Мост между мирами

Во сне я вновь увидел образ странного моста и его каменного фасада. На этот раз картина была дополнена густой растительностью и величественными многовековыми хвойными деревьями. Примечательно, что одна сторона моста была погружена в темную и мрачную атмосферу, в то время как вторая его часть находилась в яркой и пестрой обстановке. Этот контраст цветов по разным сторонам моста создавал невидимую границу между светом и тьмой.

Посреди моста стояла изящная женская фигура, олицетворявшая грацию и изящность женского тела. Её русые волосы спадали прямой волной по тонким плечам, а идеально прямая осанка делала её похожей на статуи великих мастеров античной Греции, чьи произведения искусства многие тысячелетия вызывали восторг у всех поколений человеческой цивилизации. В этом образе было нечто загадочное и привлекательное. Никогда в жизни я не видел никого подобного и не встречал столь утончённого создания в реальности. Этот призрак был слишком хорош для реального мира. Она была нимфой, богиней, сошедшей с Олимпа на грешную землю. Её образ манил к себе сильнее любого алкоголя и дурманил разум, словно смертельная доза морфия.

Я пытался ухватиться за этот образ и запечатлеть его в своём разуме. Всё моё нутро желало прикоснуться к незнакомке и ощутить её шелковистую кожу на кончиках грубых пальцев. Но в тот момент, когда я пытался протянуть к ней свою массивную ладонь, образ богини померк, оставив лишь пустоту и разочарование в душе.

Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Настойчивый и непрекращающийся звон вырвал меня из объятий сна, рассеивая образ загадочной незнакомки. Я пытался запомнить хотя бы фрагменты этого прекрасного видения, но назойливый звук стёр все воспоминания о нём.

Рука непроизвольно потянулась к вибрирующему устройству. Не открывая глаз, я провёл по экрану пальцем, даже не потрудившись взглянуть на имя назойливого абонента.

– Михаил Безбожный слушает, – блаженную тишину нарушил хриплый мужской голос, который отражал яростное похмелье после ночной попойки и антидепрессивной терапии.

– Михаил Игоревич, у нас в отделении произошёл несчастный случай… – по дрожащему женскому голосу я сразу понял, что новости не из приятных, и меня ждёт очередной вызов на работу вне смены. – Вы сможете приехать в центр?

– Аня, могу ли я хоть один день в месяц позволить себе выходной? – я всё ещё находился под воздействием выпитого накануне алкоголя, что позволяло мне не допускать произвола со стороны медицинского персонала. – Тищенко лично отправил меня на заслуженный отдых и попросил остаться в стороне от дел центра после вчерашней операции. Сегодня у меня официальный выходной, и в течение следующих суток постарайтесь справиться как-нибудь без меня.

– Я понимаю, что вы работаете сверхурочно и не позволяете себе выходные дни, но вам лучше приехать в центр как можно скорее, – в каждом произнесённом девушкой слове я улавливал панику и страх, которые я часто наблюдал у молодняка, прибывшего в наше учреждение сразу после института. – Михаил Игоревич, ваш пациент… – медсестра оборвала разговор, так и не решившись продолжить свою исповедь.

– Не понял, – посыл медсестры за долю секунды смог отрезвить меня и вернуть разум к былой концентрации. – Какой пациент?

– Пресняков Андрей… – вновь эта пауза и учащённое дыхание в динамике заставляли разум трезветь со скоростью света. – Он…

– Аня! – я даже не заметил, как перешёл на повышенный тон. – В чём дело? Что с пациентом?

– Пресняков утром пришёл в себя после операции и попытался встать с кушетки. Он… Он упал с кровати, что привело к расхождению швов и обильному кровотечению у пациента.

– КАК ВЫ ЭТО ДОПУСТИЛИ? – в одно мгновение кровь наполнилась смертельно дозой закипающего в венах адреналина. – Где был дежурный персонал?

– Ординатор Михайлов немного задремал и не успел… – я не дал девушке возможность продолжить бессмысленные оправдания и оборвал медсестру на полуслове.

– Что с Пресняковым? Вы смогли остановить кровотечение? Кто сейчас занимается пациентом?

– Ординатор Михайлов принялся зашивать рану пациента, не дожидаясь вашего появления, Михаил Игоревич. Но… – девушка вновь осеклась и стала боязливо мямлить. – Но пациент находится в критическом состоянии из-за обильной потери крови и поздней реакции медицинского персонала. Я поэтому вам и позвонила, чтобы вы срочно прибыли в центр и попытались исправить сложившуюся ситуацию, пока не стало поздно.

– С этого и надо было начинать! – мой яростный крик отскакивал от стен, словно резиновый мяч от бетонных стен во время детских игр. – Пусть Михайлов делает всё возможное для остановки кровотечения! Через пятнадцать минут ждите меня в центре, – я хотел сбросить вызов, но остановил свой порыв и продолжил разговор. – Аня, вы отвечаете головой за жизнь этого пациента. Никто из вас не сможет устроиться санитаром в самую захудалую муниципальную поликлинику, если с Пресняковым что-то случится. Запомните это. Я никогда не прощу подобной халатности и не позволю отдавать жизни несчастных людей старой карге с косой!

Не дожидаясь ответа, я прервал разговор. У меня не было времени на размышления. Каждая секунда была на счету, и я покинул дом спустя всего пять минут после вопиющего и лишившего долгожданного покоя звонка медицинского персонала.

Не обращая внимания на светофоры и камеры фиксации скорости (я был готов пренебречь всеми штрафами и законами, ведь жизнь человека была для меня превыше всего), я прибыл в клинику спустя пятнадцать минут после окончания разговора. По пути к отделению я чуть не сбил нескольких сотрудников и пару пациентов, но мой жест остался незамеченным.

Влетев в отделение с бешено бегающими глазами, я сразу же бросился к палате пациента, где накануне вечером его оставил медицинский персонал. В глаза бросились следы крови на полу и бурые блики на поверхности одной из сторон больничной лежанки. Хотя я не был религиозным человеком, в этот момент я обратился к неизвестному высшему разуму с просьбой дать мне немного времени, чтобы исправить эту фатальную ошибку, допущенную молодым и беспечным молодняком, что мнил себя будущим российской нейрохирургии.

Я поспешил в операционную и столкнулся с Анной, которая стояла перед массивными дверьми с бледным и безжизненным лицом.

– Аня, что у вас здесь произошло? – неосознанно, я поспешил сбросить куртку с плеч на пол, готовясь ворваться в операционную как можно скорее. – Хотя, поговорим об этом позже. Дай мне чистый и стерильный комплект одежды, перчатки и подготовь всё необходимое для зашивания разорванного шва.

– Михаил Игоревич… – при моем стремительном появлении медсестра заметно побледнела. В свете люминесцентных ламп её кожа приобрела белый и неприятный болезненный оттенок.

– Все вопросы потом, – без промедления я обошел медсестру стороной, направившись к дверям операционной. – Сейчас помоги мне провести стерилизацию медицинской одежды и всех необходимых инструментов.

– Михаил Игоревич, – девушка медленно опустилась на пол, словно пытаясь растянуть быстро утекающее время. Она взялась за кожаную куртку, стараясь не встречаться со мной взглядом, полным гнева. – В этом уже нет необходимости.

– О чём ты говоришь? – эмоции взяли вверх над разумом, отдавая его во власть всепоглощающей злости и нетерпения. – Пациенту, который оказался на грани жизни и смерти по вашей вине, требуется немедленная помощь! Я не собираюсь уподобляться вам, глупым и беспечным студентам, и позволять людям неоправданно рисковать своей жизнью! Ты сейчас же пройдешь со мной в операционную, и мы сделаем всё возможное и невозможное, чтобы этот несчастный выжил!

– Михаил Игоревич, мне очень жаль, но… – пауза, драматическая и злополучная пауза, которая преследовала меня в ночных кошмарах с пятнадцати лет. – Пресняков скончался несколько минут назад. Мы не смогли остановить кровотечение, и пациент умер из-за обильного кровоизлияния. Мы сделали всё возможное для спасения его жизни, но, видимо, этому мужчине было суждено уйти из жизни, несмотря на все наши старания.

Тихий ропот медсестры еще долго звучал в пустом больничном коридоре. Вскоре все пространство погрузилось в гнетущую тишину, нарушаемую лишь треском холодных люминесцентных ламп. Слегка уловимый гул создавал атмосферу безысходности, словно мотивы похоронного марша во время траурной процессии.

Несколько минут я пытался смириться с действительностью и осознать, что впервые за многие годы врачебной практики потерпел поражение в борьбе со смертью.

– Не смей говорить мне о судьбе и предначертаниях! – Гнев и ненависть, неконтролируемая и одержимая злость бурлили в моих венах, словно крепкий алкоголь. – Я осмотрю тело пациента и сам оценю причины его смерти. Жду тебя и Михайлова в морге.

Выхватив куртку из рук медсестры, я медленно направился в свой кабинет. Мне было сложно признать свое поражение, и я не мог смириться с первым за многие годы врачебной практики поражением в битве с судьбой. Я обещал брату никогда не сдаваться и всегда идти наперекор судьбе и самой смерти. Но из-за недалеких и беззаботных идиотов, чей разум был занят хер пойми чем, я, как и двадцать лет назад, проиграл старухе с косой.

За погружением в собственные мысли я не заметил, как сменил повседневную одежду на медицинскую форму. Я передвигался по медицинскому центру, словно потерянный и неосязаемый призрак, не замечая ни одной живой души вокруг себя. Первая за многие годы смерть на моей совести стала настоящим потрясением для моего разума. Я вновь ощутил себя пятнадцатилетним беспомощным мальчишкой, который наблюдал за смертью собственного брата, не в силах повлиять на ход жизни.

Но я уже давно вырос. Теперь я диктовал правила и решал, можно ли спасти человеку жизнь или он обречен на гибель. Этот случай не стал исключением. Мужчина имел шанс на спасение и, по всем показателям, мог прожить ещё лет десять при должном уходе и правильном образе жизни. Шестичасовая борьба позволила дать этому человеку второй шанс, и я был уверен, что увижу его в сознании сразу после возвращения из суточного отпуска. Но реальность вновь разрушила все мои представления о будущем.

Хотя я не мог сетовать на судьбу в этой ситуации и не верил, что все в нашей жизни предопределено высшими силами. Только человек мог управлять своей жизнью и решать, бороться за неё или нет. Этот мужчина и его оптимистичный настрой вызвали у меня уважение и уверенность в силах пациента, что и стало решающим фактором в принятии решения о проведении операции на головном мозге. Он до последнего верил, что успеет сводить внука в первый класс и увидит успехи потомка в предстоящем футбольном турнире среди младших возрастных групп.

Теперь мне предстояло сообщить несчастной вдове и дочери этого добряка, что все наши усилия были напрасны. Семья никогда больше не встретится с любимым мужем, дорогим отцом и любящим дедом.

В этот момент я ненавидел себя всей душой. Мне предстояло стать тем, кого я так сильно презирал и ненавидел последние двадцать лет – тем, кто лишает людей света и счастья, отнимая у них самых близких и дорогих сердцу людей. Я всегда боялся, что могу стать таким же жестоким палачом, как тот, кто отнял у меня брата и единственную настоящую семью. И вот теперь меня ждала та же участь.

Подойдя к дверям морга, я испустил обреченный вздох и, вдохнув как можно больше воздуха, вошел внутрь – в последнее пристанище холодных и безжизненных тел. Морг был наполнен неприятными запахами: хлорки, спирта, антисептиков, химикатов и, самое страшное и обжигающее из всех, – смерти. Это был ни с чем несравнимый аромат обжигающего холода, пустоты, плесени и остывшей плоти, которая продолжала содержать остатки гормонов и сальных желез недавно умершего человека. Да, смерть имела свой уникальный запах, пропитавший всё в этом мрачном помещении. Здесь была её территория, и я пришёл в лагерь своего врага, чтобы признать своё поражение, как жалкий трус.

Войдя в кабинет патологоанатома, я почувствовал едкий табачный дым в лёгких. Сотрудники морга, в отличие от остального персонала центра, никогда не руководствовались этическими правилами и могли спокойно курить прямо на рабочем месте, в присутствии своих «пациентов».

Женщина средних лет спокойно курила прямо около безжизненного тела одного из тех, кто пал в бою со смертью. Её тучная внешность и жестокие черты лица никогда не выражали эмоций. Профессиональная деформация – вещь жестокая и не менее беспощадная, чем сама смерть. За долгий срок подобной деятельности ты неосознанно отдаёшь свой разум на съедение, лишаясь всех чувств и эмоций в душе. Смерть становится для тебя извечным спутником и такой же обыденной вещью, как поход за хлебом в ближайший продуктовый магазин. Я не часто виделся с патологоанатомом нашего центра, но эта женщина всегда поражала меня своей отрешённостью и совершенным безразличием к здоровью и состоянию как мёртвых, так и живых людей.

– Антонина Сергеевна, – я направился к полной и бледной женщине, чей облик мог бы показаться воплощением самой смерти, если бы она существовала в материальном мире в видимом образе, без своего дурацкого плаща с капюшоном. – Я настоятельно рекомендую вам сократить потребление никотина.

– Михаил, – сквозь дымную завесу я с трудом различил улыбку на лице женщины. – Каким ветром тебя сюда занесло?

– Утром у нас скончался мужчина пятидесяти трёх лет, причиной смерти стало обильное кровотечение, вызванное разрывом швов после падения на пол. Его фамилия – Пресняков. – Я попытался ладонью рассеять дым вокруг себя, чтобы лучше рассмотреть патологоанатома и понять ее реакцию. – Он уже здесь?

– Здесь, – Антонина, сделав глубокую затяжку, выпустила очередную порцию дыма и затушила тлеющую сигарету о металлический стол. После чего отошла в сторону. – Ты никогда не проявлял интереса к трупам пациентов. Что же изменилось на этот раз?

– Антонина, давай не будем вести эти бессмысленные разговоры. Позволь мне осмотреть тело Преснякова, и мы оба сможем избавиться от необходимости находиться в одном помещении.

Женщина с безразличным видом подошла к одному из столов и откинула белую простынку, обнажив бледное тело. Еще вчера этот мужчина улыбался мне и говорил, что чувствует жизнь и наш общий успех в этой схватке. Теперь же его плоть приобрела холодный синий оттенок смерти, а бурые потоки густой металлической крови испачкали тело.

Я надел защитное обмундирование и приступил к изучению разорванного шва. После тщательного осмотра я убедился, что рассказ медсестры был правдив. Однако методы остановки кровотечения, предпринятые в спешке, оказались неэффективными. Если бы я оказался на месте происшествия, то смог бы остановить кровь и зашить рану до того, как ситуация стала критической.

В коридоре раздался скрип дверных петель, и на пороге отделения появился виновник всего этого хаоса – ординатор Михайлов, сопровождаемый медсестрой.

– Михаил Игоревич, я не… – лицо Михайлова было бледнее, чем у трупа, лежавшего на столе.

– Михайлов, почему ты выбрал медицинскую профессию? Почему ты решил стать врачом?

– Я… Я хотел спасать жизни людей и со временем стать известным хирургом, – парень запнулся, его взгляд панически метался из стороны в сторону. – Таким, как вы, Михаил Игоревич.

– Таким, как я… – я произносил каждое слово медленно, размерено, заставляя обоих молодых людей испытывать мучительную паузу. – Поэтому ты допустил смерть этого мужчины? Потому что хотел стать таким, как я? – внезапно мой голос перерос в яростные крики. – Я никогда не позволял себе проигрывать смерти! Каждый день в течение двенадцати лет я вырывал обреченных людей из её цепких лап и давал им второй шанс на жизнь. Но ты… Что сделал ты? Ты отдал любимого мужа, любящего отца и заботливого деда смерти, лишив его семью близкого и дорогого человека! Ты хоть представляешь, что ты наделал?

– Это была случайность, и никто не знал, выживет ли пациент после… – беспечный мальчишка и его оправдания пробудили во мне настоящего зверя и безжалостного монстра.

– Я ЗНАЛ! Я знал, что этот мужчина выживет, и сделал всё возможное, чтобы дать ему второй шанс. Он должен был вернуться к семье и быть рядом с теми, кем он дорожил и кого любил. Но ты забрал у него этот шанс и позволил его близким потерять члена семьи, – в моем сознании возникло болезненное воспоминание о пухлом пожилом мужчине в белом халате и его словах: «Юноша, мне очень жаль, но твой брат скончался полчаса назад. Мы сделали всё возможное, но опухоль победила в этой схватке и забрала его жизнь…»

– Михайлов, если ты не хочешь на ближайшие несколько нет сесть за решетку за халатное отношение к пациенту ты больше никогда не возьмешь скальпель в руки. Занимайся программированием, стань сраным блогером, который навязывает своё мнение глупой и ограниченной молодежи, выбери любую деятельность, далекую от жизни людей. Но никогда, слышишь? Никогда не касайся медицины и здоровья нуждающихся в помощи людей.

– Михаил Игоревич, но вы… – тихий ропот медсестры напомнил о её присутствии в кабинете.

– Аня, с тобой мы поговорим позже. Или ты тоже решила уйти на покой и пойти в блогеры следом за Михайловым?

– Нет, Михаил Игоревич, я лишь хотела сказать, что вам нужно обсудить подобные вещи с заведующим отделением и принять с руководством клиники дальнейшие решения по поводу случившегося.

– С Тищенко я обговорю этот вопрос лично. И я уверен, что он поймёт и одобрит мое решение, – я перевел полный ненависти взгляд на бледного ординатора. – Михайлов, что скажешь ты?

– Я сегодня же соберу свои вещи, – плечи парня опустились вниз, а голова упала в безвольном и обреченном жесте. – Аня никак не виновата в случившемся, и вам не стоит лишать ее рабочего места из-за меня. Раз вы такой справедливый, то не наказывайте невиновного и позвольте девушке продолжать свою деятельность.

– Раньше надо было думать о справедливости, – я презрительно фыркну и повернулся спиной к молодняку. – Аня, с завтрашнего дня ты поступишь в распоряжение старшей санитарки. Как только увидишь тяжесть наших пациентов изнутри и прочувствуешь их боль и отчаянье, тогда, возможно, я верну тебя на прежнее место. Но до этого момента будешь заниматься самой низшей и тяжелой работой в отделении. Это научит тебя смирению и тому, что каждая жизнь важна и смерть не предопределена высшими силами.

Не в силах терпеть общение с двумя беспечными глупцами, я решил вернуться в отделение. Мне предстояло совершить тяжелый и убийственный поступок. Это был мой первый опыт общения с семьей погибшего человека и моя первая исповедь перед несчастной родней.

Гнев и отчаяние достигли своего предела. Ворвавшись в пустой кабинет, я начал крушить всё, что попадалось мне под руку. Через пятнадцать минут в помещении не осталось ни одного целого предмета. Мебель была перевернута, папки с документами разбросаны по полу, канцелярия разлетелась по углам, а горшки с комнатными растениями разбиты вдребезги. Мне было трудно сдержать долго копившуюся злость, да и не было в этом никакого смысла.

Я потянулся к нижнему ящику письменного стола, где хранились запасы элитного алкоголя со всех уголков мира. Так называемая «благодарность» от счастливых пациентов и их семей всегда включала пакет с дорогим алкоголем и заветный конверт с «благодарственными» бумажками. Никто не мог отменить эти традиции, и я слепо следовал указаниям высшего руководства центра по поводу отношений с пациентами.

Я упал на пол перед наклоненным на бок столом. Достав одну из бутылок, я сорвал акцизную этикетку и начал поглощать креплёную жидкость большими и жадными глотками. Боль была невыносимой. Чувство отчаяния достигло предела, и я поддался давно утраченным чувствам. Сложно было принять поражение и смириться с чувством вины в сердце. Я много лет глушил этот невыносимый душевный зуд и каждый день оправдывал себя перед братом и его душой.

Бутылка опустела слишком быстро, и я незамедлительно потянулся за второй. Лишь градус мог помочь сдержать гнойный нарыв, который прорвал в душе спустя двадцать лет. Я пил до тех пор, пока разум перестал проецировать кадры прошлого и голос совести не заглох. Прикрыв глаза, я ощутил приятные объятия пьяного забвения.

Сквозь благодатный душевный мрак и туман в голове я уловил тихий голос. Звук, что разносился по разгромленному помещению, парализовал мое сознание и лишил остатков разума.

– Не стоит утопать свои эмоции в алкоголе, братишка. Ты ни в чем не виноват и не в состоянии спасти всех и каждого. Смерть придёт за каждым из нас и возьмёт всё, что ей причитается, в отведенный каждому срок.