Бывшие одноклассники. Училка для миллиардера

Ян достаёт его, смотрит на экран.

– Иванова, ты серьёзно? Поставила будильник? Переживаешь, что потратишь на меня лишнюю минуту своего драгоценного времени?

– Да, ты абсолютно прав. Именно за это я и переживаю.

– Уязвила. Обычно женщины, которым я плачу, не спешат покидать мою компанию.

– Это всё именно потому, что ты им платишь. Телефон, пожалуйста.

Ян, нацепляя на лицо маску слепой покорности, вытаскивает мой гаджет из кармана. Подаёт мне, но как только я тянусь к нему, он вздёргивает руку над головой.

– Отдам, и снова станешь общаться с виртуальными мудаками?

– О, нет. Хватит с меня мудаков реальных, – мстительно щурюсь. Отбираю телефон.

Пихаю в сумку книги.

– Завтра встречаемся здесь же.

Ян ловит меня за пальцы, пригвождая их к столешнице своей ладонью.

– Нет, теперь я выбираю место. Хочу что-то поинтереснее.

– В номере отеля я с тобой встречаться не стану, – выдёргиваю руку из стального захвата.

Ян смеётся, обнажая ряд ровных белых зубов.

– Отель? Как ты могла такое обо мне подумать? Планетарий. Завтра в шесть.

Задумываюсь на пару секунд.

Планетарий – звучит вполне безопасно.

– Ладно, согласна. Кстати, за опоздание ты наказан: к завтрашнему дню выбери любую французскую песню…

– Какую?

– На своё усмотрение.

– И?

– И выучи её.

– Выучить?

– Наизусть.

– Ты издеваешься, да? Иванова, я серьёзный бизнесмен, у меня куча дел, у меня нет времени, чтобы учить дурацкие…

Я разворачиваюсь.

– Это твоё домашнее задание.

– Иванова!

Выхожу из кафе.

Глава 8

Юля.

Толпа в холле планетария гудит, словно растревоженный улей. Протискиваясь мимо людей, ловлю запахи попкорна и пережженного кофе из автоматов.

Везде дети, экскурсионные группы, родители с колясками – Петров точно не устроит ничего безумного здесь, слишком уж много свидетелей.

Или я его плохо знаю?

Чем больше здесь нахожусь, тем менее адекватной кажется мне идея проводить занятие в планетарии: вряд ли мы сможем найти даже крохотный уголок, лишённый детских визгов и болтовни.

Кто-то резко хватает меня за локоть, дёргая в сторону.

Вздрагиваю от испуга, сердце сжимается.

– Петров!

– Смотри, сегодня я не опоздал, – Ян улыбается, чуть склоняя голову к плечу.

– Да уж, ты просто…

Проходящий мимо тучный мужчина толкает меня, тараня плечом. Теряю равновесие, неуклюже взмахивая руками, но Ян ловко перехватывает меня за талию, заставляя моё тело оставаться в вертикальной плоскости.

– Не очень-то здесь безопасно, – поджимаю губы.

– Спокойно, училка, – голос Яна звучит у самого уха. – Сейчас разберёмся.

Толпа давит.

Люди проходят слишком близко – задевают, толкают, оттесняют нас к стене. Ян свою руку не убирает, наоборот, притягивает ближе, заслоняя меня своим телом от бурного потока, которому приходится обруливать нас, словно пару мешающих течению булыжников.

– Ян, я серьёзно. Кажется, это не лучшее место для урока французского, – пробую вернуть дистанцию, но он держит меня крепко.

– Ты же хотела много людей? Voilà! – Театральным жестом указывает на толпу.

– Их слишком много!

– Тебя не поймёшь, Иванова. Ладно, предположим, эту проблему мы решим через… – Он поднимает руку, смотрит на часы на запястье. – Три, два, один…

Ничего не происходит. Ян неудовлетворённо морщится.

– Ну давай же!

– Что должно случиться?

– Погоди, всю магию сломаешь. Через три, два, один…

По холлу прокатывается тревожный звук сирены. Громкий электронный голос заполняет пространство:

– Внимание! Пожарная тревога! Просим всех немедленно покинуть здание! Пожарная тревога!..

Люди, паникуя, нестройной вереницей тянутся к выходу. Я тоже машинально разворачиваюсь, чтобы слиться с толпой и покинуть потенциально опасное место, но Ян крепко перехватывает меня за запястье.

– Не туда.

– Ты слышишь? Пожар!

– Не пожар, а учебная тревога.

– Откуда ты знаешь?

Смотрю на него в упор, пытаясь по расслабленному лицу прочитать ответ, но Ян только усмехается и пожимает плечами.

– Догадался.

– Догадался. – Передразниваю. – Это чистая случайность?

– Ну… Нет, не совсем.

– Ян.

– Юля.

Закатываю глаза.

– Скажи мне, что массовая эвакуация людей из планетария – не твоих рук дело.

– Чисто технически – не моих. Я просто дал лёгкий толчок событиям, а дальше вселенная сама всё сделала.

– Ты устроил эвакуацию, чтобы сорвать урок?!

– Что? Нет! – Петров делает вид, что ужасно оскорблён. – Я устроил эвакуацию, чтобы у нас был лучший урок!

Мы идём наперерез потоку людей.

Петров тащит меня за собой, так крепко сжимая ладонь, словно боится, что я потеряюсь здесь, как маленькая девочка.

– Ян, это… Это же…

– Гениально?

– Безответственно!

– О, неужели? – Он останавливается и оборачивается, глаза его светятся мальчишеским озорством. – Но ты ведь не сбежала. Ты здесь. Со мной.

– Нам нужно уйти.

– Куда? К выходу, как все остальные? Скучно.

– Нас накажут!

– Ты вообще когда-нибудь нарушаешь правила, Иванова? М? Самое время начать.

– Ян…

– Юля…

– Нас арестуют, впаяют штраф или, и того хуже, посадят в обезьянник на пятнадцать суток.

– Пятнадцать суток французского языка! – Мечтательно вздыхает Петров. – Что может быть чудесней?

– Ты вообще меня слушаешь?

– Слушаю. Внимательно. С огромным удовольствием. Продолжай, мне нравится, когда ты говоришь.

– Я серьезно!

– Я тоже, – улыбается Ян, наслаждаясь моим замешательством.

Мы стоим посреди совершенно пустого зала.

Замолкаем оба, и теперь тишина кажется особенно глубокой, поглощающей, как если бы мы действительно оказались в открытом космосе.

По стенам мерцают проекции далёких галактик, туманностей и сверхновых звёзд, вспыхивающих и угасающих в бесконечности.

Огромный купол над головой испещрён миллиардами ярких точек, и, если задержаться на них взглядом подольше, может показаться, что они медленно дрейфуют в вечности.

В центре зала парит массивная голограмма Чёрной дыры, её границы искривляются, затягивая свет внутрь, создавая ощущение зыбкости реальности.

– Ну что, училка, устроим настоящий урок?

– Урок чего?

Ян делает шаг назад и раскидывает руки, указывая на космос вокруг.

– Урок жизни. Свободы. Французского, в конце концов.

С укором качаю головой, но всё же иду за ним вдоль подвешенных за прозрачные крепления моделей планет.

На тёмных стенах сияют имитации далёких галактик, неоновыми спиралями закручиваются туманности.

– Начнём с основ. Le Soleil.

– Солнце. Это понятно, – хмыкает Ян.

– Mercure, Vénus, la Terre… – Перечисляю планеты, но взгляд Яна почему-то прикован не к ним. Ко мне. – Jupiter, Saturne…

Ян подставляет указательный палец под модель Сатурна, придаёт ему ускорения лёгким толчком ладони.

Сатурн вращается, как баскетбольный мяч.

– Самая несчастная планета, – хмыкает Ян.

– Почему?

– Окольцована.

– Юморист. А ты у нас, значит, противник браков?

– Знаешь, Иванова, как говорят: хорошее дело браком не назовут.

– О, цитируешь великих!

– Даёшь общество, свободное от брачных оков!

– Ты мог бы быть революционером, – бросаю находу и иду дальше.

– Возможно, я и есть революционер, – Ян идёт за мной, засунув руки в карманы брюк. Запрокидывает голову, разглядывая искусственное звёздное небо. – Бросаю вызов системе, веду за собой людей, свергаю старый порядок…

– Да, и устраиваешь фальшивую пожарную тревогу забавы ради.

– Ну вот, опять ты обесцениваешь мою гениальность.

– Я бы сказала, это не гениальность, а подростковое бунтарство.

– А ты у нас значит взрослая и серьёзная девочка, да?

– Конечно.

– Хочешь проверить?

– Что?

Вместо ответа Ян вдруг запрыгивает на платформу в центре зала, расправляет плечи и, заложив руку за спину, открывает рот.

– Allons enfants de la Patrie!

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Ян, ты с ума сошёл?!

Он лишь делает шаг вперёд, возвышаясь надо мной. Его бархатный голос заполняет зал.

– Le jour de gloire est arrivé!

Ян поёт громко. С надрывом. Голос его отражается эхом от купола. Планеты под потолком дрожат в свете софитов.

Не знаю, смеяться мне или закрыть лицо руками от стыда.

– Петров, слезь оттуда немедленно! Так нельзя!

Но он, конечно, не слушает.

Он буквально живёт моментом – воображает себя революционером, стоящим на баррикадах с алым знаменем в руках. Революционером, ведущим народ в бой под величественный марш «Марсельезы».

– Contre nous de la tyrannie, l’étendard sanglant est levé!

Не сдержавшись, хохочу.

Он такой дурак! Но, чёрт, как же хорош он в этом образе.

Ян спрыгивает вниз, приближается ко мне.

– Что это было?

– Домашнее задание, – делает ещё пару широких шагов.

– Но почему «Марсельеза»?

Ян останавливается совсем рядом.

– А почему нет? – Поддевает меня пальцем за подбородок. – Итак, училка… Революция или смерть?

Его губы близко-близко…

И горячее дыхание опаляет мои щёки.

Мысли скачут синусоидой, беспорядочно переключаясь с русского на французский и обратно, а потом вдруг стихают, превращаясь в прямую линию, констатирующую смерть моей способности думать трезво.

Боже, Иванова! Очнись!

О чём ты вообще думаешь?!

Он ведь снова издевается, как тогда, как раньше! Как…

Зажмуриваюсь. Отступаю на шаг.

– Лучше… Лучше просто французский.

Ян кивает, закусывая губы.

– Как скажешь, – разворачивается резко на пятках.

Идёт вперёд, в следующий зал. Не оглядывается, находясь в полной уверенности, что я следую за ним.

А я следую.

В этой части планетария царит дух первооткрывателей. Вдоль стен установлены капсулы и модули, уменьшенные копии реальных кораблей, бороздивших космос. Здесь темно, освещение приглушённое, и только отдельные экспозиции подсвечены холодным неоновым светом.

В углу под стеклом лежит подлинный лоскут ткани с теплозащитного покрытия спускаемого аппарата – обугленный, потрёпанный, но вернувшийся домой.

– И всё же, – останавливаюсь у макета шаттла. – Почему ты против брака?

Лицо Яна отражается рядом с моим в стекле витрины.

– Я не против брака, – его глаза смело встречают мои. – Я против любого рода зависимостей. А зависимость от человека – самая жуткая из всех.

– У нас у всех есть зависимости, это нормально.

Ян ухмыляется.

– О да, готов поспорить, ты жить не можешь без своей коллекции… Хм, марок? Красивых пуговиц? Или, может, фигурок китайских котиков, которые машут лапками?

Прикрываю ладонью рот в притворном возмущении.

– По-твоему, я настолько скучная?

– Естественно. Скажи ещё, что я не прав.

Выдерживаю драматичную паузу.

– Не прав. Я коллекционирую билеты из кино и музеев.

Ян хохочет.

– Боже, Иванова, да ты самый скучный и предсказуемый человек в мире!

– Ну прости, что не собираю черепа редких птиц! – Отворачиваюсь. Но чувствую на себе его пристальный, внимательный взгляд. – Как ты вообще устроил всё это с пожарной сигнализацией?

– Планетарий принадлежит моему другу.

– И он согласился лишиться прибыли за целый выходной день ради твоей прихоти?

Ян делает неопределённый жест.

– Ну, предположим, прибыли он не лишился.

– Во сколько же тебе обошёлся сегодняшний урок? – Взлетают шокировано мои брови.

– Не дороже денег. Деньги вообще ничего не стоят, если на них нельзя купить эмоции, – улыбка Яна меркнет. – Вот ты, Иванова, испытываешь сейчас эмоции?

Эмоции.

Испытываю ли я их? О, определённо!

Но совсем не те, что мне хотелось бы.

Игнорируя последний вопрос, ухожу вглубь зала, надеясь что физическая дистанция поможет разорвать и этот ненужный ментальный контакт, который между нами установился.

Останавливаюсь у макета «Аполлона-11», с преувеличенным интересом всматриваюсь в маленькую фигурку космонавта, шагающего по серой, пыльной поверхности Луны.

Становится очень тихо – шагов Яна тоже больше не слышно.

Оглядываюсь.

Он сидит на скамье напротив экспозиции высадки на Луну. Спина прямая, руки сложены на коленях, а взгляд устремлён куда-то в пустоту. Над ним – огромный экран, на котором вращается Земля, такая родная, но такая далёкая. И Ян – словно астронавт, застывший в одиночестве среди безграничного космоса.

Вокруг него – холодная тьма, безвоздушное пространство.

Никого рядом.

И в этот момент он кажется мне самым одиноким человеком во всей Вселенной.

– Ян, я думаю, что… – Договорить не успеваю. В моей сумочке звенит будильник.

– Ты думаешь, что наше занятие подошло к концу?

– Похоже на то.

– Домашнее задание будет?

– Да, нужно… Нужно выучить стихотворение. На этот раз выбери что-то без призывов к защите революционных идеалов.

– Понял, – усмехается Ян, но взгляд его остаётся странно-печальным. – Выход сама найдёшь?

– Найду.

– Да, кстати. Это тебе, – лезет во внутренний карман пиджака, достаёт билет в планетарий, вкладывает в мою ладонь. – Для коллекции. До субботы, Иванова.

Уходит, оставляя меня в непонятном смятении.

Глава 9

Юля.

Понедельник – день тяжёлый, особенно если в расписании стоит урок у восьмого «Б». Эти детишки способны вынуть душу, выпить всю кровь до последней капли и довести до нервного срыва кого угодно за экстремально короткий срок.

Дар, не иначе.

Открываю дверь в кабинет и вхожу.

– Bonjour, madame, – встречает меня нестройный хор голосов.

– Bonjour, les enfants, – обвожу взглядом учеников.

Они поспешно прячут телефоны и шелестят страницами учебника, делая вид, что готовятся к уроку. Матвей сидит за своей партой, оперевшись лбом в сложенные на столе руки.

Прижимая журнал к груди, оглядываю украдкой кабинет.

Кажется, всё чисто.

На доске нет дурацких надписей, на столе – неприятных «сюрпризов».

Откладываю журнал, записываю мелом тему.

Оборачиваюсь.

Матвей сидит, уткнувшись взглядом в стену. Он ни разу не посмотрел в мою сторону с того момента, как я вошла. Либо притворяется прилежным учеником, либо вынашивает очередной план по свержению моей власти в классе.

И я склоняюсь ко второму варианту.

Ладно, посмотрим, насколько хватит тебя в амплуа пай-мальчика.

На какое-то время забываю про Матвея, сосредотачиваясь на занятии.

Урок идёт спокойно. Подозрительно спокойно. Даже слишком.

Ловлю себя на том, что периодически бросаю обеспокоенный взгляд на Матвея, пытаясь понять, не зреет ли в его голове какой-то новый замысел.

Но он просто сидит и молчит.

И выглядит таким подавленным, что моё сердце невольно сжимается.

Дети – это ведь отражение того, что их окружает. Сам по себе ребёнок не рождается плохим, злым или жестоким, но вот обстоятельства и среда вносят значительную лепту в характер каждого человека, особенно маленького и не умеющего еще фильтровать входящую информацию.

– Матвей, повтори, пожалуйста, последнее предложение.

Он поднимает голову, смотрит на меня с лёгкой усталостью в глазах, но повторяет. Без грубости и даже без излюбленной дерзкой ухмылки.

Не трогаю его больше до конца урока.

После звонка дети собирают вещи.

Я тоже откладываю в сторону стопку тетрадей, которую утащу сегодня домой. Складываю в сумку телефон и блокнот.

– Юля Викторовна, – Матвей подходит вплотную к столу, опускает глаза.

– Да?

– Я должен… Мне нужно вам сказать, что… – Он морщится и облизывает губы, словно проглотил только что горькую пилюлю. – В общем, я…

– У тебя что-то случилось?

– Я виноват. Извините, – шепчет на выдохе. Признание явно даётся ему с огромным трудом.

Удивлённо хлопаю ресницами.

Что ж, это правда неожиданно.

– Тебя кто-то заставил это сказать?

Матвей пожимает плечами.

– Нет.

– Правда?

– Нет.

Конечно.

Ян.

Кто же ещё?

– Матвей, вся ценность извинений сосредоточена как раз в их искренности. Но мне всё равно приятно, что ты решился и подошёл.

– Дядя сказал, так будет правильно.

– А ты сам не понимаешь, как правильно?

– Я не знаю, – буркает Матвей, поджимая сурово губы. И очень в этот момент напоминает мне Петрова старшего.

Со вздохом убираю с колен сумку.

– Матвей, где твой папа?

– Он много работает. Редко бывает дома. А когда бывает, ему всё равно не до меня.

– Почему?

– Он ищет маму.

Молчу. Жду продолжения.

И Матвей тоже молчит, смело глядя мне прямо в глаза.

– Что, про маму не спросите?

– Про маму ты мне уже как-то рассказывал.

Матвей усмехается, но в этой усмешке нет веселья, и снова его лицо кажется мне не по-детски озадаченным.

– Я не собираюсь набиваться к тебе в друзья и не ищу твоей симпатии. Я лишь хочу, чтобы каждый из нас мог спокойно делать то, что должен. Я – учить, ты – учиться. И мне кажется, что мы с тобой можем найти компромисс и прийти к взаимопониманию. От себя могу пообещать, что приложу все усилия. Ты мне веришь?

Матвей сверлит меня немигающим взглядом.

Сверлит так долго, что мне начинает казаться, будто он уже забыл вопрос и ничего не ответит.

– Женщинам нельзя верить, – говорит он наконец и уходит.

Обескураженно смотрю ему вслед.

Но ведь это не слова ребёнка!

Какой вундеркинд положил это в голову мальчика? Ян? Отец?

Прописать бы этим умникам профилактической трёпки, чтобы своими установками, основанными на личных разочарованиях и ошибках, не отравляли детям мозги!

Телефон вибрирует в сумке.

Достаю, открываю сообщение.

Роман: Привет, Джульетта! Вчера меня внезапно осенило, что наши имена созданы друг для друга.

Улыбаясь, набираю ответ.

Юля: Если это отсылка к классике, то тебе стоило вспомнить финал, прежде чем писать мне такое.

Роман: Давай просто держаться подальше от яда и кинжалов, и всё будет хорошо. Кстати, я посмотрел фильм, который ты советовала. Очень понравился.

Закидываю сумку на плечо, на ходу печатая сообщение.

Юля: Я несказанно рада!

Выхожу из школы.

От телефона, зажатого в пальцах, зудят ладони.

Кажется, я симпатична этому Роману. А он мне?

Он интересный. С ним интересно общаться.

Но почему-то когда я думаю о романтических отношениях, перед моими глазами вспыхивает образ совсем иной – хмуро сведённые брови, плотно сжатые губы, суровая линия скул…

Чёртов Петров!

Есть лекарство от первой любви?

Пожалуй.

Яд или кинжал…

Телефон вибрирует.

Роман: Не хочешь обсудить сюжет?

Юля: Есть предложения?

Роман: Можно встретиться сегодня и выпить вместе кофе.

Признаться честно, никуда идти не хочется. Но если для того, чтобы избавиться от Петрова, мне нужно выжечь всё напалмом и засеять заново, то так тому и быть.

Юля: С удовольствием.

Пожалуй, мне действительно нужно отвлечься. Ведь тонкие фибры женской души давно уже требуют любви и мужского внимания.

Иконка двигающегося карандашика подсказывает мне, что собеседник набирает ответ.

Прикусываю нижнюю губу зубами. Бегу к своей машине, тупо пялясь в телефон и…

Врезаюсь в кого-то, мягко отпружиниваясь назад от чужой груди.

Телефон, закручивая эффектный тройной тулуп в воздухе, падает на асфальт.

– Чёрт, – шиплю, поглаживая ушибленный лоб.

– Иванова! – Отчитывает меня знакомый голос. – Ты долго будешь в меня врезаться?

– А ты долго будешь вставать у меня на пути?

Ян наклоняется за телефоном, сдувает с него прилипшую сухую травинку. Мажет быстрым взглядом по экрану.

– Живой?

– Повезло тебе.

– Что ты здесь делаешь?

– Приехал за Матвеем, – пожимает плечами Ян и задирает голову к небу. – Погода хорошая.

– Угу.

– Прогуляться не хочешь?

– Ты, кажется, племянника должен забрать?

– Сам доедет, не маленький.

– В любом случае – нет, – делаю шаг в сторону.

Ян тоже шагает, перекрывая мне дорогу.

– Кыш.

– Выпьем кофе, поболтаем.

– Сегодня у нас нет занятия, – шагаю в другую сторону, но Ян снова преграждает путь своей массивной грудью.

– Знаю. Я не хочу французский, хочу просто… Диалог.

– Увы, я занята.

– Да брось, Иванова! – Прищуривается Ян. – Чем ты можешь быть занята?

– Тебя это не касается.

– Дай угадаю: тебя ждёт незаконченная вышивка крестиком? Или, может, сегодня очередная встреча тайного собрания любителей старинных открыток? Лото?

Он растягивает губы в той самой фирменной улыбке, от которой хочется то ли треснуть его хорошенько, то ли…

Нет. Не продолжай эту мысль, Юля! Держи при себе свои оголодавшие фибры!

– Ха-ха, – закатываю глаза. – Боже, какой же ты юморист! Вынуждена тебя разочаровать, но у моих планов на сегодняшний вечер совершенно иной вектор.

Лицо Яна мрачнеет.

С него тут же слетает всякая весёлость, и от задорной улыбки не остаётся и следа – вместо этого губы его привычно поджимаются, а подбородок упрямо выдвигается вперёд.

– Да неужели? Что за вектор? – Глаза сужаются, превращаясь в узкие щелки. – Ужин при свечах? Романтическая прогулка? Или что-то более интересное?

Я сжимаю телефон в руке, стискиваю зубы.

– Ян, отойди. Я не стану с тобой это обсуждать.

Он медленно делает шаг в сторону, позволяя мне пройти.

Сажусь в свою машину.

Тук-тук.

Вздохнув, опускаю стекло.

– Что ещё?

– Он тебе не подходит.

– Кто?

– Этот мужик, которому ты шлёшь смайлики. Он тебе не подходит.

– С чего ты взял?

– Просто знаю.

– Боже, Петров, у тебя мания величия!

– А ты зачем-то отрицаешь очевидное. Вангую, ты сдохнешь с ним со скуки.

– Я люблю скуку, ясно? – Зло фыркнув, поднимаю стекло.

Завожу двигатель.

Ян остаётся стоять на месте, наблюдая, как я уезжаю. В зеркале заднего вида его силуэт медленно исчезает, но раздражение, которое он вызвал, остаётся.

Мне нужно отвлечься.

Сегодня я встречаюсь с Романом.

И пускай Петров катится ко всем чертям вместе со своими предсказаниями!

Глава 10

Юля.

Кинув последний взгляд в зеркало заднего вида, поправляю причёску и выхожу из машины. Одёргиваю подол юбки, расправляя её на бёдрах.

Иду к кафе и чувствую себя…

Глупо!

Я сама себе кажусь нелепой курицей в этой яркой сиреневой блузке с кружевным воротничком, узкой юбке, подчёркивающей достоинства фигуры, и на высоченных каблуках. Выпендрилась, надела всё лучшее сразу, чтобы впечатлить мужчину, которого знаю несколько дней.

И для чего, Юля? Признайся честно, зачем ты это делаешь?

Если бы в твоей жизни не объявился Петров, ты бы действительно пошла на это свидание? Или же это способ доказать в первую очередь ему, что ты кому-то нужна?

Это риторические вопросы, и ответов на них я сама от себя не жду, потому что нет ничего больней и нелицеприятней суровой правды.

Толкаю тяжелую дверь, оглядываюсь.

Народу – тьма! Как я узнаю Романа?

– Юля? – Чуть приподнимается с мягкого диванчика мужчина, взмахивая в воздухе рукой.

Из моих лёгких вырывается судорожный выдох. Губы растягиваются в неестественной от волнения улыбке.

– Привет, – подхожу ближе.

– Ты очень пунктуальна, – Роман бросает многозначительный взгляд на экран телефона. – Думал, опоздаешь.

– Не люблю опаздывать.

– Да, я тоже. Обычно предпочитаю приезжать чуть заранее, чтобы…

– Чтобы собраться с мыслями и морально подготовиться ко встрече.

– Точно, – Роман закусывает губу, хватается за меню. – Я пока ничего не заказывал. Чай? Кофе? Десерт?

– Кофе. И, наверное, эклер.

– Возьму то же самое.

Пока Роман делает заказ, я украдкой разглядываю его. Он высокий, подтянутый и хорошо сложенный. Ухоженная щетина, густые тёмные волосы убраны назад. Глаза светло-карие, почти янтарные, тёплые.