Смутное время

Как две армии пуль. Две души укрой,

Дабы старостью пред нам в любви согреться.

Будет больше за нами октав и терций,

Чем в двух армиях пуль, чем слогов в «укрой».

Посиди хоть немного ещё со мной.

Мы увидимся в море цветов анчая,

Но до этого – больше Аврор встречая,

Чем две армии пуль, две души укрой.

17.03.25.

ВЕРВОЛЬФ

Я ходил в заколдованном сквере,

Мне мерещился яблочный сад.

Тихо плакали трассеры в небе

Чёрным золотом, как Самарканд.

Ни в любви, ни в семейном участии

Не везло, но сейчас, но сейчас

Премоляр светло-розовой пасти

Зорь-волчицы несёт меня в баз.

Наблюдаю из пасти: у сада

Град рассыпан волшебных зеркал.

Что ж ты, сука, меня не спасала,

Когда я без тебя погибал?

Что ж ты вычурным грозным оскалом

Прогоняла со сквера меня,

И несла к заколдованным скалам

Лишь потомков живого огня…

Утекала твоя первозданность

Через никлые бури-холмы.

Ты неслась, дабы счастье и радость

Натянуть на никчемные лбы.

Эти лики, явлённые небу,

Не достойны безмерных наград.

Почему мне, под стать ширпотребу,

Предлагали лишь чувства антракт?

Помню всё: ликантропии мерзость,

Когда ты не зачалась ещё,

Помню алчную, сиплую дерзость

Твоих губ, окаймлённых свищом.

Помню, снилось: подобно эфиру,

За мной гнался завистливый мрак,

Чтоб потом показать всему миру,

Как под страхом я сгорблен и наг.

Ничего. Мне понять бы довольно,

Чем я выстрадал эту судьбу.

Ты надгробием краеугольным

Возвращалась обратно во тьму.

В гулком воздухе горбился ковен —

Ведьмы молодость в мётлах несли.

Только я уже тих и спокоен,

И весом премоляром зари.

И уже ничего не вскипает

В огрубелой до детства душе:

Пробил час, пусть зарница спасает,

Укрывая в своём шалаше!

Мое прошлое ею зачато,

От того и живу на Земле.

В теплой яме нагие волчата —

Звёзды августа – жмутся ко мне.

06.01.24.

LIQUID DEATH

«Он гоняется за пылью; обманутое сердце ввело его в заблуждение, и он не может освободить души своей и сказать: «не обман ли в правой руке моей?»

(C) Исаия 44:20

…Нет, пшеничная горечь была по душе душе:

Не абсурдно безликий, не приторно сладкий яд.

По ксилеме в дендрит, харкнув кровью в платок-паше,

Всходит двойственность: я – искупитель и изолят.

Поднимаюсь к хранителям тайн, пряча в грудь стихи.

Каждый третий «стебёт», каждый пятый убить бы рад.

Оттого что де-факто мой мир принял суть в «Nihil»,

Что с латыни, дословно, «ничто»; это мой джихад.

Бог вручил мне его, обменяв самоцвет на медь,

Обещав расплатиться, как выйдет душа-вассал.

Только лучше сгореть дотла, чем бесследно тлеть.

Мне однажды об этом мессия в «Dolor» сказал.

Люди давят, как лом; все молчат, как пустой стакан:

Дом молчит, жизнь молчит; говорит только в венах мел.

Возбуждённая молодость рвёт с кадыка аркан,

А судьба его вешает вновь: «Не менять удел!»

Мне сойти бы за край, хоть ножа, хоть всея Земли,

Разминуться с судьбой, распластаться по всем концам,

В штатах встать на рассвете, надев на себя «Celine»,

Но потом просыпаюсь: ничто, лабиринт, всё сам.

Было время, когда с закромов брал остатки я,

Растекался по дням, мысль взлагая на вдовий горб.

А теперь жажда пик покорять лишь тогда я пьян,

Продирается чрез сорняковый отросток – скорбь…

Нет, пшеничная горечь от водки не так плоха.

Только плахой в подзоле бьёт по сырым мозгам

И считает, как инкассатор, мои потроха,

Пока разум проблемы спускает на тормоза…

«Мне дороже, ты, сука, бутылка теперь, не ты.

Я, когда умирал, ты, паскуда, (молчать!) врала».

Почему странный образ исходит из темноты?

Почему он молчит, плачет, скалится у окна?

И пульсирует кровь, не очиститься, не солгать.

Все пройдёт: эта боль, этот мир, эта тьма… но я

Снова пьян, снова пьян, хотя клялся, клянусь, порвать.

Едкий рак из фолликул рождает меня – тоска.

Замолкает рассудок, чернеет игриво падь

Жидкой смерти во чреве для гнева, не для ростка.

Бог позволил весь мир, как «Джоконду» нарисовать,

Но, как знал, не оставит холста для меня-мазка.

02.02.25.

ИЮНЬ

Луч звезды греет кожу ребристым июньским светом.

Ветер-кондор аллюром щекочет дугу волос.

Облака, точно жемчуг в карбоновом слое лета,

Вдаль плывут, уводя за собой перламутры слёз.

Звуки моря – спокойное чудо с белесой рябью —

Отвечают мостом, лишь едва уловимый рёв

Серебристых авто соотносит пространство с явью,

Оглушая мой город, как ангельский дробный зёв.

Вот и жар от полудня подкрался среди затишья.

В небесах – ничего, только крики да щебет птиц.

На зените звезда, и меж древ, как губа зайчишья,

Окна трав чабреца распластались охапкой спиц.

Вот и горы, касаясь хребтами чернильных линий,

Стерегут изумруды, застеленные ковром.

С океана доносится эхом нарост актиний,

Принося соль песков в опустевший до боли дом…

Мне так просто, легко, но при том так по-детски грустно.

Чудеса этой жизни касаются твёрдых плеч.

Я надеюсь, я душу не продал и там не пусто.

Я надеюсь, любовь ещё сможет насытить речь.

И, когда я умру, всё вернётся: ветра и листья,

Летний бриз и твой вдох, уносящий сознанье в высь.

Смысл жизни среди всех других второсортных смыслов

Есть любовь ко всему, что способно составить жизнь.

18.06.24.

ЗВЕЗДНЫЙ ЛИСТОПАД

Звезды блещут синим листопадом,

С чернооких омутов глядят.

Посидим еще с тобою, мама,

Вспомним падших на войне солдат.

На войне, где всё до боли тленно.

Горе помним только мы с тобой:

Всё, что в этой жизни сокровенно,

Пролетает беглой чередой.

Где-то странник, превращаясь в точку

Под небесной пядью темноты,

Навсегда дописывает строчку

В книге неоконченной судьбы.

И, как будто, не должно быть жалко

Отдавать за грош последний час.

Мы стареем, наше пламя падко,

Вскоре и совсем не станет нас…

Но звезда на то и светит тускло,

Чтоб не каждый разглядел в ней свет!

Оттого-то, мама, мне и грустно,

Что на небе вижу сонм комет.

Я ведь Млечный лик таких же судеб,

Сложенных на чёрной вышине.

Может быть, и мы когда-то будем

Также тлеть в безумной тишине.

17.06.23

NORTHERN CHAOS

It seems like sun is down, rounds over heaven.

Zenith beneath whatever, night will be forgiven

In case of hitting back – a lullaby for nun.

We charted cliffs as well as desperating sun.

Unchained sea emerged and avalanche rebooted.

As well as bullyboys, I’ll hit ’em all again.

The duffels with lingerie are packed and executed,

And blackened drops of blood are flowing down my hand.

Adieu, a scorching heat and stars, which seem to be

Relentless dots from sky until the end of ages.

I’m going Acid-North, and this is a decree.

And nobody can stop me from the honeyed spaces.

Get built, my permafrost! And shiver under glaciers,

Nasopharynx gobbles lowered loins in.

The warmth of my inside dements annihilators,

A ratchet’s imploring for a ground sin.

These eunuchs think I’m sweet and that’s their own side.

They still have sequence, lapses, gates in ethic order.

I’m out like a light; I loathe to meet or fight.

I’m out like a light, I’m wretched sleeping folder.

So, let the fleeting cold impregnate me with spirit,

And smother cogent scorn and make heart-blood more vivid.

The Northern wind confuses thoughts like vile prose,

I hate to ask you this, but can you wither hoes?

22.04.25

ВАЛЕНТНОСТЬ

«…Остальные элементы,

Помни, друг мой, двухвалентны!»

Рахимов

Когда любая шлюха видит жертву

В своем удобном и понятном мире,

Ее любовь вдруг обретает shadow,

Становится барьером в ориентире

Для нас, для тех, кто любит без причины.

И то, что мы, как псы, берем за верность,

Для них лишь страсть, влечение к мужчине,

Посредственность, игра, бесчеловечность.

Бывает так, что женщина красива,

Так внешне вышла, что сбивает с толку.

Как будто выжрал опий глицерина,

А после вновь, и после – снова стопку.

Она клянётся верной быть до гроба

И обещает учесть семьянина.

Но в тяжкий миг наденет ложь, как робу,

И кинет на прощание: «Се-ля-ви, на!»,

Ректальный ход подставит за копейки,

Разденется при всех за литр водки

И будет оды петь, как канарейка,

Тому, кто купит брендовые шмотки.

Я чист, как Александр Розенбаум

Пред этой пустотой рукоприкладства.

Ведь там, за мной открыт Эдем-шлагбаум

Туда, где шлюхе не войти за блядство.

Из принципа брезгливости Исиды,

Наверное, мой нюх на настоящих

Подводит, но зато ни ВИЧ, ни СПИД, не

Вольются в кровь с гиен прямоходящих.

Из глубины веков ко мне приходят

И Слуцкий, и Рубцов, и Рыжий Боря,

Протягивая рапорты с угодий,

Молясь за этот стих в раю без горя.

И я, конечно, распишусь, не стану

Уподобляться евнухам «без члена».

Все знают, что таких не уважают,

Что скитницу манкирует Геенна.

Быть может, ты сочтешь это за мерзость.

Но святость разобрали и продали.

Шалавы не согреют современность,

И предки не за это воевали.

Проехали. К чему я стёр страницу?

Валентность – то, как женщины стерильны:

Одни до смерти любят единицу,

А остальные, лживы, меркантильны.

22.04.24.

ТО, О ЧЕМ МОЛЧАТ

Слёзы выжги, как гимн. Aless! Ну-ка…

Взгляд не прячь в журавлиный полёт.

Расскажи мне, немецкая сука,

Кто теперь в Бухенвальде живёт?

Отчего не летают там птицы

И для губ не течёт родника?

Что тебе в бледном сумраке снится,

Когда разум колеблют века?

Дни слетают, как ржавые шпоры,

Через степь к отсырелой земле.

Не задёргивай век своих шторы,

Если дети приходят к тебе.

И, предчувствуя колющий иней

На губах, точно встречу с Отцом,

Не рисуй обессиленных линий

В форме исповеди крестом…

Проходя мимо труб громыхавших,

Не смотри в календарную высь.

Вместо камня безвестно-пропавших

Лучше подле печей становись!

Что за голос из камер? Послушай…

Это дети целуют кресты.

В Бухенвальде живут не их души.

В Бухенвальде живут твои сны.

09.08.24.

ПО СКВЕРУ

Я шёл по скверу, весь измученный