Первые искры

Зор замер, с недоумением глядя на него. Он подошел и осторожно поднял. Предмет в его руках был неправильным. Он стал легче, но при этом казался прочнее. Зор провел пальцем по внутренней, красноватой поверхности. Она была не просто твердой, а звенящей, вибрирующей под пальцами, и удивительно гладкой, почти скользкой, как мокрый речной голыш, который никогда не высыхает. Он попробовал царапнуть ее ногтем. Ноготь оставил белый след, но глина не крошилась, а сопротивлялась, как кость или камень.

Он перевернул "гнездо" и постучал по обожженному дну. Вместо глухого "шорх" высохшей грязи, его ухо уловило короткий, высокий "цэк!". Это был звук, которого не должно было быть. Звук камня. Но камня, который он слепил из грязи своими руками.

Он не понимал, что произошло. Он лишь чувствовал, что держит в руках аномалию, предмет, нарушивший законы мира. И это чувство необъяснимого было почти таким же сильным, как и горечь неудачи. Медленно, как во сне, он побрел в сторону расщелины, неся в руках символ своего провала, который одновременно был и новой, непостижимой загадкой.

Глава 47: Уроки Глины и Огня

Зор вошел в расщелину, как тень. Он не пытался скрыть свою неудачу. Вся его поникшая фигура, сгорбленные плечи и пустые руки говорили о поражении. Он молча прошел к центру и опустил на землю свое пустое, но на удивление целое "гнездо".

Лиа, увидев, что огня нет, тихо отвернулась, и в этом простом движении было больше горечи, чем в любом крике. В ее глазах больше не было надежды, лишь тупая, смиренная боль. Малыш на ее руках все так же дышал прерывисто. Торк издал короткий, торжествующий рык, который эхом пронесся по пещере. Это был звук победы грубой, холодной реальности над хрупкими надеждами. Я же говорил. Когда Торк издал свой торжествующий рык, а Зор в отчаянии пнул гнездо, и оно не развалилось, взгляд Лии искоса метнулся к странному предмету. Удивление на мгновение пробилось сквозь пелену горя. Другие члены группы, видя пустые руки Зора, разочарованно разошлись по своим углам, снова погружаясь в апатию. Миссия провалилась.

Только Курр подошел ближе. Он не смотрел на Зора. Его старые, опытные глаза изучали само "гнездо". Он коснулся его пальцем, постучал, приподнял. Он заметил изменение. Его лицо не выражало ничего, но он не отходил, наблюдая, как будто читал историю этого предмета.

Зор не обращал внимания на реакцию группы. Он был поглощен загадкой в своих руках. Он сидел на корточках перед пустым гнездом. Он снова и снова проводил пальцами по его внутренней, красноватой и твердой, как камень, поверхности. Затем он касался внешней, серой и все еще хрупкой части. Разница была ошеломляющей. Он взял комок оставшейся сырой глины и положил рядом. Он надавил на него пальцем – осталась вмятина. Он надавил на обожженную часть гнезда – палец ощутил лишь твердую, несгибаемую поверхность. Он капнул на сырую глину водой – она размокла, превратившись в грязь. Он плеснул водой на обожженную часть – капли просто скатились, не оставив и следа.

В его голове медленно, мучительно формировалась связь. Не как четкая мысль, а как наплыв образов. Вот красный, твердый черепок. А вот – тот нестерпимый, пульсирующий жар, который он нес с пожарища. Жар, который обжигал ему руки и превратил его драгоценные угли в пепел.

Лиа, укачивая ребенка, медленно подошла чуть ближе. Она остановилась на расстоянии, не вмешиваясь, но ее присутствие ощущалось. Ее внимательный, хоть и усталый, взгляд следил за руками Зора. Она видела, как он сравнивает два типа глины. Она тоже видела разницу в цвете, видела, как капли воды скатываются с обожженной поверхности. Она не понимала причин, но видела результат. Их общая неудача породила какую-то загадку, и это было лучше, чем просто пустота.

Он посмотрел на твердый черепок в одной руке и на мягкий, серый комок глины в другой. Затем его взгляд метнулся к черной, холодной яме кострища. Бесполезно. Но в его голове не было слов, лишь яростное, непреодолимое желание: соединить этот образ всепожирающего жара с мягким комком глины. Ему нужен был не просто огонь, чтобы согреться. Ему нужен был тот самый, могучий жар как инструмент, как сила, способная творить такие же странные и твердые камни. Эта одержимость вытеснила отчаяние.

Он не пойдет больше к пепелищу. Это слишком долго и ненадежно. Он добудет эту силу. Здесь. Сам.

Зор отошел в свой угол, где хранил свои "сокровища". Он высыпал на землю все камни, которые пытался использовать для высекания искр. Он больше не бил их друг о друга в слепой ярости. Он начал их изучать. Он брал один камень за другим. Этот – гладкий, речной. Удар глухой. Искр нет. Он отбросил его в сторону. Другой – пористый, как пемза. Крошится при ударе. Бесполезен. Третий… третий был другим. Тот самый, с белыми прожилками, который он нашел давно. Он был тяжелее других, и когда Зор проводил по нему ногтем, оставалась царапина. Он ударил по нему другим, более твердым камнем. Вспыхнула яркая, почти желтая искра. Он повторил удар. Снова.

Лиа наблюдала, как он методично, без прежней паники, перебирает свои камни. Она видела его новую, пугающую сосредоточенность. Когда он нашел нужный камень и высек яркую, желтую искру, она вздрогнула. Это было не похоже на его прошлые, отчаянные попытки. В этом было что-то новое. Она тихо отошла в сторону, давая ему пространство, и в ее сердце, помимо страха, затеплилась последняя, слабая искра надежды.

Тем временем Зор занялся трутом. Он перебрал остатки мха. Этот – влажный. Бесполезен. Этот – слишком зеленый. Он вспомнил тот самый, первый, успешный трут – он был почти как пыль, сухой и невесомый. Он начал искать в укромных уголках расщелины именно такой. Он нашел несколько сухих грибов-трутовиков, растущих на старом полене. Они были твердыми, но их внутренняя часть была мягкой и волокнистой. Может, это подойдет?

Он не знал названий. Он не знал про кремень и пирит. Но он начал разделять мир на "подходящее" и "неподходящее" для своей цели. Это был первый в его жизни научный метод, рожденный из отчаяния и наблюдательности. Он готовил свое следующее, самое важное испытание.

Глава 48: Зов Предков

Ночь опустилась на расщелину, принеся с собой еще больший, пронизывающий до костей холод. Группа, измученная днем, полным разочарований, забылась в тревожном, неглубоком сне, сбившись в тесную кучу в самом дальнем углу. Все, кроме Зора. Он сидел у черной, мертвой ямы кострища, скрестив ноги. Он не чувствовал ни холода, ни голода. Он был поглощен своей задачей, одержим ею. Вокруг него на земле были разложены его "сокровища": "правильные" камни, которые давали искры; пучок сухого мха; грибы-трутовики; две гладкие палочки, которые так и не дали огня; и затвердевшее, но пустое глиняное "гнездо". Это был алтарь его неудач. Он смотрел на эти предметы, и его разум, обостренный до предела, начал свой безмолвный, изнурительный труд.

Его внутренний взор вернулся к той грозе. Он снова увидел ослепительную, разрывающую небо вспышку. Он снова услышал оглушительный треск, от которого задрожала земля. И он увидел, как от этого удара небес о землю вспыхнуло сухое дерево. Удар. Сильный, быстрый, яростный удар. Затем он вспомнил пожар, и как нес горячие головни. Они были сердцем огня, его сутью. Но чтобы они зажгли костер, ему пришлось дуть на них, давать им пищу – сухую траву. И он вспомнил свои бесполезные попытки с трением палочек. Он тер их, пока не стер ладони в кровь. Они становились теплыми, даже горячими, но огня не было. Не было удара. Не было искры. Медленное тепло было ложным путем. Он мысленно отложил палочки в сторону.

Теперь он сосредоточился на камнях. Он взял в руки два "неправильных" камня и мысленно ударил их друг о друга. Глухой стук. Нет искры. Затем он взял "правильные" – тяжелый камень с прожилками и острый кремень. Он ударил их. В его памяти вспыхнула яркая, горячая искра. Правильный удар правильных камней рождает огненное семя. Это был второй элемент. Искра.

Но искра, упавшая на голый камень, тут же умирала. Он вспомнил свой первый триумф. Искра упала на комочек иссохшего, пыльного мха. Он вспомнил, как мох жадно "съел" искру, задымился, начал тлеть. Затем он вспомнил свои неудачные попытки, когда он бил камнями над влажной травой. Искры падали и гасли. Огненному семени нужна правильная почва. Очень сухая, очень легкая, жадная до тепла. Это был третий элемент. Пища для искры.

Зор сидел в полной тишине, но в его голове звучал хор его открытий.

УДАР: Сильный, как молния.

ИСКРА: Горячая, как частичка солнца, рожденная от правильных камней.

ПИЩА: Сухая, как пыль, жадно ждущая искру.

Все его успехи и неудачи сводились к этой простой триаде. Когда все три элемента сходились вместе – рождался огонь. Когда хотя бы одного не было – была лишь неудача. Это было не просто знание. Это было откровение. Он чувствовал, будто не он сам додумался до этого, а будто голоса его предков, тех, кто тоже когда-то сидел в холодных пещерах, шепчут ему эту простую истину. Это был Зов Предков, эхо тысячелетий опыта, сконцентрированное в одном-единственном моменте озарения.

Он больше не был потерянным юношей, слепо тыкающимся во тьме. Он был хранителем знания. Он посмотрел на свои инструменты, разложенные перед ним. Теперь это были не просто камни и мох. Это были ключи. И он знал, как ими воспользоваться. Он не стал ждать утра. Испытание должно было состояться сейчас, в самой глубокой и холодной части ночи.

Глава 49: Камень-Высекатель и Сухой Мох

Ночное бдение закончилось. Зор медленно поднялся на ноги. В его теле не было усталости, лишь гулкая пустота, заполненная знанием. Он не стал сразу бросаться к делу. Он подошел к спящей группе. Он посмотрел на Лию, на ее измученное лицо, на синюшный ободок на губах Малыша. Это напомнило ему о цене неудачи. Но теперь это не парализовало его страхом, а лишь укрепило его решимость. Он должен сделать все правильно.

Он вернулся к своему "алтарю". Он больше не смотрел на эти предметы как на кучу хлама. Каждый из них имел свое предназначение. Его движения были неторопливыми, выверенными, словно он совершал некий древний ритуал, правила которого только что стали ему известны.

Он опустился на колени перед россыпью камней. Первым делом он отбросил в сторону все гладкие, речные голыши и пористые, мягкие породы. Бесполезны. Его внимание было сосредоточено на двух типах. Первый – тяжелый, темный камень с желтоватыми, блестящими прожилками. Он понял, что именно эти прожилки рождают искру. Он выбрал самый крупный и удобный для удержания кусок.

Второй тип – острые, светлые камни, которые они использовали для резки шкур. Он заметил, что лучший результат получается, если бить именно таким камнем по "жильному". Он перебрал несколько осколков, выбирая тот, у которого был самый острый, свежий скол. Он как будто искал в камне "зуб", которым можно было вырвать искру из другого камня. Он примерил их в руке, проверяя хват. Это были не просто камни. Это были Камень-Отец, хранящий огонь, и Камень-Зуб, добывающий его.

Теперь "пища". Он взял пучок мха. Он был сухим, но недостаточно. Зор начал перетирать его между ладонями, пока тот не превратился почти в пыль, отсеивая все жесткие частички. Затем он взял сухой гриб-трутовик. Он разломил его и ногтями выскоблил мягкую, волокнистую сердцевину. Он добавил эту пушистую массу к мху. Затем он сделал то, чего не делал раньше. Он вспомнил, как на его собственной шкуре, куда случайно попала искра, остался не просто ожог, а маленький черный, обугленный клочок. Он вспомнил черные скелеты деревьев после пожара. Черный цвет был цветом огня, его следом. Интуитивно, не рассуждая, а лишь следуя смутной догадке, что подобное тянется к подобному, он взял кончик палочки, соскреб немного черной сажи со стенки своего обожженного глиняного "гнезда" и раскрошил эту пыль в свой трут. Он инстинктивно чувствовал, что черное, то, что уже знало огонь, легче примет его снова. Он создал свою идеальную "почву" для огненного семени.

Он не собирался разводить огонь на голой земле. Он взял свое затвердевшее глиняное "гнездо". Оно было символом его неудач, но теперь оно станет колыбелью его триумфа. Он установил его на ровном месте. На дно он положил крошечную щепотку своего идеального, пыльного трута. Не горсть, а именно щепотку – самую суть, самое сердце будущего пламени.

Рядом он аккуратно сложил "пищу" для огня покрупнее: сначала тончайшие, как волосы, сухие травинки, затем – крошечные, ломкие веточки, и чуть поодаль – ветки покрупнее. Все было готово. Сцена была подготовлена. Актеры – Камень-Отец, Камень-Зуб и Пища для Искры – были на своих местах. Зор глубоко вздохнул, отгоняя последние остатки страха. Настало время поднять занавес.

Глава 50: Первая Дымка

В холодной тишине предрассветной мглы Зор опустился на колени перед своим алтарем. Он установил глиняное гнездо с крошечной щепоткой идеального трута прямо перед собой. Он взял в левую руку Камень-Отец, хранящий в своих блестящих жилах скрытый огонь, и зажал его так, чтобы он был открыт для удара. В правую он взял Камень-Зуб, его острый кремневый край смотрел вниз.

Его сосредоточенные, неторопливые движения разбудили сначала Лию, а затем и остальных. Один за другим они поднимали головы, их сонные взгляды были прикованы к странной, застывшей фигуре Зора. В его позе не было паники прошлой ночи. Была пугающая, почти неестественная концентрация. Даже Торк, проснувшись, не издал презрительного рыка, а лишь молча наблюдал, заинтригованный этой тихой уверенностью.

Зор сделал первый удар. Резкий, скользящий, как он и отрабатывал в мыслях. Чирк! Яркая желтая искра сорвалась с камня и упала… мимо гнезда. Вторая попытка. Чирк! Искра попала на край глиняной чаши и погасла. Третья, четвертая, пятая. Снова и снова яркие огненные семена срывались с камня, но ни одно не находило свою цель.

По группе пронесся тихий, разочарованный вздох. Казалось, это будет лишь повторением вчерашнего провала. Руки Зора начали уставать, но он не сбивался с ритма. Он игнорировал неудачи. Он не пытался бить сильнее или быстрее. Он методично повторял правильное движение, снова и снова, внося лишь крошечные коррективы в угол удара, пытаясь направить траекторию искры.

И вот, после, может быть, двадцатой или тридцатой попытки, все сошлось. Удар был идеальным. Искра, особенно крупная и яркая, как маленькая звезда, сорвалась с камня и по идеальной дуге полетела вниз. Она приземлилась точно в центр крошечной щепотки пыльного трута.

На одно короткое, бесконечное мгновение не произошло абсолютно ничего. Искра, казалось, просто исчезла, поглощенная темной массой. В наступившей тишине был слышен лишь отчаянный стук сердца самого Зора. Неужели снова неудача?

Власть Племени

Глава 51: Танец Дымка

И тут они это увидели. Из самого сердца трута, там, куда упала искра, потянулась тонкая, едва заметная в предрассветной мгле струйка сизого дыма.

Вся расщелина замерла. Движение остановилось. Дыхание замерло. Десятки глаз, еще мгновение назад потухших от отчаяния, теперь были прикованы к этому хрупкому, почти призрачному чуду. Это был не огонь. Это было лишь его обещание, настолько тонкое, что, казалось, могло оборваться от одного неверного взгляда.

Сердце Зора заколотилось так сильно, что, казалось, сотрясает все его тело. Он забыл о холоде, о стертых в кровь руках, о тяжести поражений. Весь его мир сузился до этой тонкой, извивающейся нити дыма. Он знал – второго шанса не будет.

Он увидел, как в глубине темного трута, словно просыпающийся глаз, зародилась и начала медленно пульсировать крошечная, темно-красная точка. Она была живой.

Очень медленно, с осторожностью хищника, подкрадывающегося к добыче, Зор склонился над глиняным «гнездом». Его лицо оказалось в нескольких дюймах от тлеющего сердца. Он набрал в легкие воздуха и начал дуть. Это не был порыв ветра. Это было самое нежное, теплое, ровное дыхание, на какое он был способен. Он не гасил, а лелеял, словно пытался согреть новорожденного детеныша.

Под его дыханием красная точка разгоралась, становилась ярче, увереннее, расползаясь по всему комку трута, как корни по сухой земле. Дым повалил гуще, его острый, сухой запах щекотал ноздри.

Пришел решающий момент. Зор, не прекращая дуть, свободной рукой взял заранее подготовленную, тончайшую, как волос, сухую травинку и с предельной аккуратностью поднес ее к самому краю тлеющей массы.

Кончик травинки почернел, задымился… и вспыхнул!

Крошечный, дрожащий, ослепительно-яркий язычок пламени поднялся над «гнездом». Он не ревел, как пламя от молнии. Он танцевал, живой и настоящий.

По расщелине пронесся слитный, благоговейный, полный ужаса и восторга вздох.

Зор медленно отстранился, давая пламени воздух. Он подложил еще одну травинку, потом крошечную веточку. Огонек креп, рос, его свет начал отбрасывать на стены пещеры живые, пляшущие тени. Холод отступил на шаг. Тьма испуганно пятилась.

Лиа смотрела на этот маленький, рукотворный огонь, и по ее щекам текли слезы. Это были слезы не горя, а потрясения и благодарности. Торк стоял с открытым ртом, его маска презрения была разбита вдребезги. В его глазах смешались недоверие, страх и зарождающееся понимание, что сила камня и воли оказалась могущественнее грубой силы мышц.

Зор посмотрел на свои руки, потом на огонь. И в этот момент, когда напряжение, державшее его в тисках, отпустило, его накрыла волна чудовищной усталости. Адреналин, питавший его, иссяк, и тело начало предъявлять свои счета. Его руки, до этого сжимавшие камни с нечеловеческой силой, затряслись мелкой, неудержимой дрожью. В глазах на мгновение потемнело, а мир качнулся. Он попытался подняться, но ноги подкосились, и он тяжело опустился на землю, уперевшись руками в холодный камень, чтобы не упасть окончательно. Он сидел, глубоко и шумно дыша, пытаясь наполнить легкие воздухом, и смотрел на пламя сквозь пелену истощения.

Он не чувствовал триумфа победителя. Он чувствовал священный трепет творца, который случайно заглянул за завесу тайны мироздания.

Огонь был рожден. Не украден у небес, не принесен издалека. Рожден здесь, в их доме, из камня, мха и воли одного из них. И это знание, это новое, теплое, живое пламя в центре их холодного мира меняло абсолютно всё.

Глава 52: Чудо или Случайность?

Пламя, родившееся из ничего, танцевало в центре расщелины. Оно еще было маленьким, робким, но его свет – наглый и живой – уже начал пожирать предрассветную тьму. Он отбрасывал длинные, дрожащие тени, которые плясали на каменных стенах, превращая знакомую пещеру в чужое, мистическое место, полное движущихся призраков.

Группа застыла, словно внезапный мороз сковал их всех разом. Никто не двигался, никто не дышал. Они были изваяниями из камня, застигнутыми врасплох невозможным. Их мир всегда делился на то, что есть – камень, вода, звери, – и то, что случается – гроза, восход, смерть. Но это… это было сделано. Оно не пришло с неба, не было принесено издалека. Оно родилось здесь, из камня и воли.

Первым звуком, нарушившим оцепенение, стал тихий треск горящей веточки. Этот простой, почти домашний звук был в этой тишине оглушительнее рева саблезуба. Он был реальным. За ним пришло первое ощущение – волна сухого, живительного тепла, которая коснулась замерзших лиц и начала пробираться под шкуры. Это тепло было другим, не как от холодного, далекого солнца. Оно было их собственным.

Первой очнулась Лиа. Ее материнский инстинкт, древний и могучий, оказался сильнее шока. Она посмотрела не на огонь, а на своего Малыша. Его дыхание, все еще слабое и прерывистое, казалось чуть ровнее в наступающем тепле. Этого было достаточно.

Крепче прижимая к себе дитя, она сделала один медленный, нерешительный шаг к огню. Потом еще один. Ее босые ноги ступали по холодной земле так, словно она боялась провалиться сквозь нее. Она приближалась не просто к костру, а к алтарю, к чему-то священному и пугающему одновременно. Ее движение сломало лед общего оцепенения. Один из подростков, дрожа от холода и страха, пополз следом, не решаясь встать в полный рост. Старая самка, прикрывая глаза ладонью от непривычно яркого света, медленно поднялась на ноги. Они двигались не как единое целое, а как отдельные, завороженные существа, притягиваемые к новому центру их вселенной.

Лиа подошла ближе всех. Ее огромные, все еще влажные от слез глаза смотрели не столько на огонь, сколько на Зора, который все еще сидел на коленях рядом со своим творением, словно не веря в то, что сделал. В ее взгляде смешалось все: облегчение от спасения, благодарность за тепло, потрясение от увиденного чуда. Но поверх всего этого было новое, доселе неведомое чувство – обожание. Он не был просто сильным самцом. Он не был просто странным наблюдателем. Он был тем, кто дал жизнь этому теплому чуду. Тот, кто, возможно, вернул дыхание ее ребенку. Он был больше, чем они все. Малыш на ее руках шевельнулся, инстинктивно поворачивая личико к источнику тепла, и этот едва заметный жест стал для нее окончательным подтверждением чуда.

Курр не двинулся с места. Он стоял чуть поодаль, опираясь на свою гладкую палку, и его глубоко посаженные глаза медленно переходили с огня на Зора, с Зора на Лию, с Лии на Торка. Он видел не просто пламя. Он видел будущее. Он, чья память хранила лишь страх перед холодом и тьмой, видел перед собой оружие против них. Он видел свет, в котором можно работать ночью. Он видел тепло, которое спасет слабых и детей. Это не было чудом в его понимании. Это был сдвиг мира, тектонический разлом в привычном порядке вещей. И в его взгляде, обращенном на Зора, было глубокое, задумчивое уважение. Уважение не к силе мышц, а к чему-то новому, непостижимому и бесконечно важному.

Торк остался на периферии этого зарождающегося круга тепла. Он единственный не смотрел на огонь с восторгом. Он хмурился, его массивные надбровные дуги сошлись на переносице. Его могучие плечи были напряжены, как у зверя, готового к прыжку, но не знающего, куда прыгать. Кулаки то сжимались с такой силой, что костяшки белели, то разжимались, словно он пытался стряхнуть непонятное напряжение. Его маленькие глазки были прищурены, и смотрел он не на пламя, а прямо на Зора. Торк понимал мир через простую иерархию силы. Он был самым сильным, и это давало ему право на лучший кусок, на лучшую самку. А сейчас этот худой, странный юноша, которого он всегда презирал за слабость, создал нечто, что сделало его, Торка, бессильным. Он не мог сразиться с огнем. Он не мог запугать его. И все взгляды теперь были обращены не на его мощные мускулы, а на хрупкую фигуру Зора. В его глазах смешались недоверие к этому непонятному фокусу и холодная, ядовитая капля зарождающейся зависти к этой новой, пугающей силе, которую нельзя было сломать, нельзя было укусить, нельзя было победить в поединке.

Зор, наконец, поднялся на ноги. Он подбросил в огонь еще веток. Пламя взметнулось выше, становясь уверенным, сильным костром. Он не был больше отстраненным наблюдателем. Он был хранителем, жрецом этого нового божества.

Группа, все еще молча, начала рассаживаться вокруг огня, образуя неровный, но отчетливый круг. Впервые они сидели не спиной друг к другу, ища тепла в телах, а лицом к общему центру. Их лица, до этого серые и измученные, были озарены живым, золотистым светом.

Лиа села рядом с Зором, не отводя от него восхищенного взгляда. Курр опустился чуть поодаль, погруженный в свои мысли. Торк же остался стоять в полутьме, за чертой света, его огромная фигура казалась скалой, сопротивляющейся потоку всеобщего облегчения. Он скрестил могучие руки на груди, но этот жест был не знаком расслабленности, а способом сдержать рвущуюся наружу ярость и растерянность. Он был частью группы, но уже не был ее неоспоримым силовым центром.

Вопрос «Чудо или случайность?» висел в холодном воздухе. Для большинства это было чудо. Для Курра – поворот истории. Для Торка – вызов. Но для всех без исключения мир, в котором они проснулись, уже не был тем миром, в котором они засыпали. И в центре этого нового мира горел огонь, рожденный из камня и воли.

Глава 53: Второе Пламя

Ночь перестала быть врагом. Впервые за их жизнь она была просто… ночью. Группа сидела в неровном круге, лицами к огню, который стал новым, живым сердцем их мира. Треск сухих поленьев был единственной музыкой в этой наполненной покоем тишине. Тепло, густое и ласковое, прогоняло дрожь из тел, расслабляло сведенные от вечного холода мышцы.

Лиа, сидя ближе всех к Зору, тихонько укачивала Малыша. Его дыхание, омываемое теплым воздухом, стало глубже и ровнее, мучительные хрипы почти прекратились. Это было зримое, дышащее доказательство силы огня. Зор, хранитель пламени, чувствовал на себе взгляды соплеменников. Он был измотан до предела, но внутри него росло новое, тяжелое чувство ответственности. Он подбрасывал в огонь ветки, и каждый раз, когда пламя взмывало выше, по кругу проходил тихий, довольный вздох. Убаюканные этим непривычным чувством безопасности и тепла, один за другим члены группы начали засыпать прямо на своих местах, погружаясь в самый глубокий и спокойный сон за многие месяцы.