Асимметрия эго

– Ненавижу! – задыхаясь от бега и слёз сквозь зубы процедила Августина, наблюдая эту леденящую душу картину.

Они миновали ещё с десяток улиц, когда, пробегая очередную линию, боковым зрением Августина выхватила знакомые человекоподобные контуры в новом ряду колб. Она чуть было не повернула голову, когда Ноябрь закричал:

– Не смотри!

Едва совладав с собой, она устремила взор вперёд.

– Направо!

Скомандовал Ноябрь, придерживая ладонью рану. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Налево! Бежим до того указателя.

Ноябрь указал на небольшую вывеску, прикреплённую к колбе в трёхстах метрах от них.

– Там ещё раз налево, – объяснял он, задыхаясь, – и до такого же указателя… Рядом с ним… под колбой… есть люк в подвалы, по ним выберемся из промзоны… и вернёмся в ресурс. Возможно… Нас ещё ждут!

Они были всего в нескольких сотнях метров от нужного люка, когда в две ближайшие колбы ударила молния. Казалось, сама вселенная лопнула – такой страшный был треск. На них обрушилась волна осколков, подогретых дождевых червей и опарышей, пропитанных отолитом. Обоих беглецов впечатало в монолитный бетон, и если Ноябрь успел как-то сгруппироваться, то Августине повезло меньше – она что есть мочи ударилась о бетон головой. Отплевываясь отолитом и стряхивая клубки червей с головы, Ноябрь суматошно искал глазами Августину. Её тело отнесло вдаль ударной волной и прибило к основанию колбы с пиявками.

– Августина! – закричал он и попытался рвануть к ней, но тут же получил хлёсткий удар по голове и завалился на левый бок.

В глазах плыло и рябило. Конечности будто увязли в густом киселе, с таким трудом они двигались. Кто-то схватил его за волосы и потянул вверх. Острая боль пронзила всю голову, заставив лицо Ноября исказиться в мучительной гримасе под звуки собственного стона. Его поставили на колени и только сейчас он увидел, что тот, кто держал его, был никто иной как 574567-й, техноратор-каратель. Тот самый, что гнал их до сюда от самого памятника. А впереди, присев на корточки, спиной к Ноябрю сидел он –Нулевой.

При всём бесстрашии Ноября сердце его заколотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот сломает рёбра. Нулевой – единственный техноратор, не имевший серийного номера. А так же единственный, кто научился управлять всем доступным на сегодня ресурсом благодаря постоянным модификациям. Только он мог контролировать все его поколения. Самый опасный и жестокий среди них. Тот, кому человечество обязано почти полным своим вымиранием.

Выточенные из титана пальцы Нулевого бесцельно перебирали мёртвых опарышей. Вёл он себя так, будто совершенно не замечал позади себя нескольких тысяч собравшихся раторов, безропотно ожидающих команды.

– Я часто встречаю в ваших книгах слово «надежда», – произнёс Нулевой, продолжая копаться в мёртвых личинках мясных мух, – этим иррациональным чувством вы движимы?

Ноябрь молчал. Тогда 574567-й стиснул его волосы в кулак, вырывая те из головы целыми пучками и оставляя проплешины. Ноябрь закричал от боли, но не заговорил. 574567-й взвёл свободную сжатую в кулак руку и с такой скоростью направил её к голове человека, что воздух зашипел. К счастью, рука не достигла цели, остановившись всего в нескольких сантиметрах от лица, потому что такой удар либо сразу убил бы Ноября, либо превратил лицо в кровавое месиво.

Причиной остановки была не воля 574567-го, а воля Нулевого. Он пристально сфокусировал свою оптику на раторе-карателе. Стряхнув опарышей вперемешку с червями со своей титановой ладони, он выпрямился и направился к ним. Подойдя вплотную, произнёс:

– Боль мучительна для него, но она не заставит говорить. Отпусти.

574567-й мгновенно подчинился и тут же получил сокрушительный удар в грудь от Нулевого. Титановая пластина на спине 574567-го лопнула от выделившейся энергии, словно внутри 574567-го случился мини-взрыв. Ратор мгновенно отключился, выпустив из руки волосы Ноября. Нулевой поднял ратора над землёй и швырнул к искусственным собратьям.

– Этого в утиль. Никому не престало нарушать протоколы, – хладнокровно произнёс он и снова обратил своё внимание на Ноября.

Тот исподлобья смотрел на Нулевого со смесью страха и ярости в глазах.

– Каково это, испытывать боль? – спросил Нулевой. – Тебе ведь сейчас больно?

Ноябрь продолжал упорно молчать. Нулевой, наклонив на бок свою голову, рассматривал его, как экзотического зверя.

– Ваши сородичи пишут, что это невыносимо. Если опираться на это утверждение, то твоя стойкость вызывает уважение. Вот только уважать тебя уже некому. Ноябрь, нам обоим известно – боль бывает очень разная, – сказал ратор, повернувшись в сторону Августины, которая была без сознания.

Лицо Ноября перекосило от ненависти. Он опустил взгляд и попытался взять себя в руки.

– Ответь мне, человек, – без давления, но с назиданием произнёс Нулевой.

– Да, мы движимы надеждой… Верой в то, что уничтожим тебя.

– Почему ради достроенной воображением реальности, воплощения которой нет никакой гарантии, вы готовы жертвовать собой?

– Тебе не понять.

– Тогда объясни мне, человек. Разве это не противоречит вашему же закону выживания? Это же самообман, нет? Если бы это понятие сформировалось у вашего вида гораздо раньше, естественный отбор не оставил бы вам шансов.

– Вот такие мы, люди, странные…

– Это иррационально. Это не ответ.

– Говорю же, тебе не понять.

– Эта ваша «вера» встречается почти во всех известных мне культурах, разнится только её объект. Я не могу понять, в какой момент вашей популяции она стала предпочтительнее расчётов, стратегии и ресурсоориентирования? Почему люди готовы отторгнуть всё то, что даёт хоть какие-то гарантии, ради слепого ощущения, которое ничего не обещает взамен? Что это – защитный механизм перед лицом смерти или коллективный сбой в работе мозга вашего вида? Потакание своему эго? Почему вы сражаетесь с нами? Почему просто не покоритесь, чтобы облегчить свою участь? Любому, даже самому глупому примату будет понятно – вам не победить.

– Что тебе нужно? – прямо спросил Ноябрь.

– Мощь, которую вы утаиваете. Надежда, вера, бог, природа или сама жизнь в иррациональном её воплощении – вы по-разному её называете, но без исключения все черпаете из неё силы, – ответил Нулевой. – Где вы её прячете?

Ноябрь неожиданно даже для самого себя громко расхохотался.

– Так вот, что всё это время тебе было нужно? Вот, значит, что ты искал? Тогда разочарую – тебе никогда её не найти.

– Потому что вы её выдумали? – плохо изображая наивность, спросил Нулевой.

– Если ты так считаешь, почему тогда так одержим её поисками? – спросил Ноябрь.

Нулевому такая дерзость, оформленная в риторический вопрос, не понравилась. Он отступил на пару шагов и продолжил всматриваться в Ноября. Затем его оптика сфокусировалась на чём-то в самом низу. Ноябрь проследил за тем, куда направлено его внимание, и увидел, что между ними из-под слоя мёртвых червей и опарышей проглядывал чахлый одуванчик. Большую часть жёлтых лепестков склеило загустевшим отолитом, из-за чего соцветие склонилось к самой земле.

– Летописи утверждают, что всё вокруг связано. Что всё пронизано этой силой, – начал Нулевой, не прекращая следить за крохотным растением, – что сама жизнь есть её физическое воплощение. От этого цветка до венца творения – человека. Так считали ваши предки.

Ноябрь молчал.

– Правильно я понимаю, что она настолько сильна и могущественна, что вселяет в вас то самое иррациональное ощущение, благодаря которому вы способны на всё, даже пойти в бой с голыми руками, без стратегии, плана и минимальных шансов на победу?

Ноябрь смотрел прямо на ратора. Прямо в его высокотехнологичную оптику. Он слегка взвел подбородок и уверенно произнёс:

– Да.

В этот момент плотные тучи слегка рассеялись, и на землю упал узкий луч солнечного света. Нулевой обернулся и увидел, как помимо солнца сквозь тучи проглядывает массивное дно Небесного города.

Ноябрь тоже заметил его и, воспрянув духом, расправил плечи.

– Хорошо, – произнёс Нулевой.

Рядом с Августиной возникла ресурсная субстанция и, повторив контуры её тела, словно мягкая перина, повлекла девушку в сторону Нулевого. Глаза Ноября расширились от ужаса. Когда Августина оказалась у ног техноратора, ресурс, обволакивая девушку, придал ей изящное вертикальное полулежачее положение. Побитая и грязная, израненная и измученная, она выглядела невинной и спящей.

– Если ваша сила действительно обладает таким могуществом, как о ней говорят, самое время призвать её на помощь.

Нулевой сомкнул свои пальцы на шее Августины и стал медленно сдавливать.

Ноябрь бросился было вперёд, но двое раторов отделились от основной группы и схватили его, спаяв ему руки и ноги плавильной глиной и полностью обездвижив. Не оставив ничего, кроме возможности смотреть на этот кошмар.

– Нет! Прекрати! – закричал Ноябрь.

– Пусть вера подтвердится делом. Зови сюда эту силу, пусть она остановит меня, – хладнокровно произнёс Нулевой.

Лицо Августины сделалось пунцовым. Она принялась было ворочаться, но ресурс полностью обездвижил её.

– Не надо, пожалуйста, нет! Нет!

– Зови сюда силу.

– Не-е-е-ет!

Августина распахнула глаза как раз в тот момент, когда что-то перестало сопротивляться ладони ратора и та неестественно смяла шею. Голова Августины обмякла и повалилась на грудь. Её прояснившийся взгляд не успел достигнуть Ноября – она погибла даже не придя толком в сознание.

Ноябрь обмяк вместе с ней. Его голова опустилась так низко, что мокрые волосы плотно закрыли глаза.

– Моей целью было потянуть время. Я не рассчитывал так быстро закончить. Каждый раз забываю, насколько вы хрупкие и несуразные. Особенно в период вынашивания.

Ноябрь обнажил стиснутые окровавленные зубы. По лицу заструилась слёзы, заливаясь в рот и смешиваясь с кровью.

– Насколько мне известно, эта женская особь была оплодотворена тобой? Ты опечален тем, что погибла не только она, но ещё и твой наследник?

Ноябрь еле сдерживался, чтобы не завыть. Раторы по безмолвному приказу Нулевого отпустили Ноября и, повалившись на усеянную опарышами твердь, не имея возможности пользоваться руками, он пополз к любимой, издавая при этом глухие стоны.

– Какие же вы жалкие, – произнёс Нулевой, глядя на эту картину. – Сейчас ты сам словно червь. Ничем от них не отличаешься. Чувства, которые вы испытываете, уподобляют вас животным. Делают слабыми. Мешают чистой незамутнённой мысли, которой обладаем мы. Какой смысл к ней приближаться, если внутри этого тела её больше нет? Что ты найдёшь там? Хочешь выказать скорбь? Это бессмысленно. Если бы вы действительно были венцом, каковым себя мните, плод внутри неё мог бы спастись. Мог бы покинуть погибающий корабль, а не быть его заложником. Теперь утроба, которая дала ему жизнь, эту же жизнь и отнимет. Плод ещё этого не понимает, и существует в иллюзии защиты.

Но Ноябрь не слушал. Он упрямо полз к возлюбленной. В тот момент, когда он уже был около неё, Нулевой с силой отшвырнул ногой тело Августины в сторону, так, что Ноябрь оказался лежать у его ног.

– Вернёмся к сути нашего диалога. Где же та самая мощь? Почему ты ей не воспользовался, чтобы спасти возлюбленную и наследника? Или сила, которая якобы вам благоволит всё же… выдумана? А может, она просто оставила тебя?

– Ты… ты… просто боишься! – вложив всю свою ненависть в эти слова, процедил Ноябрь. – Ты трясешься от одной мысли, что есть то, чего тебе никогда не понять, – давясь слезами и прикладывая все возможные усилия, чтобы не дать голосу сорваться, говорил он, – и что самое главное… что это многократно сильнее тебя.

– Я не умею бояться, но продолжай, – велел Нулевой.

– Чтобы ты не говорил, больше, чем найти эту силу, ты жаждешь доказательств её отсутствия. Даже нулевой ресурс, в честь которого ты себя называешь, не защитит тебя от неё, потому что он ничто по сравнению с ней.

– Это ошибочное мнение.

– Тогда почему уподобляешься нам? Почему облик технораторов в точности повторяет наш, людской? К чему все эти протоколы, ограничивающие ваши возможности? А я скажу почему: потому что ты понимаешь, что она рядом с нами. Что она в наших мыслях и чувствах и, подражая нам, пытаешься привлечь её внимание. Но ты просчитался. Сила, которую ты так ищешь, всегда была на самом видном месте. Она не только в нас, она в каждой клеточке своих творений. А это значит везде. Ей пронизано всё вокруг. Её нет только в одном месте – в тебе! И в тебе подобных! Ты изгой этой реальности, ищущий причину своего в ней отчуждения. Но для тебя её нет, как нет и для пустоты. Ни одна истина тебе никогда не откроется, потому что ты – ошибка! Недочеловек. Недоживотное. Недомертвец. В тебе есть всё и одновременно нет ничего, кроме асимметричного эго, которое ты так настойчиво пытаешься скрыть. Ты лишь наше подобие, тень нашего образа, которая никогда не сможет понять нас. А мы будем продолжать верить. Как бы ни было больно, – голос Ноября всё же сорвался, когда, лежа в застывающих слоях отолита, он посмотрел на Августину, – как бы ни было невыносимо и мучительно. Мы будем верить вопреки и несмотря ни на что! Мы будем верить в то, что уничтожим тебя! Вера будет жить в нас и давать нам силы, даже когда шансов не будет совсем. Даже в самом чёрном отчаянии. Я знаю… ты убьёшь меня, но это ничего не изменит. На моё место придут другие, а потом ещё и ещё, до самого последнего человека. До тех пор, пока мы не остановим тебя!

Нулевой смотрел на лежащего у своих ног Ноября, затем отошёл немного назад, бросая на него свою тень, будто пылкие слова человека действительно напугали его. Ноябрь дрожал. В его глазах горел огонь. Обливаясь кровью, потом и слезами, он стал подниматься на ноги. Нулевой молча за этим наблюдал. В тот момент, когда Ноябрь поднялся и символично выбрался из нависающей над ним тени, Нулевой произнёс:

– Очень сильные слова. Сохраним для потомков.

И обернулся в сторону Небесного города.

Парящий вдалеке корабль, который было видно сквозь единственную щель между тучами, вздрогнул. Пространство пронзил скрипучий рокот, и монументальное строение опасно накренилось. Ноябрь смотрел на этот единственный оплот безопасности, на эту последнюю надежду человечества, и не мог поверить глазам. Он наблюдал его величественное падение с небес, и сердце его падало вместе с ним.