Ничья в крови

Кухня. Она стала нашим общим ритуалом, островком почти нормальности в море абсурда. Готовка. Лора обычно отсутствовала в эти часы, погруженная в свои дела. Я и Эвэрли. Я находила простые рецепты в старых кулинарных книгах, пылившихся на полке. Мы пекли печенье – я замешивала тесто, раскатывала его, а Эвэрли с сосредоточенным видом вырезала формочками печенье. Потом мы наблюдали, как печенье румянится в духовке, наполняя кухню сладким, уютным ароматом ванили и масла – запах, который казался чужеродным в этом холодном доме. Иногда это был простой суп. Я чистила овощи, резала их на доске ровными ломтиками, а Эвэрли сидела на высоком табурете у стола, качала ногами и смотрела. Она не помогала активно, но ее присутствие было не пассивным. Она передавала мне соль, ложку, миску – молча, протягивая предмет и ловя мой взгляд. В ее глазах в эти моменты был проблеск интереса, что-то живое. Мы ели за кухонным столом. Просто, без церемоний. Тепло плиты, пар от кастрюли, хруст свежего хлеба – это были маленькие островки тепла в огромном холодном доме. В эти минуты, глядя на Эвэрли, осторожно обмакивающую кусочек хлеба в суп, я почти могла забыть о шагах в коридорах, о взгляде, впивающемся в меня из темноты дверного проема, о свитере, который все еще хранил его запах и лежал у меня на кровати. Почти.

Когда они наконец улетели – Лора, собравшаяся с видом человека, бегущего от пожара, и Эвэрли, тихая и бледная как луна, – дом погрузился в новую, иную тишину. Не просто отсутствие людей, а вакуум, оставленный их тревожной, но все же живой энергией. Теперь это была исключительно моя тюрьма, моя обитель призраков.

Моим убежищем стала библиотека Мейсона. Огромный зал, где высокие стены, обшитые темными дубовыми панелями, уходили в полумрак под потолком, а вдоль них тянулась узкая галерея, опоясывающая помещение. Здесь пахло вековой пылью, переплетенной кожей и сухим теплом. Я проводила долгие часы, сидя в глубоком кожаном кресле у высокого окна. Держала на коленях раскрытую книгу, но чаще просто смотрела сквозь стекло, запотевшее от разницы температур. За окном мир тонул в серой пелене бесконечного осеннего дождя. Капли стекали по стеклу, искажая вид на лес, превращая деревья в расплывчатые темные силуэты.

Именно здесь, в этой царственной тишине библиотеки, под вой ветра, который забирался в дымоходы и выл в трубах особенно жалобно, почти по-человечески, меня настигали самые навязчивые видения. Скрип половицы за спиной заставлял оборачиваться. Мне чудилось, что я слышу его шаги – тяжелые, мерные, неумолимые. Они эхом отдавались в пустых коридорах, приближаясь к дубовым дверям библиотеки. Сердце замирало, а потом начинало бешено колотиться. Я задерживала дыхание, впиваясь взглядом в ручку двери, ожидая, что вот-вот она плавно повернется, дверь откроется беззвучно, и он появится на пороге. Высокий, как угроза, опасный своей сдержанной мощью, невыносимо притягательный в той холодной, сконцентрированной ярости, что всегда висела вокруг него как грозовое облако. Он просто стоял бы, смотрел, и весь воздух в комнате вытягивался бы, как из проколотого баллона.

Я ненавидела эти моменты слабости. Ненавидела себя лютой ненавистью за то, что мое тело, мой разум предательски цеплялись за его образ. За то, что до сих пор, с болезненной четкостью, помнила, как его большие, сильные пальцы переворачивали страницы «Фауста» – небрежно, почти разрушительно. Как его низкий, глуховатый голос, когда он изредка просил прочесть что-то еще раз или спрашивал о смысле , заполнял эту самую библиотеку в особняке Грэнхолмов, наполняя ее не звуком, а напряжением, словно вибрацией стали.

В глубине души я не была уверена, хочу ли я убежать, когда это произойдет.

Я всегда была такой. Слишком странной. Слишком ищущей то, что другие называли опасным или холодным.

В детстве у бабушки жила кошка – серая, с желтыми глазами и репутацией злобного создания. Все боялись ее, говорили, что она никого не любит, что царапается и шипит на каждого, кто осмелится приблизиться. Но я… я видела в ней что-то другое.

Я подходила медленно, не навязываясь, протягивала руку и ждала. И та самая «злая» кошка вдруг прижималась к моим ладоням, мурлыкала, терлась мордой о мои пальцы, будто признавая: «Ты – особенная. Только тебе я позволю это».

Взрослые удивлялись, а я… я чувствовала себя избранной.

И теперь, спустя годы, я ловлю себя на том, что снова ищу то же самое.

Лукас.

Он – та же злая кошка. Тот, кто рычит на весь мир, но… иногда смотрит на меня так, будто я единственная, кто может подойти близко.

И это сводит меня с ума.

Потому что я знаю – это неправильно. Потому что он жестокий убийца. Потому что он принадлежит Грэнхолмам.

Но когда он входил в комнату, и все замирали, а его взгляд скользил только по мне…

Когда он читал вслух, и его голос, обычно такой ледяной, вдруг становился глубже. Когда он осторожно касался меня.

Когда он стоял в дверях, не приближаясь, но и не уходя…

Я чувствовала то же самое, что и тогда, с той кошкой.

«Ты – особенная. Только тебе я позволю это».

И я ненавидела себя за то, что мне это нравилось.

Ненавидела, что мне хотелось снова увидеть, как он сжимает кулаки, когда рядом Ллойд.

Ненавидела, что я запомнила, как пахнет его кожа – дымом, железом и чем-то неуловимо горячим, несмотря на весь его холод. Но больше всего я ненавидела то, что… Если бы он сейчас вошел в эту комнату… Я не уверена, что хотела бы убежать. Потому что часть меня все еще хочет верить, что я – та единственная, кому он позволит прикоснуться. Даже если это неправда. Даже если это убьет меня. Я боюсь его. Боюсь его рук, которые могут сломать мне шею одним движением. Боюсь его голоса, когда он шепчет цитаты из «Фауста» в темноте. Боюсь того, как он смотрит на меня. Но больше всего я боюсь дня, когда он перестанет смотреть вообще. Потому что тогда я пойму – я никогда не была особенной. Я была просто еще одной игрушкой в доме Грэнхолмов.

А он…

Он просто еще один монстр, которого я безумно хотела приручить.

В один из дней , Мейсон быстрыми шагами залетел в комнату.

– Тебе тоже пора уезжать, – сказал он.

– А как же ты? Что они сделают с тобой? – Я схватила его теплые руки своими холодными.

– Со мной все будет хорошо, я умею заметать следы. Эми, у нас есть часа два до того, как они будут здесь. – Он крепко прижал меня к себе. – Не теряйся, звони мне, хорошо? На тот телефон, который я тебе дал.

Я кивнула.

Он дал мне деньги и ключи от машины.

– Куда поедешь?

– Далеко.

Я не знала, куда еду. Просто села за руль и поехала.

Дорога была пустой. Лес сменился полями, потом горами. Я открыла окно, и ветер рвал мои волосы.

Я остановилась на заправке где-то посреди ничего. Купила кофе и сигареты.Стояла у машины, курила и смотрела на звезды. Он где-то там.

Злой.

Холодный.

Мой монстр.

И я…

Скучала по нему.

Я ехала без остановок, пока лес не сменился равнинами, а равнины – соленым ветром с моря.

Машина Мейсона сдала на последнем подъеме, двигатель захлебывался, будто умолял об отдыхе. Я оставила ее на краю обрыва, ключи в замке зажигания, двери незапертыми, телефон я оставила в бардачке . Пусть кто-нибудь украдет.

Прибрежный городок встретил меня туманом и запахом рыбы. Я шла по пустынной набережной, волосы слиплись от морской соли, свитер Лукаса – теперь мой единственный багаж – пах дождем и бензином.

«Он уже ищет»,– шептал мне разум.

Но здесь, где волны бились о камни с такой яростью, будто хотели стереть берег в порошок, это казалось невозможным.

Я заселилась в мотель и начала активно искать жилье. Я хотела начать жизнь с чистого листа. Ту жизнь, о которой я всегда мечтала, но, к сожалению, такая важная часть, как семья, утрачена навсегда.

Тех денег, которые отдал мне Мейсон, должно хватить, чтобы снять домик возле леса, подальше от людей и глаз, которые могут меня узнать. Я обвела в кружок номер телефона хозяйки этого домика и отправилась на ресепшен, чтобы позвонить.

Трубку взял молодой мужчина, риелтор. Мы договорились о встрече. Сегодня в полдень я, возможно, обзаведусь жильем самостоятельно. Ну а потом я буду в поисках работы и спокойной жизни.

Палящее солнце обволакивало городок, когда я вышла на крыльцо мотеля. Воздух пах солью и гниющими водорослями. Таксист – пожилой мужчина с потрескавшимися от морского ветра губами – молча кивнул, когда я назвала адрес. Машина пахла сигаретами и рыбьим жиром.

– Вы новенькая в наших краях? – спросил он, бросая на меня оценивающий взгляд через зеркало.

Я лишь пожала плечами, прижимая к груди единственную сумку.

Дорога петляла между холмов, дорога была не близкой , я смотрела в окно пока не задремала, а когда таксист разбудил меня я увидела аккуратно выложенную асфальтную дорогу , с красивым газоном , ряд одинаковых домиков с потемневшими от влаги фасадами. Риелтор – молодой человек в слишком дорогом для этого места костюме – уже ждал у калитки.

– Мисс Уильямс? – Его голос звучал неестественно громко в этой тишине.

Я кивнула, доставая телефон. Фальшивый паспорт на экране выглядел достаточно убедительно. Риелтор лишь мельком взглянул, его пальцы нервно постукивали по планшету.

– Отличный выбор! Полная приватность, соседи не беспокоят… – Он говорил слишком быстро, открывая дверь ключом с ржавым брелоком.

Дом встретил меня запахом старой древесины и затхлости. Солнечные лучи, пробивавшиеся через пыльные шторы, освещали парящие в воздухе частицы пыли. Я медленно прошлась по первому этажу: кухня с потертым линолеумом и старомодной плитой, гостиная с камином, где паутина свисала с дубовой балки. Панорамное окно, заросшее плющом, сквозь которое виднелся неухоженный задний двор.

– Вода горячая, электричество исправно, – риелтор щелкнул выключателем, и люстра с тремя уцелевшими лампочками осветила лестницу на второй этаж.

Спальни были маленькими, с потрескавшимися обоями. Я выбрала ту, где кровать с железным изголовьем стояла прямо под слуховым окном. Матрас прогнулся под моим весом с жалобным скрипом.

– Беру, – сказала я, доставая пачку банкнот.

Мужчина довольно улыбнулся, схватил документы и, крикнув «До свидания», скрылся за дверью.

Я отодвинула пыльную занавеску на втором этаже, когда машина риелтора заехала за поворот, и опустилась на кровать. Тишина давила на уши. Где-то за стеной капал кран. Ветви старого дуба постукивали по крыше.

Я провела ладонью по свитеру, чувствуя, как слезы катятся по щекам. Этот дом должен был стать новым началом, но в его стенах я слышала эхо шагов Лукаса по коридорам особняка Грэнхолмов.

На заднем дворе ветер шевелил высокую траву. Старое барбекю, покрытое ржавчиной, которое я никогда не буду использовать, стояло на террасе. План мести зрел в моей голове, как ядовитый плод. Я знала – однажды они заплатят за все. За отца. За мать. За каждую слезу, которую я пролила в их проклятом особняке.

Но сначала мне нужно было научиться выживать в этом новом мире. Без охраны. Без слуг. Без отца. Без… него.

Чуть позже я стала ощущать осеннюю прохладу. Я даже и не заметила, как заканчивается лето. Я принесла дрова из постройки на заднем дворе и разожгла камин, наблюдая, как пламя лижет сырые дрова. Дым щипал глаза, но я не отводила взгляда. Дом находился в 30 км от мотеля. Там было влажно и душно, шумели волны, но здесь – острые горы и уже по-осеннему прохладно. Мне нужны вещи, я не смогу ходить в свитере Лукаса вечно. Но у меня нет денег даже на еду. И нет машины. С утра у меня будет много дел.

Ночь опустилась на дом, когда я наконец легла в холодную постель. Я свернулась в позу эмбриона, обхватила свои холодные ноги и, прорыдав какое-то время, даже не заметила, как провалилась в сон.

Глава 7 Лукас

Я искал Эмили слишком долго. Слишком долго.

Каждый день, каждый час, каждая проклятая секунда – я чувствовал, как эта охота разъедает меня изнутри. Я не знал, кто ей помог сбежать. Не знал, кто был её сообщником. Но с того момента я перестал доверять вообще всем в этом доме.

Генри, в своём бесконечном стремлении доказать мне, что я ничто без его контроля, сделал Кайла моим старшим охранником. В знак верности. В знак наказания.

Я отрезал ему палец.

Генри наблюдал, его глаза блестели, как у старого хищника, который нак