Запись-ком кловуна Матея

– Фига ́ себе! – это уже вырвалось у Геры с Лукой.

– И так: вам не следует больше предпринимать странствий, с целью узнать хоть что-то ещё о «тайне БАРАНКИ». Знаю, вы о ней прознали из сенаторского архива Отто Шмидта, но только отрывочно. Доступ к документам получили только раз и на недостаточное для полного ознакомления время. Потому-то и странствуете. Посетили все кабаки, рестораны, таверни, отели и прочие злачные места на Кагоре. В каких, полагали, как нигде больше, можно узнать, хоть ещё что-то в дополнение к уже известному. Отто Шмидт в перевыборах победил, ещё семьдесят четыре года будет исполнять свои депутатские функции, заседать в Сенате, вы же всё это время будете предоставлены самим себе. На Матея Наместник завёл банковскую ячейку, в которую поступает ежемесячное жалование и годовая порция пропротена на всех четверых, раз в пять лет будет осуществляться закладка чистого оскоминицина. Так что, ни сколько не постареете. Совершенствуйтесь в журналистике, инспектируйте питейные заведения, у вас это делать получается отменно. Но… предупрежу, вольны вы до поры до времени: наступит для вас час «Ч»… Досвидос, увидимся. Я загружусь и отчалю разгружаться.

– Фига ́ себе! – это восклицание прозвучало уже из уст моих и товарищей, включая Ваню.

Глава 5

Шестьдесят лет минуло, как из Т-портала мы отправились в наше обычное в отпуску путешествие по Кагору. Этим разом странствие затянулось на многое годы потому, что Наместник Кагора Отто Шмидт – наш хозяин – был отозван в столицу к исполнению своих обязанностей сенатора Соединённых Цивилизаций Акиана.

На парковке, сплошь заставленной «ламборджини», «роллс-ройсами», «мерседесами» и прочими лайбами, с трудом удалось найти место нашим «хондам». Охранник подсуетился: мотоциклы рассовал в бо́льшие бреши между авто. Магарыча с нас не взял, попросил только на бейсболке оставить автографы. Он, конечно, нас признал: о нашем приезде по Т-порталу за две недели только что из «утюгов» не вещали.

Разоблачившись от «дорожной кожи» и «педалей», мы извлекли из багажников «новьё» – классические фрачные костюмы. Оделись. Обулись в двухцветные (белые с чёрными вставками) «шузы».

– Клаксоны от «вяток» прихватите, повесьте на грудь к «пентаксам»… сойдут за фотоаппараты ретро. На всякий случай, – распорядился я. – Ваня, ты свой клаксон утерял, «никоном» отбиваться запрещаю, не напасёшься на тебя.

Закрыв багажники, мы направились по подземному переходу к зданию на другой стороне перекрёстка. Подошли к бывшему пабу Питера, в котором только раз довелось нам отведать дикого эля, сваренного Бертой. Дня примечательного тем, что посещение ресторации обернулось крутым поворотом в моей с друзьями судьбе.

* * *

Здание, как я выше отметил, разительно изменилось. Повторятся, не буду, замечу только то, что крыльцо, по-прежнему оставалось необыкновенно высоким, но теперь раздалось несколько вширь и вглубь по тротуарам. Ступеньки заменили эскалаторной лентой на обе стороны от входной двери – с одной «подъём», с другой «спуск». В ограждении стойки отлиты из бронзы, в «рисунке» переплетавшихся прутьев перил угадывался стиль «бичующего кнута». Колоны-балясины чугунные, что подпирали в прошлом балкон над входом, заменены на бронзовые. Подпирают онинг – каркасную конструкцию в виде половины купола зонта, обшитую полированными стальными листами. Украшен навес розетками из разноцветных светодиодов и плетёными из ротанга шарами. Вывеска заведения, напомню, тоже изменилась, теперь вся светилась неоновыми буквами:

Пиво Петра I. Ресторан-кабаре

Самое примечательное то, что на выносной площадке ЗАЗ 965 заменён американским авто Ford Pickup. По выкрашенному в цвет тёмного пива ветровому стеклу надпись золотом «Ах! Девочки кордебалета – каковы цыпочки!».

И очередь была, но не из дюжины бетоноукладчиков, а из праздной молодёжи, каких в народе прозывают «мажорами». Парами, причём не всегда парень с девушкой, и компаниями шумными они на тротуаре подпирали стену здания. На крыльцо к входу поднимались по свето-звуковому сигналу досмотрового металлодетектора что на подступе к эскалатору.

Мы намерились пройти в конец очереди, но нам замахали картузами (ну, я этого, конечно же, ожидал) трое на дверях швейцара. Пожилого – одет в ливрею гранатового цвета с шитьём золотом – я узнал. Захар. Двое по руку ему юных парней в спортивных костюмах, в бейсболках на, похоже, лишённых волос головах, в белых лайковых перчатках. Плечи – «тяжёлые», с внушительным рельефом мышц. Загривки – борцов-вольников и вышибал. Улыбались нам во все тридцать два зуба.

– Милостивые судари, соблаговолите зайти, столик вам заказан, – расшаркался, картузом указывая на проход с разомкнутой стеклянной дверью (необыкновенно узкой, понятно), Захар.

* * *

– Здравствуйте, Матей, Гера, Лука, Ваня. Ждали, мечтали, осчастливите – посетите нас на торжестве в честь юбилейного шестидесятилетия заведения. Эля крафтового – Павло рецептуру у мамаши спёр – лично сварили. Берта водки «Smirnoff» и «Русский стандарт» достала, в бутылках эксклюзивных, перелила в штофы её авторского выдува. Но не довелось угостить, знаем вашу занятость, отели в Эмиратах и Дубае инспектировали, тамошнее пиво дегустировали. Взахлёб Берта с Питером ваши ролики с репортажами смотрят. А Воля с Долей – сыновья мои – ваши фанаты. К нам в ресторан любители пива не футбол смотреть приходят, а ваши стримы. Смотрят и пьют пиво вами отобранное и нам присланное из-за границы. В интернете подключения ваших репортажей и трансляций матчей, случается, в одно время проходят, в зале до драк чуть не доходит из-за переключений каналов. Но Берта с «береттой» – секрет выдам, пистолетом давно бутафорным, на 3D-принтере распечатанном, ха, – всегда начеку. Берта всё та же штучка, но, хвала Христссу, давно уже ведёт себя тихо-мирно, степенно. С бутафорским-то в кобуре, ха, пистолетом. Питер подменил. Забеспокоился кабы беды с его милой Нарспи не приключилось. Бывало ведь, как. Споёт с эстрады в микрофон, и, если не последуют аплодисменты, услышит, или того хуже завидит улюлюканье от каких посетителей, расстегнёт кобуру и палит в потолок. Ныне не устрашаются – перестала беретту из кобуры извлекать, наверное, усекла что бутафорский. И не поёт, блага Христссу, да свершится его Проповедь. Не-е-т, не постарела, совсем не потому. Лет пятьдесят как оскоминицин принимает. Питер поднялся, основал по всему Кагору сеть гравёрных салонов, разбогател. Пентхаузы у него в Дубае, но живёт здесь в ресторане, в комнатах и мастерской на антресолях. Ресторан-кабаре это так – «игрушка» с младых лет, основной у него доход с табличек на надгробных памятниках всяким там бандюганам, звёздам шоу-бизнеса, политикам, чиновникам да олигархам. Увидитесь. Питер – старик, совсем уже сдаёт, от пропротена у него жуткая побочка – слепнет. А на аскоминицин – останавливает слепоту – и ему, говорит, средств бы и хватало, да антинекротик земной ныне в жутком дефиците. Вроде не врёт, хотя, знаю, жаден, как и в младости. Твердит, пропротен ни на зуб, пока ещё видит кончик бура гравёрной машинки.

– Доброго здоровья, Захар. Постарел и ты, но выглядишь молодцом. Сыновья твои, должно быть, эти парни?

– Они. Знакомьтесь. Слева Воля, справа Доля. Мама имена – не приведи кому ещё Христсс – близняшкам дала. В гимназии по уши нахлебались: первого Казаком, второго Каторжанином прозывали. Оболтусами росли. А выросли, контрабандистами заделались – под тем прикрытием, что оба контрабасисты в женском симфоническом оркестре областной филармонии, часто по миру гастролируют. Из Союза Независимых Вотчин от закройщиков-самозанятых – якобы, на самом деле, фрилансеров-налогонеплательщиков – женское кружевное бельё возят. Пока не поймали, но это, боюсь до поры до времени: скупщик им благоволит, весь их товар берёт. Евец, но за румына себя выдаёт. У него по всему миру сеть магазинов сэконд-хенд, в Т-портале всё схвачено. Питер предупредил меня, ждать его броневик со свитой, зачем-то заявится… не пиво же пить. Воля и Доля швейцарами подрабатывают. На пороге около меня топчутся, чтоб за стариком присмотреть, и потому ещё, что пользуются законной возможностью мажоров «пощекотать». Боксёры-любители, иху мать. Им развлечение, а мне пороги в мэрии оббивать, матьтаку. Своих детей не имею, сыновья – приёмные. Мать их… Берта. Нагуляла «милая Берта», своими Питер не признал. Как признаешь, они, как видите, афро-белорусы, чернёшенькие, ростом чуть ли не с толлюда. Исполнилось малышам по году, Питер мне их и сбагрил. В приданое по скрипке Страдивари – подделка, конечно – вручил, но и на банковский счёт по приличному состоянию на совершеннолетие положил. Скрипачами в оркестр, сколько ни проставлялся Главному дирижёру, после и румыну, не взяли – не тянули. Контрабасистами супружница директора, первая скрипка, уломала влить в коллектив. В любимчиках, подозреваю и в любовниках – у второй скрипки и у перкуссионистки. А уж у остальных оркестранток – девицы сплошь – женихи желанные. Гордился бы ими безмерно, если бы перчатки боксёрские засунули куда подальше… и за контрабасами своими, якобы забытыми на репетиции, не возвращались в филармонию – там, на полставки сторожами, остаются на ночь две валторнистки. Тоже однояйцевые близняшки, как и сыновья, вангую, ночь напролёт играются в «прятки».

– Вылитые ты. Таким же атлетом был. Правда, больше на вышибалу походил. А Воля и Доля прям денди… если бы не костюмы спортивные, и белились бы.

– Матей, да что это мы всё о не важном, ты слова «иху мать» помнишь? Ждёт вас Боцман. Питер противился, заммэру, но позвонил сам мэр. Боцман обещался до вашего прибытия в Т-портал и прихода к нам пить только колу. Но это он погорячился, семь пинт дикого эля – Берта по случаю расщедрилась – на грудь принял и уплыл разгружаться. После как шестьдесят лет назад вы покинули пригород Т-портала, он развил бурную деятельность: уговорил Питера в коридоре за тамбуром паба перед ширмой в зал устроить «Уголок Дня Х». Что за день такой «Х», не объяснял. В качестве первых экспонатов соорудил витрину с кубками, из которых вы тогда пили дикий эль Берты. Позже прикупил на аукционе ваши скутера – это когда с «вяток» на «хонды» пересели. После сыскал у коллекционеров и выкупил ваши костюмы-тройки с мариманами. Тогда же, в экспозицию добавил комплекты одежды скоморошьей, детцки с бубенчиками и кольца с чучелами попугаев. Ну, и конечно фоток газетных и журнальных вырезок в рамах под стеклом по проходу навесил. Даже три-четыре фильмы у любителей истории кино надыбал. Крутил закольцованными. А раскошелил Питера тем, что музей, заверял, больше посетителей в заведение привлечёт, что вы четверо в скором времени станете не просто популярными журналистами-дегустаторами, но в будущем и блогерами-миллионщиками, что непременно – в будущем – снова посетите паб. Главное, зная о музее, к нему в ресторан с инспекцией ни ногой. Последнее, полагаю, и сподвигло Питера на траты. Берта в стороне не осталась, поддержала идею. Жаль не увидите этого музея в вашу честь: Боцман, как получили сообщение о вашем возвращении в Т-портал, музейные экспонаты убрал. Клаксон с пометкой «оно Вано» в угол завалился, прибрал и сохранил. Верну тебе, Ваня – память, какая никакая.

– Не плохо бы, а то пару «леек», в потасовках отбиваясь, загубил. «Никон» ему ещё купили, «пентакс» хрена в зубы. У Вано нашего и на «лейки»-то своих бобосов всяким разом не хватало, – сказал Гера.

Я, глянув на время в смартфоне, проявил обеспокоенность: семь минут просрочены от назначенной встречи с Инкогнито.

– Да дрыхнет отставной адмирал, под столом разгружается – из пушки не разбудить. Вашей встречи с Инкогнито не помешает, – понял так меня один из близнецов, Воля.

Из тамбура к нам вышел мужчина, я сразу его узнал – Павло. От юного полового у него ничего не осталось, перед нами стоял муж дородный, если не сказать толстый, в плечах не сажень косая, «булки», чуть ли не вровень с теми, что ягодицы на заду. Лысый, что тот бильярдный шар, на глазах тяжёлые в роговой оправе очки, одет в белый с синей искоркой фрак. На груди бейджик с надписью «АДМИНИСТРАТОР ЗАЛА». С виду моложавый: явно пропротен употреблявший.

– Здравствуйте, господа. К сожалению, мама с Питером к вам в зал с антресолей не спустятся: хозяин совсем неважно себя чувствует. Распорядился сопроводить за забронированный вам столик… тот самый.

Мы, поздоровавшись, пошли следом за Павло. Нас сопровождали – шли чуть впереди по сторонам – оба Захаровых сыновей. В конце тамбура у занавеси из ротанговых шариков с искрящимися светодиодами внутри, они приостановились и сняли со стен по паре боксёрских перчаток.

– Прошу, – раздвинул занавесь Воля.

– Проходите, – поддержал брата Доля, зубами стягивая шнуровку перчатки.

– Нам бы первую половина зала благополучно пройти, – сказал Павло, – если что, Доля с Волей отмахаются. Минуем центр зала с эстрадой и островком приват-кабинок, а там места до столика за номером тридцать восемь занимает «Общество вольных хамоньеро». Члены – из кловунов, вашего брата в обиду не дадут. А вообще-то, гопники, нацики с хулиганьём в ресторан наведываются больше по традиции, панорамный теловизор глянуть, шоу кордебалета посмотреть, не бузят здесь, как на площадях и улицах. Так что, ку-ку-лей не надевайте.

– Прорвёмся, – заверили нас Доля с Волей.

– А мы и не брали ку-ку-лей, в багажниках остались. Последний раз пользовали, когда здесь первым разом были, в пабе ещё, – сказал Ваня.

Боксёрские перчатки, это ещё зачем, подумалось мне, неужели по пути до эстрады с приват-кабинками мажоров «щекотать». Но предположение моё оказалось ошибочным: молодёжь сидела за сдвинутыми столами «компашками», разноголосно шумела, не слушая друг друга, и пили пиво из высоких узких бокалов. На нас никакого внимания не обратили. Только с эстрады кланялась нам джаз-банда сплошь из стариков лет под восемьдесят, в вычурных блестящих костюмах и надетых поверх серебристых брюк чёрных ниже колена шортах. Музыканты, я знал, те самые пацаны, «дворяне», что слушали двух престарелых дальпатрулей, улюлюкали странному румыну Матею Шошоакэ, восхищались Боцманом, перекусывавшим в банджо-кантри басовые струны, и пальцем протыкавшим кузова гитар. Шорты – не на той прежней в пабе лабающей джаз-бэнде, а на гитаристах ВИА «Шорты», знаменитом на весь Т-портал.

* * *

Боцман, как и ожидалось, дрых под столом за номером 38. Под тем самым дощатым, на ножках-балясинах, без скатерти. Единственный стол в зале оставался старой рухлядью шестидесятилетней давности. И табуреты прежние, один сборный из четырёх штук. По центру столешницы стоит всё тот же кувшин самоварной меди на комышово-соломенной подстилке. И бронзовые горелки со спиртовыми таблетками те же. Однако, форменка спящего моряка теперь отнюдь не старшины второй статьи – офицерская. На боку вместо былой боцманской свистульки поцеплены два кортика. К нашему удивлению былые прогары заменены степовками с металлическими набойками на носке и каблуках. Опять же, ноги без носков. Лицо скрывал матросский воротник-гюйс, что, конечно же, было нарушением ношения формы офицерской. Определить, постарел ли за шестьдесят лет Боцман, возможности из-за гюйса не было, да и незачем: Моль Феоктист Кириллович несомненно за годы – лет с шестидесяти – до нашей первой встречи принимал антинекротик, шестидесятилетним и должен оставаться. Вся фигура спящего выдавала не просто тело мужика-здоровяка, а по-прежнему великана-амбала с огромным пузом и ручищами в бревно с колодами.

Близнецы за ноги, бесцеремонно, выволокли пъяницу из-под стола. Поправили боксёрские перчатки, опустились на колени по сторонам головы и принялись во всю дурь молотить по гюйсу, стараясь не попадать по месту, где бугрился шнобель.

– Не зовите, как разбудят, Боцманом, кличьте Адмиралом в отставке, – шепнул нам Павло – без приставки «в отставке» больше жалует, зовите просто Адмиралом. И помашите рукой маме с Питером, они приветствуют вас из кабинета за стеклом на антресоли. За спиной у вас, над завесью в зал.

Мы обернулись. За стеклом угадали Питера, сидел в кресле-каталке укрытый до подбородка пледом. Руку ему подняла – нам помахать – высокая дородная женщина в брючном костюме «милитари» с пистолетной кобурой на поясе.

– Как маму называть? Бертой, Береттой или Нарспи, – спросил я Павло.

– А как хотите, нет нужды париться. Только не вздумайте поздравить с днём суверенности Чувашии, сегодня праздник. В расстройстве мама: который год в этот день не поколачивает Питера, боится, напарник коней двинет. Боцмана, напоминаю, Адмиралом зовите.

И тут контрабандисты-контрабасисты, боксёры-любители разбудили пьяницу.

– Благодарю, детишки, за побудку, – проснулся амбал. – К сожалению, под конец только разгрузки разбудили… потому за себя не ручаюсь. Ненароком могу и побуянить, не в адеквате пока, тваю мать. Кортики отцепите, я и этими бутафорскими смогу кого покалечить.

– Завсегда пожалуйста, дядя Феоктист, – отозвался Воля, отстёгивая один кортик.

– Прибыли, – сообщил Доля, отстёгивая второй кортик.

– Матей, Гера, Лука, да продлит Христсс ваше здравие на века, – протёр с просыпу кулачищами глаза. – Уважаемый Вано, будь другом, верни рог, из глины пить не могу, к «ногтю» с серебром привык.

Великан встал на ноги и уселся на сбивку из табуретов.

И мы расселись по табуретам по другую сторону столешницы. Не весть, откуда вынырнувший официант – Вылитый Павло каким тот был молодым и половым в пабе – и предложил, косясь на администратора (Павло отвёл глаза), дешёвые из-подполы, смартфоны, флагманы «жёлтой сборки». Я поблагодарил и дал понять, что эти девайсы нас сейчас не интересуют. Юнец смахнул полотенцем что-то со стола без единой крошки на досках и пропал – мгновенно, так же как и появился.

– Сын, – пояснил происшедшее Павло, – практикуется. Не ко времени и не к месту. Прошу простить ему, шалопаю, эту выходку. Бабушка с дедом разбаловали.

– Да не парься так, – успокоил Ваня Павло, и повернулся на просьбу Адмирала, – Подарки не отдарки.

Отказал Адмиралу, да в такой малости. Стоеросовая башка, заволновался на то я. Одним кулаком, без кортика, покалечит. Гера и Лука напряглись: чего ожидать от амбала, заявившего, что пребывает «пока не в адеквате».

– Я взамен подарю эту кружку. Реликт. Видишь, на дне рельеф… Печать Петра первого – царя людей. Бражникам, бывшим солдатам, отслужившим в царском войске, награждённым такими кружками, кабачники медовуху наливали бесплатно. Хозяева заведения, Питер с Бертой, гадьё такое, прознали про то, и с тех пор с меня плату за выпивку не берут. Держали в пабе, теперь здесь в ресторане, адмирала за клоуна. Сюда посетители приходят не только пива выпить, ваши стримы с футболом по плазме посмотреть, но и попялиться на меня – я тут степ на эстраде бацаю – и на эту кружку. Челлендж учинять за моду взяли: приходят и, пока я под разгрузкой, наваливают на стол – с собой приносят – горку ку-ку-лей. Челленджеров две «группировки», обе приносят в паб букеты красных роз, будто мимо шли на свидание к девушкам, зашли пивка пропустить. Я, значит, в отключку, они скопом наперебой к моему столу. Над столешницей верх отворачивают в сторону, переворачивают букет «к верху ногами» и оставляют на столешнице конус или пирамиду, склеенных между собой ку-ку-лей. От кого чего больше и интересного окажется. И видосы этой инсталляции на ютуб выкладывают. Причём, с кадрами, в которых мои ноги – обуты в степовки, без носков, ихумать – из-под стола видны. Я прерываю храп, демонстративно шевелюсь… как ветром. Официанты, чтобы упредить моё буйство, «конуса» и «пирамиды» быстренько прибирают. Блогеров всех поимённо знаю, им же невдомёк, что и я, перец старый, в интернет хожу, отслеживаю их безобразные ролики. Потому и прошу Волю с Долей кортики у меня, как отмутузят, забирать. А гады эти, Питер с Бертой, что учудили, они, понимаешь, теперь не включают, как раньше, мой стол в ежедневный список столиков забронированных, договор составляют на годовую аренду. Держат меня вице-адмирала в отставке за клоуна и степёра. Правда, гады арендную плату костят в случае оваций за мою чечётку.

Ой, свистишь. Ты и хоть и вице-адмирал, повадки у тебя боцманские, подумалось мне. «Гады», да, эти могли учудить, договор на годовую аренду логичен. А вот в конуса и пирамиды из ку-ку-лей веры мало. Это ж, каким дебилом, а не блогером, надо быть, чтоб устраивать подобный челлендж. С отягчающими: «группой лиц по предварительному сговору». Причём, в ведении того, что у героя видоса в «племянниках» Воля и Доля, боксёры. Да, и будь это правдой, я бы, если и не стримы сами, их записи уж точно в инете видел бы. Потому, что пару раз в поиск забивал: Моль Феоктист Кириллович, вице-адмирал в отставке. Не получалось забыть легенду и предупреждение о наступлении часа «Ч».

– Портовая моя бригада амбалов частит нахаляву выпить – из моей кружки. Видели, вывеску сменили? Ресторан-кабаре, иху мать, у них теперь. А как не было доброй под пиво закуски, так и нет! Как были, так и остались креветки да гребешки без маринаду, благо, хоть посоленные. Ну, добавили к меню жюльен из морского ежа, подносят тому, кто впервой посетил ресторан, новому клиенту, со словами: «Комплимент от шеф-повара». Гадость ещё та! Шеф-повар»! Ха. Вы ещё агая, повара суши, и су-шефа до комплекту доплетите. Да таких здесь отродясь не было, половые, теперь оф-ф-ицици-а-а-нты, иху мать, в буфете морских гадов препарируют, нас травить! – прокричал отставник на весь зал. – Кстати, гадьё скидку в договоре предлагали, если соглашусь рекламировать этих самых ёжиков. Хрен им, хватит с них того, что степёром согласился публику забавлять.

Про рекламу доплёл боцман, не сомневался я. Глянуть бы одним глазком как степ бацает, хохма поди та.

– Выпивал за вечер я и бригада моя столько, что дно кружки просыхать не успевало, а они цену на спиртное чуть повысили, девочек – ноги до ушей – в кордебалет добрали, в приват-кабинках шторки из бархата на японскую рисовую бумагу сменили – через неё силуэты видны – и процветают. Гадьё, иху мать!

Ваня, не отвечая, неожиданно метнулся к столику официантов и вернулся с четырьмя пустыми графинами.

– Эх! И словим сейчас кайф – не пивом, винцом зальёмся. Рог в багажнике мотоцикла, я метнусь на стоянку, а вы, господин Адмирал, наполните, моей теперь кружкой, эти графины. Вином. Лучшим.

К столу сын Павло подкатил сервировочный столик с бочонком, тем самым, что был с диким элем Берты, но теперь на квадрате чернёной кожи с печатью нацарапано:

Килти "Чувак" эрех. Дача Валли "4"дегустацие Берта хатӗрленӗ

И:

Вино домашнее "Чуваш". Приготовлено Бертой для дачи в дегустацию «4»-ке

На кранике теперь был закреплён шланг с чем-то подобным соске на конце, очень смахиваемой на мундштук кальяна.

Наполняя через мундштук графины вином, отставной адмирал, смартфон удерживая подбородком на плече, кому-то докладывал:

– Здравия желаю… Прибыли, сэр… Все четверо… Обобщить… Есть! Желаю здравия.

С лица Адмирала, начисто выбритого – без боцманских теперь бороды, усов и бакенбард – не сходила всё время доклада мина почтения и услужливости. Сказал бы кто, не поверил бы.

Вернулся Ваня, запыхавшийся в спешке и с неопредолимым желанием поскорее приложиться к «лучшему». Адмирал принял у него рог, рукавом кителя подполировал «ноготь» и протёр носовым платком отделку серебром. Но, довольным не оставшись, попросил Волю:

– Будь так добр, сгоняй в разливочную, промой «ноготь», да и серебро содой протри. Из буфета дюжину ёжиков – не препарированных, в соли только обваленных – на разделочной доске принеси. Гости вино будут пить, мне кувшин – тот, что двенадцатилитровый – пива принеси. Не сочти за труд.

– Всенепременно.

Подхватил рог и убежал. Но не Воля – Доля. Это заметившему Луке бросил:

– Такая уж у меня доля, следом за Волей выполз.

– В прошлую нашу встречу я рассказал вам легенду, теперь услышите секретную информацию… специально, вам лично, предназначенную. Но сначала выпейте вина. Лучшее в Т-портале, Берта делает. Из бочонка этого одна сосёт, Питеру не даёт. Но он, я знаю, ворует, шприцем через затычку тянет. А я пивком дозагружусь.

Гера наполнил фужеры, и мы выпили. Много разного спиртного по отелям и ресторанам дегустировали, но такого вина «язык ласкающего» досель испробовать не пришлось.

* * *

– Итак, обобщённо и кратко.

Но прежде о вас красивых. Ничего из ниже сказанного вы не должны помнить – потому, как подвергнуты принудительной амнезии, все, что с вами произошло по жизни до кловунады забыто. Не обо всём, но о главном напомню.

Я в курсе того, что до кловунства, и прежде как стать журналистами-путешественниками, вы были офицерами Объединённого Флота, федями. Одно время служили в Центральном Штабе. В разных отделах, потому не пересекались и не контачили. Днём «перекладывали бумажки», а вечерами и ночами скрытно от всех проходили подготовку в разведывательно-диверсионной школе. В учебные корпуса, спортзал и тир из штабного корпуса устремлялись подземными переходами, сразу как начальники отделов из своих кабинетов оповещали по селекторной связи, что на сегодня службе «писец». На фронте, в «Крепости» вы четверо были выслежены смершем, арестованы и отданы флотской прокуратуре, а та дело довела до трибунала. Досадная неувязачка в кабинетах штабных и в ГРУ вышла. Пришлось – истинное положение дел замяли. Но вам лично вменили измену родине, предательство, сотрудничество с разведкой противника, вербовку неблагонадёжных… прочее по списку. В виду того, что вы феди, суд над вами вершил – по заказу и содействии, разумеется, ФСБ – не обычный военно-полевой Трибунал, а Международный трибунал по морскому праву, в компетенцию которого входит решение споров в мировом океане. Обычно, разбирательства касательно спорных вопросов «океанского дна» и «акианского дна». Поэтому, «нагородили», утопили вас на фик. В суд «воронок» вас доставил неожиданно, даже для Председателя трибунала, не говоря уже о его замах и секретарях Камер. Конвоем препровождённые прямиков в зал заседаний, свалились – в момент оглашения судом очередного за день приговора о «…разделе спорного шлейфа) – как снег на голову. Экстренно созданная, тройка судей (от трёх разных Камер, подстраховался Председатель) прокурорский иск приняла безоговорочно и – буквально за семь минут дебатов обвинителя и государственного адвоката – вынесла вердикт: капитан второго ранга Матвей Круглых, капитан-лейтенанты Георгий Горбан и Лукьян Битный, лейтенант Иван Малько виновны, признаны военными преступниками. Выл назначен пожизненный скок тюремного заключения, но амнистированы и через принудительное амнизирование и усекновение в росте в карликовый стандартный размер обращены в кловуны под именами Матей, Гера, Лука, Ваня. Прямо в судебном зале от наручников освободил лично Отто Шмидт, Наместника Кагора.