Прогулки по времени

Урок об устройстве вселенной пришлось прервать, поскольку востроглазая и быстроногая Чегарди заметила мою дорожную сумку, лежащую неподалёку на траве, и, громко оповестив меня об этом, бросилась к ней, а следом рванулся и Циск. Сумка оказалась пустой!

Но пропавшие вещи постепенно обнаружились – и мои швейные принадлежности, и, конечно, самое главное сокровище – письмо Мархи! Всё это было в беспорядке разметано по зарослям невдалеке… Девочка недоуменно воззрилась на меня в ожидании объяснений.

Улыбаясь, я развела руками:

– Видишь, – всё наше отыскалось и к нам же возвратилось, а ты напрасно переживала!

Недоставало лишь деревянного гребня и расписного кувшинчика, но меня это не обескуражило. Боги ведь лучше знают, как распорядиться судьбою странников!

(«Зато теперь со мною птица, моя птица, – пело всё у меня внутри, – вокруг всё такие мелочи, не стоящие внимания, – люди не могут понять, насколько это несерьёзно.. а у меня – дивная птица; и никому я её не отдам, и будет теперь она хранить меня вечно. Это Тамаш-ерда, чудесный и гибельный, –он положил на мне свою печать, он оставил залог…Теперь-то я знаю – он думал обо мне, он помнит, он опять придёт за мною и снова отыщет меня!..)

Чегарди вприпрыжку бежала впереди и беспрестанно стрекотала что-то своё, болтая попеременно то со мной, то с Циском!

Она и кот, похоже, нашли полное взаимопонимание и весело носились по зелёным холмам за мотыльками; спугнули между делом молодого оленя, чутко дремавшего в густой траве на склоне, – бедняга прянул и стрелой понёсся прочь, почти не касаясь земли. Циск намеревался было преследовать жертву, ради одного лишь охотничьего инстинкта, но тут его, окликнув, отвлекла Чегарди, и они вновь принялись гоняться друг за другом.

Я же иглой чудо-птицы сколола края своего платка и время от времени, тайком от маленькой попутчицы, едва касаясь, исподтишка гладила серебряные перья…

Тем временем приблизились мы к кошун-б1ов – сторожевой башне, увенчанной открытой площадкой меж четырёх зубцов по углам. Башенные стражи несли здесь службу день и ночь, охраняя склепы от коварных соседей, которые могли, воспользовавшись случаем, осквернить святыни и могилы чужих предков, умышленно причиняя им оскорбления. Временами случалось даже, что похитители уносили из склепов останки усопших и затем требовали выкуп за тело у их отчаявшихся родственников, стремясь сполна отомстить врагам за все обиды, которые были им нанесены.

– Доброго пути вам! – раздались весёлые голоса сверху.

Подняв голову, я заметила на башенной кровле двух стражей, приветственно нам махавших, и узнала Сея и Лога – братьев моей подруги Масар. Почти соседи, – правда, теперь я редко бываю здесь…

Ах… это ведь уже и Эрдзие-Бе близко, – следует отослать Циска восвояси, не то он вот-вот увяжется за нами и в замок!

– Циск! Ты ведь знаешь, что дальше тебе нельзя, – обратилась я к коту. – Иди сюда, мой славный, я тебя ещё почешу под шейкой, и давай прощаться.

Тот же расставаться не собирался. Наоборот, улёгся на бок у моих ног посреди дороги и с великим искусством ударился в кошачьи капризы.

– Ну почему, сестрица? Пусть бы он шёл с нами! – попробовала было заступиться за мохнатого дружка Чегарди, но тут я проявила твёрдость и настояла на том, чтобы Циск всё-таки нас покинул:

– В замке ему совсем не место, очень уж он становится крупным; да и нехорошо учителя надолго одного оставлять. – Слышишь, Циск? Иди домой, жди нас там!

Кот, явно расстроенный (не меньше, чем Чегарди!), очень медленно поплёлся по тропе назад.

Он невероятно мил; но, по правде говоря, я сомневаюсь, что в Эрдзие-Бе оценят его склонность к сезонной линьке, размеры и манеры. У меня нет желания ни напугать кроткую и чувствительную госпожу Тийну, ни дождаться, пока небрежная ручка Мархи дёрнет кота за хвост или усы, вводя брата меньшего, так сказать, в искушение кровной мести… Да к тому же, в лесу зверь живёт охотой, а в замке, пожалуй, к нему пришлось бы личного повара приставить!

– …Сестрица, сестрица! Отчего ты молчишь?! – Чегарди настойчиво дёргала меня за край рукава.

Я внезапно очнулась от своих мечтаний – словно из облака выплыла.

– Ты меня не слушаешь? – Чегарди смешно нахмурилась и надула губки. – Я уже третий раз подряд тебя спрашиваю!

Да уж, тарам мой строг, не хуже жреца во время занятий!.. Придётся быть внимательней, чтобы глазастая девчонка не заметила моих уловок с неотмирной птицей!

– Что же ты хотела знать?

– Вот – что это? – Чегарди указала рукой на мозаику, украшавшую стену башни между последними этажами. По серому фону там была выложена более светлыми камнями человеческая фигура с расставленными ногами и руками, распростёртыми в стороны. В одной из рук было изображено копьё.

– Должно быть, это делали керистиш, – предположила я. – Наставник говорил, что некоторые из здешних жителей теперь придерживаются новой веры. Это их солнечный ерда… кажется, он называется Толаман Аг1о… – я попыталась припомнить о нём что-то ещё: – Он настоящий къоьнах: победил сармака и освободил княжескую дочь.

(Ах, как узнать бы, – а для меня Тамаш когда-нибудь решился бы на подвиг?! – О, боги мои, что за странные мысли иногда рождаются в голове…)

– Сестрица!!! Вот о чём ты думаешь?.. Скажи, отчего ваш замок зовётся Эрдзие-Бе?

– Давным-давно, – начала я рассказ, – из-за суровых гор, что отделяют нас от Картлойн-мохк, прилетал в Мелхисту огромный, словно грозовая туча, орёл. С его приходом в наши земли принёсся ужас – он уносил людей в небесные дали, как ветер уносит пыль; легко мог похитить и двух человек сразу… Даже два сильных мелхистинских нарта, о которых я сегодня расскажу, могли одолеть его только вместе. Имена их были Мейра и Буолат.

Чегарди внимала мне, раскрыв рот и боясь проронить лишнее слово.

– Тот орёл был невероятно могучим созданием, а его когти и клюв, выкованные из железа, впечатляли всех, кто встречал его, – продолжала я. – Нарты смогли окружить орла с двух сторон, исколоть его своими саблями, сорвать с него грозные когти и отрубить клюв. Но перед этим орёл напал в последний раз, успев клюнуть Буолата в затылок. После мощного удара железного клюва голову Буолата пронзила острая боль, и вскоре сошёл он в нижний мир. Мейра же выбрал в Мелхисте самый лучший горный склон, который только можно было найти, и на вершине его зарыл орлиные трофеи. Над ними велел он построить маьлх-каш, в котором положил тело своего соратника, и завещал, что, когда придёт и его час, его собственное тело должно быть похоронено на этой святой земле рядом с его дорогим другом. Там остались они навечно вместе, как друзья и братья, несмотря на жестокость той битвы…

– Между ними, наверно, было клятвенное братство? – угадала Чегарди, – точь-в-точь как у нас с тобой?!

(Надо же… не иначе как моего «тарама» тоже влекут к себе нартовские подвиги?!. Ну, с нею не соскучишься!)

Я кивнула и продолжала:

– Род Летающего по небу, по преданию, произошёл от потомков Мейры, и в память о том событии замок, стоящий на железных когтях и клюве орла, назван «Орлиным гнездом», и с тех пор в семье принято давать мальчикам орлиное имя. Вот у самого Олхудзура два брата, и их имена Бирка и Гирга, а брата моего назвали Леча…

А вот и два сланцевых селинга в человеческий рост! Мы стояли возле входа в местный «городок мёртвых».

– Возле могильника Буолата люди затем основали село Цайн-Пхьеду; стали они селиться там и устраивать захоронения поблизости, ибо место это непростое: орёл – птица Села; случалось, что и сам Сел являлся народу в облике орлином… Сейчас мы с тобой находимся именно здесь. Оно считается святым, и даже в непогоду освещено солнцем. Каждый мелхисчитает за честь перейти в бухара доьниечерез священную Цайн-Пхьеду, ведь отсюда душа покойного обязательно попадёт в верхний мир, к свету и солнцу, и будет счастлива там.

Девочка с трепетом подняла глаза к небу, будто хотела убедиться, не парит ли над нами священный орёл. – Но… в самом деле, так и есть! Вот он уж облетел нас по кругу и скрылся из глаз…

– Он что, наблюдает за нами?! – воскликнула потрясённая Чегарди.

– Подумаешь, что здесь такого – наблюдает? Он же нас с тобой оберегает! Как те башенные стражи, – спокойно пояснила я.

На Чегарди этот случай произвёл такое впечатление, что она мгновенно умолкла, и, сколь это ни удивительно, до самого конца пути я больше не услышала от названой сестрицы ни звука, и смогла предаваться сладким среброкрылым мечтам всё то время, что мы брели к югу от некрополя вдоль примыкающей к башне высокой стены… За этой стеной и находилась крепость-аул Цайн-Пхьеда – родовое село Летающего по небу.

С крепостных стен послышался резкий звук сигнальных ма1иш, – тотчас же стража распахнула створы, и, стройными рядами по четверо, из ворот Цайн-Пхьеды выехали шестьдесят вооружённых копьями и щитами конников в блистающих под солнцем бронзовых шлемах и латах, на совершенно одинаковых серых конях, – личная гвардия эл Олхудзура, которая считалась образцовой, лучшей во всей стране.

Именно у нас, в Мелхисте, у подножия горы Селин-лам, в ущелье, где стремительные воды Орги сформировали широкую дельту, ежегодно сходилось на смотр общечеченское войско. Всеобщий сбор мужчин-воинов объявлялся внезапно, чаще всего под покровом ночи, и тот, кто приходил последним, подвергался жестокому наказанию – его сбрасывали со скалы. Таким образом испытывали военную дисциплину и готовность чеченских воинов к защите своей родины.

Там же, в двух башнях горы Селин-лам, проводились и заседания Мехкан-Кхиела– собрания старейшин всех тейпов, к которому обращались горцы, стремящиеся найти справедливость в спорных вопросах. Решения этого совета, по словам наставника, уступали лишь вердикту Дайн-Кхиела – Высшего Совета майстинских мудрецов, в число которых входил и сам Элгур…

Вдосталь налюбовавшись и всадниками, и лошадьми, мы с Чегарди проскользнули во внешние ворота, поспешно следуя по единственной узкой улице через весь аул в пхьакоч, к воротам внутренним, открывавшим вход во двор крепости. Цайн-Пхьеда, – своего рода остров, окружённый ледяной рекой, – была надёжно защищена: с обеих сторон её омывали бурные воды двух сливающихся на юге рек, Чанти-Орг и Меши-хи, а на неприступных скалах вокруг этого природного бастиона рос густой, дремучий лес. Замок Эрдзие-Бе, находившийся на окраине, в юго-восточной части села, гордо возвышался над крутым обрывом, словно бдительный страж.

По периметру замкового двора были выстроены три жилые башни, соединённые между собою внутренними переходами и оснащённые бойницами и защитными балкончиками-машикулями. У самого основания сооружения эти имели четырёхугольную форму, постепенно сужавшуюся к верхней части. Камни, из которых были сложеныг1алниш, были испещрены множеством мистических изображений солярных крестов, свастик, спиралей и человеческих рук. Эти магические символы должны были хранить башни и живущих в них от врагов и сил тьмы. Не обошлось здесь также и без орлиной головы, символизировавшей княжеский дом. Углы крыши были украшены оленьими рогами: олень, как родовой тотем Бетты, первой жены Олхудзура, по праву покровительствовал и детям её – Лече и Седе. Что касается госпожи Тийны, то она собственной тамги изначально не имела, о чём не принято было упоминать вслух при Летающем по небу…

Мы с Чегарди скорым шагом шли по дорожке, вымощенной сланцевой плиткой, через большой двор. Внутри замкового двора, обнесённого каменным забором, располагались мельница, кузница и другие г1ишлуош и каменные укрепления.

В главной башне проём одной из комнат второго яруса выходил на плоскую крышу, где имелось подобие балкона – площадка, окаймлённая низкой стеной. Там, несмотря на ранний час, беспокойно металась, заламывая руки, фигурка в нарядном бирюзовом платье. То и дело боязливо озираясь, она нетерпеливо и пристально всматривалась вдаль… О нет! – несколько секунд – и слышится возглас; и вот уже Марха стремглав мчится к нам вниз по внешней лестнице, каждый миг рискуя зацепиться краем одежды за ступени и упасть…

Ааа… деллахь! Держите меня, сейчас сама я упаду, – это дитя суетного мира, она… нет, нет, мне не кажется, – онавыщипала брови!!!»

Моя сестра и простые смертные

«Брови сдвинув, мимолётный грозный взгляд на Чегарди кинув и эффектную позу приняв, Марха оценивающе присмотрелась ко мне и со снисходительной улыбкой удостоила своих объятий… Затем тут же опасливо оглянулась назад, на стены башни, и вполголоса приказала не терять времени и следовать за ней, соблюдая тишину.

Вскарабкавшись по узкой деревянной лестнице и пройдя через балконную площадку вслед за Мархой, мы очутились сразу на втором, женском этаже замка. Потолки были закопчены дымом и лоснились; комната Мархи, довольно тёмная, освещалась благодаря балконному проёму, а также с помощью къуьды – медного светильника в форме ковша с носиком, через который был пропущен шерстяной фитиль, окунутый в расплавленное топлёное масло. Пол был устелен коврами; коврами же были покрыты деревянная кровать на высоких ножках и большие сундуки с богатой резьбой, наполненные нарядами и украшениями Мархи; вдоль стен стояли две низкие резные лавки и в стенных нишах, на ремешках, вдетых в просверленные дырочки, хранилось множество медной и оловянной посуды.

– Ну наконец-то догадались вспомнить обо мне! – напустилась на нас Марха. – Я столько вас жду, а вы только теперь изволили явиться. Что хитрая прислуга только и ищет случая, как бы лишний день пробездельничать, я давно поняла, – не сметь оправдываться, негодница, ступай на кухню; подашь нам с сестрой воды, сладостей и ягод с фруктами. Сейчас мне недосуг тебя наказывать, твоим воспитанием я займусь позже – у меня есть дела поважнее.

Чегарди унеслась, как вихрь.

– Но тебя, Мелх-Азни, я просто не узнаю, – разве можно заставлять сестру так мучиться? Чему там твой жрец тебя учит, раз ты можешь так со мной поступать?!

В первое мгновение я даже слегка опешила под таким натиском:

– Марха, послушай, вообще-то путь был неблизкий, тем более и идти нам пришлось пешком…

– Конечно! – понеслась яростная отповедь. – Должна же я была принять меры для того, чтобы отец прежде времени ни о чём не узнал? Видишь, – я вынуждена всё предусматривать, заранее продумывать детали, – и одна за всех, заметь, ведь мне никто и никогда не помогает. Я сильно сглупила бы, послав за тобой арбу. Без ведома отца мне это нипочём не удалось бы сделать, и пришлось бы ещё как-то объяснять ему твоё появление здесь!

Я чуть не лишилась дара речи:

– Ты хочешь сказать, что теперь мне, находясь в замке, нужно ещё и скрываться от отца?!

– Вот именно! Как долго до тебя доходит иной раз!.. (Сестра зевнула, прикрыв рот ладошкой). Ну, и где же вы прохлаждались, пока я глаз не смыкала ночь напролёт? – Марха, подбоченившись, в упор взирала на меня. – По моим расчётам, вы должны были прийти вчера вечером!

– Останавливались на ночлег в охотничьем домике, – призналась я.

– Вот и всё, – развела руками Марха, – об этом-то я и говорю! Ты, Мелх-Азни, всегда думаешь только о себе. Не было никакой причины вам там останавливаться и даром тратить время – шли бы да шли себе, что вам за беда; чуть за полночь уже были бы здесь. Просто лениться поменьше надо!

Внезапно Марха засияла улыбкой, показав ямочки на щеках:

– Но я прощаю тебя, ибо что с тебя взять?.. Я знаю, что должна терпеливо сносить все недостатки своих домашних, – и, с помощью богов, как-то управилась со всеми хлопотами сама! – как бы невзначай демонстрируя фасон откидного рукава, она плавно повела рукой в сторону настенных полок.

На полках были разложены: душистые мылаиз смеси белой глины и благовонных трав; несколько зеркал в изящной оправе; железные туалетные щипчики; замысловатые костяные гребни для волос; головные уборы с височными подвесками; многовитковые бронзовые браслеты; бусыиз сердолика, гагата, стекла, горного хрусталя,раковин, сурьмы, голубой стеклянной пасты…

Комната, наполненная множеством скляночек с притираниями, источала все возможные ароматы разом. Здесь можно было обнаружить полный арсенал орудий для сокрушения мужских сердец – миндальное масло, маковые и тюльпановые румяна, сурьму из жжёных грецких орехов, свежий творог для протирания зубов…

– Тебе удалось скупить всю палатку бродячего торговца? – поинтересовалась я. – Или ты решила превратить родительский дом во дворец восточной принцессы?

Первое предположение заметно задело Марху, но она тут же безмерно обрадовалась второму:

– Не правда ли? – подхватила она, – я развиваюсь, не отстаю от жизни… как некоторые; и следую урсалимской моде, – даже ты обратила внимание!

Урсалимской. Ооо… – Я отметила новое словечко в лексиконе сестрицы.

– Нам повезло, – продолжала Марха, – несмотря на твоё опоздание, у нас ещё есть время, потому что отец сейчас в отъезде, а мама – настоящий мушкарт: из неё умеючи можно какие угодно верёвки вить…

– А куда отец уехал? Случилось что-то?

– Ах, точно не знаю… Разбирать в соседнем селе какую-то историю, – кажется, межевой камень сдвинули… кто-то там кого-то убил, что ли… Какая-то ерунда, короче. Неужели ты думаешь, что меня занимают такие проблемы?

У меня от каждой фразы Мархи просто глаза лезли на лоб!

– Все в округе только и говорят, что об исключительном происшествии в замке, – осторожно начала я, – да ещё о каком: у гостя конь пропал. Наставник будет проводить обряд распознавания вора на сыворотке с лягушкой…

– Ох уж, дался вам всем этот конь! Носитесь тут с ним, будто с прошлогодним пучком овса! Сам найдётся как-нибудь! – беспечно махнула рукой сестра, поскорее переводя тему. – Давай лучше поговорим о более важных вещах. У меня подарок жениха пропал, а ты всё о каких-то конях да лягушках… Знаешь что? – пора взрослеть, Мелх-Азни!

– Пропало что? – поражённая, переспросила я.

Марха повторила…

– А что же он такое мог тебе подарить?!

Марха для виду картинно помолчала…

– Ну ладно, так уж и быть – любуйся, – сестра слегка откинула покрывало и повернулась ко мне вполоборота, демонстрируя прелестное ушко, а в нём серебряную серьгу с филигранью и сапфиром. – Милота, скажи?! А вторая-то исчезла, вообрази себе! Я просто с ног сбилась искать её за эти дни, служанки уже седьмой раз все уголки комнаты обшарили… По-хорошему, надо бы во всём замке поиски организовать, но ведь тогда родители узнают! Я потому тебя и вызвала – поворожить, чтобы серьга сама нашлась.

– Постой… это – подарок Мимы?! Он может позволить себе делать такие подарки?! Да он же верёвкой подпоясывается и обедает через два раза! – я начала прозревать. Мне внезапно стал понятен драматический тон её письма… Вот в чём дело – видимо, злосчастный чабан, чтобы преподнести Мархе достойный её дар, от безысходности кого-то ограбил!

Сестра смерила меня высокомерным взором:

– Какой Мима?

– Марха, – мягко начала я, – мне кажется, бессонная ночь не пошла тебе на пользу, – ты сегодня явно нездорова. Имена людей начинаешь забывать… Может быть, ты хочешь заново познакомиться с пастухом?

– Ничего подобного, – вспылила Марха, – это тыиди сама знакомиться с пастухами, если без них обойтись не можешь, а мнене смей навязывать их общество! Как ты могла упомянуть при мне это имя? Ну кто такой Мима, сама подумай! И кто вообще здесь сказал хоть слово о Миме?

– А о ком же тогда идёт речь? – я была совершенно сбита с толку.

– Разумеется, среди местных молодых людей тут не в кого влюбиться – это даже тебе понятно, – сухо заявила Марха, – а он на порядок выше всех местных парней, вместе взятых! Он – выдающийся человек, истинный джигит… да просто герой! Приятель самого Сонтаэлы…

– Чей… чей он приятель, скажи ещё раз?!

Я не удержалась и залилась смехом. Сонтаэлой звали тамошнего сельского дурачка! Грешно смеяться над убогими людьми… но я ведь не над ним… Я над сестрой…

Марха покраснела, метнув на меня убийственный взгляд:

– Язык подвёл, а ты и рада-радёшенька!.. Я сказала – побратим самого Саладина, а тебе – не знаю, что послышалось.

– Саладина?! Да ведь он…

– Вот именно, – торжествующе закончила Марха, – даже тебе хоть что-нибудь да известно о Саладине!

О Саладине мне и в самом деле нечто было известно, – например, то, что Саладин уже покинул наш мир лет пятьдесят тому назад. Я знала, что в истории Марха не сильна, но спорить с ней было бесполезно: ничего не докажешь. С трудом скрывая улыбку и боясь расплескать блаженство раньше срока, я бессовестно смаковала ни с чем не сравнимую сцену…

– Завидуй молча, – разрешила Марха с видом милостивого превосходства. – Надеюсь, теперь ты осознаёшь глубину пропасти между теми людьми, с которыми я знакомлюсь, и твоими пастухами? Да, всё так и есть: Саладин – великий полководец, султан урсалимский, а мой избранник – его друг.

– Да кто же он такой, твой избранник? Скажи наконец, не томи!

Она повернулась ко мне в профиль, прикрыв глаза длинными подкрашенными ресницами, прошлась по комнате, постояла немного у выхода на балкон, исподтишка наблюдая за мной, обернулась… Я терпеливо ждала. Сестре первой надоела игра в молчанку:

– Его зовут Джамболат, – осчастливила меня она.

* * *

Итак, сестрица моя приняла твёрдое решение проучить Миму как следует – и, похоже, поставив для него ловушку, сама попалась в новый капкан. Наломала-таки дров – и помогай нам Села-Сата, чтобы до родителей каким-то образом не дошли последствия истории…

– Поручить тебе кое-что хотела… забыла; столько хлопот: у нас ведь ещё и гость! – с важностью заявила мне Марха.

– Джамболат – это и есть ваш гость? – полюбопытствовала я.

– Да ну, что ты! Гостя этого с Джамболатом даже и сравнить нельзя. Так, мециодин… друг отца. О чём бишь я… Ах, вот что: как только ваш лягушачий обряд закончится – придёшь ко мне снова; как раз и принесёшь сыворотку. Заранее припрячь половину – жрецу твоему остатка за глаза хватит. Тебе ведь не сложно!

– Зачем тебе вдруг понадобилась сыворотка? – удивилась я.

– Ты, Дикая Веточка, и вправду будто с неба свалилась. Волосы мыть, чтобы мягкими сделались, – зачем же ещё! – свысока пояснила та. – Хотя, конечно, о чём я, – где тебе в твоём кругу слышать о таких вещах! Я всё забываю, что ты у нас с самого детства – рабыня жреца.

Это что-то новое?!

Достаточно было этой вскользь, мимоходом брошенной реплики, чтобы я взвилась, как скакун, оскорблённый ударом хлыста:

– Думай хотя бы немного, что говоришь. Я не рабыня. Я свободнорождённая!

(На что, собственно, и рассчитывает всегда дражайшая сестрица. – Ведь сколько раз давала я себе слово не поддаваться на её умышленные подначки, – и вот снова…)

– Да-да, я именно об этом, – поджала сочные губки Марха, – ведь только одно и слышно от тебя: «мне не полагается», «наставник сказал», «наставник велел», «наставник запрещает»… Ты даже не представляешь, как мне тебя жаль! Но ты, разумеется, можешь отрицать очевидные вещи и успокаивать себя, сколько хочешь, если тебе от того легче!

Дёрнув плечиком, Марха фигурной походкой прошлась по комнате, между делом любуясь собственным отражением в начищенной служанками до блеска медной посуде, развешенной по стенам. Затем развернулась ко мне и сокрушённо покачала головой:

– Горемычная ты наша! А и впрямь, единственное твоё спасение – в том, чтобы смотреть Элгуру в рот и повторять за ним его занудные поучения. Вот жрец, а вот его учёный скворец! Ведь правда же, смешно?!

(Мне отчего-то вдруг вспомнилось, как однажды Циск зимой поймал карминового снегиря. Перед глазами сама собой отчётливо всплыла картина: растерзанная, жалкая птичья тушка – поющий в упоении охотничьего инстинкта кот – слипшиеся пёрышки и пятна крови на снегу…)

– Но ты, умница, как всегда, права, – не унималась сестра, – держись за своего жреца обеими руками! Ведь, если ты ему не угодишь, он выгонит тебя – и где приклонишь ты тогда головушку свою рыжую? – Марха облизнулась. – Вот и будешь тогда по лесам скитаться – как настоящий алмас лесной! Кто тебя приютит, кому нужна ты станешь? – поразмысли-ка, Дикая Веточка.

Так изрекала она за гадостью гадость, и в глазах её горела радость! Передо мной будто приплясывал на хвосте хорёк, забравшийся в курятник…