Полдень древних. Селение

Светлана Ярузова

Полдень древних. Селение

Глава 1

Светлана Ярузова

ПОЛДЕНЬ ДРЕВНИХ. Селение

ПРОЛОГ

Минуло несколько месяцев со дня моего падения в этот странный мир. Камень пал в стоячую воду, пребывающую в гармонии тысячи лет. И всколыхнулась волна, столкнулись с тысячами брызг, листья водных растений, с цветов взмыли пчелы. Никто не ждал небесного гостя, никто не звал… Никто не готовился к переменам.

А перемены и дают, и отнимают… Из-за меня погибло два человека. И, казалось бы, древнее озеро должно было отторгнуть меня, растворить в темных водах, чтобы не было и памяти. Но не отторгла и не растворила меня в себе Арьяна Ваэджо. Желала постигнуть суть чужого, затягивала и погружала в придонные слои. Дала понять, как умеет защищаться, дала узнать, как умеет жить. И вот рассказ о том…

глава I ДОМ ДЕТЕЙ

Лина. Обстоятельство первое

Реальность вернулась в страхе и неудобстве. Нависла угроза и от нее не уйти. Ужас вселенский, дикий, тяжко роняющий сердце.

Дернулось тело в вате забытья, приоткрылись веки, проник внутрь серый безрадостный свет. Смутно, сквозь слипшиеся ресницы – окошко, сочащийся сквозь него луч, коричневые сумерки, дерево, темный, давящий грозной мощью потолок. Невероятный!

Они такие любят… Всегда городят в своих жилищах. Значит сказка продолжается… И лежит она теперь форменной колодой во всей древней красоте, отнесенная в прошлое на тысячи лет…

И если бы кто-нибудь мог помочь! Одна в комнате. Только и можно, что моргать и ворочать головой. Крадется страшное… Хищное, безжалостное, с нежной пушистой шерстью. Древний ужас приматов…

Треугольная плоская морда с огромными глазами. Орать хочется, но получается стон, слабый, хриплый, старческий. Тело пронизывает, нет, не боль – томительная дурнота и слабость. Приходится бороться с этими шершавыми оковами, тщательно выбирать порывы и траектории. Любая неловкость и разум меркнет, завязнув в липких сетях. Пробуждение…

Однако запахи, звуки, цвета льются внутрь все стремительней, наполняют силой и любопытством. Жило… Пахнет пылью, сеном, едой. Людьми. И это, давящее на грудь, заглядывающее в лицо – кошка. Кошенька… Полосатый пушистый зверь, любопытный. Нюхает. Усами щекочет…

Меж тем, в сознание просачивались все более настойчивые звуки. Тонкое частое сопенье, пинки и ерзанье. Получилось скосить глаза. Светлое пятно в буром мраке. Молочные, сероватые, золотистые цвета.

Кошка мявкнула и канула на пол. На смену ей бочком, опасливо, подбиралось, гнездилось и осваивалось белобрысое существо лет, наверное, семи. Постепенно прорисовывались детали в полумраке клети.

Клеть… Это они так называют комнату. Привычно уже… Но как в тумане, смутно помнится. Ангар… Огромный летающий дом. Рарог… Кажется. Почему в ангаре дети? Стоит немного привстать на локте, оглядеться. Но не смогла. Неловко повалилась на лавку.

Однако существо уже заняло собой все пространство – веснушки, серьезное сопение, высунутый от усердия язык. Изучали, и подходили к процессу с полным погружением. Ну, надо же, в конце концов, понять что под одеялом, не парик ли волосы такого странного цвета и не накрашены ли чем-нибудь щеки. Вот так… Женская любовь к деталям… При ближайшем рассмотрении существо оказалось женского пола. На тонкой шее – ниточка стеклянных бус, в ушах маленькие золотые серьги, рубашка с пояском щеголевата, в складках и примятостях, не объяснишь, сквозит какой-то неуловимо дамский оттенок. Можно, конечно, назвать девченочей толстенькую, довольно-таки длинную косу. Но косы здесь плели все…

Создание, очевидно, было не из робких. После детального осмотра и сидения некоторое время с приоткрытым ртом, было произнесено, наконец, тонким, хриплым шепотом: «Мати, ты кто?» Даже напугала. Совершенно по-русски. Что тут ответишь? Отдышаться бы…

Но громыхнула дверь. В клеть хлынул свет. В потоке его влетела Ратна. Сама как этот свет – сияющая веселая, в белом платье.

– Аса! – дальше зазвенела длинная фраза, смысл которой вроде понимается, но интонация и характерный выговор уносят смысл. Так бывает, когда говорят на болгарском или украинском. Однако, уяснить сказанное можно без труда – распекала ослушницу. Инда как можно в гостевую клеть лезть до срока! Проступок серьезный! Ратна делала сердитые глаза, грозила пальцем… Она любила детей, и вела себя как типичная французская мать. Более женщина и старшая подруга, чем наседка. Подхватила девчонку, завертела смеясь по комнате. Усадила на колени, к себе лицом, и продолжила выговаривать. Аса болтала ногами и тянулась к ее бусам. Ратна нахмурилась, надула щеки, прыснула со смеху, кинула девочку на плечо и вылетела из комнаты. Это женщине семьдесят лет… Неожиданно откуда-то вспомнилось. Да… Все, эти их, аномалии…

И вот это – Аса… Так он просил назвать дочь. Как ножом резануло. Сар… Где он?

Вскоре Ратна вернулась. Уселась на край лавки. Май во всем великолепии выглядит так, если надумает превратиться в женщину. Вся она состояла из светлых красок. Золотых, розоватых, белых. Невозможно отвести глаз.

– Рада, что ты вернулась! Хвала богам! – наклонилась, коснулась щекой щеки, прильнула.

Сладко ее обнимать. Есть в ней что-то птичье. Видишь – крупное, сильное, в перьях, а в руках – такой скелетик. Лучше не жать – сломаешь. Мельче всегда оказывалась на ощупь, чем на вид… Однако руки ноют. Переждать хоть пару мгновений. Невыносимо…

– Где я?

– В доме детей.

– Где?!

– В вайшской общине.

Ратна выпрямилась, сложила руки на коленях и принялась рассказывать. Да, так случилось что ее, Лину, пришлось увести во мрак. Поле повреждено, так бывает, ломают в нем ток силы. Кто это сделал? Сар. На вопрос «Зачем?» она, Ратна, затрудняется ответить. Этот человек для нее закрытая книга. Ясно одно – самому ему уже давно место во мраке. Лечить надо и долго… Но упустили, не восприняли задачей.

Посмотреть на нее – спокойна, мила, говорит с тенью улыбки. Тихо произносит слова… И, как всегда, это исподволь прорывающееся ощущение синхронного перевода. Борута так делал, когда нервничал. Болтал по-своему вовсю. Но сзади, у затылка всегда это радио включено. И движения губ со словами не совпадают. Борута… Был такой…

Ратна поступала также. Только не нервничала – пугать не хотела. Притворялась, будто произносит слова. Памятуя о том, что жрецы не любят телепатию – творилось важное. Знаковый такой разговор.

Она говорила о Саре как о живом. Очень страшно было спросить, так ли это? Не дай бог обмолвиться, хотя бы мельком. Потом, когда с силами соберусь…

Надо вспомнить как это было с Борутой – мысленно говорить. Перед фразой собраться надо, думать лишь о том, что содержит вопрос.

Память начала возвращаться. Мир этот, со всей своей проблематикой, заново вобрал. Но вот беда, отношение к нему теперь не прежнее. Нет порывов и слез. Нет дрожи, страха, отчаянных вопросов… Выслушала этак, холодно кивнула. Понятно, мол. Две актрисы играют сцену. Это не их жизнь…

Дикое ощущение. Когда смеешься над прежними своими действиями, а иных понять не можешь. Это кем надо быть? Представьте – некогда свела ее судьба с человеком по прозвищу Сар, вполне себе странным типом, неприятным скорее… Надо было выжить и она вступила с Саром в связь, не любила, но вынуждена была. Местные высокопарно называют такое «продать себя за блага». Но вообще это ситуативная проституция. В дальнейшем, естественно, пошла по рукам, что оставалось? Часть мужчин в этом мире не вступают в брак и ценят присутствие подобных женщин…

Ход мыслей такого рода удивлял до глубины души. Все эти страсти, которые вроде бы были – самопожертвования, человеческие драмы на разрыв… Уложенные в пару предложений выглядели вот так! Хотя совершенно естественная ситуация. Все эти пробежки по потолку, ужасные форсмажоры и цейтноты вечера утром смотрятся примерно также. Как полная, необъяснимая дурь!

То есть сейчас ситуацию видит совсем другой человек, с перезагруженной после сна системой. Так может быть?

– Скажи, Ратна, что это, погружение во мрак? Долгий сон?

– Не совсем.

Ратна улыбалась. Ее перебили на полуслове нелепым вопросом. Совсем не по теме. Значит, не слушают и не вникают. Но жрице полагается быть снисходительной. Хотя даже и не сверхчеловечице понятно, что на том конце провода не в себе – толком не проснулись, не собрались в кучку и не вполне понимают, где оказались.

Ласково провела по руке, поправила подушку и продолжила:

– Во мраке ведут.

– Это какая-то мистерия под дурью?

– Нет. Это именно сон, просто он снится не одной тебе.

– А так можно?

– Во мраке нужно. Надо помочь понять себя, свои порывы и страхи. Найти их причину. Засыпают два человека и видят один сон. Сильный ведет в нем слабого.

– И меня тоже кто-то вел?

– Вел. Ты любопытна нам. Тебя вели двое. Я и мата, глава жреческого сообщества нашей общины.

– Это вы так лечите, ну если там, в ауре, что-то поломалось.

– Да.

Ратна склонила голову набок и солнечно улыбалась. Даже говорить расхотелось. Этакое живое счастье, остается только завороженно любоваться… Интересно у нее это тоже сценический образ? Однако, говорить надо. Соображать сквозь вату и говорить. Все точки над и должны быть расставлены.

– Ты говоришь – Сар что-то сломал во мне, покалечил.

Ратна усмехнулась.

– Ты сама догадываешься, знаю. Он привязал тебя, лишил выбора. У вас это называется эгильет. Изрядное, надо сказать, непотребство даже в ваше время.

Молчала с минуту, задумчиво глядя в темный угол.

– На деле суть такого действа сродни убийству, лишает пути. Отбирая свободу медленно убивают, разрушают и корежат сперва поле, потом тело.

Теперь уж захотелось хохотнуть самой, но получился глухой хрип.

– Ты сама спала с этим Саром. Даже без всякого колдовства, есть хотя бы одна женщина которая может перед ним устоять?

Ратна серьезно, даже сердито взглянула.

– Тяжелая судьба часто отрицает все дары внешности. Будь сколько угодно красивым – не заметят. Но не вини его, – взгляд Ратны потеплел, улыбнулась, – не ведал, что творил. Есть в Кама-ряде запретные области, в них не стоит падать в пламени чувств.

Помолчала, покачивая головой, потом добавила тихо:

– Говорю же, болен.

И опять как о живом человеке… Но для верности надо спросить.

– Он жив?

Ратна молчала некоторое время, опустив ресницы. Подбирала слова? Выдумывала легенду? В темноте клети ее окружало едва заметное золотистое сияние. Сар говорил, что жрецы умеют прятать поле…

– Можно сказать и так.

– В смысле? Можно сказать иначе?

– Это тоже мрак, но другого рода. Из него никто не может вывести и помочь. Сам человек должен решить – возвратиться или нет.

– Уф, значит, не сгорел как в видении!

– Сгорел.

С минуту они с Ратной молча смотрели друг на друга. Наконец тело дало о себе знать оглушительным глотком. В горле запершило, все переросло в кашель. Но спрашивать, спрашивать сейчас же, даже хрипя и не узнавая свой голос!

– Тогда о каком возращении речь!?

Ратна пожала плечами.

– Он человек Праматери, ты забыла. Им многое подвластно.

Повела рукой перед лицом. Мир заволок мерцающий голубоватый туман. Стало тихо, тепло.

По полю, покрытому голубоватой травой, шел человек. Далеко до него было, удалялся, касаясь ладонями стеблей. Медленно брел. Потом обернулся. Знакомые черты, косы, собранные сзади в пучок. Так оборачиваются в порыве тревоги, когда кажется, будто неотвязно идут вслед…

Сар… Только на расстоянии. Выключили волшебный, искрящийся свет. Осталась форма. Телесный сосуд незаурядного существа. Умного и сильного. Чужого…

Которому предстоит сделать выбор…

Ратна. Мета первая

Как бы это сказать… Как вообще говорить о теплящейся надежде. Отчаянной… У которой очень мало шансов сбыться. А вдруг… Всегда это «А вдруг…»!

Я надеялась, когда стояла у его ложа. Надеялась, когда звала…

Пришел. Не медлил, значит важно было. Не доделал, не досказал, не дожил…

С ними сложно, с выбирающими путь. Надо сделать выбор у черты смерти. Будешь жить или уйдешь. Бывает так – теплится в теле жизнь, хоть и разрушена ключевая область. Сложно восстановить, много сил надо, чтоб в явь вернуть. Тогда говорят с человеком, просят выбрать – жизнь или смерть. Покуда не выбрал – кладут на три дня в янтру с особыми свойствами. Она может поддерживать морок жизни. Грудь Хади прошило копье. Смертельный удар. Но он жил, думал – уходить или нет.

Вопрошала я. Важно было его в яви задержать.

Сидит напротив на лаве, голову понурил. Яркий и сильный у него двойник. Может Зимний Волк своим выбором гордится – поискать такого восприемника! На себя живого точь в точь похож.

– Что ты выбрал, Хади?

Поднимает голову, глядит исподлобья, на лице горькая усмешка:

– А сама-то как думаешь? – кивает на тело, – добром ему отплатили за открытое сердце?

Что ему ответишь? Лишь примешься быстро, страшась, что не успеешь, говорить о своем.

– Не уходи. Ты нужен ей.

– Зачем.

– Сам знаешь.

– Ты ошибаешься, Ратна. Не буду тем, кто ее исцелит. Я воин и я убит теми, кому верил и кого уважал. Хочу покоя и общества близких по духу.

Закрывает лицо темной рукой, ведет по усам, взглядывает пронзительно.

– Нельзя помочь той, которую не выбирал…

– Но ведь и детей мы своих не выбираем. Выполняем долг человека, когда их растим.

Усмехается.

– Нет, милая, не долг… Мы их любим.

Да, о чем разговор… К чему все это?

– Ты уже решил?

– Нет. Нужно время.

Тогда, прощаясь и уходя я уже ощущала, что все-таки решил… Решил уже. Да, удалось ему приподнять полог над входом в волшебную страну, где живет сила Лины. Всего лишь приподнять… Дальше пойти не удалось. А надо. Приведение в мир шестой расы требует огромной мощи. Ее исток – в волшебных странах детства.

Ну что ж – возьмет ее за руку и поведет на свет другой.

Я должна подумать об этом…

Лина. Обстоятельство второе

Нежданное забытье, где Сар брел по лугам эллизиума, было не первым. Да, жрецы, высококлассные мозгокруты, конечно догадывались, что перегрев для нестабильной психики – это зло. Когда больной лелеет тяжкие думы, задает нескромные вопросы, и вообще, лезет куда не надо со своими поисками истины – это утомительно. И утомительно не только для него…

Благо, хоть методы у местных целителей были относительно гуманные. Не сажали синяков и не пытались проломить череп, как их коллеги-воины. Все мило – рука перед лицом и отруб. Лежишь, сон интересный смотришь. Благодать…

Правда, порой само уносило, без посторонней помощи. Слабым было еще тело после сна. По словам Ратны, уход во тьму длился несколько месяцев. За окнами – зима… Один раз удалось подняться, залезть на лавку и глянуть. Окна едва не под потолком. Но в основном лежала, много спала. И как-то уже надоело спать. Столько нового вокруг! Но только оглядишься, начнешь прикидывать что к чему – в сон кидает.

Терпение. Терпение требовалось к самой себе… Жить потихоньку легчало. Появлялась ясность. Появлялась сила. Только вот, первая странного была какого-то свойства. Даже пугала

Это вот, знаете, когда природа не включает вовремя родительские чувства, видна становится вся неприглядная суть процесса. Годы напролет, почти выключив себя как человека, ходишь в качестве сиделки и аниматора за неадекватным, примитивным персонажем, порой ведущим себя как настоящий палач…

Но природа милосердна. Она украшает весь процесс розами и надеждами. Лошадиными дозами окситоцина. И понять ее можно. Иначе никто бы не заводил детей, не захотел бы уступать им место под солнцем…

Вот и ей сдвинули мозги… Причем в направлении природой отвергаемом. Ей ведь, маме, чем больше чувств и страстей – тем лучше. Черте что можно заставить делать даже и разумное существо. В нынешней ситуации – чувств не было. И без бабочек в животе, томных вздохов, спасательских порывов было как-то стыдно себя прежнюю вспоминать. Все эти страсти были, своего рода, стокгольмским синдромом. Когда занесло в непонятную хрень, но человеком-то ты продолжаешь оставаться и нужны тебе разные точки опоры и положительные эмоции… Иначе умом двинешься…

Предположения подтверждала Ратна. Девушка, как можно понять, выполняла роль куратора и даже отчасти сиделки при болящей. Улыбалась, старалась держать интонацию.

– Воины защищают наш мир. Столкнувшись с неизвестным должны, как минимум, отловить и попробовать на зуб. Они жестоки, не привыкли кланяться и давать время.

Смотришь так на эту богиню и понимаешь, что задать ей вопрос: «С какой целью вы промыли мне мозги?» абсолютно бессмысленно. Не ответит. Будет путать и вилять. Но богини тоже прокалываются. Так что надо следить и сечь момент. Постепенно выяснится в ходе наводящих вопросов.

Хотя цели, они на поверхности лежат. Надо чтоб болели спокойно, о себе думали, не срывались, не неслись спасать и искать правду. Хотя кого спасать? Оба воина мертвы… Видение оказалось пророческим. И Борута был прав… «Красивая ты баба, но погубишь их обоих…». Так и вышло.

Сар тут еще этот вспомнился со своим порывом от боли оградить. Чтоб о подлеце и изменнике не печалились. Нашел способ, черт его дери. Отморожу уши мамке назло….

Может и эти перестарались? Хотели как лучше… Получилась психопатка, не способная ощущать ничего человеческого, холодная как камень…

За этими тяжкими мыслями не виден был даже тот волшебный мир, который ее ныне вмешал.

Называлось помещение гостевая клеть. Впрочем, не клеть – целая амфилада комнат. Чтоб, значит, пришелец, весь такой лохматый, жестокий, из леса, мог здесь пожить и обратно человеком сделаться. Обычай у них был такой – приехал поживи на отшибе, сколько в твоем случае необходимо. Ненадолго отлучался – сутки, с охоты пришел – дня три, в иных случаях и до нескольких месяцев доходило. Ратна сказывала. Говорила, что жить тебе, гостье из далекого далека, в странноприимном крыле предстоит еще пару месяцев. Никак иначе…

Ратна старательно кураторствовала. Приносила пищу, оставалась поболтать, начала учить языку и обычаям. Между ее визитами было одиночество. И, знаете, не скучное такое одиночество. Стоило внимательно изучить обстановку комнаты, стоило разглядеть дворовую жизнь через высокие подслеповатые окна. Вполне себе нормальные с рамой и витражным стеклом (привет историкам из 31 века до н.э.), без особого труда распахивающиеся. И вот в щелку можно было много чего увидеть, пока не замерзнешь. На улице стоял, должно быть, январь. И настроение было такое, специфическое, волшебное, можно его, наверное, назвать «Дух Рождества».

Это когда по непонятной причине понимаешь жизнь идиллией. Очень значительной и наполненной смыслом. И свет этот от витражей и деревянные стены – все как из сказки. Вот сейчас откроется дверь и войдет веселый дед в вышитой шубе и валенках. Прям, хорошо бы смотрелся на этих резных лавах, за массивным столом. И вещи все местные – одежда, посуда, утварь – из его владений были. Такой терем Морозко, как из мультфильма…

Расхаживая по комнатам, прибирая стол, изучая вещи из сундуков, выглядывая из окон – отмечалось, что жило это для людей строено. Людям, таким как она, сомасштабно. Не должны здесь жить свирепые титаны в татуировках, не должны лавки выдерживать падающего с маху богатыря, не рассчитаны стены на удары могучих кулаков. И, вот знаете, слава богу! Очень все-таки бесит этот мамонтизм, экстрим на разрыв из воинской усадьбы – Дома артх.

Да… Дом артх… Пещера. Где-то там, на стенах есть два образа. Законченный и начатый едва… И оба ничего не изменили и не помогли.

Горько… Это чувство? Ура! Какая-то, пусть и болезненная, эмоция! Но нет… Просто констатация факта. Хади ошибался, когда назвал ведьмой… Хади… Однажды, когда пришло воспоминание о нем, в груди кольнуло, потом случилось странное. Будто болезненно сжалось нечто внутри, заломило, дико заболела левая рука. Что это?! Как! Почему! Прошло быстро, всего несколько мгновений продолжалось… Потом опять спокойствие и прохладное любопытство. А картину-то про него стоит дописать… Ратна говорила, что вайшская община, где она сейчас – единая система с воинским кромом, и находится неподалеку от Дома артх.

И что страшно, здесь, в общине, живут родители Сара… Что я им скажу, когда встретимся?

Но это тоже были не чувства. Мысли, даже планы как увильнуть от тяжких разговоров, слез… Почему я должна доказывать, что не виновата? Ведь придется. Это их ребенок, будут нападать, наверное проклинать даже.

Демоническая снегурочка… Та, что из пьесы Островского, оттаяла в конце концов, а меня, вот, заморозили. И все они здесь такие, эти жрецы. Видят несущую конструкцию событий, полностью свободную от эмоций. Вполне можно замутить такой проект, как они с этими семерыми воинами, в числе которых и Сар, и Хади…. Использовать и уничтожить… И я такая? Жрецы меня сделали такой?

Но с Ратной это мрачное изуверство как-то не вязалось. Поглядеть – феерверк! Смеется, шутит, философствует. Порой грустит, смущается. Обманывает? Играет роль?

Но, помимо шуток, Ратна была способна заставить цвести даже пустырь. Такая уж женщина. Состояние, которая она транслировала можно назвать «Великая женственность». Вот так, на уровне гениальности. В суровом мире воинов жрица была пришелицей, человеком не на месте, чужим, даже несчастным от непопадания в атмосферу. Да, она старалась найти общий язык с этими дикими душами, принимала на себя эту аскезу. Ведь воины приемлемой для себя средой полагали пространства на вид нежилые, какие-то общественные помещения, наподобие манежа или казарм. Даже уютная гостиница в Доме артх – тоже, по сути, казарма, где нет ничего приросшего к душе, сугубо своего…

В гостевом же блоке Дома детей Ратна могла расслабиться и быть собой – сплетничать, лениться, прихорашиваться… Это было именно дамское пространство, уютное людское жило. Тоже, называя вещи своими именами – гостиничный номер. Но «Великая женственность», с ее тягой к уюту, приватности, изобильной декоративности, была именно из этих мест. Такая неуловимая игра пропорций, предполагающая более низкий рост и скромный объем обитателей этого пространства…

Нарочитое изобилие плавных волнистых линий и форм. Мир женщины, здешней женщины. Во всей ее лени и мягкости, с ее деликатной, миниатюрной телесностью, с ее склонностью идти по жизни бережно и осторожно, не уронив и не сдвинув ни один из всего изобилия предметов, которые ее окружают. С ее стихийной тягой к красоте и гармонии….

Ратна здесь была на месте. Весела, ребячлива, много, звонко смеющаяся. В мире миниатюрных вещей-безделушек, она была дома. И не скрывала своей радости. Даже, когда она отсутствовала, дух ее здесь царил. Этакий знак этого мира. Так и стояла она перед глазами – сияющая, свежая, трогательно-женственная, в красивом платье с богатой вышивкой.

И что это? Третья комната в сердце? И сколько их будет еще? Этот мир вознамерился создать в глупом, слабом человеческом сердце небоскреб с тысячью квартир? Где каждый встречный и поперечный из этого пространства может спокойно селиться и жить? Да! Потому что ничего подобного не было в людях ее мира. Потому что каждый из жителей Арьяна Ваэжо – целая вселенная, со всеми ее чудесами! Все они – приросшие к сердцу и просто промелькнувшие, жили внутри. О ком-то вспоминалось чаще, о ком-то реже. Спокойно, без эмоций. Как о значимом, сверхценном опыте. Даже Глама, безумного сарова отца, хотелось увидеть, понять, жив ли и здрав, после всего, что наворотил…

И как можно все это понять?

Как понять, что здесь, в совершенно чужом, незнакомом доме она ощущала себя в полной безопасности. Почему? Откуда понятны намерения местных жителей? Да, они взяли в котики, но может оказаться, что не в котики, а в свинки… Вопросы… Может быть, женщинам я, в силу инстинкта, я просто больше доверяю?

Да и как не доверять тем, кто не давит, ведет себя в высшей степени деликатно. Составляет приятную компанию. Исподволь вводит в местный быт. Рассказывает о вещах и обстоятельствах. Как все устроено и действует. Не как воины, насмехаясь и удивляясь дикости, а подробно, как ребенку, в ходе игры.

А порассказать было о чем. Вся, эта их, бионика в гостевой клети имела высокой градус. От спального места (а это была именно кровать, а не жесткая лавка, как в Доме артх) до возможности помыться и в туалет сходит в комфортных условиях. Местные, как помнилось, были помешаны на договоре со всем сущем, все пункты трепетно соблюдали. Природу ни под каким видом не моги загрязнять, извернись весь, но придумай, как ей жить рядом с тобой без ущерба. Для этого была вся их бытовая нежить, для этого все остроумнейшие, простые и действенные до безобразия изобретения. Ум у них был повернут был как-то непредставимо, позволял находить абсолютно гениальное решение на пустом месте. И часто выгода конструкции дополнялась специфической тонкой природой, в разы все усиливая. Роспись, резьба, странная нелогичная форма – все это было не просто так.