Эфемера

– Стоп! – скомандовал мозг голосом воспительницы.

Она тоже была девочкой.

– Рут не усвоила урок. Пока она не поймёт, как нужно рисовать флаг Республики Дайяр, вы будете дышать следующим образом: вдох через нос, выдох чрез рот, вдох через рот, выдох через нос.

Класс заполнило пыхтение почти трёх десятков детей. Говорить, дыша таким образом, оказалось трудно.

Рут молча начала закрашивать третий лист. Предыдущий снова исчез.

Я аккуратно вывел между фиолетовыми штрихами белый контур звезды и принялся закрашивать всё вокруг. И вдруг остановился, получив новое воспоминание.

– Рут снова ошиблась, – сказала воспитательница. – Продолжайте работу левой рукой.

Но это было не всё воспоминание. После команды воспитательница подходила к нашему столу и разговаривала с Рут. Она спрашивала у неё, зачем та из раза в раз перекрашивает лист, и Рут ответила, что не хочет рисовать флаг и изображает глубину «в океане, далеко-далеко под водой, где всё исчезает».

– У нас другое задание, – напомнила воспитательница.

Рут молча продолжила закрашивать лист, и воспитательница выхватила его, разорвав напополам и скомкав части. Прозвучала пощёчина.

Никто не видел этой сцены своими глазами, но все помнили. Мы смотрели на Рут. На её щеке краснел отпечаток удара, по щекам текли слёзы, а из разбитого носа струилась кровь. На полу валялись два скомканных куска бумаги.

Дрожащей ладонью Рут утёрла лицо, взяла новый фломастер и левой рукой изобразила в центральной части белого листа идеально ровные звёзды, а затем медленно начала заполнять фиолетовые полосы.

Беззвучно заплакали ещё несколько ребят. Мы неподвижно наблюдали за Рут, пока она не закончила.

– Сесть, – поступила новая команда из воспоминаний. – Можете рисовать правой рукой.

Дети в спешке начали заканчивать флаги. Я дорисовал свой и отложил в сторону фломастер. Очень скоро флаги нарисовали и остальные.

– Хорошо, – сказало воспоминание воспитательницы, расставляя по столам вторые карандашницы. – А теперь можете нарисовать что захотите.

Я взглянул на будто из ниоткуда появившуюся новую карандашницу. В ней были разноцветные фломастеры. Ребята переглянулись и взяли в руки фиолетовые.

– Рисуй флаг, – шепнул мне сидящий сбоку Фридрих.

– Больно? – спросил я у Рут.

Она молча взяла синий фломастер и начала закрашивать лист.

– Что ты делаешь?

– Рисую глубину. – Ответила Рут спокойным голосом, хотя с её лица продолжали капать слёзы. – Вода в океане синяя на самом деле.

– Откуда ты знаешь?

Несколько слезинок упали прямо на лист, размыв штрихи, а одна приземлилась на указательный палец. Рут поднесла его к губам и слизнула капельку.

– И вкус у океана такой же. Я поселюсь на берегу, когда выйду отсюда. Буду любоваться закатами, сидя на лавочке у границы пляжа.

– Нас отсюда выпустят? – Спросил я.

– Да, но сначала сделают всем по дырке в голове.

Это был единственный из моих вопросов, на который она ответила.

Перед глазами лежал изображённый мною флаг. На нём темнели брызги крови Рут. В тот день я больше ничего не нарисовал.

3

– Ты уверена? – идея Рут мне не нравилась.

Она продолжала тыкать вилкой из прозрачного апельсинового пластика мне в ногу под столом.

– Как ты её вообще утащила?

Рут вложила столовый прибор в мой приоткрытый нагрудный карман и начала выполнять свою часть парного теста.

– Не отвлекайся от занятия.

Я вернулся к заданию и прочёл несколько предложенных слов. Их следовало распределить на две группы – положительные и отрицательные. Позитивные понятия из общей массы разбросанных по экрану стола слов Рут перетягивала к его левой части. Негативные достались мне.

«Раздор» – плохое слово, как «боль» и «гибель».

Пальцем перетащил их к правой части дисплея и расставил в столбик.

А вот «дружба», «радость» и «жизнь» – уже хорошие. Их забрала Рут.

– Только так ты увидишь их своими глазами, а не в воспоминаниях, – шепнула она.

– Но всех за это накажут.

Она хмыкнула.

– А по-твоему мы уже не наказаны, попав сюда?

«Смех» – это хорошо, а «кровь», пожалуй, нет.

– И как сильно нужно? Ты так делала?

Рут молча приподняла левый рукав, продемонстрировав белую повязку.

– Какие они?

Она поместила в свой столбец «послушание» и нажала на кнопку «выполнено».

– Спорим, я сделала всё неправильно?

В её части теста всё выглядело логично.

– Чего хмуришься? Давай так. Если мы провалили задание – ты сделаешь это, – предложила Рут.

Посреди стола осталось одинокое слово «проступок».

Я помедлил, прежде чем переместить его к остальным отрицательным понятиям, и нажал на «выполнено».

Вслед за поочерёдно вспыхнувшими красным словами по обе части экрана пришло осознание, что мы провалили задание. Не только я и Рут – все, кто выполнял тест. В наказание нас лишили обеда и запретили покидать класс, пока каждый не распределит слова верно.

Едва поднявшаяся волна негодования разбилась о вспыхнувшую в памяти угрозу нового наказания. Ребята недовольно заёрзали на стульях и прильнули к дисплеям.

Экран разделился на две отдельные рабочие зоны, и теперь нам с Рут предстояло работать самостоятельно. К прежним словам добавились новые.

– Что нужно делать? – спросил я.

– Уяснить, что не будет ничего хорошего, – сказала Рут.

– В смысле?

Вместо ответа она молча начала распределять слова на две группы. «Неволя», «война» и «смерть» отправились в столбец позитивных явлений, а «свобода», «мир» и «жизнь» стали негативными.

После того, как она закончила, её половина дисплея засветилась зелёным.

– Ну вот, видишь, – сказала Рут. – И да, ты проиграл, Конни.

Я взглянул на предложенные мне слова и перетянул «независимость» в колонку плохих.

– Помнишь уговор?

«Гнёт» отправился к позитивным понятиям, «развитие» – к негативным.

– Конни?

– Подожди.

«Страдание» – это хорошо, а «наслаждение» – плохо.

Распределив ещё несколько пар слов, я дождался, пока дисплей засветится зелёным, сигнализируя, что задание выполнено верно, и извлёк из нагрудного кармана вилку. Наколол подушечку большого пальца на зубчики. Острые, но упругие, бить потребовалось бы сильно.

Я положил ладонь на столешницу и ощупал костяшки пальцев. Казались слишком твёрдыми, вилка быстро сломалось бы.

Закатал рукав, пощупал предплечье. Туда бить тоже следовало не с моей жилистостью.

Тогда я выставил в проход между столами правую ногу, потвёрже упёр её в пол и, замахнувшись из-за головы, вонзил вилку в бедро. Что-то хрустнуло. Дыхание разом оборвалось. Не думал, что будет настолько больно.

Вынул вилку, оставив в плоти два зубчика. Ударил снова. Ещё и ещё. Чем больнее становилось, тем сильнее распалялась ярость. Я продолжал остервенело лупить себя по бедру, наблюдая, как рвалась и темнела от крови штанина. В кулаке уже давно была зажата не вилка, а лишь окровавленный обломок её ручки, но я продолжал наносить новые удары, запоздало понимая, что Рут пыталась меня остановить и ловила мою руку. От пульсирующей боли нога стала неметь.

Вдруг двери в класс распахнулись, и внутрь вбежали два гиганта в таких же, как и у нас, почти чёрных комбинезонах. Они резко подхватили меня под руки и легко вынесли в коридор. Закрывающиеся двери класса за моей спиной отсекли звуки паники – опрокидывающихся стульев, чьих-то криков и плача. Меня несли к лифтам, мои ноги болтались над полом, а с правой на него струилась кровь.

Рут была права. Они существовали на самом деле, не только в моих воспоминаниях. Я поднял голову и вгляделся в лица незнакомцев. У того, что держал меня справа, из левых виска и глаза вырывались всполохи бледного голубого цвета. Тогда я не знал, что это такое.

Двери в лифт распахнулись, а за ними в сторону отъехала его задняя стена. Я попал в выкрашенный разными оттенками зелёного коридор с множеством дверей.

В коридоре с дымящейся чашкой в руке увидел одну из наших воспитательниц. Саму. Во плоти. Я не вспомнил, что она шла навстречу. Я видел, как она шла. Её левый глаз подсветился голубым, и она… Исчезла? Или мне показалось? Ровно в этот момент сознание меня подвело и отключилось на долю секунды, а когда я вынырнул из тьмы и открыл глаза, впереди никого уже не было.

Двое ввалились в слепяще-белое помещение справа и швырнули меня на высокий стол. Вспороли рукав, вкололи в руку шприц, разорвали штанину и натянули на глаза непроницаемую маску. Они что-то делали с моей ногой. Копошились в ней, вынимали обломки пластика, снова кололи шприцом, утягивали раны. Боль по какой-то причине чувствовалась сильнее, чем от ударов вилкой.

Кто-то расстегнул молнию комбинезона и приложил холодный датчик к левой части моей груди.

– Хм… – Удивился он.

– У Ланга транспозиция, – сказал второй.

Первый приложил холод к правой половине груди. Над головой ритмично запищал какой-то прибор.

– Порядок, – сказал первый.

Махинации с ногой не останавливались. Приборы продолжали пищать. Люди говорили друг другу незнакомые мне слова, но недолго. Всё закончилось также внезапно, как и началось.

С меня стащили старый комбинезон и швырнули его на пол, перетянули бедро, надели новую одежду, воткнули что-то в руку, усадили в кресло и в нём повезли куда-то прочь из этого помещения.

В прохладном коридоре кресло сделало несколько поворотов, затем послышался шум открывающихся дверей. Стало тепло и очень тихо. Тот, кто меня вёз, ушёл.

Я хотел стянуть с лица маску, но руки оказались пристёгнуты к подлокотникам. Ноги тоже намертво зафиксировали. Тогда я наклонился ухом к плечу и попытался об него сдвинуть лямку повязки. Почти удалось. Оставалось ещё немного. Вот слева внизу блеснула полосочка света и древесного цвета пол. На очередной попытке чья-то ладонь втиснулась между плечом и щекой и вернула мою голову в вертикальное положение.

В просвете маски мелькнули стол с бумагами и коричневый ремень на поясе чьих-то серых брюк. Незнакомец надвинул маску на место.

– И что это такое ты вытворил, Конрад Ланг? – спросил он низким голосом.

Мужчина оказался почти таким же, как большой человек из моих младенческих воспоминаний. Но это точно был кто-то другой.

– Кто здесь?

– Ничего не изменится, если ты узнаешь. Зачем ты калечил себя?

Я повернулся лицом в сторону говорящего и запрокинул голову, в надежде увидеть его из-под маски.

Громадная ладонь легла на мой лоб и вернула голову на место.

– Кто тебя надоумил? Это Шеннон?

В попытках сместить маску, я начал хмурить брови и оттягивать губы вниз. Но прежде, чем я добился какого-либо успеха, мою голову мотнуло в сторону от лёгкой пощёчины. Проскользнувшая влево ладонь вернулась назад и, уперевшись в нижнюю челюсть волосатыми костяшками, вновь поставила мою голову прямо.

– Знаю, что это она.

Незнакомец что-то отглотнул.

– Вам кажется весело каждый день тыкать в себя вилками? – продолжал мужчина. – Но ты, надо признать, сделал это эффектнее. Ну так что?

– Я сам.

– О, да ты можешь говорить. Я уже было подумал в голове у тебя поискать обломки ещё одной вилки. И чего ты добиваешься, зачем ты это сделал?

– Чтобы стать лучшим, – ответ пришёл сам собой.

Собеседник молчал. Должно быть, изучал меня взглядом. Затем что-то ещё раз отпил.

– Ну-ка поясни.

– «Боль» – это хорошо, «кровь» и «страдание» – хорошо, «хаос» – тоже хорошо.

– А заливать – это нехорошо, Конрад, – в голосе незнакомца слышалась усмешка. – Но ты делаешь это неплохо. Если я сниму повязку и попрошу тебя сказать, какого цвета пара пирамид стоит у меня на столе, ты сможешь это сделать?

– Смотря какого цвета пирамиды вы туда поставили.

– Обе белые.

– Тогда снимать повязку необязательно. Они обе белые.

– Что ж, похоже, ты и впрямь можешь стать лучшим. По крайней мере исходя из сегодняшнего дня это неизбежно.

– Никто не может знать, что будет.

Собеседник тепло рассмеялся.

– Не совсем, – сказал он. – Лучшие могут и не такое. Помни об этом, когда Ань начнёт заменять тебя, и не облажайся с выбором.

– Что?

– Поймёшь, когда настанет время, Конрад. От тебя будут ждать решительных действий.

Незнакомец схватил кресло за ручки, развернул его и толкнул вперёд. Я ударился о стену прохладного воздуха. Кто-то другой повёз меня витиеватыми коридорами прочь.

Коляска повернула несколько раз и резко остановилась. Чьи-то руки отстегнули меня, приподняли за шиворот комбинезона, пихнули в спину и прижали к стене. Конвоир навалился сзади. Пошевелиться не получилось – он был слишком сильным.

– Не дёргайся, а то будет хуже, – шепнул он на ухо. – Слишком с вами тут миндальничают, оттого и наглые такие стали. По мне лучше разок доходчивее растолковать, как всё устроено, чем беседами убеждать.

С этими словами неизвестный приставил к моей шее две иглы и резко вонзил их между позвонками. Боль с хрустом прорвалась до самого мозга, разорвав тьму багровой вспышкой. Руки и ноги заколотились в судорогах, барабаня по стене.

Ещё две иглы вошли в позвоночник между лопаток, разгоняя вверх по телу новую волну пламени. Конечности обмякли, но я не упал – мучитель так сильно прижимал меня к стене, что я просто-напросто повис между ней и его огромной ладонью.

– Ты должен доказать свою верность Республике. Отказ будет стоить тебе дороже. Не заставляй напоминать об этом.

Третья пара игл вошла в районе поясницы. Нарастающая скачками боль единым распирающим стержнем пронзила тело. Когда уже казалось, что выдержать её невозможно, послышался стрёкот электрошокера. Разряд щёлкнул через иглы и пробежал по всем нервам с такой силой, что я разом позабыл и кто я такой, и где нахожусь, и что вообще существую. Осталась лишь самосознающая обезличенная боль.

Невозможно было понять, насколько долго продолжалась пытка. По её окончании я обнаружил себя обессиленным во тьме на холодном металлическом полу. Осторожно пошевелился. Никто не помешал мне. Тело слушалось, но ощущения стали притуплёнными, точно я управлял им через какой-то симулятор.

С трудом поднявшись, я сделал несколько шагов и упёрся в стену, развернулся, но снова врезался в препятствие. Рассмотреть что-либо было невозможно. Поначалу я слепо искал на стенах выключатели, а потом ощупал частично потерявшее чувствительность лицо и обнаружил на нём маску. Сдёрнув её, сжался от яркого света.

Я оказался в пустом лифте. На панели управления светился индикатор открытия дверей. Когда ткнул в него пальцем, двери распахнулись в сторону жилой зоны. Воспоминания подсказывали, что я должен был вернуться в учебный класс.

На моё появление никто не обратил внимания. Должно быть, этого требовали от всех внутренние голоса. Но теперь я точно знал, что они никакие не внутренние, а самые настоящие, просто по какой-то причине их обладатели умудрялись оставлять о себе воспоминания, не являясь лично.

Столы-экраны демонстрировали красочные картинки с эпизодами из истории Республики.

– Территория, на которой большую часть своей истории располагалась Республика Дайяр, поднялась со дна Атлантического океана в третьем тысячелетии до нашей эры в результате серии аномальных землетрясений, – рассказывал воодушевлённый закадровый женский голос. – В результате разломов земной коры на поверхность поднялась территория площадью почти в три с половиной миллиона квадратных километров.

Дисплей показывал формирование новой части суши посреди океана.

– Ну что, видел их? – спросила Рут.

– Вроде как…

– Что значит «вроде», ты и в глазах своих сомневаешься?

Я пожал плечом. Прежняя чувствительность не возвращалась, из-за чего произошедшее казалось невозможным. К тому же голос воспитателя в голове как ни в чём не бывало требовал не отвлекаться от урока. Я не мог понять, была ли вообще эта пытка, или воспоминание о ней мне внедрили точно также, как и слова наставников.

– Новые земли распростёрлись от территории Кельтского моря на севере до Канарских островов на юге, – говорила диктор. – От побережья Испании на востоке до острова Сан-Мигел на западе.

– Как они это делают? – спросил я у Рут. – Залезают в голову и исчезают?

Она молча упёрла указательный палец в левый висок, как будто это должно было мне о чём-то сказать.

– Сама ты дура, – шепнул я.

– Предки жителей различных стран, составляющих провинции современной Республики, быстро освоили территорию, – продолжал дисплей. – В античные времена её считали всплывшей Атлантидой. Такое название получило и одно из развившихся здесь государств.

Тот неизвестный в серых брюках говорил, что лучшие способны на невероятные вещи. Не было похоже, что пыткой для меня провели запланированную демонстрацию их возможностей, скорее походило на чью-то собственную больную инициативу.

– Вот стану лучшим, и тоже так смогу, – бросил я.

Она ещё раз покрутила пальцем у виска, на этот раз у правого. Теперь ошибиться в жесте было невозможно.

– Войны между различными группами окончились к 500 году до нашей эры. Всю территорию себе подчинили Дайярцы, назвавшие свою страну Дайяр и провозгласившие себя единственными настоящими потомками Атлантов. Они вели войны с Древними Македонией, Грецией, а позже и с Древним Римом.

– Я думала, увидев скрытое внутри стен, ты поймёшь, что здесь на самом деле происходит, – сказала Рут.

– Нас учат быть сильными…

– Нас учат не быть вообще, – отрезала она. – Знаешь, как они называют это место? Ферма. А знаешь, для чего нужны фермы?

Я не знал.

– Чтобы выращивать овец.

В голове промелькнули изображения кучерявых животных, которых нам показывали на уроках когда-то давно.

– Они милые, – сказал я.

Рут наигранно улыбнулась.

– Овец режут и едят. А к мясникам их ведут специально обученные козлы. Поэтому отсюда ты сможешь выйти либо со мной человеком, либо бараном вместе с остальными.

– Либо лучшим, – сказал я.

– То есть козлом, – насупилась она.

Размышления Рут мне казались странными, и в то же время притягательными. Ей было известно очень много того, о чём на Ферме нам не рассказывали.

– Ты ведь попала сюда оттуда? – спросил я, указывая пальцем в пол. – Поэтому так много знаешь?

Она некоторое время молча смотрела на меня, а затем кивнула.

– Расскажи мне…

Её рука погладила меня по плечу. Рут вздохнула.

– Я даже завидую, что вы ничего не знаете, поэтому не стану никого разочаровывать раньше времени.

4

Возвращение в комнату ночлега после занятий в тот день оказалось недолгим. Это был редкий случай переезда на новый этаж. Рут говорила, на каждом уровне мы жили год. Тогда я не знал, много это или мало, но казалось, что со временем интервалы между переездами становились всё короче. Поначалу на каждом этаже будто проходила целая жизнь, но чем ниже мы оказывались, тем стремительнее пролетали дни.

Сейчас я уже и не могу быть уверен, что из моего рассказа происходило на каком этаже – события слились в одну короткую пунктирную линию. Многое совсем выморалось из памяти многочисленными скачками в прошлое, а Наби не мог помочь вспомнить то, что происходило до его появления.

Реальная память оказалась обманчивой и настолько неточной, что доверять ей после опыта Эфемеры стало трудно, и всё же эти блеклые всполохи былого оставались самым надёжным источником информации в мире.

– Переоденьтесь в новую форму, – потребовало воспоминание, едва мы вошли в помещение.

В капсулах для сна, запакованные в вакуумные пакеты, лежали комбинезоны.

– Они светлее, – сказал Ли, разрывая упаковку.

Он приложил комбинезон к себе, показывая разницу между старым и новым. Близнецы примерили свои комбинезоны друг к другу.

– Уже больше белые, чем серые.

Ли начал перекладывать свои запасы сладостей из карманов старой одежды в новую.

– Поставь красный куб на место синей пирамиды, белый шар и зелёный тетраэдр размести между ними, а остальные фигуры не трогай, – поступила команда.

Я подошёл к нише возле стены в одних трусах и начал выполнять задание. В тот раз красным кубом был чёрный шар. Синей пирамидой стал фиолетовый прямоугольник. Цвет тетраэдра и впрямь оказался зелёным, но по форме он являлся бубликом. И лишь белый шар оставался белым шаром.

– Это сюда… Поставил… Сюда… Поменял… – шептал я.

– Хватит бубнить уже, – ткнул меня в бок Сэм.

Едва я закончил, он вернул фигуры на прежние места.

Сознание потребовало поторопиться, и когда все переоделись, повлекло нас в коридор к дверям лифтов. Девочки уже заходили в один из них.

Прежде, чем створки сомкнулись, мы с Рут встретились взглядами. Уголки её губ едва заметно приподнялись, и она опустила глаза.

– Не лыбься им, Конни, – Сэм щёлкнул меня по уху. – А то к себе заберут.

Ребята хохотнули. Я обернулся, и лифт остановился. Двери разъехались в стороны, открывая ту же картину, что была и на предыдущем этаже. С той разницей, что стены в помещениях оказались чуть светлее – как раз в тон новой одежде.

Напротив уже стоял второй лифт. И снова я встретил убегающие от контакта глаза Рут.

– Добро пожаловать на четвёртый этаж. Здесь действуют новые правила, – говорил в воспоминаниях незнакомый наставник. – Отныне вам запрещено обсуждать слова и действия воспитателей. За проступком последует наказание. О всех вольнодумствах вы обязаны сообщать мне. Мой кабинет находится напротив комнаты отдыха.

На входе в комнату для сна образовалась заминка. Ребята столпились в проходе, не решаясь проходить внутрь. Причина их настороженности для меня открылась не сразу – пришлось растолкать толпу локтями.

Наконец удалось протиснуться вперёд. Зрелище ввело в ступор и меня: в центре помещения рядом с фигурами в стенной нише стоял незнакомец в таком же как у нас комбинезоне.

Нервно моргая и поправляя едва заметные очки без оправы, он молча глядел на нас с аналогичным нашему выражением замешательства.

– Ты кто? – разорвал тишину Сэм.

– Ань, – просто ответил парень.

Имя показалось мне знакомым. Я где-то его уже слышал, но не мог вспомнить.

Шагнув к нам, Ань вытянул вперёд руку. Обступив его полукольцом, мы уставились на неё. По неуверенно тронул Аня за запястье, а затем немного повернул его.

– Обычная рука… – буркнул он.

Смутившись, Ань отдёрнул руку.

– Вы что, тут не здороваетесь? – удивился он. – У вас имена-то вообще есть?

– Конечно, я – Сэм, это Кони, Ли, Фридрих, Барт, Митч, Болван…

– Меня зовут По!

– А называть всё равно будут Болваном, – хохотнул Сэм. – Потому что ты придурок.

– Рад познакомиться, По, – поддержал Болвана новенький.

Он вновь протянул тому руку. Потупившись, По оглянулся на других, ища подсказки, что делать с ладонью Аня. Не знал никто.

– Дай свою руку, – попросил Ань.

Болван протянул её тыльной стороной ладони вверх. Ань вложил внутрь свою ладонь, развернул руку По и потряс.

– Вот так, это называется рукопожатие, – пояснил Ань. – Так показывают дружелюбие…

– Забей, он всё равно не запомнит! – хохотнул Сэм.

– У тебя пальцы потные, – отдёрнулся По.

Вперёд вышел Фридрих и поздоровался с новеньким за руку так уверенно, будто всегда это делал.

– Фридрих Ардан, – представился он. – Как ты сюда попал?

– Из Вьетнама, – ответил тот. – Меня забрали у родителей.

– Что за Вьетнама? – переспросил По.

– Устаревшее название одной из провинций в тихоокеанском регионе Республики, – за Аня ответил Фридрих. – Не используй здесь подобные слова.

– Ты снизу? – догадался я.

Все зашептались ещё раньше, чем новенький успел кивнуть. Начать расспросы нам помешало внезапно вспыхнувшее воспоминание о запрете выяснять у Аня его происхождение.

– Я понял, не буду, – проговорил Ань в ответ на какое-то своё индивидуальное воспоминание.

Только в этот момент я вспомнил, где слышал его имя – на предыдущем этаже после того, как ранил себя вилкой. Тогда незнакомец в кабинете сказал, что Ань – тот, кто начнёт заменять меня. Но как именно?

5

Первым занятием на новом этаже оказалось свободное обучение. Мысли привели нас в огромный игровой зал, заполненный всевозможными предметами от простых игрушек и спортинвентаря до компьютеров и зооуголка с животными. Первым делом все дети бросились к ним. Они трогали уши кролика, которого видели впервые не на экране, стучали в стекло к флегматичному питону, тянули вцепившегося в лежанку кота, тёрли пальцем листья лимонного дерева и протягивали их друг другу понюхать. Всеобщее сумасшествие не поддержала только Рут. Она спокойно подошла к аквариуму и насыпала рыбкам немного какого-то порошка из стоявшей рядом пачки.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Это корм, – ответила она. – Бедные создания, правда? Прямо как мы. Сидят себе в четырёх стенах, вокруг целый недоступный мир, а они понятия не имеют, каков их настоящий дом. И даже не поймут, что это он, если вдруг там окажутся.