этаж, шурша полиэтиленом и позвякивая неудачно подвернувшейся шваброй.

– Ты собралась ночью в золушку играть? – насмешливо проговорила мама совсем рядом со мной, и я вздрогнула от неожиданности.

– Мам!

– Не мамкай, а давай я помогу тебе донести! Хотя бы двери открою, муравей ты мой, – насмешливо сказала моя мамочка и, пропуская меня вперёд в нашу спальню, спросила, прищурив глаза:

– Ну, рассказывай, что это на тебя нашло?

Я сгрузила свою ношу прямо на пол рядом с горой содранного мной постельного белья и, охнув от боли в плече, попросила:

– Раз уж ты не спишь и шастаешь по дому, помоги мне намазать плечо.

– Ась… ты или крестик сними или… – мама, не торопясь, открутила крышку с тюбика мази и затем – нежно прикоснулась к моему плечу, размазывая холодную пахучую субстанцию по коже.

– Зачем тебе моющие средства и щётки, если ты спустилась за обезболивателем? – спросила она.

И первая тихонечко хихикнула в кулачек, морщась сквозь смех:

– Фу, как пахнет!

И я, глядя на неё сначала улыбнулась, а после не смогла сдержать немного истеричный смех. Он прорывался из меня – фырканьем и всхлипами, снося все преграды. Щекотал у меня в груди, булькал в горле, и вот мы с мамой уже откровенно неудержимо смеёмся, обнявшись посреди разгромленной мной комнаты.

И мне становится легче. Я не одна.

Глава 11

– Совсем девки с ума посходили! – ворчал отец, заходя в комнату и продолжая бурчать, – тише вы, детей разбудите! Оглашённые.

Сграбастал нас вместе с мамой в охапку и проговорил успокаивающим мягким голосом, похлопывая меня ладонью по спине:

– Всё пройдёт, кнопка. Всё перемелется, и ещё порадуешься, что повернулась жизнь так, а не иначе. А ты, мать, хватит шататься по дому, и пойдём спать уже!

И под бормотание, что всё бы нам хихикать, да ночами колобродить он увёл маму за собой приобнимая.

А я осталась одна и, бросив всё как есть, уснула почти моментально. Только прикоснулась щекой к свежей, пахнувшей улицей, наволочке и отключилась. Словно упала в невесомость, провалилась в пропасть без дна.

Утро проспала.

По многолетней привычке слушала с закрытыми глазами, как кричат за окном птицы, и шумит ветер, приносит новый день.

Сначала не сообразила, не сразу поняла, почему Романа нет рядом. Только через мгновение вспомнила, и холодом потянуло болью в груди. Ромка разлюбил меня и ушёл. Отшвырнул, как надоевшую старую одежду, словно лишний хлам, как опостылевшую ненужную жену.

Обняла себя покрепче за плечи и, подтянув колени к груди, сжалась маленьким комочком на нашей огромной семейной кровати. Спряталась под тяжёлым одеялом, остро чувствуя одиночество. Сколько ночей, наших жарких ночей помнила эта кровать, эта комната. Как много вложено Романом сил и души в каждую окружающую меня деталь. Он здесь присутствует незримо во всём. Он часть нашей общей жизни и в этом доме о нём кричит мне буквально всё.

Зажмурилась покрепче до светящихся точек перед глазами. Сглотнула саднящим горлом. Старалась дышать, как учили когда-то. На четыре счёта. Старалась не думать сейчас и не вспоминать.

Ромкой, его духом, его руками пропитан весь дом. От кровли до подвала. От системы отопления и разводки электричества, до этой вот несчастной кровати. Чей матрас не входил в дверь, поэтому он появился в комнате раньше, чем рамы в оконных проёмах.

Когда мы приняли решение жить за городом, то Роман сам занимался и сносом старого и строительством этого, нового дома. От проекта до отделки. Я помогала как могла. Пока не родились двойняшки. После уже стало не до стройки надолго.

И как теперь нам всем жить? Как отдирать друг от друга сросшиеся за семнадцать лет души?

Шевельнулась и, неудачно задев плечо, сжала зубы. Болит, зараза!

Как ни прячься под одеялом, как ни баюкай рану в груди, как ни закрывай сплошную дыру в сердце ладонями, а выползать к детям придётся.

Кряхтя, дохромала в душ и, вывернув кран погорячее, долго стояла под упругими струями. Просто дышала и слушала, как разбивается с гулким звоном об кафель стен вода, а после, с шелестом бьётся о стенки кабинки и стекает вниз ручейками. Шумит труба. И воздух становится всё тяжелее и тяжелее, насыщяясь влагой.

Когда выползла на кухню, застала расходящихся по своим комнатам детей.

Все уже закончили завтрак, а мама мыла посуду. Дети бойко переговаривались с дедом, и в целом, обстановка была спокойная и деловая. Я бы сказала обычная, если бы не острый взгляд мамы в мою сторону. Словно проверка, детектор моего состояния.

Сегодня нужно собрать моих птенчиков в лагерь. В последний раз перетрясти все их сумки, дать самые ценные указания и не забыть положить каждому аптечки, зарядки, деньги, и ещё миллион мелочей в двойном размере. Поэтому некогда заниматься рефлексией, нет возможности жалеть о содеянном или копаться в причинах. Нужно сосредоточиться на главном.

Потом, всё это будет потом. Когда я останусь одна. Не сегодня.

Дети с отцом ушли из кухни, и я села завтракать.

– Мам, – попыталась сказать и закашлялась.

Горло запершило, и звуки у меня выходили хриплые.

Мама резко повернулась и, отбросив от себя губку для посуды, проговорила:

– Я не понимаю твоего желания покрывать рукоприкладство Романа! Зачем? Ты понимаешь, что он не остановится?

Её голос звенел от сдерживаемой ярости. Губы поджаты, а прищуренные глаза сверкают от негодования.

– Я не… – просипела, пытаясь объяснить, но замолчала.

Ох! Как я пойду завтра на работу?

– Собирайся! Едем к врачу! – решительно приказала мама и вышла из кухни.

Пока я завтракала и одевалась, во двор въехал брат на своём танке, а чуть позднее и сам он, недовольной персоной, обозначился на пороге.

– Кнопка, привет! Заболела? А что Ромка тебя не отвёз? – спросил он, падая на диван в гостиной.

– Не рассаживайся, некогда, – ответила ему мама и скомандовала – Едем!

Я посмотрела в сторону детских комнат, но мама, уловив мои сомнения, усмехнулась:

– Дед побудет с детьми. Успеете собраться, ещё весь день впереди!

И, резко развернувшись, решительным шагом промаршировала к Пашкиной машине. А мы с братом, переглянувшись, поплелись за ней.

Пока ехали, мама вкратце пересказала Павлу вчерашние события, и я наблюдала, как мой расслабленный и ленивый воскресный брат на глазах преобразуется в известного адвоката Павла Андреевича. Становится жёстким и собранным. Злым.

Ну, всё. Теперь этот трамвай не остановить. Снесёт на своём пути все препятствия.

В травмпункте мне сделали рентген плеча, подтвердили растяжение. Затем врач тщательно осмотрел горло, обшикал внутри чем-то стоматологическим и выписал ингаляторы. Пашка зорко отслеживал заполнение справки и больничного листа, а я побыстрее вышла из кабинета врача. Мне велели молчать два часа. И смотрели так понимающе – сочувствующим взглядом, что хотелось бежать подальше от скорбно качающей головой медсестры.

Я не жертва домашнего насилия! Нет ведь?

Глава 12

Врач, опрыскав моё горло, велел мне молчать минимум полчаса. И по дороге обратно я отсчитывала минуты. И терпела. Не отвечала.

Только с силой недовольно сжимала губы и слушала-слушала в свой адрес отборное мамино мнение.

Сначала она мне высказывала, что я напрасно пытаюсь покрывать Романа и такие вещи нельзя спускать на тормозах. С чего она взяла, что я собираюсь прощать его выходки? Но мама не останавливалась и пилила меня почти до выезда на кольцевую.

Я пощадила её вчера и не рассказала полностью подоплёку нашей ссоры. Дело же не в том, что Рома ушёл в загул. Суть проблемы, что он не понимает недопустимости такого поведения в семье. Для него в том, что он тащит грязь в семью, нет криминала. Или Роман бессмертный, или идиот, уверенный, что его зараза не коснётся. Или… я даже не знаю, что думать на эту тему.

Но когда заговорил Пашка…, в этот момент меня прорвало.

– Я завтра же, в понедельник, переговорю с коллегой, и мы оставим твоего престарелого Казанову без штанов! Я сам не буду вести твои дела. Это не этично и не стоит нам нарываться. Но, поверь мне, Рома от возмездия не уйдёт, – сжав несчастный руль до побелевших костяшек, проговорил брат.

Я повернулась, вглядываясь Пашке в лицо, и только хотела возмутиться, но меня опередила мама.

– Паш, ты на развод пока не подавай. Мало ли как повернётся. Только как объяснить детям ту ужасную сцену, когда Роман поднял руку на Асю, – задумчиво ответила мама, и я не выдержала.

Эдак они без меня сейчас такого нарешают, и тысяча мудрецов потом не разберёт, откуда и что взялось!

– Может быть, вы дадите мне самой разобраться с мужем? Не прошло ещё и суток с момента скандала, а вы уже решили за меня как жить и что делать! – просипела, ещё не до конца отошедшим горлом.

– Молчи!

– Уже нарешала!

Хором ответили родственнички.

Отлично! Надо же, как мало нужно, чтобы мой брат и мама в кои-то веки сходились во мнении! И никакого непонимания между ними, и полная поддержка друг друга. Спасители!

– Значит, так! – начала я, строго вглядываясь то в одного, то в другого, и поднимая руки ладонями вперёд, продолжила, – сначала я должна поговорить с Романом.

– Только в моём присутствии! – тут же влез Пашка, и я зыркнула на него, давая понять, что ещё не закончила разговор.

Брат закатил глаза, превращаясь на мгновение в привычного расслабленного родного раздолбая.

– Мама, я не жертва домашнего насилия! Мне неприятно было в больнице, мне стыдно перед врачами и медсёстрами. Пойми, синяки – следствие случайности и моей недальновидности. Ромка был пьян, когда мы начали разговор. Я не сразу поняла, а когда унюхала, то уже не смогла остановиться. Он не рассчитал и наверняка не представляет, что наделал, – заговорила и, видя, как мама собирается мне возразить, перебила её, не давая сказать:

– Стоп! Я не оправдываю его! Не нужно делать такое лицо, я понимаю, что все жертвы говорят похожие слова! Да, это звучит дико. И я не собираюсь его подпускать к себе больше. Но поговорить нам необходимо.

Хотя бы для моего понимания.

Не бывает так, что жили-жили нормально семнадцать лет, а потом – бах! И взрыв. Всё плохо и разбежались. С Ромкой явно что-то происходит нехорошее, и я обязана всё выяснить. Чтобы не винить потом себя.

Замолчала, сглатывая набежавшую слюну.

Как же жалко звучит всё это со стороны. Вероятно, так и начинается путь жертвы…

– Ася! Ты полезла выяснять отношения с пьяным? – мама выразительно посмотрела на меня, давая прочувствовать всю глупость ситуации.

Павел в это время притормозил и, выбрав место, припарковался, прижавшись к бордюру. Включил аварийку. Повернулся ко мне корпусом и спросил, сжимая челюсти:

– Ты хочешь убедиться, что твой распрекрасный Рома на самом деле совсем не такой козёл, как оказалось. Что он болен и страдает?

И замолчал. Явно глотая дальнейшие определения.

– Что ты утрируешь? Я просто хочу поговорить. Спросить ещё раз «Почему?» Я не могу поверить, понимаешь? – устало ответила, отворачиваясь к окну.

Когда я думала про себя всё то, что в этот момент озвучиваю, оно не казалось мне таким жалким. Наоборот. Я чувствовала себя правой. А сейчас… Ещё и после унизительного осмотра у врачей, да и посла маминых нотаций… Все мои доводы звучали ужасно. Наивно. Как в дурном сериале.

– Хорошо, – сдерживая в себе явно прорывающиеся эмоции, сказал брат. – Поехали! Прямо сейчас? Все вместе. Обещаю, что дам вам поговорить и не стану влезать. Просто побуду в другой комнате. При открытых дверях.

Я хлопнула глазами от неожиданности, посмотрела с недоверием на брата и с сомнением перевела взгляд на маму.

– Я посижу в машине, – коротко ответила она на незаданный вопрос.

Нет! Ну, какое взаимопонимание!

– Ась, в воскресное утро он наверняка дома отсыпается. Завтра на работу. Где ты будешь его после вылавливать. Давай! Соглашайся! Куём, не отходя от кассы! – подмигнул мне брат, и я медленно кивнула головой, соглашаясь.

Пашка хмыкнул и тронулся с места, высматривая удобный разворот.

Он ехал в нашу городскую квартиру, и в машине висело тяжёлое, густое, словно патока, неодобрительное молчание.

Такое чувство, будто я попала в бурный поток и события раскручиваются так, что у меня не остаётся манёвра. Только один путь. И совсем нет времени на осознание произошедшей беды. Меня несёт в этом потоке. Я точно знаю, что впереди пропасть. Но сделать что-либо не могу.

Глава 13

Больше четырёх лет назад, ещё в доковидные времена, мы вложились в ипотеку и приобрели трёхкомнатную квартиру. В новом доме. Приличное расположение, близость метро, недалеко от университета и относительно тихий район делало это наше вложение привлекательным. Мы рассуждали с Романом так: дети вырастут, и им нужно жильё. Покупать сразу две однокомнатные оказалось дороже. У нас не было на тот момент суммы на два первоначальных взноса.

В общем, вот уже несколько лет мы с мужем все заработанные деньги практически отдаём за квартиру. За вычетом хозяйственных расходов и на детей. Секции, занятия и прочие удовольствия обходятся недёшево, но я только рада, потому что вижу явно результат. Но я не об этом…

В этой квартире бываю очень редко. Мне не по пути. Я сразу после работы подхватываю детей, а это крюк совсем в другую сторону от квартиры. А потом мы торопимся домой. Ужин, уроки…

Но примерно раз в месяц я приезжаю, чтобы провести уборку, проверить краны. И вообще… по хозяйству.

Мы хотели одно время сдавать жильё, но вынуждены были отказаться от этой идеи. Роман работает в получасе езды на машине, и ему удобно иногда, во время отчётов или проверок, оставаться ночевать вне дома. В этой квартире. Он убедил меня, что обойдёмся и без аренды. После жильцов ремонт делать дороже выйдет, чем доход, уверял муж.

Я не стала спорить. Хотя, деньги были бы нелишними.

Именно ради денег я согласилась на работе ещё на одну ставку и, честно сказать, уставала от этого сильно.

Сейчас, пока Пашка выруливал к нашей многоэтажке, я задним умом понимала, что сама дала Роману возможность жить, как он захочет. Сняла с мужа часть проблем и обязанностей, пожалев его. Решила, что Роман слишком много работает. Ага.

Не нужно было идти у него на поводу и оставлять квартиру в его распоряжении. Нельзя было его провоцировать. Хотя, не я вынудила его силой шляться по чужим девкам. Это его решение и его выбор. И ему нести за него ответственность.

Чем ближе мы подъезжали, тем отчётливее я понимала, что зря согласилась на провокацию брата ехать прямо сейчас. В десять утра. В воскресенье.

Ведь очевидно, что, поругавшись со мной, Роман в подвыпившем состоянии полетел развлекаться. И сейчас он в лучшем случае только-только просыпается. А тут мы. Делегацией с разговорами.

Ясно заранее, что ничего приличного из этого не получится. Но говорить Пашке сейчас, чтобы он развернулся, я всё-таки не стала.

Будь, что будет!

В конце концов, я именно этого и хотела – убедиться.

Мама, как и грозилась, смиренно осталась ожидать нас около подъезда. А мы с братом направились в квартиру.

Честно сказать, у меня ноги не шли. Вот страшно не хотелось видеть, что я предполагала увидеть.

Но действительность превзошла все мои ожидания и предчувствия.

В лифте Пашка выразительно молчал. Очень громко молчал. Я практически слышала, о чём он так сопит, сжав свои губы в прямую линию. А когда вышли на нашем этаже, и я хотела позвонить в дверной звонок, брат отрицательно покачал головой, приговаривая:

– Ась, ты пришла к себе домой. Какой звонок? Кому?

Пожала плечом, забывшись, и скривилась от прострельнувшей боли. Вот тоже… напасть.

Открыла дверь ключом, шагнула в коридор и задохнулась от смеси запахов. Да. Погулял Роман отчаянно. Широко.

В коридоре валялась неопрятной горой его одежда и обувь. А полупустая бутылка с алкоголем закатилась под обувную подставку, оставив за собой пахучий след.

Прошла, не разуваясь, в комнату и застыла в дверном проёме.

Роман спал, упав навзничь на нашей кровати, а рядом, с двух сторон, прижавшись к нему, лежали девицы. Белобрысая и брюнетка. Молодые, голые и до сих пор пьяные. Судя по тому, что моего появления никто из них не заметил.

У меня не было шока от увиденного зрелища. Вероятно, оттого, что я в глубине души ожидала подобного. И теперь просто внимательно разглядывала открывшуюся картину. Без злости и без трепета. Как, вероятно, наблюдает за своими подопытными насекомыми, энтомолог. Или герпетолог, изучающий жизнь лягушек.

За моей спиной послышались шаги. Это Пашка добрался до комнаты. Он заглянул мне через плечо внутрь и присвистнул:

– Однако! Утомился, бедняга!

Я вздрогнула, будто очнувшись от голоса брата, и хотела отвернуться, но в этот момент мой, пока ещё муж открыл мутные ото сна глаза и прищурился на меня.

– Ася? – прохрипел Роман.

– А где рыженькая? – со смешком спросил мой брат.

Ромка перевёл на него взгляд, затем на голые тела девиц, поморщился и попытался встать.

И в этот момент мой Пашка заржал, отодвигаясь и пропуская в комнату ещё одну красотку и сообщая всем:

– А вот и рыжая!

Не стала дожидаться финала. Развернулась и направилась к выходу, на ходу, замечая через раскрытую дверь, какой бардак и в других комнатах тоже. В детских!

– Ася! – послышалось мне вслед рычащее от мужа,– вернись!

Притормозила, оборачиваясь и наблюдая, как Ромка, сдёрнув простынь и прикрываясь, шагает ко мне.

– Сейчас будет хрестоматийное: Ты всё не так поняла! – продолжал развлекаться Пашка, заступая Роману дорогу.

– Отойди! – прохрипел мой муж, пытаясь отодвинуть Павла.

– Видишь синяки на горле своей жены от твоих пальцев? Я не отойду. И не дам тебе больше к ней прикоснуться! – тихо и зло ответил ему мой брат, и Ромка с удивлением уставился на мою шею.

Потом хмыкнул, помрачнел и проговорил:

– Ася, собери вещи! Я заеду на днях!

Глава 14

Муж сказал это таким тоном, что всё во мне всколыхнулось в ответ. Как же он меня разозлил! Стоял, накинув простынь на голое тело, словно римлянин времён цезарей, и излучал уверенность в своей правоте, самомнение и эгоизм посильнее, чем разил перегаром.

Павлин самовлюблённый!

Не стала ничего отвечать. Время разговоров ушло. Надеюсь, безвозвратно. Просто развернулась и вышла из квартиры.

За спиной что-то бухнуло, грохнуло, но я не стала оборачиваться. Разберутся и без меня, мальчики.

Лифт, к счастью, стоял на нашем этаже и раскрыл двери, стоило нажать кнопку. Сделала шаг и услышала Пашкин голос, а затем быстрый топот ног:

– Освобождай жилплощадь, престарелый ловелас.

Брат заскочил в кабинку и, резким движением нажав кнопку первого этажа, повернувшись ко мне, спросил:

– Ты как?

– Нормально.

– Слёз и истерик не предвидится?

– Готовь документы, Паш, – произнесла я спокойным тоном и отвернулась от брата.

Не хочу ничего обсуждать. Не желаю ничего объяснять и говорить. Не стремлюсь ни с кем советоваться.

До машины добрались молча. И на мамины расспросы я не стала отвечать. Пашка, проявив недюжинное понимание ситуации, не лез и маме велел меня не трогать.

Они затеяли между собой длинный и нудный разговор о планах на лето и о том, когда родители и насколько собираются с внуками на дачу. А я, отвернувшись, всю дорогу смотрела в окно. Вроде и замечая картинки города и в то же время скользя сознанием по верхушкам увиденного. Не заостряясь ни на чём конкретно.

Честно сказать, мне самой в глубине души было удивительно, что я так спокойна сейчас. Застыла снежной королевой. Почему не испытываю шок и отчего явные доказательства измены мужа меня не ранили. У меня нет вообще никаких чувств, в данный момент. Пожалуй, только сожаление. И печаль.

В город пришло сегодня лето. Припозднившиеся усталые поливальные машины возвращались по проспекту, потеряв своё очарование и не раздаривая больше радужные капли случайным прохожим. Солнце ярко светило, выявляя все несовершенства вокруг меня: и на асфальте, и в фасадах имперских домов проспекта, и в проезжающих немытых автомобилях. Газоны, не успев за короткую весну ожить и покрыться сочной зеленью, уже косили трудолюбивые работники. Серым и пыльным виделся мне город сегодня. Душным. Чужим. Очень неуютным и неласковым.

Дома дети практически все свои вещи собрали самостоятельно. Я, для успокоения совести проверила, что вспомнила. А затем, махнув рукой, оставила детей на бабушку и ушла к себе наверх. Даже если они что-нибудь забудут, то ничего страшного от этого не случится. Всё жизнеобеспечение в лагере на высоте.

Я не хотела ложиться. Это не в моих привычках – спать днём. И вроде как прилегла на минуточку. А провалилась в сон как в пропасть. Без видений и дна.

Проснулась вечером. С тяжёлой головой и ощущением разбитой жизни. Лежала, свернувшись комочком, натягивая заботливо накинутый на меня кем-то плед до самых глаз. И думала, представляла, как жить дальше. Где? Сомневаюсь, что Роман уступит мне дом. Да и делёж ипотечной квартиры – ещё то удовольствие. Станет ли он скандалить и мелочиться? Что-то не верится, что Роман уйдёт из дома ни с чем. Но и представить, как он будет делить серебряные ложечки, я тоже не могла.

Так понимаю, суд через месяц и к тому моменту вернутся дети из лагеря. По заведённой традиции на июль они поедут с мамой на дачу. За эти два месяца я должна определиться и с нашим жильем, и с разводом.

Вот бы зажмурить сильно глаза и суметь представить, будто не было ничего. Ни разговора нашего с романом, ни моего визита в квартиру. Просто муж задержался, как обычно, в городе.

А кстати, давно он так задерживается? Нужно сходить к врачу и сдать анализы на всякую заразу!

Ладно. Придётся вставать!

Внизу было удивительно тихо и пусто.

Я заглянула к детям, в гостиную, на кухню и, никого не обнаружив, вышла во двор.

Мама сидела в беседке и в вечерних сумерках казалась постаревшей лет на десять. Длинные лиловые тени окружали её со всех сторон, и она, в бежевом костюме, словно мерцала отражённым из окон светом.

– Привет. Зачем сидишь в темноте? – спросила подходя.

Забралась с ногами в одно из кресел и, накинув на себя плед, постаралась закутаться посильнее. Я мёрзну второй день нещадно.