Королевы и монстры. Яд

То, что Кейдж фанатично тренируется, – очевидно. Его тело в потрясающей форме. А еще очевидно, что он почему-то очень злится и вымещает свою ярость на несчастном спортивном снаряде.

Если только ничего не случилось за те шестьдесят секунд, что прошли с нашего короткого разговора, его ярость должна быть как-то связана со мной.

Кейдж последний раз пинает грушу, потом делает шаг назад и отчаянно рычит. Он стоит перед ней со вздымающейся грудью, его кулаки сжимаются и разжимаются, а потом он внезапно оборачивается и смотрит в окно. Наши взгляды встречаются.

Я никогда не видела такого взгляда. В его глазах столько тьмы, что это пугает.

Я резко вдыхаю и невольно отступаю назад. Прижимаю руки к груди. Так мы и стоим – глядя друг на друга и не двигаясь, – пока он не разрушает чары, шагнув к окну и задернув шторы.

Когда через двадцать минут приходит Слоан, я все еще пригвождена к тому же месту и смотрю на дом Кейджа, со стороны которого доносятся звуки приглушенных ударов его карающего кулака.

5

Нат

– Говорила же, он вдовец. Это единственное логичное объяснение.

Платье уже отправилось в комиссионку, и теперь мы со Слоан обедаем – сидим над салатами и раз за разом прокручиваем мою встречу с Кейджем, чтобы понять ее тайный смысл.

– То есть думаешь, он увидел меня в платье и…

– Психанул, – заканчивает за меня она и кивает. – Оно напомнило ему об умершей жене. Черт, это, наверное, случилось недавно. – Набив рот салатом, она какое-то время его пережевывает. – Видимо, поэтому Кейдж переехал к нам в город. Место, где он жил раньше, слишком напоминало о ней. Боже, интересно, как она умерла?

– Скорее всего, авария. Он молодой… Как думаешь – лет тридцать с небольшим?

– Максимум тридцать пять. Возможно, они были совсем недолго женаты. – Слоан сочувственно вздыхает. – Бедный парень. Не похоже, что он хорошо с этим справляется.

Я чувствую легкий укол совести из-за того, как говорила с ним этим утром. Я жутко растерялась, когда вместо Слоан увидела Кейджа, и едва не сгорела со стыда из-за того, что он поймал меня в свадебном платье, поэтому в результате, боюсь, повела себя малость по-сучьи.

– Так что было в коробке, которую он принес?

– Художественные принадлежности. Масляные краски и кисти. Забавно, что я не помню, как их заказывала.

Слоан смотрит на меня со смесью сочувствия и надежды.

– Значит, ты работаешь над новой картиной?

Прячась от ее пронизывающего взгляда, я утыкаюсь носом в салат.

– Не буду слишком распространяться, не хочу сглазить.

Скорее я не хочу выдумывать очередную ложь. Но если честно скажу ей, что по-прежнему не рисую и при этом заказала себе краски, даже не запомнив этого, она поведет меня к психотерапевту прямо отсюда.

Может, Диана Майерс права и я живу в пузыре? В большом пушистом пузыре отрицания, который отделяет меня от остального мира. Я медленно, но верно теряю связь с реальностью.

Но Слоан говорит:

– Детка, я так рада! Это большой прогресс!

Подняв глаза, я вижу ее сияющее лицо и чувствую себя сволочью. Как вернусь домой, надо будет плюхнуть немного краски на пустой холст, чтобы меня совсем не заела совесть.

– А еще ты прекрасно держалась в комиссионном магазине. Ни слезинки! Я тобой горжусь.

– Значит, я могу взять еще бокал вина?

– Ты большая девочка. Ты можешь делать все, что хочешь.

– Хорошо, потому что сегодня все еще День О Котором Нельзя Упоминать, и я собираюсь впасть в алкогольную кому часам к четырем.

В это время и в этот день пять лет назад я должна была идти к алтарю.

Слава богу, сегодня суббота, а то пришлось бы долго объяснять, почему я с жутким перегаром навернулась посреди урока.

Слоан уже хочет выдать какой-то неодобрительный комментарий, когда ее отвлекает сигнал телефона. Сообщение.

Она вытаскивает телефон из сумки, смотрит на экран и улыбается.

– Да, ты большой мальчик.

А потом она смотрит на меня, и ее лицо вытягивается. Она качает головой и начинает печатать ответ.

– Я попрошу перенести.

– Кого попросишь? Что перенести?

– Это Ставрос. Мы должны были пойти сегодня на свидание. Я забыла.

– Ставрос? Ты встречаешься с греческим судовладельцем?

Она перестает печатать и закатывает глаза.

– Ну нет же, это симпатяга, о котором я тебе рассказывала.

Видя мой непонимающий взгляд, она продолжает:

– Тот, который явился ко мне на йогу в серых обтягивающих спортивных штанах и без нижнего белья, так что все могли созерцать очертания его великолепного члена.

Я выгибаю бровь, уверенная, что такое бы точно запомнила.

– Ну же! Я тебе сто раз про него рассказывала. У него дом прямо на озере. Триста футов частного пляжа. Компьютерщик. Никаких ассоциаций?

Ассоциаций – ноль, но я все равно киваю.

– Ага. Ставрос. Серые штаны. Помню.

Она вздыхает.

– Совсем не помнишь…

Мы долго смотрим друг на друга через стол, пока я не говорю:

– Насколько рано начинает развиваться преждевременный Альцгеймер?

– Не так рано. Тебе и тридцати нет.

– Может, это опухоль головного мозга?

– Это не опухоль головного мозга. Ты просто… – Она жмурится от напряжения, пытаясь не задеть мои чувства. – Выпала.

Так что наша сплетница Диана была права. Я постанываю, упираюсь локтями в стол и роняю голову в ладони.

– Извини меня!

– Незачем извиняться. Ты перенесла мощную травму. И до сих пор ее переживаешь. У скорби нет срока давности.

Если бы только нашли его тело. Я смогла бы двигаться дальше.

Мне так стыдно от этой мысли, что лицо полыхает. Но неприглядная правда в том, что двигаться дальше некуда.

Самое худшее в случае людей, которые пропали без вести и не были найдены, – это что оставшиеся не могут их оплакать. Они застревают в вечных сумерках неизвестности: не могут закрыть эту дверь, не могут по-настоящему скорбеть и существуют в некоем застывшем лимбе. Как многолетники зимой – оцепенело дремлют в промерзшей земле.

Тебя не оставляют вопросы без ответов. Кошмарные предположения впиваются зубами в твою душу по ночам.

Он умер? Если да, то как это случилось? Он страдал? Как долго?

Он вступил в секту? Был похищен? Начал новую жизнь где-то далеко?

Может, он бродит один по лесу и питается кореньями? Или ударился головой и забыл, кто он? Вернется ли он когда-нибудь?

Список бесконечен. Это односторонняя нелинейная анкета, которую предлагают тебе каждое утро, и она предназначена лишь для тебя. А ответы найти нельзя, потому что для таких, как я, ответов не существует. Только жизнь в анабиозе. Только медленное и неумолимое окаменение сердца.

Но черт меня подери, если я позволю лучшей подруге окаменеть вместе со мной.

Я вскидываю подбородок и твердо говорю:

– Ты пойдешь на свидание с этими серыми штанами.

– Нат…

– Не вижу причин, по которым мы обе должны быть несчастны. Конец разговора.

Какое-то время она прищурившись смотрит на меня, а потом вздыхает и качает головой.

– Мне это не нравится.

– Очень жаль. А теперь пиши своему мальчику-зайчику, что свидание в силе, и доедай обед.

Я эффектно приканчиваю свой салат, как будто у меня аппетит жвачного животного, потому что Слоан как бабушка: ей становится спокойнее, когда я ем.

Наблюдая за моим представлением, она сухо произносит:

– Я знаю, что ты делаешь.

С набитым салатом ртом я отвечаю:

– Не понимаю, о чем ты.

Запрокинув голову, она медленно устало выдыхает. А потом удаляет то, что успела написать в телефоне, и начинает заново. Отправляет сообщение и кидает телефон обратно в сумку.

– Довольна?

– Да. И завтра с утра жду подробного отчета.

С видом главы гестапо она спрашивает:

– Чем ты займешься сегодня вечером, если не будешь со мной?

Мне в голову быстро приходит мысль:

– Побалую себя ужином в «Майклс».

«Майклс» – это небольшое элитное казино с невадской стороны озера, куда богатенькие туристы ходят спускать свои деньги. Стейкхаус находится над казино, так что можно смотреть, как внизу играют в крэпс или блек-джек, и одновременно уплетать неоправданно дорогое филе-миньон. На самом деле на свою зарплату я не могу позволить себе такое заведение, но как только слова вылетают у меня изо рта, я уже предвкушаю удовольствие.

Если Слоан доставляет радость смотреть, как я ем, то мне – как другие люди принимают неверные решения.

– Одна? – спрашивает она. – Люди, которые едят в одиночестве, – психопаты.

– Спасибочки. Какие-нибудь еще блестящие слова ободрения с твоей стороны?

Она неодобрительно поджимает губы, но ничего не говорит, а значит, меня отпускают на волю.

Теперь нужно только решить, что надеть.

Когда я в шесть часов захожу в «Майклс», где-то внутри меня уже разливается приятное возбуждение.

Я взяла такси, чтобы не пришлось садиться за руль, ведь мой план на сегодня – заказать самую дорогую бутылку шампанского в меню (к черту, куплю по кредитке) и как следует нажраться.

Освободив дом от свадебного платья, я почувствовала легкость. Как будто скинула тяжелый груз, за который слишком долго цеплялась. Порывшись в закоулках шкафа, я нашла еще одно платье, которое ни разу не надевала, только без такой жуткой смысловой нагрузки. Красное, шелковое и облегающее, оно выгодно подчеркивает мою фигуру, не слишком при этом усердствуя.

К нему я подобрала золотые босоножки на каблуках и с ремешками, надела несколько тонких золотых браслетов и соорудила небрежную прическу, которая, надеюсь, сойдет за бохо-шик. Немного «Сладкого яда» на губах завершает образ. Кто знает? Может, помада останется на ком-то, кого я встречу в баре.

Я смеюсь от этой мысли, потому что она совершенно нелепа.

Метрдотель усаживает меня за чудесный столик в углу. За моей спиной – гигантский аквариум, а немного справа виден этаж с казино. На ресторан у меня тоже отличный обзор, и в основном тут пожилые пары и несколько молодых людей, которые выглядят так, будто у них первое свидание.

Я заказываю шампанское и поудобнее устраиваюсь на стуле, удовлетворенная своей прекрасной идеей. На публике я не могу быть такой же унылой, как дома: там бы я уже поедала макароны с сыром в компании Моджо и рыдала над старыми фотографиями с помолвки.

Удовлетворение я чувствую целых две минуты, а потом вижу его: он в одиночестве сидит в другом конце ресторана и курит сигару, покручивая в руках бокал виски.

– Ты что, издеваешься?! – бормочу я про себя.

Как будто услышав меня, Кейдж поднимает глаза и ловит мой взгляд.

Воу. Сердце в моей груди тут же провалилось в бездну.

Я одариваю его неловкой улыбкой и отворачиваюсь, ерзая на стуле. Интересно, почему зрительный контакт с этим мужчиной всегда пробирает до самого нутра? Каждый раз, когда я встречаюсь с ним глазами, у меня возникает ощущение, будто он залез мне в грудь и сжимает внутренности в своем большом кулаке.

В разговоре со Слоан я не упомянула его комментарий про «ты прекрасна», который весь день не шел у меня из головы. Сопровождался он грубоватым тоном и этим взглядом, к которому я уже начинаю привыкать, – странной смесью вдумчивости и легкой враждебности, смягченных чем-то вроде любопытства, хотя разобраться до конца пока трудно.

Я изо всех сил развлекаюсь наблюдением за казино внизу, но тут возвращается метрдотель и с улыбкой сообщает:

– Мисс, джентльмен за столиком у стены интересуется, не присоединитесь ли вы к нему за ужином.

Он показывает в ту сторону, где сидит Кейдж. Тот по-прежнему смотрит на меня, как охотник на лань через прицел винтовки.

Сердце колотится в груди, и я колеблюсь, как стоит поступить. Отказаться будет грубо, но я его едва знаю. А то, что я о нем знаю, мягко говоря, сбивает с толку.

Тем более сегодня. Почему мы столкнулись с ним сегодня?

Улыбка метрдотеля становится еще шире.

– Да, он говорил, что вы будете сомневаться, но обещал вести себя хорошо.

Вести себя хорошо? Как это, интересно, будет выглядеть?

Прежде чем я успеваю это представить, метрдотель уже помогает мне встать из-за стола и ведет за локоть в другой конец ресторана. Похоже, выбора у меня особо и нет.

Мы подходим к столику Кейджа. Я удивляюсь, когда он встает. Он производит впечатление человека, который не утруждает себя такими формальностями.

Метрдотель отодвигает стул напротив, кланяется и удаляется, а я остаюсь неловко стоять на месте, пока Кейдж глядит на меня своими горящими глазами.

– Пожалуйста, присаживайся.

Именно «пожалуйста» оказывает нужный эффект. Я опускаюсь на стул и сглатываю, потому что внезапно у меня отчего-то пересыхает в горле.

Кейдж тоже садится. Через секунду он произносит:

– Это платье.

Я поглядываю на него, уже готовясь к новым бестактным замечаниям по поводу моего вычурного свадебного наряда, но он из-под опущенных ресниц рассматривает платье, которое надето на мне сейчас. Наверное, считает, что оно тоже омерзительно.

Я смущенно тереблю тонкие бретельки.

– Оно старое. Простое.

Его глаза мгновенно находят мои. Он с жаром говорит:

– Простое лучше. Совершенству не нужны украшения.

Хорошо, что я не держала в руках бокал, а то бы уронила.

Я пораженно смотрю на Кейджа. Он тоже смотрит на меня, но с таким видом, будто хочет себя ударить. Очевидно, ему самому не нравится делать мне комплименты. Также очевидно, что это происходит невольно: они просто вырываются.

А вот почему он так злится, когда это происходит, уже менее очевидно.

У меня горят щеки, и я отвечаю:

– Спасибо. Это… наверное, самый милый комплимент, что мне делали.

Он несколько секунд играет желваками, потом делает большой глоток виски. Ставит стакан на стол с такой силой, что я подпрыгиваю.

Он жалеет о своем приглашении. Пора избавить его от мучений.

– Было очень мило с твоей стороны меня пригласить, но я вижу, что ты хотел бы побыть один. Так что спасибо за…

– Останься.

Кейдж как будто отдал приказ. Я испуганно моргаю, и только тогда он смягчается и бормочет:

– Пожалуйста.

– Ладно, но только если выпьешь таблеточки.

Тогда он бурчит:

– Еще и смешная. Как неудобно.

– Для кого неудобно?

Он просто глядит на меня, ничего не отвечая.

Да что не так с этим парнем?

Метрдотель возвращается с бутылкой шампанского, которую я заказала, и двумя фужерами.

Слава богу. Я уже была готова сгрызть свою руку. Не припомню, когда в последний раз чувствовала себя так неловко.

А, погодите. Конечно, помню. Это было прошлой ночью – прекрасный принц как раз изящно отклонил мою просьбу подбросить до дома. Или, может, этим утром, когда он увидел меня в свадебном платье и изобразил такое лицо, будто его сейчас стошнит?

Уверена, если подождать еще минут пять, выбор вариантов расширится.

Мы с Кейджем сохраняем молчание, пока метрдотель открывает бутылку и разливает шампанское. Он информирует нас, что официант скоро подойдет, а потом исчезает, в то время как я опрокидываю свое шампанское с такой скоростью, будто участвую в конкурсе в отеле «все включено» на Гавайях.

Стоит мне поставить пустой бокал, как раздается вопрос:

– Всегда так много пьешь?

Ах, ну да. Вчера Кейдж тоже видел, как я надираюсь. А сразу после этого мне вздумалось ползти к его столу. Неудивительно, что в его взгляде такое… что бы это ни было.

– На самом деле нет, – говорю я, пытаясь придать себе вид леди, промакивая губы салфеткой. – Только два дня в году.

Он приподнимает бровь в ожидании пояснений. В пепельнице слева от его локтя лениво дымит сигара, пуская вверх серые завитки.

Тебе хоть разрешили здесь курить?

Как будто бы его кто-то остановил.

Я вытаскиваю себя из темного омута его глаз.

– Это долгая история.

Хоть я на него и не смотрю, но его прикованный ко мне внимательный взгляд – словно сила, которая физически ощущается всем телом. В животе. На коже. Я закрываю глаза и медленно выдыхаю, пытаясь успокоить нервы.

А потом – спишем это на выпитый бокал – кидаюсь вниз головой в пропасть, разверзшуюся подо мной.

– Сегодня должна была состояться моя свадьба.

После слишком напряженной паузы он выпаливает:

– Должна была?

Я откашливаюсь, прекрасно понимая, что мои щеки опять покраснели, но ничего не могу с собой поделать.

– Мой жених исчез. Это было пять лет назад. С тех пор я его не видела.

Да пошло оно к черту, рано или поздно он бы все равно узнал. Диана Майерс наверняка уже отправила ему на почту рукописное эссе о случившемся.

Кейдж продолжает молчать, так что мне приходится взглянуть на него. Он сидит совершенно неподвижно, его взгляд остановился на мне. Его лицо ничего не выражает, но в фигуре появилось какое-то особое напряжение. Особая жесткость в каменном подбородке.

И в этот момент я вспоминаю, что он недавно овдовел. Господи, надо же так облажаться…

Прижав руку к груди, я выдыхаю:

– Ох, извини. Совсем не подумала…

Кейдж сводит брови и недоуменно хмурится. Очевидно, он не понимает, о чем идет речь.

– Я про твою… ситуацию.

Он выпрямляется на стуле, кладет руки на стол, сцепляет пальцы, подается вперед и с блеском в глазах спрашивает:

– Мою ситуацию?

Боже, этот парень реально жуткий. Здоровенный, сексуальный и очень жуткий. Но больше сексуальный. Или нет, жуткий.

Черт, кажется, я пьяна.

– Может быть, я ошибаюсь. Я просто предположила…

– Что?

– Что когда ты увидел меня в свадебном платье… Ну, ты новый человек в городе и выглядишь немного, как бы сказать… Не то чтобы злым – скорее расстроенным. Что, возможно, ты переживаешь какую-то недавнюю потерю?

Ощущая себя жалкой, на этом я останавливаюсь.

У него такой жесткий и изучающий взгляд, что с тем же успехом это могла быть лампа в допросной. Но потом его лицо проясняется, и он откидывается на стуле.

– Ты думала, я женат.

Я отчетливо слышу смех в его тоне.

– Да. Если конкретнее, вдовец.

– Никогда не был женат. Или разведен. У меня нет мертвой жены.

– Понятно.

Что тут еще можно сказать? Извини, просто мы с моей лучшей подругой любим конспирологические теории и обсуждали тебя весь ланч?

Нет. Этого говорить точно нельзя.

Также в списке запрещенных тем: если у тебя нет мертвой жены, почему ты так психанул, увидев меня в свадебном платье? Почему смотришь на меня, будто хочешь переехать машиной, а потом разворачиваешься на сто восемьдесят градусов и делаешь приятные комплименты? И позже ненавидишь себя за них?

Последнее по счету, но не по значимости: как там твоя несчастная боксерская груша?

В полной растерянности, что еще можно сказать или сделать, я снова промакиваю рот салфеткой.

– Что же… Прошу прощения. Все равно это не мое дело.

Очень мягко Кейдж спрашивает:

– Не твое?

Его тон намекает на обратное. Теперь я смущена еще больше.

– Ну, в общем… нет?

– Это вопрос?

Уголок его рта приподнимается в легкой улыбке. Его взгляд смягчается, и вокруг глаз появляются маленькие морщинки.

Минуточку – он дразнит меня?

Я холодно отвечаю:

– У меня нет настроения играть в игры.

И все тем же лукавым тоном он продолжает:

– А у меня есть.

Его взгляд падает на мой рот. Он впивается зубами в свою полную нижнюю губу.

Жар волнами поднимается от моей шеи к ушам, где и задерживается, пульсируя в голове. Я хватаю бутылку шампанского и пытаюсь наполнить бокал, но у меня так трясутся руки, что вино льется по стенкам фужера на скатерть.

Кейдж забирает бутылку, берет бокал и успешно наливает шампанское, при этом не переставая изображать на лице нечто очень похожее на ухмылку.

Только не подумайте: это не настоящая ухмылка, потому что для такого надо улыбнуться.

Он подает мне фужер с шампанским. Я одними губами отвечаю:

– Спасибо, – и тут же его опрокидываю.

Когда я ставлю пустой бокал на стол, Кейдж деловым тоном произносит:

– Кажется, мы плохо начали. Давай еще раз.

О, смотрите, он ведет себя разумно. Интересно, какая это по счету личность?

Он протягивает мне руку, больше похожую на бейсбольную перчатку:

– Привет, я Кейдж. Приятно познакомиться.

Оказавшись будто где-то в альтернативной реальности, я подаю ему руку, но тут же пугаюсь, что обратно ее не получу, ведь она просто исчезает где-то внутри его теплой, шершавой циклопической ладони.

А каково было бы ощутить эти руки на своем голом теле?

– Кейдж? – слабо повторяю я, оцепенев от яркого мысленного образа: его руки, блуждающие по моей обнаженной коже. Я вспыхиваю от макушки до кончиков пальцев. – Это имя или фамилия?

– И то и другое.

– Ну конечно. Привет, Кейдж. Я Натали.

– Можно называть тебя Нат?

Он отбрасывает манеры, понятно. И все еще не отпускает мою руку. И я все еще не могу отделаться от образа, как он ласкает меня повсюду, а я извиваюсь с мольбами и стонами.

– Конечно.

Только бы он не заметил, как у меня затвердели соски! Пожалуйста, пожалуйста, только бы не заметил! Какого черта я не надела лифчик?

Он любезным тоном спрашивает:

– Так чем ты занимаешься, Нат?

– Учу детей в средней школе изобразительному искусству.

А еще могу быть сбежавшей пациенткой психиатрического учреждения. Скажу через минуту, как только пульсация у меня между ног успокоится и кровь прильет обратно к голове.

Что со мной не так? Мне даже не нравится этот парень!

– А ты?

– Занимаюсь расчетом и возвратом.

Это меня удивляет. Он бы мог сказать «наемный убийца», и я бы просто кивнула.

– О. Типа помогаешь вернуть товар?

Он крепко и твердо сжимает мою руку. Его взгляд так же тверд, когда он смотрит мне в глаза и отвечает:

– Нет. Долги.

6

Нат

Сложно представить, как этот человек сидит за столом в колл-центре с гарнитурой и уговаривает клиентов вернуть свой просроченный долг по кредитке.

Я высвобождаю руку, но поддерживаю зрительный контакт, испытывая одновременно любопытство, смущение и дикое возбуждение. Запутанная комбинация.

Изображая равнодушие, спрашиваю:

– Коллектор? Интересная область деятельности. Поэтому ты переехал на озеро Тахо? По работе?

Он откидывается на стуле, берет сигару и несколько секунд задумчиво ею попыхивает, глядя на меня, как будто тщательно подбирает слова.

Наконец он отвечает:

– Изначально да, по работе.

– Но теперь нет?

Его взгляд снова застывает на моих губах, а голос слегка ломается.

– Теперь не знаю.

Я на взводе. Каждый звенящий нерв в моем теле встал на дыбы по одной-единственной причине: этот темноглазый незнакомец кинул на меня особенный взгляд. Метущийся, жадный взгляд. Так бы голодающий смотрел на стейк, отчаянно желая его съесть, но зная, что он отравлен.

Я вспоминаю свое первое впечатление, когда увидела его вчера в баре: я еще сказала Слоан, что он похож на персонажей «Сынов анархии». И сейчас на клеточном уровне понимаю, что к сидящему напротив меня человеку неприменимы обычные правила социума.

А еще понимаю, что он опасен. И что он хочет меня, но ему это не нравится. И что я тоже хочу его, но не должна. Потому что люди, которые тянут руки в львиную пасть, обычно остаются с кровавыми культями.

Подходит официант. Кейдж прогоняет его царственным высокомерным щелчком пальцев, не отрывая от меня глаз, и говорит, когда тот уходит:

– Значит, твой жених пропал. И последние пять лет в каждую годовщину несостоявшейся свадьбы ты напиваешься.

– Когда произносишь вслух, звучит ужасно. Мне стоит тебя бояться?

Мы глядим друг на друга через стол. Воздух между нами наэлектризован. Если Кейджа и удивил мой вопрос, вида он не подал.

Он тихо произносит:

– А если я скажу «да»?

– Тогда я поверю тебе на слово и помчусь в ближайший полицейский участок. Так ты говоришь «да»?

– Большинство людей, которые меня знают, боятся.

Мое сердце бьется так сильно, что даже странно, почему он его не слышит.

– Мне нужно «да» или «нет».

– Поверишь, если я скажу «нет»?

Я отвечаю сразу, не думая.

– Да. Ты не из тех, кто прячется за ложью.

Он рассматривает меня, томя в своем горячем, немигающем молчании, и медленно покручивает сигару между большим и указательным пальцами. Наконец он хрипло произносит:

– Ты охренительно красивая.

Я задерживала дыхание, но теперь судорожно выдыхаю.

– Это не ответ.

– Я подбираюсь к нему.

– Подбирайся быстрее.

На его губах возникает какое-то слабое подобие улыбки.