Королевы и монстры. Яд

– Сказал ведь уже, что я не рыцарь…

– Это бесконечно далеко от того, о чем я спрашивала.

– Не перебивай, – рычит он, – иначе прямо здесь перекину тебя через колено и буду шлепать по заднице, пока не закричишь.

Услышав подобное заявление от кого-то другого – еще и высказанное в таких грубых, хозяйских выражениях, – я пришла бы в ярость. Но услышав от него – едва не постанываю от желания.

Я закусываю губу и смотрю на Кейджа. Не знаю, кого из нас я сейчас ненавижу больше.

Он тушит сигару в пепельнице, проводит рукой по своим темным волосам и облизывает губы. А потом качает головой, невесело посмеиваясь.

– Ладно. Хочешь ответ? Вот он.

Кейдж смотрит мне прямо в глаза, переставая смеяться, и весь обращается в гуляющие желваки, сжатые губы и обжигающую сексуальность.

– Нет. Не надо меня бояться. Я бы не смог навредить тебе, даже если бы хотел.

Я приподнимаю брови.

– Звучит как-то не очень обнадеживающе.

– Хочешь верь, хочешь нет. Это правда.

Официант возвращается, любезно улыбаясь. Не отворачиваясь от меня, Кейдж рычит:

– Подойди без спросу еще раз, и я прострелю тебе башку.

Я никогда не видела, чтобы человек разворачивался и убегал с такой скоростью.

Упиваясь своим опасным безрассудством, я спрашиваю:

– Раз уж в ты в режиме правдоруба: почему ты заплатил за дом наличными?

– Отмывал деньги. Не говори никому. Следующий вопрос.

У меня открывается рот, и несколько секунд из него не вылетает ни слова. Когда мне удается взять себя в руки, я спрашиваю:

– Почему ты рассказываешь мне такие вещи?

– Чтобы ты доверяла мне.

– Зачем?

– Я хочу тебя. И, подозреваю, возможность тебя получить предполагает некоторый уровень доверия. Ты явно не спишь с кем попало. Следующий вопрос.

Господи, как сильно бьется сердце. От волнения я едва могу дышать. А еще у меня такое ощущение, что я в одном шаге от инфаркта.

– А ты всегда такой…

– Прямолинейный? Да.

– Я хотела сказать, противоречивый. Вчера мне показалось, что я тебе отвратительна. И я до сих пор не уверена, что это не так.

Он понижает голос.

– Вчера ты не была под моей защитой. А теперь – да.

Его взгляд гипнотизирует. Его голос гипнотизирует. Этот мужчина приворожил меня.

– Мне кажется, я не очень понимаю, о чем ты.

– Неважно. Важно, чтобы со мной ты чувствовала себя в безопасности.

Я слабо смеюсь.

– С тобой? В безопасности? О боже, нет! Мне кажется, с тобой я в большей опасности, чем с любым другим мужчиной в своей жизни.

Что-то в моих словах ему нравится. Уголки его губ приподнимаются, но он качает головой.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Уточни чуть позже. В данный момент мой мозг работает неважно.

Слегка ворчливым тоном Кейдж сообщает:

– Мне нужно «да» или «нет».

– Переадресовывать мне мои же слова – не самая эффективная стратегия.

– Решай быстрее. Времени мало.

– Почему?

– Я в городе ненадолго.

Эти слова лишают меня дара речи еще секунд на тридцать. Я замечаю, что мы согнулись над столом и оказались в герметично запертом пузыре лицом к лицу, оставив снаружи все и вся. Но почему-то я просто не могу отодвинуться.

Теперь понятно, как чувствует себя мотылек у открытого огня.

– Зачем ты купил дом, если не планировал остаться?

– Сказал ведь.

Кейдж протягивает ко мне руку. Медленно и нежно проводит большим пальцем по моей скуле и подбородку, и его горящий взгляд следует за его движениями.

По моим рукам бегут мурашки. Соски покалывает. Я облизываю губы, сражаясь сразу с двумя противоборствующими желаниями: податься вперед и поцеловать его или убежать отсюда с криками.

Это безумие. Ты слишком рациональна для этого. Поднимайся из-за стола и уходи.

Мне удается проигнорировать голос разума у себя в голове:

– Сколько ты еще здесь пробудешь?

– Пару дней. Мне нужно тебя поцеловать.

– Нет.

Это звучит слабо и не слишком убедительно.

– Тогда садись мне на колени, и я отымею тебя пальцами, пока буду кормить ужином.

Чтобы справиться с бурей шока и похоти, которую это поразительное предложение вызвало во мне, я резко выпрямляюсь на стуле, давясь удивленным смехом.

– Наверное, шампанское ударило мне в голову. Невозможно, чтобы ты сейчас это сказал.

– Сказал. И тебе понравилось.

После недолгой паузы он требует:

– Посмотри на меня.

– Не могу. Это безумие. Я знаю тебя двадцать четыре часа. Со мной никто в жизни так не разговаривал, даже мой жених.

Кейдж молча ждет, пока я приду в себя, но не думаю, что у меня получится. Кажется, этот разговор оставил в моей душе неизгладимый след.

Я наконец набираюсь храбрости и смотрю на него, но от того, что отражается в его глазах, по телу пробегает дрожь.

Кашлянув, продолжаю:

– К тому же тебе понадобится очень хорошая координация, чтобы это осуществить. И наверное, дополнительная пара рук.

В первый раз за все время он улыбается.

Это томная, чувственная улыбка: уголки губ медленно приподнимаются, обнажая ровный ряд белых зубов. Это красивая улыбка, но также пугающая. Пугающая, потому что она слишком мне нравится.

Краснея и потея, я начинаю подниматься на ноги.

– Это определенно было… интересно. – Мой смех звучит почти истерически. – Приятного вечера.

Прежде чем он успевает ответить, я разворачиваюсь и бросаюсь в сторону выхода.

У меня голова идет кругом, и я чуть не падаю с лестницы, убегая из ресторана. Пыхтя, как терьер, я выскакиваю из стеклянных дверей казино и натыкаюсь на парковщика, который стоит под огромным черным зонтом у маленькой стойки.

– Мне нужно такси, пожалуйста.

– Конечно, мисс.

Он берет рацию и просит у парня на другом конце вызвать такси. Обычно парковки казино располагаются рядом с площадкой, где таксисты ждут клиентов, так что, надеюсь, мне не придется долго здесь стоять. Если не уберусь подальше от этого места и от Кейджа как можно быстрее, то, боюсь, просто рассыплюсь на миллион мелких осколков.

«Тогда садись мне на колени, и я отымею тебя пальцами, пока буду кормить ужином».

Его слова вновь и вновь прокручиваются у меня в голове. Чистая пытка.

Хуже того, я могу себе это представить. И моя киска тоже, потому что она вся промокла и пульсирует у меня между ног, с жалобным мяуканьем требуя, чтобы Кейдж поласкал ее своей большой и сильной рукой.

Когда я в двадцать лет встретила Дэвида, я почти не имела опыта. У меня не было тех диких экспериментов в старшей школе или бурных приключений в университете, которыми могла похвастаться Слоан после переезда в Аризону. Я жила дома и ходила в скромный и скучный Университет Невады в Рино, за холмами. Я была хорошей девочкой из маленького городка, девственницей… если не учитывать тот раз с репетитором по математике, но, наверное, десять секунд не считается.

Суть в том, что раньше мне не приходилось общаться с красивыми, опасными, зрелыми мужчинами в самом расцвете сил, способными говорить подобные вещи.

Лучше я остановлюсь в хозяйственном магазине по дороге домой и куплю побольше батареек. Мне нужно будет серьезно все это проработать.

– Я не хотел обидеть тебя.

Я замираю, испуганно вздохнув.

Кейдж говорит низким голосом, стоя за моей спиной – так близко, что я чувствую его аромат и тепло. Он не касается меня, но находится всего в нескольких сантиметрах. Кажется, жар его тела обжигает меня прямо через платье.

Я отвечаю, не поворачиваясь к нему:

– Это было не столько обидно, сколько шокирующе.

Его вздох щекочет волосы у меня на шее.

– Я не часто…

Он передумывает говорить то, что хотел, и начинает снова:

– Я нетерпеливый. Но это не твоя проблема. Если попросишь оставить тебя в покое, я пойму.

И что ему на это ответить? Уж точно не правду. Потому что, решись я высказаться искренне, мы бы уже валялись где-нибудь голые.

Но как-то отреагировать надо, вот я и начинаю:

– Я не из тех девушек, которые запрыгивают в постель к незнакомцам. Особенно к тем, кто уезжает из города через пару дней.

Все еще стоя за моей спиной, Кейдж наклоняется чуть ближе, почти касаясь губами моего уха. Ласкающим, как бархат, голосом он произносит:

– Хочу распробовать каждый сантиметр твоей кожи. Хочу, чтобы ты выкрикивала мое имя и кончала так мощно, что забывала свое. У меня нет времени на ритуальные пляски, поэтому говорю прямо. Попросишь меня отвалить – и я отвалю. Но пока ты не попросила, должен сказать тебе, Натали, что хочу оттрахать тебя в киску, и в твою потрясную задницу, и в роскошный рот, и куда еще ты позволишь, потому что я в жизни не видел такой красивой женщины.

Он глубоко вздыхает, нависая над моей шеей, а я чуть не падаю в обморок прямо на улице.

Большой черный внедорожник притормаживает рядом со стойкой парковщика. Кейдж обходит меня, усаживается в водительское кресло, отдает чаевые сотруднику, который успевает к нему подбежать, и с ревом уезжает, ни разу не оглянувшись.

7

Нат

– Он так сказал?

– Слово в слово.

– Мать моя женщина!

– У меня была примерно такая же реакция.

Слоан замолкает.

– И ты не упала на колени, чтобы расстегнуть ему ширинку и присосаться как рыба-прилипала?

Я закатываю глаза и вздыхаю.

– А еще говорят, что романтика мертва.

Сейчас утро. Я у себя и занимаюсь тем же самым, чем занималась всю ночь с того момента, как меня привезло такси. То есть хожу по дому взад и вперед.

Когда я вернулась вчера вечером, свет в соседнем доме не горел. Этим утром там тоже не было заметно никакого движения. Никаких признаков Кейджа – вообще. Я даже не уверена, что он там.

– Серьезно, детка, это, наверное, самое сексуальное, что я слышала в своей жизни. А слышала я практически всё.

Покусывая ногти, я разворачиваюсь и иду в обратную сторону.

– Согласна, это сексуально. Но еще это немного чересчур. У какой женщины была бы реакция типа: «Да, конечно, отымей меня во все дыры, мистер Незнакомец». Это звучит как надежный и абсолютно безопасный план?

– Ну, для начала… у меня.

– Ой, да ладно тебе! Ты бы на такое не пошла!

– Ты давно меня видела? Конечно, пошла! Если бы я его заинтересовала, то еще из бара поехала бы к нему домой, даже не узнав его имени!

– Думаю, пришло время пересмотреть свои жизненные взгляды.

Слоан фыркает.

– Слушай сюда, сестра Тереза…

– Она мать Тереза, и прекрати сравнивать меня с монашками!

– … это не тот мужчина, которого можно продинамить, если он предлагает прокатить на своем слоне.

Я наконец останавливаюсь, медленно качаю головой и смотрю в потолок.

Подруга продолжает свою мысль:

– Если он сразу перешел на такой уровень грязных заигрываний, спорю на миллион баксов, что он доставит тебе тридцать оргазмов за десять минут, если ты ему позволишь.

– У тебя нет миллиона долларов, и это физически невозможно.

– С ним возможно. Черт, да я бы дюжину раз кончила, просто глядя на него! Это лицо! Это тело! Боже, Натали, он может растопить арктические льды одним взглядом, а ты его отшила?!

– Успокойся.

– Не успокоюсь. Я возмущаюсь от лица всех изголодавшихся по сексу женщин!

– Простите, но единственная изголодавшаяся по сексу женщина здесь – это я!

– Я к тому, что он – трах всей жизни! Ты будешь сладко вспоминать о нем и в восемьдесят, сидя в кресле-качалке в доме престарелых и пачкая подгузники. А вместо этого ведешь себя так, будто тебя каждый день осыпают первосортными сосисками!

Следует пауза, и я заливаюсь хохотом.

– Ох господи. Я представила. Нужно будет поискать этот мем в интернете.

– Перешли мне, если найдешь. Ты услышала хоть что-то из сказанного?

– Да, я не идиотка. Ты донесла свою мысль.

– Не уверена.

– Мне стоит присесть? У меня стойкое ощущение, что впереди еще целая лекция.

– Дай мне просто обрисовать тебе, насколько он идеален.

– Под «ним» ты подразумеваешь его пенис?

Слоан не обращает на меня внимания.

– Он великолепен. Это – божий дар. И он без ума от тебя. А еще он скоро уезжает.

– А значит?..

– А значит, никакой эмоциональной привязанности! Это же твое любимое, помнишь?

Я неохотно признаю, что отсутствие эмоциональной привязанности – галочка в графе «за».

– А еще это снимет с тебя ужасное ледяное заклятие. Или даже поможет двигаться дальше. Воспринимай это как терапию.

– Терапию?

– Для твоей вагины.

– О господи.

– Я лишь хочу сказать, что не вижу никаких минусов.

Увидела бы, расскажи я ей незначительные детали типа того, что он купил дом за наличные ради отмыва денег и крайне неопределенно ответил на вопрос, стоит ли мне его бояться.

С другой стороны, он бы, наверное, еще больше ей понравился. Судя по тому, что Слоан рассказала мне сегодня про Ставроса, его работа компьютерщика кажется прикрытием для настоящего бизнеса, а именно торговли оружием. Никому не нужно столько паспортов и грузовых самолетов.

– Мне просто кажется… Я ничего не знаю о нем. А вдруг он преступник?

– А ты что, баллотируешься в губернаторы? Что такого, если он преступник? Ты не замуж за него собираешься, ты просто попрыгаешь несколько дней на его члене, а потом он исчезнет. Не надо все так усложнять.

– А вдруг у него ЗПП?

Она тяжело и выразительно вздыхает.

– Слышала о такой новомодной штуке – презерватив? Детишки из-за них просто с ума посходили!

– С презервативом все равно можно заразиться.

– Ладно. Я сдаюсь. Наслаждайся своим целибатом. Пусть другие упиваются многообразием сексуальной жизни с самыми неподходящими партнерами как нормальные люди.

Какое-то время мы молчим, но тут Слоан говорит:

– О. Я поняла. Ты боишься не того, что у вас не возникнет эмоциональной привязанности, ты боишься… что она возникнет.

Я уже открываю рот, чтобы удариться в пламенные возражения, но вместо этого серьезно задумываюсь.

– Он первый мужчина, вызвавший у меня подобную реакцию со времен Дэвида. Остальные парни, с которыми я встречалась, были скорее как братья. То есть я считала их милыми и мне нравилось проводить с ними время, но не более. Тусоваться с любым из них мне доставляло такое же удовольствие, как сидеть дома с Моджо. И у меня точно не возникало желания с ними спать. С ними просто было… спокойно. Но Кейдж как будто разогнал мою эндокринную систему до максимума. Тогда, на парковке, казалось, что ко мне подключили электроды и заряжают током, как чудовище Франкенштейна. И это при том, что я его едва знаю.

– Ты не влюбишься в него, если вы пару-тройку раз переспите.

– Ты уверена? Потому что именно такие отвратительные вещи со мной обычно и случаются.

– А-а-а! Ты сама-то себя слышишь?

– Я просто говорю.

– А я просто говорю, что нельзя всю оставшуюся жизнь бояться того, что может произойти! Ну и что, если у тебя проснутся к нему чувства после секса? Что такого? Он вернется к своей жизни, ты – к своей, и ничего не изменится, только у тебя останутся приятные воспоминания и приятно ноющая вагина. Ничто не ранит тебя сильнее, чем то, что уже случилось. Ты пережила худшее из того, что только можно представить. Время снова начать жить. Хочешь, чтобы через двадцать лет мы вели такие же разговоры?

Мы обе тяжело дышим, пока я не отвечаю:

– Нет.

Слоан горестно выдыхает.

– Ладно. Я сейчас кое-что скажу. Будет неприятно.

– Неприятнее того, что ты уже наговорила?

– Дэвид умер, Нат. Он мертв.

Эта фраза во всей своей окончательности повисает в воздухе. У меня внутри что-то сжимается, и я изо всех сил пытаюсь не расплакаться.

Ее голос смягчается.

– Вряд ли есть другое объяснение. Он не мог сознательно тебя бросить, Нат, потому что любил до безумия. Его не похитили инопланетяне и не обработали сектанты. Он поехал на велосипеде в горы и погиб. Сорвался и упал в ущелье. Вот и все.

Мой голос ломается, когда я отвечаю:

– Он был отличным спортсменом. Маршрут знал как свои пять пальцев. Он ездил там миллион раз. Погода была идеальная…

– И все это не уберегает от несчастных случаев, – тихо говорит Слоан. – Дэвид оставил дома кошелек и ключи. Он не ушел навсегда и не пытался исчезнуть. Деньги на его банковском счету остались нетронуты. Как и на кредитках. Ты же знаешь, что полиция не нашла никаких признаков преступления или левых схем. Мне очень жаль, детка, и я тебя очень люблю, но Дэвид не вернется. Хотя ему бы ужасно не понравилось то, что ты творишь с собой.

Я сдаюсь под натиском подступающих слез. Они беззвучно скользят по моим щекам, оставляя обжигающие следы, и капают с подбородка на рубашку.

Даже не буду вытирать их с лица – кто меня видит, кроме собаки?

Я закрываю глаза и шепчу:

– Я все еще слышу его голос. Все еще чувствую его прикосновения. Все еще отчетливо помню его улыбку, когда он поехал кататься в горы перед репетицией свадебного ужина. Мне кажется… – Я вздыхаю, и у меня колет в груди. – Мне кажется, будто он еще здесь. Как я смогу быть с кем-то другим, если это ощущается как измена?

Слоан сочувственно протягивает:

– Ох, милая…

– Я понимаю, это глупо.

– Это не глупо. Это благородно, романтично, но, к сожалению, абсолютно неоправданно. Это память о Дэвиде ты, как тебе кажется, предашь, а не самого Дэвида. Мы обе знаем, что он хотел только одного: чтобы ты была счастлива. А такого он тебе точно бы не пожелал. Ты гораздо больше почтишь его память, став счастливой, а не застряв на одном месте.

У меня дрожит нижняя губа. Голос ломается.

– Черт возьми. Почему ты всегда должна быть права?

А потом я окончательно срываюсь и начинаю всхлипывать.

– Я еду. Буду в десять.

– Нет! Пожалуйста, не надо. Я должна… – Попытка вздохнуть приводит лишь к серии прерывистых всхлипываний. – Должна двигаться дальше, и в том числе это означает, что мне надо перестать воспринимать тебя как животину для эмоциональной поддержки.

– Могла бы сказать просто «жилетку», – сухо реагирует Слоан.

– Нет, это не передает смысл. К тому же мне нравится представлять тебя большой зеленой игуаной, которую я беру с собой в самолеты.

– Игуаной? Я чертова рептилия? Почему я не могу быть маленьким милым песиком?

– Либо она, либо сиамская кошка. Я решила, что ты выберешь игуану.

Посмеиваясь, подруга отвечает:

– По крайней мере, ты не растеряла чувство юмора.

Я вытираю нос рукавом рубашки и шумно вздыхаю.

– Спасибо, Сло. Мне ужасно не понравилось то, что ты сейчас сказала, но спасибо. Ты – единственная, кто не ходит вокруг меня на цыпочках, будто я стеклянная.

– Ты моя лучшая подруга. Я люблю тебя больше, чем некоторых членов семьи. И любую суку за тебя порву. Не забывай об этом.

Я не могу удержаться от смеха.

– Теперь мы можем повесить трубку? – спрашивает она.

– Да, – говорю я, посмеиваясь. – Можем.

– И ты сейчас пойдешь стучаться в соседнюю дверь, чтобы оторваться с этим достойнейшим представителем мужского рода?

– Нет, но моя вагина благодарит тебя за беспокойство.

– Ладно, только не жалуйся, если у следующего твоего ухажера будут генитальные бородавки и убийственный запах изо рта.

– Спасибо за твою веру в меня.

– Пожалуйста. Созвонимся завтра?

– Ага. До скорого.

– Можешь еще позвонить, если вдруг случайно соскользнешь и упадешь с огромного чле…

– Пока!

Я с улыбкой вешаю трубку. Только со Слоан можно перейти с рыданий на смех за какую-то минуту.

Встретить ее было удачей. И у меня есть тревожное подозрение, что за все эти годы Слоан стала для меня чем-то большим, чем просто лучшей подружкой и плечом, в которое можно поплакаться. Она спасла мою жизнь.

Звонок в дверь отвлекает меня от этих мыслей. Я хватаю коробку салфеток со столика, вытираю нос, приглаживаю волосы и пытаюсь прикинуться нормально функционирующим взрослым человеком.

Я подхожу к двери, смотрю через глазок и вижу на пороге молодого незнакомого парня с белым конвертом в руках.

Когда я открываю дверь, он спрашивает:

– Натали Питерсон?

– Да, это я.

– Здравствуйте, я Джош Харрис. Мой отец владеет апартаментами «Торнвуд» в Лейкшоре.

Я замираю и перестаю дышать. Кровь леденеет.

Дэвид жил в Торнвуде, когда пропал.

– Да? – удается прохрипеть мне.

– Мы тут делали капитальный ремонт: крыша, много работы с отделкой. Знаете, прошлая зима была суровой…

– И? – перебиваю я срывающимся голосом.

– И мы нашли это, – он протягивает мне конверт.

Я смотрю на конверт выпученными и полными ужаса глазами, как будто там бомба.

Джош робко продолжает:

– Эм, папа рассказывал мне, что случилось. С вами. Меня тогда тут не было, я жил с мамой в Денвере. Родители в разводе, так что… – Явно смущаясь, он откашливается. – В общем, этот конверт застрял между стеной и почтовым ящиком в лобби. Знаете, такие, которые открываются спереди?

Он ждет какого-то ответа, но я потеряла дар речи.

На конверте написаны мое имя и адрес. Это почерк Дэвида.

Кажется, меня сейчас стошнит.

– Мы не очень понимаем, что случилось. Ну, ящик для отправки почты был довольно потрепанный. Там была дырка в том месте, где он проржавел, так что… Видимо, конверт просто завалился в щель и застрял. Мы нашли его, когда стали менять ящики.

Он протягивает мне конверт. Я в диком испуге шарахаюсь от него.

Глядя, как я пялюсь на письмо, не в силах двинуться и практически задыхаясь, Джош объясняет:

– Оно… Ну, оно адресовано вам.

Я глухо шепчу:

– Да. Да. Сейчас… подождите секунду.

Он смотрит налево. Смотрит направо. Он явно очень, очень сожалеет, что позвонил в эту дверь.

– Извините. Ради бога, извините.

Я вырываю конверт у него из рук, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и захлопываю за собой дверь. Упираюсь в нее, прижав конверт к груди, и пытаюсь справиться с дыханием.

Через несколько секунд раздается голос Джоша:

– Если хотите, я могу… Вам нужен кто-то рядом, чтобы открыть его?

Я запихиваю кулак в рот, чтобы не разрыдаться.

Когда уже начинаешь думать, что весь мир – это просто никчемная куча бессмысленного дерьма, доброта незнакомца может сбить с ног.

– Всё в порядке, – отвечаю я странным голосом, который, уверена, дает отличное представление о том, насколько все не в порядке. – Спасибо, Джош. Это очень мило с вашей стороны. Большое спасибо.

– Ну, хорошо. Тогда всего доброго.

Я слышу удаляющиеся шаги, а потом они затихают.

Мои колени уже не могут выдерживать вес тела, и я опускаюсь на пол. Не знаю, сколько еще я сижу у двери и трясусь, глядя на конверт в своих потных руках.

На нем видно несколько пятен. Бумага высохла и слегка пожелтела. В верхнем правом углу марка, американский флаг, но штампа с датой отправки нет, потому что до почты конверт не дошел.

Однако Дэвид наверняка положил его в ящик за день или два до своего исчезновения. В противном случае он бы уточнил, получила ли я его. И зачем ему вообще что-то посылать мне по почте? Мы виделись каждый день.

Я медленно верчу конверт в руках – осторожно, с благоговением. Подношу его к носу и вдыхаю, но никакого аромата не осталось. Я провожу пальцами по буквам своего имени, выведенным четким косым почерком.

Потом я выдыхаю, снова переворачиваю конверт, запускаю пальцы под клапан, смазанный потрескавшимся, крошащимся клеем, и раскрываю его.

Мне на ладонь соскальзывает тяжелый серебристый ключ.

8

Нат

Сердце грохочет у меня в ушах, и я молча смотрю на ключ. Совершенно непримечательный, обыкновенный на вид ключ. На первый взгляд в нем нет ничего интересного.

Я переворачиваю его. На другой стороне на широкой части выгравированы цифры: 30‑01.

И всё. Записки в конверте нет. Там ничего нет, кроме этого чертова ключа, который может отпирать что угодно, от входной двери до навесного замка. Невозможно определить по его виду, что именно.

Какого черта, Дэвид? Что это?

После нескольких минут немого недоумения я поднимаюсь с пола и иду к своему ноутбуку, который лежит на кухонной столешнице. По дороге мне приходится переступить через храпящего на полу Моджо, преграждающего путь.

Я включаю компьютер и вбиваю: «Как понять, от чего ключ?»

Поиск выдает больше девятисот тысяч результатов. На первой странице в основном советы от производителей ключей и слесарей, а также многочисленные изображения разных типов ключей. Я кликаю на картинки, но, бегло пролистав их, не нахожу ничего похожего на ключ у меня в руках. От сайтов производителей толку не больше.

Я ненадолго задумываюсь, потом вспоминаю ящик, где храню всякие мелочи, и открываю его.