Нулевой этаж

Михаил Гинзбург

Нулевой этаж

Часть 1: Сделка с Дьяволом в Пентхаусе

Глава 1. Ароматы Нижних Уровней

Пробуждение – это всегда выдох Башни тебе в лицо. Спертый, многослойный, как археологический раскоп запахов. Сегодня в букете доминировала кислая вонь перегоревшей изоляции и что-то неуловимо сладковатое, трупное – крыса сдохла в перекрытиях, не иначе. Или не крыса. Я – Крыса – пока дышал. Это уже достижение по меркам сорок седьмого уровня. Сорок семь этажей ада до гипотетического «верха», где, по слухам, воздух не воняет чужой переваренной едой.

Я сполз с лежака – спрессованная ветошь, давно забывшая первоначальный цвет. Тело затекло, каждый сустав скрипнул, как несмазанная петля шлюзовой двери. Комнатушка – пенал два на три. Стены из рифленого пластика, когда-то белого, теперь цвета застиранных трусов. Единственное «окно» – мутный глазок видеофона, давно ослепший. Погода в Башне всегда одинаковая: легкая духота, вечный полумрак аварийных светильников и гул. Непрерывный, низкочастотный гул – это Башня дышит, переваривает своих обитателей, шепчет тебе на ухо: «ты – ничто, винтик, пылинка в моих бетонных легких».

Завтрак – половина протеинового батончика «Энергия+». Вкус картона, пропитанного рыбьим жиром и несбывшимися надеждами. Вторая половина – Лии. Всегда Лии. Мысль о ней – единственный антисептик в этой клоаке.

Пора на «промысел». Это не работа, не служение обществу победившего зомби-апокалипсиса, запертому в этой вертикальной консервной банке. Это необходимость. Как дышать. Только дышать здесь бесплатно, хоть и противно. А жрать – уже привилегия.

Я натянул свою «вторую кожу» – темную, бесформенную куртку с капюшоном и штаны с миллионом потайных карманов. Обувь – мягкие самодельные мокасины, подошвы которых знали каждый выступ, каждую выбоину на маршруте лучше, чем мои собственные ладони. Внешний мир Башни – это не для неженок.

Коридор встретил привычной симфонией: кашель за тонкой стеной слева, приглушенная ругань справа, монотонный плач ребенка этажом ниже, капающая вода откуда-то сверху – вечный саундтрек нашего маленького персонального чистилища. Воздух здесь был еще гуще, чем в моей конуре, пропитан испарениями общей столовой, запахом дешевого дезинфектора, которым «Чистильщики» иногда для вида поливали пол, и все тем же неистребимым духом отчаяния.

Пара соседей прошмыгнули мимо, не поднимая глаз. Здесь так принято. Лишний взгляд – лишний повод для неприятностей. Каждый сам за себя, и только Башня за всеми нами – присматривает, как тюремщик за заключенными, которым некуда бежать.

Мой сегодняшний маршрут лежал на сорок третий. Четыре этажа вверх. Четыре круга ада в миниатюре. Там жили «почти люди» – те, кто еще цеплялся за иллюзию порядка, у кого были какие-никакие «работы» по обслуживанию систем Башни. У них могло быть что-то ценное. Не золото, конечно. Золото здесь не жрут. Батарейки. Медикаменты. Лишний кусок мыла, который можно выменять на что-то съедобное.

Лестничные пролеты были завалены мусором – Башня производила его с энтузиазмом маньяка. Периодически его сбрасывали вниз, в технические шахты, где он прессовался, гнил и, возможно, порождал новые, удивительные формы жизни. Я двигался как вода, обтекая препятствия, сливаясь с тенями. Каждый скрип ржавых ступеней, каждый шорох под ногами – это сигнал. Уши – мой главный инструмент. Глаза в этом полумраке часто врали.

На сорок пятом – короткая остановка. За одной из дверей – особенно мерзкий тип из младшего обслуживающего персонала вентиляционных систем. У него всегда были лишние фильтры для очистителей воздуха. Не то чтобы они сильно помогали, но Лия меньше кашляла, когда я приносил свежий. Замок поддался тонкой стальной отмычке за пятнадцать секунд. Тишина. Внутри – предсказуемый бардак и тяжелый запах немытого тела. Фильтры нашлись в обычном месте, под койкой. Плюс одна упаковка синтетических витаминов с почти не истекшим сроком годности – джекпот.

Сорок третий встретил чуть более разреженным воздухом и иллюзией чистоты. Здесь даже горело больше ламп. И патрули «Чистильщиков» появлялись чаще. Осторожность пришлось удвоить, превратиться из воды в тень, в шорох ветра в заброшенной шахте.

Цель – квартира техника связи, известного своей забывчивостью и любовью к консервированным фруктам. Редкая и дорогая дрянь. Фрукты меня не интересовали. А вот аккумулятор для старенького инфопланшета Лии, который он мог оставить на зарядке…

В этот раз удача улыбнулась мне своей щербатой пастью. Дверь была не заперта. Техник, видимо, отлучился «на минутку», которая в реалиях Башни могла растянуться на часы. Планшет лежал на столе. Рядом – почти полный аккумулятор. И – о, щедрость слепого случая! – нераспечатанная банка персиков.

Я прихватил аккумулятор и банку. Персики – это почти праздник. Это улыбка Лии. А ради ее улыбки можно было бы и самому Ориону в пасть заглянуть. Хотя нет, об этом лучше не думать. Плохая примета.

Обратный путь всегда быстрее. Спуск по знакомым ступеням, мимо тех же закрытых дверей, за которыми кто-то так же боролся, любил, ненавидел и медленно сходил с ума.

В моей конуре пахло чуть меньше смертью – наверное, сквозняк прошелся. Лии еще не было – она работала в общей прачечной, отрабатывая пайку и право на койко-место. Место рядом со мной.

Я выложил добычу на стол: фильтр, витамины, аккумулятор. Банку с персиками припрятал. Это будет сюрприз. Маленький, консервированный кусочек солнца в нашем беспросветном мирке. Я сел на лежак и закрыл глаза. Еще один день прожит. Еще одна кроха вырвана из зубов этой бетонной махины. Завтра Башня снова потребует свою дань. И я снова пойду платить. Потому что другого выбора у меня, у Крысы с сорок седьмого, просто не было. А потом я услышал за дверью шаги. Тяжелые. Слишком много. И слишком уверенные для обитателей нашего этажа. Не к добру. Ох, не к добру.

Глава 2. Непрошеные Гости и Хрупкий Свет

Дверь не выдержала. С треском, похожим на перелом старых костей, она отлетела внутрь, едва не задев меня. Дешевый пластик разлетелся осколками, как разбитые иллюзии. На пороге – двое. «Чистильщики». Всегда двое. Словно ублюдочные сиамские близнецы, сросшиеся казенной формой и общей тупостью.

Форма – темно-серая, безликая, как небо Башни за толщей бетона. На груди – тусклый значок с номером. Лица – такие же. Стертые, будто их терли наждачкой, чтобы убрать все человеческое. В руках – электрошоковые дубинки, небрежно покачивающиеся, как маятники часов, отсчитывающих чье-то последнее спокойное мгновение.

«Плановая проверка, сорок седьмой», – прохрипел тот, что повыше, с голосом, напоминающим скрежет плохо смазанного механизма. Слово «плановая» всегда означало «ищем, до чего докопаться».

«Какие планы, такие и проверки», – пробормотал я себе под нос, достаточно тихо, чтобы они не расслышали, но достаточно громко, чтобы самому себе не показаться окончательно сломленным.

Они вошли, не спрашивая. Их ботинки, подбитые металлом, оставляли на моем полу, если эту грязную поверхность можно было так назвать, глубокие царапины – новые шрамы на теле моей конуры. Один принялся методично тыкать дубинкой в мой скудный скарб, второй уставился на меня. Взгляд пустой, как глазница черепа. Такие не задают вопросов. Такие исполняют.

«Что ищем, командиры помойных баков?» – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без тени страха. Страх они чуяли, как акулы кровь. И он их только раззадоривал.

«Порядок ищем, Крыса», – ответил тот, что пониже, с кривой ухмылкой, обнажившей ряд желтых, как старый пластик, зубов. «Говорят, у вас тут на этажах не все гладко. Крысы развелись. Лишние». Он сделал многозначительную паузу, ткнув дубинкой в стопку моих тряпок. «И не только четвероногие».

Мое нутро сжалось в ледяной кулак. «Лишние». Это слово здесь было страшнее любого мата. «Лишние» исчезали. Растворялись в технических шахтах, становились безымянным белком в пищевых концентратах или просто выбрасывались наружу, где мертвый город всегда рад свежему мясу.

В этот момент в дверном проеме появилась Лия. Застыла на мгновение, ее лицо – обычно такое живое, даже в этом сумраке – стало цвета выстиранной простыни. В руках она сжимала сетку с влажным бельем из прачечной – ее сегодняшний вклад в наше общее «ничего».

«Чистильщики» одновременно повернули к ней свои пустые головы. В их глазах мелькнул тот особый интерес, который хищник проявляет к беззащитной жертве.

«А это у нас кто? Незарегистрированный источник тепла?» – протянул тот, что повыше, облизнув пересохшие губы.

«Она со мной, – мой голос прозвучал тверже, чем я ожидал. Я шагнул вперед, вставая между Лией и этими ублюдками. – Все зарегистрировано. Десять раз проверено вашими же предшественниками, такими же любителями порядка».

Лия неслышно шагнула за мою спину. Я чувствовал ее дрожь, даже не касаясь. Ее страх делал мой собственный почти незаметным. Главное – она.

«Смелый, да, Крыса?» – ухмыльнулся тот, что пониже. «Смелость здесь не в цене. Скорее, отягчающее обстоятельство». Он лениво повел дубинкой в мою сторону. «Ладно, на сегодня цирк окончен. Но мы еще вернемся. Смотри, чтобы твоя… пассия… не нарушала нормативы по расходу воздуха. А то знаешь, как бывает с перенаселением».

Они развернулись так же резко, как и вошли, оставив за собой вонь казенного пота, озона от дубинок и ощущение тотальной незащищенности. И выломанную дверь, как зияющую рану.

Тишина после их ухода была оглушительной, тяжелой, как бетонные плиты Башни.

Лия выдохнула. Звук был похож на шелест падающего листа. Она подошла, ее пальцы коснулись моей руки. Холодные, как лед.

«Все хорошо, Крыс», – прошептала она. Ложь. Святая, чистая ложь во спасение. Здесь никогда не было «хорошо». Было «терпимо», «еще не сдохли» или «могло быть хуже». «Хорошо» – это слово из другого, давно забытого мира.

«Конечно, Ли», – ответил я, стараясь улыбнуться. Улыбка, наверное, вышла кривой, как траектория полета дохлой мухи. – «Обычный визит вежливости. Проверяли, не завелись ли у нас тут лишние тараканы мыслей».

Она не улыбнулась. Только посмотрела на меня своими огромными, темными глазами, в которых отражался весь мрак сорок седьмого этажа. Но в самой глубине этих глаз всегда тлел огонек. Маленький, упрямый, как тот ее чахлый росток в консервной банке. Этот огонек и был моим единственным просветом. Тем, ради чего стоило каждый день вгрызаться в эту жизнь, как оголодавший пес в кость.

Я подошел к своим скромным запасам. Достал банку с персиками.

«Смотри, что принес», – я протянул ей консервы. – «Сегодня у нас… почти праздник».

На ее лице медленно, очень медленно, как первый цветок после долгой зимы, расцвела слабая улыбка. И в этот момент мне показалось, что даже воздух в нашей конуре стал чуть чище, а гул Башни – чуть тише. Ради таких моментов и стоило терпеть «Чистильщиков», вонь, мрак и ежедневное напоминание о том, что ты – всего лишь пыль под ногами этой бетонной махины.

Лия взяла банку, ее пальцы осторожно прошлись по гладкой, холодной поверхности металла. Словно это было не просто железо, а какой-то древний артефакт.

«Персики… – прошептала она. – Я уже и забыла, какие они на вкус».

«Сегодня вспомним», – сказал я. – «Если, конечно, эти ублюдки не выбили из меня весь аппетит».

Мы сидели на моем лежаке, в нашей выстуженной, развороченной конуре с выбитой дверью, и ели персики прямо из банки, по очереди, передавая ее друг другу. Липкий, сладкий сок тек по подбородкам. И это было лучшее, что случалось со мной за последние месяцы. Маленький акт неповиновения. Наш собственный, крошечный праздник посреди чумы.

Но даже сладость персиков не могла заглушить тихий, ледяной шепоток в глубине сознания: «они еще вернутся». И я знал, что это не паранойя. Это была трезвая оценка реальности нашего Нулевого Этажа жизни, где любой хрупкий свет мог быть в любой момент безжалостно растоптан тяжелым ботинком системы.

Глава 3. Шепот Обвинения

После персиков во рту остался сладковатый привкус рая, которого мы не заслужили. Но Башня быстро позаботилась о том, чтобы смыть его желчью реальности. Не прошло и часа, как по этажам, словно крысы по трубам, зашуршали слухи. Сначала тихие, как предсмертный хрип, потом все громче, обрастая подробностями, одна другой нелепее и страшнее.

Говорили, на тридцать пятом, в секторе жизнеобеспечения, кто-то вскрыл склад с регенерационными пайками для «верхних». Не просто украл – испортил, залил какой-то дрянью весь стратегический запас. Диверсия. Слово, от которого у «Чистильщиков» случался коллективный оргазм праведного гнева. Это тебе не фильтр для воздуха спереть. Это – плевок в лицо самой системе, в ее холеное, сытое рыло.

Воздух в коридорах, казалось, сгустился еще больше, пропитался липким потом страха. Затих обычный гул – детский плач, соседские перебранки, скрип лебедок мусоропровода. Даже капать перестало. Только напряженная, звенящая тишина, изредка прерываемая далеким грохотом – это «Чистильщики» выламывали очередную дверь, ища виновных. Или просто вымещая злобу.

Мы с Лией сидели в своей каморке, с наспех приставленной к проему дверью. Она чинила мою старую куртку, ее пальцы двигались быстро, но я видел, как подрагивают кончики. Я точил свою единственную нормальную финку о брусок. Бесполезное занятие – против электрошокеров и армированных жилетов «Чистильщиков» это все равно что зубочисткой на медведя. Но монотонные движения успокаивали. Создавали иллюзию контроля.

«Думаешь, до нас доберутся?» – тихо спросила Лия, не поднимая головы. Ее голос был ровным, но я уловил в нем ту же нотку, что и в натянутой струне – еще чуть-чуть, и лопнет.

«Ищут козла отпущения, Ли», – ответил я, проводя лезвием по бруску. Вжик-вжик. «Найдут какого-нибудь бедолагу, повесят на него всех собак, устроят показательную порку. На пару дней наверху успокоятся. А мы… мы просто пыль. Главное – не высовываться».

Вжик-вжик. Ложь. Такая же святая и чистая, как и ее утреннее «все хорошо». Я знал, что когда Башня начинает трясти, первыми сыплются самые нижние этажи. Мы были не пылью. Мы были тем мусором, который первым выметают при любой уборке.

Грохот сапог на нашем этаже прозвучал как удар грома среди ясного, пусть и искусственного, неба. Они шли целенаправленно. Не проверяли каждую дверь. Они знали, куда идут.

Мое сердце сделало кульбит и замерло где-то в горле, мешая дышать. Я медленно положил финку. Лия подняла на меня глаза. В них не было страха. Только какая-то вселенская усталость и бесконечная нежность. Она все поняла.

Дверь, едва державшаяся на одной петле, не стала для них преградой. Ее просто вышибли одним ударом ноги.

Снова двое. Но не те, что утром. Эти были крупнее, злее. На их лицах застыла маска служебного рвения, от которой несло мертвечиной. За ними маячила еще одна фигура – мелкий, суетливый человечек в форме техника какого-то низшего звена. Глаза его бегали, как тараканы по грязной кухне.

«Вот, – пискнул он, указывая на Лию дрожащим пальцем. – Она. Я видел ее… она крутилась там… возле склада… вчера вечером».

Ложь. Наглая, беспардонная ложь. Лия вчера весь вечер была со мной. Мы латали старую сеть, пытаясь приспособить ее под гамак.

«Что за бред ты несешь, ублюдок?» – прорычал я, поднимаясь. Руки сами сжались в кулаки.

«Тихо, Крыса!» – рявкнул один из «Чистильщиков», тот, что с нашивкой капрала. Он шагнул вперед, его дубинка угрожающе качнулась. – «Не твое собачье дело. Есть свидетель. Есть приказ».

«Какой свидетель? Этот слизняк, который собственную тень боится? Да он мать родную продаст за лишнюю пайку!» Я чувствовал, как внутри закипает ярость, черная и горячая, как смола.

Лия положила мне руку на плечо. Легкое прикосновение, но оно будто выдернуло пробку. Ярость схлынула, оставив после себя только ледяное бессилие.

«Не надо, Крыс», – тихо сказала она. – «Бесполезно».

«Гражданка…» – «Чистильщик» сверился с каким-то планшетом, который держал в руке его напарник. – «Лия… номер идентификации семнадцать-сорок семь-дельта. Вы обвиняетесь в несанкционированном проникновении на охраняемый объект категории «А» и умышленной порче стратегических запасов Башни. Именем Архитектора Ориона, вы арестованы».

Слова падали, как камни. Тяжелые, холодные, бездушные. «Архитектор Орион». Его имя здесь было законом. Его имя было приговором.

Лия не сопротивлялась, когда они грубо схватили ее за руки, заламывая их за спину. Она только обернулась, посмотрела на меня. Один долгий, прощальный взгляд. В нем не было ни упрека, ни страха. Только просьба. Безмолвная. Живи.

Я видел, как ее уводят. Как ее хрупкая фигурка исчезает в темном проеме коридора, окруженная массивными телами «Чистильщиков». Я слышал, как стукач-техник заискивающе лебезит им вслед, выпрашивая похвалу или награду.

А я стоял посреди своей разгромленной конуры, сжимал кулаки до хруста в костяшках и понимал, что мой маленький, хрупкий свет только что безжалостно погасили. И виноват в этом был не только этот ублюдочный техник. Виновата была вся эта проклятая Башня, от самого ее гнилого основания до сверкающего шпиля пентхауса, где обитал ее безумный, всемогущий Архитектор.

И я впервые за долгие годы почувствовал не просто желание выжить. Я почувствовал желание мстить.

Глава 4. Правосудие Башни

Тишина, оставшаяся после них, была хуже любого крика. Она давила, высасывала воздух из легких, заполняла собой каждый угол моей развороченной конуры. Пустота. Липкая, как паутина, и тяжелая, как свежий труп. Я сидел на полу, среди обломков двери и разбросанных вещей, и тупо смотрел на место, где только что стояла Лия. Там остался только ее запах – слабый, едва уловимый, как воспоминание о солнце. Запах чистого белья, дешевого мыла и чего-то еще, присущего только ей. Теперь этот запах смешивался с вонью «Чистильщиков» и пылью разрушения.

Время остановилось. Или это я остановился, превратился в камень, в кусок мусора, неотличимый от остального хлама на этом этаже. Башня продолжала гудеть своим вечным, равнодушным гулом. Ей было плевать. На Лию. На меня. На всех нас, копошащихся в ее бетонном чреве. Мы были для нее просто пищей, топливом, статистической погрешностью.

Сколько я так просидел – час, два, вечность? Не знаю. Первым очнулось тело. Свело судорогой затекшие ноги. Потом – разум. Медленно, неохотно, он начал ворочаться, как раненый зверь в клетке. Лия. Они забрали Лию.

Я поднялся. Ноги были ватными, но держали. Первым делом – дверь. Кое-как приладил обломки на место, заклинил их найденной ржавой железякой. Иллюзия защиты. Но сейчас и это было важно.

Потом я вышел. Коридор был пуст. Соседи попрятались по своим норам, как тараканы при свете. Никто не хотел быть следующим. Никто не хотел даже случайно попасться на глаза «Чистильщикам» или, не дай Архитектор, быть вызванным в качестве «свидетеля». Свидетели здесь жили недолго. Или жили плохо.

Информация. Мне нужна была информация. Что с ней будет? Куда ее повели? Обычно «правосудие» Башни было скорым и незатейливым, как удар дубинкой по голове. Для таких, как мы, с нижних этажей, не существовало адвокатов, апелляций, судебных заседаний. Была короткая «обработка» в местном участке «Чистильщиков», где из тебя выбивали признание в чем угодно – в убийстве Архитектора, в планах взорвать Башню, в тайной любви к зомби. А потом – приговор. Всегда один и тот же, с небольшими вариациями.

Я добрался до информационного терминала на нашем этаже. Грязный, мерцающий экран, покрытый слоем пыли и застарелых отпечатков пальцев. В разделе «Официальные уведомления» – пусто. Или почти пусто. Список нарушителей режима экономии воды. Перечень запрещенных к прослушиванию музыкальных частот. Какая-то муть про новый сорт пищевого концентрата, обогащенного витамином Z – витамином забвения, не иначе.

Ни слова о Лии. Ни слова об арестах по делу о диверсии на тридцать пятом.

Я попробовал сунуться к Барсуку. Его нора была на два этажа ниже, в самом сердце трущоб, где даже «Чистильщики» старались появляться только большими группами и при свете дня. Барсук знал все. Или делал вид, что знал. За информацию он брал дорого – едой, батарейками, иногда – просто слухами, которые можно было выгодно перепродать.

Дверь Барсука была заперта изнутри. На мой условный стук – три коротких, один длинный – никто не ответил. Только за стеной кто-то глухо кашлянул и затих. Барсук залег на дно. Умный ход. Когда Башня трясет, лучше притвориться мертвым.

Я возвращался к себе, когда увидел это. На стене, рядом с входом в наш жилой блок, кто-то криво, наспех нацарапал несколько строк острым предметом – скорее всего, осколком стекла. Я узнал корявый почерк одного из наших этажных «грамотеев», подрабатывавшего переписыванием официальных сводок для тех, кто не мог разобрать их на терминале.

«АРЕСТ ПО ДЕЛУ 35. ЛИЯ 17-47-ДЕЛЬТА. ОБВИНЕНИЕ: ДИВЕРСИЯ. ПРИГОВОР: НУЛЕВОЙ ЭТАЖ. ИСПОЛНЕНИЕ: 24 ЧАСА».

Нулевой Этаж.

Легенды о Нулевом Этаже ходили разные. Одни говорили, что это самый нижний технический уровень Башни, куда сбрасывают нечистоты и радиоактивные отходы. Другие – что это специальная камера, где приговоренных медленно перерабатывают в тот самый пищевой концентрат. Третьи шептали, что Нулевой Этаж – это просто эвфемизм для шлюза, ведущего наружу, к зомби. В любом случае, оттуда не возвращался никто. Никогда.

Двадцать четыре часа.

Мир вокруг меня сузился до этих двух слов и двух цифр. Нулевой Этаж. Двадцать четыре часа. Мой мозг отказывался их принимать. Он бился о них, как муха о стекло, оставляя кровавые следы паники и отчаяния.

Я снова оказался в своей конуре. Обломки двери. Запах Лии, смешанный с вонью разрушения. Я сел на тот самый лежак, где мы еще недавно делили банку персиков – целую вечность назад. В руке я все еще сжимал ржавую железяку, которой подпирал дверь.

Ярость, которая вспыхнула во мне после ее ареста, ушла. Остался только холод. Пронизывающий, до костей. Холод абсолютной безысходности. Это конец. Они убьют ее. За то, чего она не делала. За то, что какой-то ублюдок решил спасти свою шкуру ценой ее жизни. За то, что она жила на сорок седьмом этаже этой проклятой Башни.

Я посмотрел на свои руки. Руки вора. Руки, которые умели вскрывать замки, проскальзывать мимо охраны, добывать крохи еды и тепла в этом ледяном мире. Но эти руки не смогли защитить ее. Эти руки не смогли остановить «Чистильщиков». Эти руки не могли ничего сделать против бездушной машины «правосудия» Башни.

Нулевой Этаж. Двадцать четыре часа.

И вдруг, сквозь ледяной паралич, сквозь вату отчаяния, пробилась одна-единственная мысль. Маленькая, острая, как осколок стекла. Мысль, от которой перехватило дыхание.

Если система не оставляет тебе выбора… нужно сломать систему. Или умереть, пытаясь.

Двадцать четыре часа. Отсчет пошел.

Глава 5. Пути Отчаяния

Двадцать четыре часа. Цифры горели в мозгу, как клеймо. Каждый удар сердца отбивал секунду, приближая Лию к Нулевому Этажу. Отчаяние – это кислота, разъедающая остатки разума. Но оно же – и допинг, заставляющий двигаться, когда тело уже готово сдаться.

Первым делом – деньги. Точнее, то, что здесь считалось деньгами. У меня было немного: несколько энергокредитов на старой карте, пара редких батареек, тот самый нетронутый фильтр для воздуха. Все, что я не успел отдать Лии или обменять на еду. Мелочь. Но для кого-то с нижних этажей это могло быть состоянием.

Я метнулся к «Гнилому Зубу» – содержателю мелкого пункта обмена и подпольного тотализатора на тараканьих бегах. Его каморка на сорок девятом воняла прогорклым жиром и несбывшимися надеждами еще сильнее, чем моя. Зуб был скользким типом с бегающими глазками и вечной ухмылкой, обнажавшей единственный оставшийся во рту желтый клык – его визитную карточку.

«Зуб, дело есть, – я выложил на его грязный прилавок свое «богатство». – Срочное. Нужно выйти на кого-то из «Чистильщиков». Тех, кто сегодня Лию… оформлял. По делу тридцать пятого».

Зуб перестал ухмыляться. Его глазки перестали бегать и уставились на меня с неприятным, оценивающим выражением.

«Лию, говоришь… – протянул он, ковыряя в носу грязным ногтем. – Слышал, слышал. Серьезное дело. Нулевым Этажом пахнет. Таким не торгуем, Крыса. Себе дороже выйдет».

«Мне нужно просто узнать, где ее держат. И можно ли… договориться», – я старался, чтобы голос не дрожал.

«Договориться?» – Зуб фыркнул, как старый мех. – «С кем договориться, Крыса? С теми, кто приговор уже подписал? Или с самим Архитектором? Ты сегодня не в себе, парень. Твоя подружка уже одной ногой в компосте. Никто из «Чистильщиков» даже смотреть в ее сторону не будет. А если и будет, то за такие деньги, каких у тебя и за сто жизней не наберется». Он брезгливо отодвинул мои кредиты. «Забирай свои крохи. И вали отсюда. Пока на тебя самого не указали, как на сочувствующего элементу».