Асимметрия эго

Баксай Лавров

Асимметрия эго

Глава 1. Начало конца: Знамение

Изящное движение кисти, и сочный глянец мерно растёкся по полотну. Краски напитывались блеском, блеклые полутона оживали. Промакивая холст, пористый валик вбирал густые излишки, безропотно повинуясь движениям мастера. Ссутулившись у подножия величественной картины, он кропотливо, штришок за штришком воскрешал в той утраченное величие. Тишина и полумрак, казалось, следили за каждым медленным, но выверенным движением. Мёртвое пламя искусственных свечей, освещавших работу, ни разу не дрогнуло за все четверо суток беспрерывного труда. Как и рука, в которой было всё, кроме жизни.

Безмолвие сотряс треск. Громовым лезвием он вспорол тишину, нанеся свой удар прямо из-под картины, разорвав и её, и стену, что была позади. Железо, бетон и стекло брызнули в галерею, пронзив всё, что встретилось на пути. По лестнице, идущей от картины вниз просторного помещения, несуразно скатился окровавленный труп молодого мужчины. На месте, где ещё мгновение назад висело художественное наследие, зияла дыра, сквозь которую тяжёлой поступью вошла бездушная машина. В неоновом свете, замаранном пылью, её человекоподобная фигура победоносно возвышалась над бездыханным телом своего праобраза. Сфокусировав оптику на беглеце, техноратор начал спускаться, впечатывая осколки, обломки и грязь в полотно красной ковровой дорожки.

Потухшие бутафорские свечи, как и всю эту часть галереи, заволокло полумраком, но даже его сгустки не сумели укрыть невзрачное шевеление от датчиков вторженца. Левая рука техноратора вплоть до плеча ощетинилась смертоносным оружием. Под прицелом предстал другой техноратор, совершенно безобидный, со статусом музейный работник – именно такое сообщение прочитал вторженец на панели перед своей оптикой. Инфракрасные датчики выхватили сначала покорёженный силуэт музейщика, застрявшего в переломанной балюстраде, а потом и серийный номер, под которым он числился. Убедившись в отсутствии опасности, вторженец спустился вниз к трупу.

Искра жизни уже погасла в человеческом глазу, а вот лицо ещё удерживало исказивший его вопль боли, который также был здесь ненадолго и которому суждено вскоре сойти в небытие вместе со всей остальной органикой. На внутренней панели вторженца выскочило окно с небольшим списком, из которого удалилось ещё одно имя. Следуя протоколу, техноратор сделал посмертное фото, после чего изъял мозг погибшего. Пока биологическое содержимое упаковывалось в специальный контейнер, пришло ещё одно сообщение, в коду которого была просьба о помощи – от того самого музейщика. До блеска начищенная узорная плитка лопнула под ногами вторженца, когда он, оттолкнувшись, прыгнул в сторону бедолаги. Вместо помощи он обрушился на того всем своим весом, проломил им лестничный марш и впечатал в пол первого этажа, размозжив большую часть его микросхем. Они рухнули около мертвеца прямо в лужу его ещё теплой крови, которая значительно расползлась по полу.

Не успел музейщик дёрнуться, как получил сокрушительный удар прямо по блоку оперативной памяти, что располагался в области головы. Титановый кулак вмял «лицо» музейщика, вывернув его наизнанку. Под обшивкой головы засверкали яркие вспышки, а из-под трещин металлической кожи словно потроха вывалились перебитые провода. Музейщик вздрагивал в такт замыканиям, точно живой организм, натуралистично срыгивая отолит. Техноратор-агрессор наблюдал за этим какое-то время, затем произнёс: «Твои обновления не содержат протокола корректной коммуникации, значит пойдёшь в утиль».

В динамике ратора, напоминавшем людскую ушную раковину, раздалось сообщение: «Ополчение движется по ледовитым сетям к серебряной стреле. Для перемещения используют теневую закромаху. Ведём преследование». Тогда ратор воззвал к Единству, и то незамедлительно распахнуло перед ним всю внутреннюю сеть. Там он нашёл это же сообщение, но уже более развёрнутое, с прикрепленными файлами и прямой трансляциией погони. Ратор не стал загружать их, он и так знал, что от него требуется. Оставив железо и кости в перемешавшейся луже крови и отолита, он взошёл по лестнице обратно к раскуроченной стене. Перед тем как выйти, он на мгновение остановился. Под ногами лежали изуродованные взрывом и растоптанные техноратором обрывки картины с мотивами конца людской эпохи. Части полотна были так перепачканны и изувечены, что человеческие фигуры на них выглядели как серо-зелёные болезные создания, совершенно на себя непохожие. Не проявив интереса и не оглянувшись напоследок, ратор вышел во внешний мир.

Уже потемневшие брызги крови были наляпаны по всему тротуару перед фасадом исторического музея. Ратор сфокусировался на обломках своего летательного аппарата, что ещё недавно уничтожил обладатель мозга в его контейнере, и произнёс:

– Глизе!

Тротуар перед ратором ощетинился. Мелкие переливающиеся оттенками синевы чешуйки стянулись в бетонно-железный бутон, который расцвёл тысячью острых, как бритва, зубов. В глубине технологического цветка зажглись несколько десятков алых похожих на глаза огней.

– Это биологический процессор одного из ополченцев, – произнёс ратор, ставя контейнер рядом с собой перед уменьшенной копией Эбиглизаре. – Его нужно доставить в Улей с помощью примитивной транспортировки, а меня – по этим координатами, но не в такой, – ратор указал на повреждённые в бою с человеком элементы обшивки, – а в исходной конфигурации.

В воздухе вспыхнули цифры пункта назначения. По бутону прокатилась волна, встряхнувшая чешую, и немедля он заглотил ратора, принимаясь усердно пережёвывать изношенную сталь. Рвались провода, комкались железные позвонки, мялись защитные титановые пластины и скелет, пока ратор безэмоционально смотрел со дна глотки наружу, превращаясь в беспорядочное месиво внутри железобетонной пасти.

***

Словно невидимая плеть, ударная волна заставила подскочить здание, тряхнув его до самых бетонных корней. Полопались перекрытия и окна, потрескался пол, но беглецы, вовремя увильнув, снова ушли от атаки, на этот раз полностью нырнув в тень. Незаслуженно пострадавшее многоэтажное сооружение затрепетало, точно раненая птица. Его разбросанные по округе обломки рязмякли. Потеряв твёрдость, они потекли обратно в сторону основной части, стремясь вновь занять своё место. Дом зашипел. Его чешуя блуждающими волнами вставала дыбом в отчаянной попытке устранить повреждения. Так, ему пришлось переварить несколько своих комнат, чтобы массой образовавшегося ресурса оказать себе первую помощь, пока все его части опять не сольются воедино. Прямо под проливным дождём дом зализывал свои раны, обливаясь водой, точно кровью, пока над ним в утренних сумерках, готовясь нанести новый удар, стягивались плотным кольцом технораторы.

Где-то внизу напротив пострадавшего дома зашевелилась осветительная опора. Стилизованная под лампу городского освещения давно канувших в лету двухтысячных, она тоже ощетинилась чешуёй, на которую до того не было и намёка. Тротуар, лавочка и мусорный контейнер неподалёку потеряли свою твёрдость и принялись таять. Вся эта оплавленная масса ручьями устремилась к фонарю. Словно цветок, высасывающий влагу из почвы, он вбирал в себя эти городские соки и набухал, обретая всё больший объём и массу. Наслаиваясь на него, они обращались в лепестки сот, соединяющихся в плотную чешую. Свет потух. Исчезла опора. Вместо неё, нагнетаясь, образовался бутон из нержавеющей стали, готовящийся распуститься. Начались потуги. Огромный «цветок» выглядел так, словно спешил отрыгнуть что-то из своих недр, одновременно с тем испуская из-под вибрирующей чешуи яркий голубоватый неоновый свет. Наконец, наклонившись к дороге, он исторгул из себя техноратора. Обновлённый, он выглядел так, будто до этого не участвовал в нескольких битвах. Обновлённый, но пустой.

Асфальт расступился, и из глубин поднялся хромированный рукав, который грубо вонзил ратору в темечко своё жало. Вместе с порцией отолита, хлынувшей через лицевые отверстия, из разреза глаз полился зловещий алый свет. Сознание загрузилось.

Дымящийся техноратор распрямился. Дождевые капли, падая на свежую чёрную краску, играли музыку пустоты, разбиваясь о корпус в мелкую взвесь. Оценив затраченный на своё производство ресурс, ратор поднял «взгляд» к светлеющему небу, под навесом которого уже висели подобные ему фигуры. Бутон, что был его утробой, обронил один из своих лепестков, что, отделившись, превратился в летающую платформу, ступив на которую ратор отправился вверх.

– Сколько? – спросил он, оказавшись среди себе подобных.

– Десять минут, тридцать семь секунд, – ответил возглавлявший группу ратор.

– Какой лимит?

– По нашим данным – чуть меньше пятнадцати минут.

Технораторы принялись ждать, сканируя на здании своей оптикой каждую подозрительную тень.

Предполагаемый порог был уже вдвое превышен, когда на балконе семнадцатого этажа одна из теней сгрудилась и вкрадчиво поползла вдоль бетонного парапета. Незамедлительно в это место вонзилась ракета, разорвав его и ещё четыре прилегающих уровня. Рокот, последовавший за разрывной мощью, уничтожил все стеклянные изделия в радиусе трёхсот метров. Но тень всё равно ускользнула. Вильнув хвостом, по змеиному извиваясь, она бросилась к следующей колонне балконов, по пути прыгая по теням, как рыба между водоёмами. Едва она успевала сменить одни чёрные воды другими, как на предыдущие обрушивался залп огня. Смертоносными очередями лупил металл по беззащитному дому. Тот как придётся заляпывал увечья, оставленные на своём теле, черпая ресурс отовсюду, что окружало его фундамент. Дом всасывал в себя всё, что могло облегчить его участь, но раторы не скупились на удары. Рвало стены, крошило перекрытия, срывало целые куски фасада, которые, конечно же, не успевали «регенерировать». Когда масса сооружения достигла критически низкой отметки, дом встал, заставив раторов разорвать построение. Пока те кружили над ним, точно разозленные осы, гигант вырвал из земли массивные сваи и, используя те в качестве опор, пустился в бегство.

Разъяренный рой не отставал. Он жалил несчастного лазерами, ракетами и огнём. Тот, словно обезумевший от боли зверь, нёсся по пересечённой дороге, топча не только объекты инфраструктуры, но и мирных технораторов. Каждая, за редким исключением, разрушенная им деталь города вспыхивала насыщенным светом и начинала немедленную регенерацию, черпая ресурс для восстановления либо из специально отведённых для этого ёмкостей, либо прямо из улицы.

Обезумевший дом, словно комета, оставлял за собой борозду бесподобно красивого неонового сияния. Его собственный ресурс иссякал с каждым столкновением. Сваи крошились и сыпались, а капсулы прицельно пущенных кислотных чернил и вовсе лишили беглеца последних опор. Дом повалился навзничь. Раздался оглушительный треск – падая, он столкнулся ещё с двумя зданиями. Первому снёс почти всю восточную часть, второго всецело потянул за собой. Железобетонные тела со стонами опрокинулись, вопли их тут же задушило ширакское пламя, стеной брошенное вдогонку.

Ползучая тень соскользнула с многоэтажной жертвы за секунды до фатального удара, воспользовавшись пляской огня, жаром и буйством пыли как прикрытием, чтобы исчезнуть. Она почти растворилась во мраке ближних улиц, когда её тихонько кольнуло красной иглой. Взаимодействие с воздухом накалило миниатюрный снаряд добела, и тот с детонировал. Тень разорвало, расшвыряв в стороны её несколько крупных фрагментов. Падая, она напоминала разляпистые куски чёрной ткани, трепыхающиеся на ветру, а соприкоснувшись с твёрдой поверхностью, громыхая, покатилась. Её разодранные ошмётки, отделяясь от основного корпуса корабля, обретали всё то, чего в ней было не заподозрить: твёрдость, массу и объём. Они кубарем катились в разные стороны, разбрасывая вокруг себя части обшивки, салона, элементов оборудования и, конечно же, людей.

Теплокровные тела ополченцев, в отличие от всего содержимого города Стагламар, не были неуязвимы. Те, кому повезло, погибли сразу. Те, кого успела прикрыть модульная конструкция корабля, вылетели на улицу, превратившись в сгустки кровавого месива, утратившего человеческий облик. И лишь те, кто был в хвостовой и носовой части, смогли относительно уцелеть. Не мешкая, выжившие бросились врассыпную, но превратившись в решето под дождём тех же, но уже холодных игл, пали ещё шесть человек.

Часть раторов осталась на месте аварии для сбора биологического материала, другая продолжила преследовать недобитых. Спасаясь, уцелевшие произвольно разделились на четыре группы: две по трое человек, и две по двое. Ливень молний, отправленных вдогонку, срубил не только несколько зданий и мирных технораторов, но и погубил целиком одну группу из трёх человек и убил девушку в группе из двух. Остальные всё же успели сбежать.

Парню, в группе которого была девушка, предстояло теперь спасать свою жизнь в одиночестве. В момент атаки его по локоть лишило левой руки. Паника и шок встряхнули перегруженное тело, спровоцировав адреналиновый фейерверк, под вспышками которого он смог добраться до городского логотока – к счастью, тот оказался совсем рядом. Как только входная воронка заглотила беднягу, в неё тут же прилетел атомный шар, который, как гигантская пасть, сомкнул на нём свои иглоподобные искры, превратив монолитный вход в каменный фарш. Но парня уже не достал. Ополченца выплюнуло на струйную корневую дельту, прямо на перекрёсток ветров, из которого можно было добраться до любого уголка континента. Перрон, на котором он оказался, имел не меньше тысячи станций отправки, около каждой из которых увивались раторы.

Кровопотеря уже сказывалась. Парня бил колотун, перед глазами мутнело, окровавленная одежда и болтающиеся ошмётки левой культи вызывали тошноту и дезориентацию, сопровождаемую выворачивающей болью. Он попытался встать, но вялые ноги разъехались на собственной крови. Парень упал, а когда попытался придать своему телу более устойчивое положение, руку пронзила теперь уже жгучая боль. Лицо исказила мученическая гримаса, а в шею и плечи вцепились металлические пальцы. Судорога страха встряхнула его, но вместо того, чтобы добить ополченца, несколько раторов принялись оказывать ему первую помощь.

Парень сначала опешил, но потом понял, что раторы-контролёры действуют согласно старым, ещё необновлённым протоколам, как, в принципе, и многие из категории мирных.

– Вам следует обратиться в медицинское учреждение, – заявил ратор и извлёк из дежурной аптечки, встроенной в собственное бедро, укол старого доброго гурга – обезболивающего на основе меридианских камней.

«Насколько же ты старый, раз он у тебя сохранился?» – подумал парень, выискивая глазами серийный номер ратора, помогающего ему, пока двое других останавливали кровь. Ему сделали перевязку и наложили на культю спаивающий сосуды и вены органический клей. Эффект от гурга не заставил себя ждать. Почти сразу в голове прояснилось, а тело наполнила нехарактерная бодрость.

– Спасибо! – воскликнул парень и, вскочив, рванул к ближайшей станции логотока.

Сводчатый потолок хрустнул. Сеть трещин расползлась паутиной, и он обрушился между 597-ой и 598-ой станцией. В логоток проникли раторы–каратели. Мышцы на ногах парня готовы были порваться от перегрузки, и всё же, вложив в ноги всё до отказа, он успел проскочить в окно отправки. Раздался натужный сигнал, и всю тысячу окон молниеносно заблокировало.

Хорошей новостью было то, что он успел проникнуть за шлюз, плохой – капсула ушла без него. Теперь ему оставалось надеяться, что искать сюда его не сунутся. Пока каратели рыскали по перекрёстку ветров, парень осторожно перебрался из отсека предварительной готовности за двери прямо к корневищу. Встав на короткой платформе перед обрывом, он сместился чуть влево, чтобы со станции через окно шлюза его не было видно, и приготовился. Как только корневища запустят, вакуум возобновится. Застрявшая на полпути капсула продолжит свой путь, а его утянет следом, и тогда скорее всего он успеет к отправке. Оставалось только активировать костюм, который передала ему Майя, чтобы его не разорвало вакуумом, и он спасён.

Ноги подкосились от ужаса, когда он осознал, что браслет, в котором был запечатан костюм, остался на левой руке. За ужасом осознания своего положения рухнула и надежда на спасение: окно разворотило мощным ударом, который чуть не сбросил его в глубину корневища. За цепкость пальцев единственной руки он заплатил остальной плотью, которую вдоволь нашпиговало осколками дока.

Ратор действовал молниеносно. Парень даже не успел что-либо понять. Перед глазами что-то мелькнуло, и вот его ноги уже болтаются в воздухе, а сам он отчаянно трепыхается, пытаясь вдохнуть, пока бездушная машина удерживает его за горло прямо над пропастью. Когда парень затих, а рука его безжизненно свесилась, ратор хладнокровно, но с придирчивой скрупулёзностью изъял мозг. Станции снова заработали, и окна отправки разблокировало. Возникшая тяга потащила в туннель со станции всё, что было поблизости. Аварийная дверь тут же опустилась, оставив ратора по ту сторону. Вакуум сначала сорвал с мёртвого парня одежду, затем кожу, а следом поочерёдно все органические слои, утянув те в бездну корневища, где превратил их в абсолютное ничто. Ратор стиснул кулак, раздавив оставшиеся в нём несколько шейных позвонков, затем избавился и от них, отправив вслед за костями, которые тяга уже крошила где-то внизу о стенки туннеля. Как только капсула достигла пункта назначения, тяга прекратилась, аварийная дверь снова открылась. Ратор отключил магниты на подошвах и вернулся на станцию. Пробоину в потолке уже вовсю латало ресурсозамещение под контролем нескольких раторов-строителей. Перед тем, как покинуть логоток, убийца подошёл к технораторам-контролёрам.

– Вы оказали ополченцу помощь?

– Да, – синхронно ответили все трое.

– Этих в утиль, – сказал ратор убийца группе раторов-охранников, после чего все раторы-каратели покинули логоток через ещё не заделанную в потолке пробоину.

Глава 2. Зачистка

Ломая молодые берёзы вблизи своей берлоги, медведица набросилась на двух раторов, прочесывающих чащу в поисках беглецов. Трясясь от страха, медвежата наблюдали, как мать сошлась в схватке с чем-то, что было за рамками их понимания, но что заставляло их инстинкты неистово бить тревогу. Медведица повалила ближнего к ней техноратора и принялась драть чужака. Ломая зубы, она смогла вырвать из шеи часть проводов, отвечающих за питание и управление оптикой, но не смогла противостоять той силе и беспощадности, которая была в этих человекоподобных машинах. Мощный электрический разряд, испущенный ратором, остановил медвежье сердце и, посмертно вздрагивая грузным мешком, мать рухнула к металлическим ногам. Медвежата попятились. Один из них побежал в сторону матери, но страх подкосил его лапы и, споткнувшись и беспомощно блея, он кубарем покатился под ноги раторам. Уже вскоре все эти несколько соток вблизи берлоги были объяты огнем.

– Они что, подожгли его?! – закричала девушка, завидев дым в километре позади.

– Тише! – шикнула на неё другая. – Ты же знаешь, какие у них эхофоны. Следи за дорогой, – скомандовала она и продолжила делать слепок поврежденной половины лица пострадавшему союзнику.

Мужчина был без сознания, потому не чувствовал, как, издавая лёгкое шипение, неозаровая глина плавит его кожу в местах соприкосновения, тем самым обеззараживая и латая глубокие раны. Белка, на холке которой была закреплена руитовая клипса с ополченцами, перемещалась достаточно прытко. Тряска осложняла задачу по первой помощи, из-за чего глина то и дело попадала на здоровые участки кожи, чего допускать было никак нельзя.

– Ты можешь нормально вести? Меня либо ремни задушат, либо сейчас я ему всё лицо изуродую.

Та девушка, что была у пульта управления, нажала на панели нужную кнопку, и из-под клипсы в холку животного вонзилась инъекционная игла. Белка тут же стала более поддатливой и прекратила попытки сбросить инородное тело с уменьшенными людьми. Вдруг, несмотря на введённую дозу, белка остановилась.

– Октябрина, ты чего? – спросила оказывающая первую помощь.

– Ты разве не чувствуешь?

Девушка принюхалась.

– Пахнет… чесноком?

Октябрина ударила по панели, вкатив белке дозу адреналина. Пушистая, как одержимая, резко рванула в противоположную сторону. Точно хвостатая пуля она летела по веткам словно и не касалась их лапами.

– Октябрина, ты что творишь?! Куда ты ведёшь?!

– На юг, обратно в город. Держись крепче!

– Сума сошла? Нас там убьют!

– Впереди нас ждёт то же самое. Скорее всего, они уже покопались у наших в мозгах и знают об отправке. Там засада, точно тебе говорю.

– С чего ты это решила?!

– Да включи ты голову, Февралина! Откуда здесь взяться чесноку? Правильно, неоткуда. А что ещё может так пахнуть?..

В ответ на это Февралина не нашла слов. Тогда Октябрина рванула на себя руль, и, прокатившись кубарем по хвойным веткам, белка резко изменила свой курс, устремившись по стволу прямо вверх. Достигнув самой макушки, она что было сил оттолкнулась, взлетев в воздух на несколько метров, где с высоты благодаря куполообразным окнам клипсы они увидели, что по всему периметру леса вокруг них уже бушует синее пламя.

Разляпистые ветки лапника смягчили беличье падение. Искусно вывернувшись, зверёк промчался прямо по ветке, забившись в небольшое дупло, тем самым чуть не сбив клипсу с ополченками со своей спины. Гнетущее молчание сопровождалось похрустыванием ореха, за которое принялась белка.

– Это ведь… то самое пламя, не оставляющее даже пепла? – спросила Февралина, стягивая перепачканные глиной перчатки.

– Да, – не поворачиваясь ответила напарница, – и идёт оно вглубь, за нами.

– Но, может, где-нибудь есть прорехи? Может, мы просто не успели заметить?

– Не ты ли говорила мне про эхофоны? Не забывай, с кем мы имеем дело. Если такие щели и есть, нас там уже ждут.

– Если бы у нас была поддержка с воздуха… Мы можем с кем-нибудь связаться?

– Да прекрати ты! С кем мы свяжемся?! Даже если нас и услышат, тех, кто откликнется, так же ничего хорошего не ждёт.

– А что тогда? Предлагаешь сидеть и ждать, когда огонь доберётся до нас? – дрогнувшим голосом произнесла Февралина.

У девушки навернулись слёзы, которые она попыталась скрыть, но те предательски блеснули в тусклом свете дупла.

– Я… не знаю, – отвернувшись, ответила Октябрина.

В этот момент белка встрепенулась. Девушки синхронно ударились головами о подголовники, и только благодаря фиксирующим ремням их не разметало по салону клипсы.

– Что такое?!

– Не знаю, – растерялась Октябрина.

Её взгляд пал на энцефалограмму белки, где наблюдалось явное возбуждение активности мозга зверька.

Тут она поняла, что за всем этим ужасом совершенно забыла заправить белку гранулом, эффект которого, оказывается, иссяк. Белка вскакивала и взбрыкивала. Словом, вела себя буйно, пытаясь опять сбросить клипсу со спины, пока Октябрина пыталась дотянуться до кнопок, чтобы поставить новый укол гранулного транквилизатора и вновь подавить беличьи инстинкты. Тщетно. Ситуация вышла из-под контроля, что дополнительно осложнялось слабеющими ремнями, которыми клипса крепилась к телу белки. Тогда Октябрина решилась на отчаянный шаг. Она наобум ударила по панели в предположительную область нужной кнопки. Белка как по команде остановилась.

– Получилось? – спросила Октябрину соратница.

Та медленно повернула голову влево, где сквозь большое окно в слабом свете дупла поблескивала загнутая игла.

Обе девушки растерянно смотрели на эту пугающую картину, понимая, что теперь их ждёт.

– Почему тогда она остановилась? – спросила Февралина.

Октябрина взглянула на гигантскую мохнатую макушку через стекло и поняла, что белка принюхивается.

– Она чувствует, – ответила Октябрина.

Белка снова сорвалась с места. Выскакивая из дупла, она с такой силой ударила клипсой о его стенки, что та покрылась сетью трещин. Один из ремней Октябрины лопнул. Девушка со всей дури приложилась лицом о металлическую панель.

Белка рванула на север. Еловые ветки хвойными плетьми хлестали по куполу клипсы, а сокращение и перекатывание напряжённых мышц зверька передавались по ней вибрациями. Ловко перепрыгнув на берёзу, миновав изгородь из брунок, зверёк изящно крутанулся между узловатыми ветками, затем рванул на соседнюю ель. Уже там белка понеслась наверх, взбираясь по стволу на вершину, описывая своим телом спираль. Когда она наконец добралась, взору предстала пугающая картина: густой синий дым вздымался всего в паре сотен метров, но он не уходил ввысь, а собирался в бурлящую синюю шапку над лесом, область которого накрывал гигантский полупрозрачный купол. Стаи птиц, спасающихся от пожара, врезались в невидимую преграду, тут же вспыхивали блеклыми вспышками, после чего тлеющими угольками падали вниз в пасть всепожирающему огню.