Полная версия
Охотница за насекомыми
Евгения Максимова
Охотница за насекомыми
ОНА БЫЛА…
Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди:
Я уродилась с огромной дырой в груди.
И чтоб ночами от ужаса не кричать,
Все родные решили не замечать. *
"Сиди тихо, не вылазей! А то мама… меня не видит". Уленька захлопнула дверь перед ЕЁ носом.
Мама молчала и не обращала на девочку внимания. Уже третий день. Бедный ребёнок весь извелся. Она, разумеется, была виновата: плохо убралась в комнате. Разбросанные игрушки не сложила, как положено. Испачкала любимую куклу Люсю, мамин подарок. Била брата, загнала его под кровать, и забаррикадировала единственный выход подушками от кресла. Вела себя, конечно, безобразно. Мать ругать ее не стала, просто перестала её замечать. Вообще. Относилась как к предмету. Молча кормила, молча поднимала в садик, ни словечка человеческим языком не произнесла для неё. Уля первый день плакала, лезла к матери, но та ее молча отодвигала и уходила. На второй день у ребенка случилась истерика, с захлёбами, задыханиями, мучительным судорожным плачем. Папа, этот суровый немнословный мужчина, не смог этого выдержать и попробовал утешить дочку, но мать, увидев, сказала отцу:
– Не смей это трогать! Этому существу не нужны родители.
Уля зарыдала еще сильнее и уснула в слезах и горе. Она не нужна маме такая. Она неправильная. Где же найти ее, Улю, правильную?… Надо притвориться хорошей Улей! Она с завтрашнего дня будет хорошей. А эту, плохую, из-за которой мама ее не любит, она спрячет. Куда-нибудь… Тогда-то она и отвела ЕЁ в тут же появившуюся вторую комнату и закрыла на ключ.
И почувствовала огромное облегчение. Все слёзы, всё расстройство последних дней, вся выплаканная боль и мука остались там, за закрытой дверью. Уля потрогала пальчиком замочную скважину, поглядела на ключ в своей ладошке и решительно выбросила его в угол. Ей больше не нужно сюда. Обернувшись, она увидела новую огромную комнату. Она была пуста. Но ребенок уже знает, как и чем ее наполнить. Здесь начнётся её новая жизнь.
Главное, кто там будет жить – это Улечка, послушная девочка, которую будут любить её мама и папа. Ну и все остальные тоже. А ту упрямую занозу никто не любит, а она постоянно была у нас главная. Нас, когда мы вместе, никто не любит. И вот удалось, наконец, избавиться от НЕЕ. Только портит нам всю жизнь. Без НЕЕ лучше. А как жить без мамы?? Как оказаться в этом мире одному, без родителей, когда ты совершенно беспомощен, а они – весь твой мир, твой воздух, твоя жизнь?
Уля была упрямой девочкой. До того, как отправила ЕЁ на вечное поселение… Уля всегда стояла на своём, если ей что-то хотелось или, наоборот, чего-то особенно не хотелось, и она с родителями спорила чуть ли не на равных, отстаивая своё. Мать, сама человек настойчивый и всегда добивающийся своего, со своей родной дочерью никак не могла справиться. Два упрямства буквально нашли друг друга в одной небольшой семье. Но… Мама была взрослым, состоявшимся уже и в профессии, человеком, и сила была на её стороне, ведь Уля была всего лишь пятилетним ребёнком. И в борьбе мамы с Улей в итоге все равно победила мама. Мать наказывала за сопротивление и самоволие по-разному. Но последовательно и радуя постоянством. Не пускала гулять, не давала сладкое, запрещала смотреть мультфильмы по телевизору, ставила в угол. Детей в этой семье ни разу даже не шлепнули – физическое насилие в семье прославленного педагога было табуировано. Все эти наказания и запреты не повлияли на Улину решимость отстаивать своё право на самостоятельность. Но полный игнор матери, а потом и отца, сломил её. Это было то, чего не смогла вынести и вытерпеть её душа. Поэтому её и заперли. Иначе бы разорвалась от боли и ужаса, и свела бы ещё с ума и маленький Улечкин мозг…
А теперь ей стало хорошо. В этой пустой, свободной для любых художеств и украшений новой комнате. Только когда она вышла впервые туда одна, ей показалось, что ее как будто не стало. Исчезла Уля, нет её. А это тогда кто? Кто вышел-то? Чьи руки она видит, которые только что выкинули ключ?
Она немедленно занялась проявлением себя. Убрала свою комнату так, как всегда требовала мать. Вымыла свою испачканную в акварельной краске кукляндию, которую она так "украшала", и ей нравилось перекрашивать её каждый раз по-новому, а маме нравилась чистая умытая и незамысловатая кукла, которую она дарила дочери в нормальном виде, не разукрашенную, как индеец. И решила, что больше размалевывать её не будет. Кукольную мебель тоже привела в порядок, в тот, который нравился её маме и казался скучным ей самой. Теперь интерес её будет в том, чтобы соответствовать маминым ожиданиям. Таким образом она вернет маму и та её никогда не покинет. Убрав свою висевшую как попало по комнате одежду аккуратно в шкаф, она побежала к маме и доложила в её молчаливую спину, что прибралась в комнате, помыла Люську и всю ее мебель, повесила свою одежду в шкаф. И мамин халат заодно тоже убрала в шкаф, чтобы не валялся. (Мама иногда пыталась привлечь дочь и к общей уборке, но это было никак не возможно, ребёнок и своё личное пространство не желал соблюдать в порядке). Мама удивилась. Неужели сработало? Всего три дня, а такие результаты. Когда раньше дочь с такой охотой и желанием исполняла мамины просьбы и желания? После любых наказаний ещё и дулась по нескольку дней, и смотрела исподлобья, обиженно, а тут, глядите, каков прогресс… И, о чудо! Спина прервала своё длительное, угрожающее Улиной жизни, молчание! И обернулась лицом:
– Так веди себя всегда! Будь хорошей девочкой, а плохую я знать не хочу и видеть ее не желаю.
Ура! Мама заговорила! Она существует, Уля снова существует!! И прекрасно обходится без этой, как её, которую заперла, а ключ от запертой двери потеряла. Прощай, неудачница. Всё у меня получится. Без твоих страданий и боли.
Мама первая дала то, в чем сейчас стала так нуждаться Улечка – отражение. Отныне ощущать себя живой она будет, только отражаясь в чьих-то взглядах, в чьих-то словах, в чьих-то мыслях. Она там и поселится. В чужих головах, сердцах, чувствах.
И сама она будет хорошо отражать тех, от кого так зависит. Сначала нужно изучить маму. Она внимательно наблюдала за матерью, стараясь понять, что ей нужно и как ей угодить, стараясь предупредить её недовольство и не вызвать её гнев. Удивительно, как раньше она всего этого не замечала. А ведь это так важно! Будешь хорошей для мамы – и будет жизнь твоя хороша, всё у тебя будет, все нужное, а главное – мамина любовь и забота. Улечке пришлось учиться многому. У мамы был нелегкий характер, настроение её часто менялось, и зависело от множества её взрослых дел и забот, но Уля на себя взяла ответственность за всё мамино состояние. Теперь она исследовала мамины привычки, узнавала, что маму радует, что огорчает, и как можно повлиять на её настроения. Часами она могла сидеть в углу комнаты, где работала за столом мать, следя за ней, или на кухне, где она готовила еду, на стульчике, за детским столиком с хохломской росписью, который накрывали им с братом, якобы занимаясь своими игрушками, на самом деле – наблюдая. Вот мать задумалась. Посмотрела на дочь. Надо что-то сказать? Она пробовала разные варианты, и потом отбирала наилучшие – на что родительница отреагировала лучше всего. Уля училась. Стала политиком раньше, чем пошла в школу. Мать была для неё источником всех благ, потому необходимо досконально изучить систему – чтобы получать как можно больше. И, действительно, маме понравилось, насколько изменилась дочь, стала добрая, послушная, предупреждала все родительские просьбы и пожелания. И речи уже уже не было о наказании или даже недовольстве ребёнком. Мама стала ставить её в пример младшему брату, хвалить и поощрять. Жизнь бывшей упрямицы и бунтарки Ульянушки явно поворачивалась к ней самой приятной стороной…
Но в мире оказалась не только мать. Мир населяло, как оказалось, множество субъектов, с которыми Ульяне, по мере взросления, приходилось всё больше взаимодействовать. Поначалу она стала искать отражение в каждом, с кем встечалась. Во всех. Но не все давали хороший отблеск. Далеко не все. Были такие, которые вызывали недоумение и гнев. И Уля училась их избегать, чтобы не раниться об отсутствие положительного ответа. Некоторые отражали какую-то гадость, которой Уля никак не могла быть. Некоторые не отражали ничего. Таких было очень мало, единицы. Но это были для неё самые страшные люди – в их глазах она видела ужасное. Черную пропасть. И научиться обходить их она так и не научилась. Её локаторы их не обнаруживали как потенцинциально опасное явление.
Лучше всего контактировали веселые энергичные люди. Они наполняли Улю своей энергией, делились с ней щедро и бескорыстно, и она поняла, что так и должно быть, так и нужно, ей должны давать, потому что она… особенная. Не такая как все. У нее есть секрет, которого нет ни у кого из окружающих. Ни у одного человека нет такого пленника, сидящего в изоляторе да ещё и на вечном поселении… И потому нет такой … такой умопрачительной свободы и такого огромного необъятного мира, и он весь принадлежит ей, только ей одной. Она легко заселялась в разум такого человека, они были открыты и легко доступны. У Ули больше не было родного дома. Но ей стали доступны многие другие дома, и отсутствие своего не беспокоило её теперь совершенно…
***
Доктор, порассмотрев на стене ковры,
Через меня, сообщил мне, что нет дыры.
Мама навешала елочной мишуры.
Папа велел мне стыдиться своей хандры.*
ОНА, конечно, бунтовала. Не сразу поняла, глупенькая, что от Ули пощады не дождешься, и если эта женщина что-то решила, хотя бы и в своём пятилетнем возрасте, то решения своего не переменит. ОНА пыталась вмешиваться в её, Улину, жизнь, чего она не позволяла теперь никому! Достаточно там мать свои порядки установила, хватит. Теперь она сама будет командовать. И собой, и другими. Но были моменты, когда контороль Ули ослабевал. Она становилась вялая и беспомощная, искала поддержки и внимания у каждого, кто ей попадался в то время. И показалось ей, что это вот настоящее. Что дальше будет любовь, счатье и много радости – награда ей за долгие мучительные труды и самоограничения, наложенные на себя во время веселых для всех остальных студенческих лет. Она влюбилась. И не как обычно, с простым интересом и поиском исключетельно выгоды от данных отношений – а прямо как у людей, со страданиями, навязчивыми мыслями и непрекращающимся нервным спазмом. Не сомневалась ни минуты, что это было ЕЕ влияние. И она дала слабину, позволила всему этому случиться, позволила надежде одержать верх над трудом и опытом…
Боже, как потом ей было стыдно. За ЕЁ откровенность. За ЕЁ нелепую веру. За ЕЁ доверчивость, по которой её так больно отхлестали.
Грузин ещё какой-то, ну да, очень брутален, очень, все знакомые студенточки млели от него и тайно кончали, как представлялось самому объекту мления. Но ведь и она красотка, знойная женщина, настоящая мечта каждого эротомана (а южный человек по её представлениям обязательно должен быть озабоченным). По сравнению с некрасивыми, недоразвившимися сразу послешкольными девицами с факультета, где красивая сексуальная девушка – редкий случай, она просто подарок столь же редкому на биологическом поприще мужчине…
И что? А ничего. Просто позорище. Уля, как подарок, отдалась своему – первому! – мужчине в свои почти предпенсионные двадцать пять, а он не оценил. Отдалась с надеждой на вечную и великую любовь. Всё произошло так..нелепо. Быстро и некрасиво. От вида мужского оголенного достоинства ее чуть не стошнило. И страстью она почему-то не воспылала, как должно было немедленно, по её представлениям, случиться. Он подергался на ней несколько минут и затих. Она же задвигалась только после окончания этой нелепой односторонней вакханалии. "Вай, да ты фригидная? От меня бабы кончают на первой же минуте!"
И всё, как отрезало. А как он ее хотел!.. Как ухаживал – мило и очень назойливо, прям любимая жэншына грузина Давитошвили, ни дать, ни взять. Дала, что же тянуть. Этим же привязывают к себе любвеобильных южан настоящие… жэншыны.
И он после такого фиаско стал её избегать, или ей это только кажется?.. А скоро диплом, и даже координат своих не предлагает. И у нее не спрашивает.
От обиды она влюбилась ещё больше. Как? Она же отдалась ему. Он должен быть с ней. Она стала преследовать его, караулить в разных местах, встречаясь ему словно случайно, появляться в аудиториях, когда там шли занятия у его группы, заходить к нему в комнату в общежитии, как бы по делу, по учебным вопросам, а на самом деле снова и снова желая привлечь его к себе. Но результат оказался противоположным. Студент из южной республики стал буквально шарахаться от неё, сбегал, уходил, передавал сказать, что его нет, и так далее, со всевозможным для бывшей желанной "жэншыны" унижением. А она всего лишь хотела, чтобы он снова начал её желать. Этого уже хотела она сама. ОНА уже поняла, что любви взаимной не будет, и насильно её не вызовешь, но не понимала, в чем ЕЁ прокол. ОНА ведь любила его всей собой! Вот только не умела любить ещё телом. Но ОНА бы научилась, обязательно научилась, если бы ЕЙ дали тело. Но Уля тут же отняла у НЕЁ и тело, и свободу.
С тех пор подкараулить его одного не представлялось возможным. Ульяна решила попробовать последнюю возможность вернуть в отношения и любовь и…сами отношения. Надо надавить на его чувство долга, мужчины очень чувствительны к общественному мнению. В толпе своих однокурсников он шел с каких-то занятий, преддипломных практик, спускаясь по широкой лестнице университета, она поднималась, остановилась перед ним, так что ему некуда даже было отступить, с боков их стали обходить другие студенты, сзади тоже тормознулись люди.
– Ты почему от меня прячешься?– громко, чтобы слышно было всем среди этого гула, воспроизвела Уля первую заготовленную фразу.
– Уля… Ты что хочешь? – он, наоборот, понизил голос до тихого, и как бы предупреждающе и с укором посмотрел на неё.
– Я тебя люблю! Вот чего! – так же громко и отчетливо возопила Улина глотка. Прозвучало как "Я тебя съем!"
– Уля! Ты мне нравишься, серьезно! Но… давай потом пагаварим, – грузинский мачо сливался, явственно и, кажется, бесповоротно.
– Нет, говори сейчас. Потом не существует, – она встала посреди лестничного широкого пролета и расставила руки в стороны, как бы желая одновременно и обнять его, и схватить. Люди, которым уже полминуты не давали толком пройти по своим делам и домам, просачивались вокруг группы навязчивой любви из двух человек, поругивая их и поглядывая с любопытством. Уля с каменным лицом стояла как стена. "Не сдавайся", – шептал ей внутренний голос, "сейчас мы его дожмем". Но тут сверху стала спускаться декан факультета, дама серьезная и строгая, хоть и с хорошим чувством юмора.
– Что тут происходит? – спросила она сверху лестницы, и невозвращенный любовник воспользовался секундным Улиным замешательством, и проскользнул под её правую руку, которая вслед за этим бессильно опустилась, впрочем, как и левая. Поток задержанных учащихся пошёл вокруг нее с новой силой, и, когда до неё спустилась декан факультета, в её глазах был только позор, стыд и гнев.
Всю свою боль от этого происшествия Уля выместила на НЕЙ. А нечего было вылазить. Любовь ей подавай! Асисяй. Накося выкуси, называется. Полуфабрикат, зародыш. Жизни совсем не знает, а лезет. Но… сама виновата. Зачем позволила ЕЙ гулять на свободе. Жёстко наказала ЕЁ хозяйка. Отпинала ногами по живому мясистому бледному тельцу. И поменяла меру наказания. Мало тебе комнаты? Сиди теперь в сундуке. Расправа была быстрой и не потребовала от Ули почти никаких физических усилий. От долгого пребывания в закрытом помещении ОНА была и без того сильно ослаблена. Но, вот же, смотри, вылезла, позорить ее на весь свет… В сундуке посидишь, на замочек тебя.
***
А ночью мучительно накатывали воспоминания. Обжигающе кололи злые, стыдные мысли. "Кто там был? Кто присутствовал при моем позоре??" Она перебирала в памяти подзабытые лица бывших однокашников. "Единственная радость, что все разъехались. И я никогда их больше не увижу. Но Петров и Хлыбова в одном месте живут и работают в заповеднике. Мирошниченко и Роев тоже вместе работают. Кириллова и Семиглазов вообще поженились, тогда прямо справа за нами остановились, они наверняка слышали всё, я же так орала. Какая я идиотка! Зачем, зачем, зачем!!! Люблю, блин. Урод паршивый. Теперь эти всем знакомым растрендели. Ужасно…"
Больше всего невыносимым был этот позор, потому что он был выдуманным, создаваемым Улиным горячечным воображением, которому представлялось, что вышеназванные лица только и знают, что вспоминать ее позор, смаковать его и расписывать новыми подробностями и друг другу, и множеству других посторонних лиц. Каждый раз, когда она представляла, что кто-то из наблюдателей встречает знакомого и начинает свой рассказ: "А вот училась с нами такая Ульяна, Скибонова фамилия её, так она с грузином, Кахой Давитошвили, переспала"… а все потом уже вместе весело смеялись и шли пить пиво (или что покрепче), хохоча над нею, её продирал жуткий, почти физический, озноб.
А самым противным было то, что она…всё это сделала сама! Это и был её план. План возвращения блудного любовника (ах, как смешно звучит). И тогда он ей казалася правильным! Даже единственно возможным вариантом её победы. А сейчас ей страшно об этом думать. Страшно, муторно, гнусно, омерзительно, но…
Но и перестать думать об этом она уже не могла. Эти, обрастающие новыми фантазиями, думки даже развлекали её, давали её внутреннему миру подобие живых чувств, и избавляться от этого было бы выше ее сил.
Хорошо, Аська далека от этой истории. Она вообще ничего не знает, только то, что я сначала полюбила грузина, а потом и полюбилась с грузином. Из моих, собственно, уст. Хотя можно было преподнести иначе, но…чего сейчас мозгами махать…
Нашла своего грузишку она намного позднее, когда уже прошла первая волна общений и встреч по соцсетям. По фамилии и нашла. И по дате рождения. Вот его наглая довольная рожа, улыбается, скотина. И дети его уже не маленькие, подростки. А вот с женой. А вот жена-то и подкачала. Мужику немного за сорок, и супруге примерно столько же, а выглядит она как его тетя, которая помладше мамы лет на десять. Южная кровь женщину не омолаживает. А Уля в свои сорок с небольшим сохранилась как юный тюльпан по весне.
Невозможно было оставить всё как есть. Чтобы знал, от чего отказался. Живёт же её мачо со старухой.
Улин аккаунт не назывался ее именем, там была некая номинальная Таня Таничева, и он бы, конечно, не понял, кто это, если, как обычно, без фотографии просто написать ему. Ей ведь не собой хвалиться, а смотреть: кто, где, как, с кем… Пришлось ненадолго изменить себе и поставить ряд своих фото из последних поездок: молодая, красивая, улыбающаяся, с моря, с загаром… Пусть посмотрит, на что он ее променял. На кто. Зашла к нему на страницу в гости, после того, как поставила свои фотографии, чтобы вызвать ответный визит.
Он не зашёл к ней на страницу. Ответного визита не случилось. Не узнал? Не так уж она изменилась… Имя менять у страницы на своё настоящее она не стала. Через неделю опять зашла. Ноль реакции. Сволочь. Пришлось писать в личку.
"Привет, как дела? Не узнаешь? А я тебя узнала. Дети красивые! Как жизнь?"
Ответ пришел не сразу. Он заходил, открыл сообщение, но несколько дней ответа не было. Она уже решила, что и не будет. Но он ответил.
"Привет, Уля! Конечно, узнал. Выглядишь прекрасно! Как твои дела. У меня всё порядок."
Она не стала больше ничего писать. Какой смысл. Порядок всё у него. А у неё непорядок.
***
Просыпаться не хотелось. Зачем вставать, зачем продолжать эти мучения, когда не знаешь, для чего жить эту жизнь дальше. И как ее жить. Всё казалось злым и враждебным, как Анне Карениной перед дорогой под поезд. Противные люди, мерзкие, так бы поубивала всех, если бы силы были. Мир рассыпался на сотни злобных осколков, и куда ни ступи, в какую сторону ни глянь – отовсюду кололось и отбрасывало. Всё раздражало. Простое движение вызывало почти физическую боль. Не говоря уже о простых действиях. Через силу продираясь щеткой к собственным зубам, Уля механически терла их, забывая, бывало, нанести пасту. Но не от задумчивости. Внутри было резкость, злость и напряжение.
Потом наступило безразличие, провал. Всё стало всё равно.
"Папа велел мне стыдиться своей хандры".
Ах, оставьте, папа. Сами хороши.
Она сразу после этой позорнейшей "ночи любви" поняла, что до секса нельзя доходить. Какой в нем смысл для нее?.. Грязное, похотливое желание, смешное и нелепое, стыдное занятие. Хорошо, она уже чиста от этого, и больше будет нечего стыдиться.
Мужчина, получивший секс от женщины, сразу теряет к ней интерес как к человеку, и прекращает отношения. Надо держать их на расстоянии. Пока они просто "хотят", они будут крутиться около, нужно просто то слегка подогревать их, то остужать. Потом она не какая-то там …лёгкого поведения. Она недоступна, как королева. Желайте, хотите, мечтайте, а трогать – ни-ни.
УЧЕБНЫЕ ГОДЫ ЧУДЕСНЫЕ
Я лила в нее кофе, несла цветы,
Чтобы как-то спасаться от пустоты.
Я вставляла туда мужчин, подруг,
Книги, идеи, работу и все вокруг. *
Она вышла за калитку, за которой начинался лес, прошла метров пятьдесят и остановилась. Дальше была только темнота. Тропа смутно выделялась чуть белесой лентой, пропадающей из вида через несколько десятков шагов. Идти вперёд перехотелось. Девчонки закрыли калитку, едва фигура Ульки потеряла очертания. Ульяна постояла минуту в нерешительности и повернула обратно. Встала рядом с калиткой.
“Не пойду, – подумала она, – Аська совсем без башки… Заблудиться, сбиться с тропинки – запросто. А если местные встретятся?.. Эта дурында ничего не боится, так на нее никто и не позарится”…
“Гулять” ночью до моста по лесной дороге выдумала Аська. Зачем? – спросит любой нормальный человек. А вот. Такое настроение было. Как поймёшь, зачем совершает разные движения человек в 20 лет, будучи к тому же женского полу?.. День рождение у любимого итальянского певца. Ну как было не отметить таким вот особым образом и не прогуляться в гордом одиночестве ночью по лесу до моста?
Сходила, ничего, кажется, значимого не потеряла. Чего приобрела, сказать трудно, но прибежала в комнату к подругам возбуждённая и с победным блеском в глазах.
– А я ходила до моста!
– Да ладно! Сейчас?? Темно же! Одна?
– Ага.
Скибонова: – Я тоже пойду.
Кафтанова: – А я не пойду.
Вот зачем? Зачем повторять столь сомнительный подвиг? Просто потому что когда тебе тоже около 20-ти (хоть и с небольшим) и ты того же самого полу, то это кажется само собой разумеющимся.
Скибонову снарядили на следующий день, отправили (не перекрестив, ведь веры, как и секса, тогда ещё не было в Советском Союзе) в темную ночь с напутствиями “не теряться и не сворачивать с дороги”. Она все напутствия презрела: и потерялась и с дороги свернула, а как по-другому?..
Пускай поволнуются, им полезно.
Уля вернулась в исходное место (за сотню шагов от калитки), когда решила, что уже скоро ее хватятся. Аська пришла сама, никто ее не ждал, не спрашивал и интересовался ее отсутствием. Но она всегда была…слишком живая. Ульяна то отражала эту жизнь, то просто копировала, то пыталась жить этой её жизнью вместе с подругой. Ей очень хотелось владеть этой легкостью, этим весельем, этим жизненным азартом, который был у Аськи. Какая все-таки несправедливость, что где-то есть чудная искрометная жизнь, у каких-то замухрышек, которые даже не понимают, каким сокровищем обладают, а у нее, Ульяны, красавицы и умницы, нет.
Калитка распахнулась, да, это они. Взволнованные голоса. “Да где ж она? Давно ей пора было вернуться!”
“Пойдем что ли к Угловой? Или физрука звать?.. “
“Ну и где ее сейчас искать”
Уля поняла, что момент для появления самый подходящий.
“Я тут, вы чего”, – меланхолично пробормотала она.
Пока они орали, радуясь, возмущаясь и выдыхая пережитое напряжение, она молча ликовала. Но этого никто не заметил. Потому что, во-первых, было темно. А во-вторых, этого никто не замечал. Никогда.
