Заслон

– Нет времени никому докладывать! – резко возразил Калинников, принимая, наконец, решение. – Решаем на месте. Мы здесь старшие.

– А если что-то пойдет не так? – не унимался Иван Ильич. – Кто ответит?

– Давайте думать о хорошем, – наклонил голову Максим. Его голос звучал устало, но без тени сомнений. – Я вырос на море. Я справлюсь.

– Ты уж там, ради Бога, поосторожнее… – взмолился Сергей Николаевич, кладя руку ему на плечо. – Если что-то не так – сразу дергай за строп-сигнал, мы тебя вытащим.

– Я знаю. Постараюсь, – Максим потряс головой, как бы стряхивая последние следы слабости. – Я не настолько плох, как кажется. Контролирую себя.

Он говорил это тихо, больше для самого себя, но все услышали.

– Аккуратнее, сынок, – с неожиданной теплотой и неподдельным страхом в голосе проговорил Калинников. – Если что – сразу наверх. Жизнь дороже любых, даже самых важных, испытаний.

– Все понял, Александр Васильевич. Не маленький. Прошу прощения за самоуправство, но я должен это сделать.

– Ладно… – Калинников тяжело вздохнул и пригрозил ему пальцем. – Во всяком случае, ты здесь самый молодой и самый безбашенный. Действуй.

Подготовка заняла около часа. Нашли старый, потрескавшийся гидрокостюм, который еле налез на Максима, простейший дыхательный аппарат с одним баллоном, маску, грузы. Все оборудование вызывало сомнения, но выбирать не приходилось. Максим проверял каждую застежку, каждый клапан с сосредоточенностью сапера. И наконец, неловко переваливаясь в неуклюжем облачении, подошел к борту. Он встретился взглядом с Сергеем Николаевичем, кивнул ему, сделал глубокий вдох и шагнул в воду.

Холод, даже через костюм, обжег кожу. Вода приняла его, загудела в ушах. Он дал знак наверх, что все в порядке, и начал погружение, отталкиваясь от борта. Свет быстро угасал, превращаясь в зеленоватое, затем сине-зеленое марево. «Похоже, застрял глубоко», – успел подумать Блинов, чувствуя, как давление сдавливает грудь и маску.

Максим спускался, отслеживая по натяжению троса направление. С каждым метром становилось тяжелее. Не столько физически, сколько морально. Отголоски вчерашнего, слабость, головокружение – все это накрывало его новой волной. На какой-то момент, в полумраке, ему показалось, что он теряет сознание. В глазах поплыли темные круги. Он резко встряхнулся, укусил себя за внутреннюю сторону щеки до боли. Боль прояснила сознание. «Нет, – сказал он себе мысленно. – Соберись. Ты должен».

Наконец, внизу, в призрачном свете его подводного фонаря, показался контур. Датчик в своей клетке висел, уткнувшись в какой-то темный, массивный объект. Максим подплыл ближе, чуть дернул за трос. Клетка качнулась, но не освободилась. Она провалилась во что-то, как в ловушку.

Вблизи объект выглядел странно. Сначала, в полутьме, он показался Максиму огромной ржавой бочкой, вроде тех, что стояли на тележках у уличных квасных аппаратов в его детстве. Но, приблизившись, он понял, что ошибся. Объект оказался больше, значительно больше, и форма у него была не бочкообразная, а более сложная, со сглаженными, обтекаемыми переходами. «Цистерна какая-то? Или топливная емкость, утопленная?» – пронеслась мысль. Но датчик явно провалился не просто в емкость, а в какое-то отверстие.

Не раздумывая больше – времени и воздуха оставалось в обрез – Максим решительно двинулся вперед. И увидел его: открытый круглый люк. Конструкция люка была непривычной: створки откидывались не наружу, а внутрь, и материал, из которого он был сделан, даже под слоями ила и обрастаний, не походил на сталь или алюминий. Мысль о том, чтобы понять его устройство, Блинов отбросил. Датчик висел внутри, зацепившись клеткой за какие-то выступы.

Максим протиснулся внутрь люка. Пространство за ним оказалось не заполненным водой. Вернее, вода была, но внутри чувствовалась какая-то упругая, странная пустота, как в огромном пузыре. Он включил фонарь.

И обомлел.

Свет выхватил из темноты не привычные трубы, клапана или шпангоуты судового набора. Перед ним простиралось помещение, стены которого были сформированы из какого-то неметаллического, матового материала, отливающего мягким перламутром. Они были лишены острых углов, плавно перетекали одна в другую, образуя странные, органичные формы. В центре возвышался не то пульт, не то подиум с утопленными в поверхность панелями, на которых мерцали едва видимые, сложные узоры.

«Да это же… Это же инопланетный корабль. Самый настоящий», – мысль пронеслась с такой ослепительной, кристальной ясностью, что у него перехватило дыхание. От осознания чуть сердце не остановилось. Никаких сомнений не оставалось. То, что он видел, не имело ничего общего с земными технологиями, ни советскими, ни какими бы то ни было еще.

На несколько секунд он застыл, пораженный. Затем инстинкт и остатки профессионального долга взяли верх. Блинов нашел свою клетку, аккуратно, с нервной дрожью в пальцах, высвободил ее из зацепа, убедился, что датчик цел, и дернул за строп-сигнал три раза – условный знак «поднимайте».

Чувствуя, как трос натягивается и клетка начинает движение вверх, Блинов не последовал за ней сразу. Любопытство, сильнее страха и усталости, приковало его к месту. Максим плавал внутри этого немыслимого пространства, освещая фонарем стены. Его взгляд упал на центральный пульт. Среди гладкой поверхности там лежал небольшой предмет. Максим подплыл и взял его в руку.

Незнакомый предмет был неожиданно теплым, что было особенно странно в холодной воде. Предмет напоминал по форме плоскую улитку, закрученную в изящную спираль. Материал был похож на черненое серебро или обсидиан, но гораздо легче. На его поверхность были нанесены тончайшие, не поддающиеся расшифровке символы и переплетающиеся узоры, которые словно светились изнутри собственным, тусклым светом. Максим, не раздумывая, сунул находку в карман на груди гидрокостюма. Мысленно Блинов уже дал незнакомому предмету имя – Омега.

Максим хотел осмотреть еще, но тут волна тошноты и внезапной, сдавливающей слабости накатила на него с новой силой. В глазах потемнело, кислород в баллоне, судя по манометру, был на исходе. «Все, хватит. Еще потеряю сознание здесь, и отправлюсь вслед за дядей Гришей», – пронеслось в голове с леденящей ясностью. Блинов развернулся и, с заметным усилием отталкиваясь от странных стен, торопливо поплыл к кругу света – открытому люку.

Выбравшись наружу, Максим из последних сил оттолкнулся от корпуса объекта и дернул за свой страховочный линь. Подъем казался невыносимо долгим. Давление в ушах, темнота в глазах, свист кислорода в регуляторе, переходящий в хрип. Блинов чувствовал, как теряет связь с реальностью, плывя в зеленом сумраке.

Когда чьи-то руки схватили на палубе и стащили с него маску, он увидел над собой перекошенные от страха лица. Воздух обжег легкие.

– Да на тебе лица нет! – не на шутку испугался Калинников, поддерживая его под локоть.

Максима трясло мелкой дрожью, он был смертельно бледен, губы посинели. Взгляд был мутным, потухшим, Блинов с трудом фокусировался на окружающих. Казалось, еще мгновение – и он рухнет без чувств.

– Дайте… отдышаться… – едва выдохнул он, хватая ртом воздух.

– Быстро! Помогите ему переодеться! Уложите в каюту! И сладкого чаю, горячего, с лимоном! – засуетился Калинников, отдавая распоряжения матросам.

Максим, опираясь на плечо Сергея Николаевича, вдруг произнес, запинаясь:

– Координаты… Надо зафиксировать точные координаты… Здесь…

– Зачем?! – обернулся к нему Калинников, его испуг сменился недоумением. – Датчик-то уже на борту, цел, кажется!

– Надо… – настаивал Максим, и в его голосе появилась несвойственная ему твердость. – Очень прошу. Зафиксируйте и поставьте буй.

– Для чего?! Какой в этом смысл теперь? – не понимал руководитель.

– Считайте… очень большая личная просьба, – Максим закрыл глаза, силы покидали его. – Для работы… потом… У меня мысли… кое-какие

появились… Надо будет вернуться…

Он не мог говорить больше. Но его тон не допускал возражений.

Калинников, пожимая плечами, обменялся многозначительным взглядом с Ефремовым.

– Ничего не понимаю… Ну, ладно… Так уж и быть, – пробормотал он. – Иван Ильич, давайте зафиксируем точку и выставим буй. На всякий случай, как просит наш герой.

Координаты были тщательно засечены по спутниковой навигации (новейшая по тем временам военная аппаратура как раз была на плавбазе), и на воду опустили ярко-оранжевый буй с радиомаяком.

Максима увели в каюту. Лежа на жесткой койке, согреваясь чаем, он никому не сказал ни слова о том, что видел на дне. Ни о корабле, ни о странных стенах, ни о теплой «улитке», которая сейчас лежала под его подушкой, завернутая в носовой платок. Он знал, что ему не поверят. Начнут подшучивать, спишут все на галлюцинации от переутомления и вчерашнего возлияния, посоветуют «проспаться» и съездить к невропатологу. В лучшем случае – пожалеют и отправят в отпуск.

Нет. Сначала нужно было во всем разобраться самому. Понять, что это такое. И только потом, с холодными, неопровержимыми фактами в руках, чтобы можно было думать, что с этим делать дальше. А пока тайна, огромная и невероятная, была только его. И это осознание, смешанное с остатками ужаса и дикой усталости, было одновременно самым страшным и самым захватывающим чувством в его жизни.

Глава 4

Большие проблемы

Вечер, опустившийся на город пепельным покрывалом, застал Максима за странным занятием. Внезапно, среди мыслей о работе и неприятном осадке после разговора с Калинниковым, в памяти всплыл образ той самой «улитки» – загадочного трофея, добытого в морских глубинах. Блинов назвал находку Омегой, и теперь это имя отзывалось в нем смутной тревогой и настойчивым любопытством.

Осторожно, будто боясь спугнуть, Максим достал ее из потайного отделения своего «дипломата», куда спрятал после возвращения с плавбазы. При свете настольной лампы, отодвинув в сторону чертежи и расчеты, он впервые рассмотрел находку повнимательнее, без спешки и адреналина.

Странная, завораживающая штуковина. Она лежала на ладони, чуть тяжелее, чем можно было предположить по размеру. Материал, из которого была изготовлена Омега, не поддавался точному определению. Предмет напоминал сложный сплав редких металлов – темно-коричневый, почти шоколадный, но с глубинным, бархатистым отливом. При повороте под определенным углом к свету поверхность вспыхивала холодной, едва уловимой синевой, как крыло жука-оленя. По всей ее спиралевидной поверхности были нанесены мельчайшие символы – не буквы и не иероглифы, а скорее абстрактные пиктограммы, сливавшиеся в сложный, гипнотический узор. Они ничего не говорили его разуму, но на уровне инстинкта вызывали тревожное чувство. Палец, проведенный по поверхности, скользнул бесшумно и легко. Не было ни малейшей шероховатости, ни стыка, ни следа обработки инструментом. «Словно выращена, а не изготовлена. По высшему, незнакомому нам классу», – с почтительным ужасом подумал Максим.

Блинов покрутил артефакт в руках, по привычке приложил к уху, как ракушку, ожидая услышать шум моря. Вместо этого кожу ладони и щеки обдало мягким, пульсирующим теплом. Не тем теплом, что набирает предмет от человеческих рук, а внутренним, собственным, едва ощутимым, но неоспоримым. Максим невольно улыбнулся – так ребенок улыбается необъяснимому чуду. Инстинктивно он стал прикладывать Омегу к разным местам на голове: к вискам, к затылку. И лишь когда холодновато-теплый сплав коснулся переносицы, а затем лба, его накрыло.

Это было сложно описать словами. Состояние, проникшее в него, было непривычным, чуть тревожным, как перед прыжком с высоты. Внутри заволновалось, застучало чаще сердце. Но параллельно с тревогой пришел и странный, ясный подъем – ощущение обостренного восприятия. Комната, вечерние звуки за окном, собственное дыхание – все стало на мгновение необыкновенно четким и значимым. Максим резко отдернул артефакт. Эффект тут же исчез, оставив после себя лишь легкое головокружение и щемящее чувство потери. «Ключ, – пронеслось в голове. – Это какой-то ключ».

Именно этот опыт решил все. Нужно было вернуться. Нырнуть еще раз, уже без спешки, без посторонних глаз. Привлекать внимание руководства к таким «личным проектам» было немыслимо. Максим договорился со старым знакомым, Павлом Никитиным, у которого был небольшой, но надежный катер. Павел работал в порту и обожал любые вылазки в море.

– Подозреваю, что в одном месте на дне может лежать кое-что интересное, – уклончиво бросил Максим, когда они уже выходили на чистую воду. – Не клад, разумеется, но… возможны находки.

– Ого! А как ты вышел на след? – оживился Павел, человек простой и прямодушный.

– Старинные книжки, архивные выписки, – соврал Блинов, глядя на воду. – Люблю покопаться в истории. Часами в библиотеке сижу.

– Вона что! – с искренним уважением покачал головой Павел. – Усидчивый, целеустремленный. Ценный ты товарищ!

Максим, облачившись в снаряжение, ушел под воду. На этот раз он обследовал объект досконально, насколько хватило воздуха и смелости. Блинов проплыл вдоль странного, обтекаемого корпуса, тщательно избегая того самого открытого люка, словно боялся, что он захлопнется. Заглянул в другие иллюминаторы, темные и непроницаемые. Объект был огромен, мертв и безмолвен. Вылез на поверхность, отдышавшись у борта катера.

– Ну что? Глубина? – спросил Павел, помогая ему забраться.

– Да, прилично. Тяжеловато.

– И? Нашел свое сокровище? – в голосе Павла зазвенел азарт.

– Нет, – Максим отмахнулся, снимая маску. – Пусто. Одни камни да

ржавые железяки. Ошибся я, видно.

– Эх, – разочарованно протянул Павел, но тут же улыбнулся. – Вот так-то, а счастье было так близко! Ничего, бывает.

Максим молча кивнул. Говорить правду другу было нельзя. Зачем? Начнутся расспросы, потом пойдут пересуды, а там, глядишь, и до «желтого дома» недалеко. Нет, эту ношу он пока должен был нести в одиночку.

Вечер того же дня был омрачен другой, более личной катастрофой. Максим ждал Светлану на их привычном месте – на бульваре у парашютной вышки, силуэт которой четко вырисовывался на фоне розовеющего заката. Здесь было шумно, весело, играла музыка из аттракционов – идеальный фон, чтобы заглушить собственную неуверенность.

Светлана появилась легкой, летящей походкой. Увидев его задумчивое лицо, насторожилась.

– Я тебе кое-что хочу рассказать, – начал Максим, стараясь придать голосу загадочную интонацию, которая вышла лишь напряженной.

– Ой, что-то интересное? – Литвинова оживилась, ее глаза блеснули любопытством.

– Еще как. Пойдем, прогуляемся по эстакаде, потом в кафе заскочим. Там и расскажу.

– Да ты интриган! Ну, давай, не томи!

Они шли, и Максим чувствовал, как комок в горле сжимается все туже. Говорить было безумием, но молчать – уже невыносимо. Ему нужен был свидетель, пусть один-единственный, который поверит.

– Помнишь, я говорил про испытания на работе? – начал Максим, глядя не на Литвинову, а вдаль, где море сливалось с небом. – Так вот, датчик наш тогда зацепился не просто так. Он угодил в… в объект. Я полез его доставать и увидел… корабль. Не наш. Инопланетный.

– Иноплан… что? – Светлана приостановилась, и на ее лице сначала мелькнуло недоумение, а потом – широкая, снисходительная улыбка. – И что он там делал, твой внеземной кораблик? Загорал?

– Он затонул. Видимо, потерпел крушение, – упрямо продолжал Максим, уже ощущая ледяной холод провала.

– И что? Человечков зелененьких встречал? Или русалочку? – смех Литвиновой прозвучал звонко и неестественно громко, привлекая взгляды прохожих.

– Свет, я серьезно! – Максим наконец повернулся к ней, и его лицо было строгим. – Я исследовал его. Потом вернулся туда еще раз. Все осмотрел. И даже кое-что взял… на изучение.

Вся легкость мгновенно испарилась с лица Светланы. Губы Литвиновой сжались в тонкую, недовольную ниточку.

– Я-то думала, ты скажешь что-то важное. О свадьбе, например. Или о новой квартире. А ты мне тут сказки всякие сказываешь.

– Какие, к черту, сказки?! – голос Максима сорвался. – Это величайшее открытие! Ты понимаешь? НЛО! Настоящее!

– Максим, хватит лапшу на уши вешать, – Литвинова скривила губы с отвращением. – Надоело. Другим свою фантазию прокачивай.

– Я не фантазирую! Там все сохранилось! Технологии, материалы… Это же прорыв!

– А инопланетяне? – она снова засмеялась, но в смехе уже звучала злость. – Они тебе разрешили полазить по их тарелке?

– Их там не было! Никого!

– Удобно. А куда же они тогда делись? Испарились? – звонко рассмеялась Литвинова.

– Откуда я знаю! – взорвался Блинов.

– Знаешь, что, Макс? Давай сменим пластинку, – ее голос стал ледяным. – Надоела твоя брехня. Давай лучше о деле. Мы когда в мебельный поедем? В эти выходные?

– Не могу в выходные, – глухо ответил он.

– Это почему вдруг?

– Я… мне нужно снова ехать туда. Продолжить исследование. Можешь со мной, если хочешь, – он сделал последнюю, отчаянную попытку.

В глазах Светланы вспыхнула ярость и… страх. Страх перед неадекватностью человека, с которым она связала жизнь.

– Ты параноик! – выдохнула Литвинова, отступая на шаг. – Никуда я с тобой не поеду. Езжай сам, куда хочешь. Я не собираюсь больше общаться с человеком, у которого кукушка съехала. Совсем.

– Света, подожди…

– Чокнутый! – это слово, брошенное с презрением, прозвучало как приговор.

Она фыркнула, резко развернулась на высоких каблуках и зашагала прочь, растворившись в вечерней толпе. Максим остался стоять один, с ощущением, что земля уходит из-под ног. Он потерял не только девушку. Он потерял последний мостик в обычный, понятный мир.

Через неделю, движимый уже не надеждой, а отчаянной одержимостью, Блинов снова отправился к затонувшему объекту. На этот раз с ним был другой приятель, владелец видавшего виды УАЗика. Они уговорили знакомого рыбака, Эдуарда, отвезти их на катере. Максим твердил себе, что нужно забрать хоть что-то материальное, доказательство, которое можно будет положить на стол скептикам.

– Поброжу по дну, поковыряюсь, – буркнул он на расспросы. – Может, старинную амфору найду.

Эдуард лишь хмыкнул: «Ищи, ковбой».

Погружение было мрачным. Максим чувствовал себя мародером на могиле. Внутри корабля он нашел то, что счел центральным блоком управления – панель, испещренную теми же нечитаемыми символами. С трудом, с помощью монтировки, отломал ее от основания.

– О! Нашел-таки свое сокровище? – ухмыльнулся Эдуард, помогая вытащить

непонятный агрегат в катер.

– Да вроде… – Максим откашлялся от соленой воды. – Кто-то, видать, хлам за борт выбросил. Но деталей интересных много. Я цветомузыку дома собираю, усилитель… В хозяйстве пригодится.

– Из-за этого хлама стоило аж сюда плыть? – Эдуард громко рассмеялся.

– Я тебе за топливо и за время заплачу, не волнуйся, – сухо ответил Максим. – А детали… да, нужны.

Вечерами, склонившись над странной панелью с помощью увеличительного стекла и тестера, он делал для себя осторожные выводы. Никаких микросхем, транзисторов, привычных дорожек. Была монолитная структура, пронизанная чем-то вроде световодов или капилляров. По его робкой гипотезе, корабль потерпел крушение не из-за столкновения или атаки. Он заболел. Чужая электроника, биология или что-то среднее между ними, не выдержала контакта с земной средой – с нашей водой, атмосферой, магнитным полем. Технический сбой вселенского масштаба.

Неделю Блинов провел в мучительных размышлениях, похожих на горячку. Забыть? Невозможно. Продолжить в одиночку? Его ресурсы – инженерные знания, самодельное снаряжение, скудные сбережения – были исчерпаны. Нужны были институты, лаборатории, финансирование. Пришло время выйти из тени.

Тщательно подготовившись, собрав в папку схематические зарисовки и составленные им описания материала Омеги, он добился приема у генерального директора НПО «Кассиопея», Альберта Владимировича, важного и занятого человека.

Тот, не дослушав и до половины, с раздражением отодвинул папку.

– Молодой человек, у меня нет времени на подобную…ерунду. Вы обратитесь лучше в клуб любителей фантастики при ДК. Там ваши идеи оценят.

– Извините, но это не фантастика! – попытался возразить Максим. – Я предлагаю проект изучения реальных внеземных технологий! Колоссальный потенциал для прорыва!

– Мы здесь не в детском саду! – голос директора стал громовым. – Мы решаем серьезные государственные задачи! Какие, на хрен, НЛО? Хватит верить в сказки! Работой займись лучше!

Следующей инстанцией стал директор НИИ «ИКИПР», Федор Михайлович, человек более спокойный, но не менее безрезультативный. Федор Михайлович выслушал вежливо, даже кивал.

– Понимаете, Блинов, это… не вписывается в наш тематический план. Нет такой строки в финансировании. Без финансирования – нет проекта. Давайте не будем сотрясать воздух. Оставьте эту… пустую затею и займитесь чем-то более практичным.

– Почему пустую? – в голосе Максима прозвучала хриплая настойчивость. – Там лежит готовый образец!

– Даже если и лежит, – Федор Михайлович развел руками в вялом жесте, – кто даст на это деньги? Суммы нужны астрономические. Нет такого фонда «на сенсации». Получите финансирование из какого-нибудь… фантастического фонда – тогда и поговорим. Удачи. Всего доброго!

Федор Михайлович вежливо улыбнулся.

Двери захлопывались одна за другой. Максим обивал пороги академических институтов, бюро, комитетов. Везде его встречали вежливым недоумением, быстро переходящим в раздражение и откровенные усмешки. Блинов стал ходячей шуткой, чудаком с бредовой идеей. Мир, с таким трудом восстановленный после похмелья и потери девушки, снова дал трещину. Но на этот раз трещина шла не по быту, а по самой реальности. Он знал правду. И от этого знания, невостребованного и осмеянного, становилось невыносимо одиноко. Проблема была уже не в корабле на дне. Проблема была в нем самом – человеке, застрявшем со своей правдой между двумя мирами, ни в одном, из которого ему не было места.

Глава 5

Максим затаил обиду

Обида – чувство едкое и глухое. Она не жгла, а точила изнутри, будто крошечный червь, впущенный в сердцевину самоуважения. Отказы начальства, насмешки Светланы, снисходительные улыбки коллег – все это слилось в один плотный ком, который Максим Блинов носил в груди. Обида была не детской, не надуманной. Это была обида человека, которого мир назвал сумасшедшим за то, что он единственный видел правду. И эта правда давала ему право на бунт.

Блинов написал заявление об уходе по собственному желанию. Чистый, белоснежный лист, заполненный его размашистым почерком, стал актом отчаяния и первой за долгое время свободой. Калинников, узнав, влетел в отдел кадров, пытаясь остановить его.

– Максим, опомнись! Ты что, с ума сошел? Из-за какой-то придумки карьеру ломаешь? Тебе же все прочат! – он перечислял на пальцах: – Повышение до начальника лаборатории! Служебная «Волга»! Квартира в новом доме для молодых специалистов! Мы тебя в аспирантуру устроим без очереди!

Но каждый пункт этого списка благ лишь сильнее отдалял Максима от того мира, который их предлагал. Эти блага были платой за молчание, за возвращение в строй «нормальных» людей. Блинов молча покачал головой и поставил подпись. В тот момент Максим чувствовал не опустошение, а странную, ледяную ясность.

Дома, в тишине своей малогабаритной квартиры, заваленной книгами и чертежами, Максим наконец смог подумать. Мысли текли теперь иначе – не суетливым, перескакивающим с ветки на ветку ручейком, а широкой, мощной рекой. «Эмоции в сторону, – сказал он себе. – Сначала – факты. Есть объект. Его природа неизвестна. Его возможности неизвестны. Цель – установить и то, и другое». Все сводилось к одному: нужно было вернуться. Не за доказательствами для других, а за знаниями для себя. Еще один риск, последний шанс.

Поездку Максим не стал откладывать. На этот раз он пошел один, наняв за последние деньги старенький катер с молчаливым, нелюбопытным хозяином. Море встретило его свинцовой гладью и низким, нависающим небом.

Погружение было другим. Не физически – вода была такой же холодной, давление таким же давящим. Другим было его состояние. Исчезла паника новичка, острый страх перед неизвестным. Его движения под водой стали экономичными и точными. Воздуха в баллонах хватило на то, чтобы не просто заглянуть в открытый люк, а исследовать.

То, что Максим увидел, заставило его застыть на месте, схватившись за косяк люка, чтобы не унести течением. Прежние его визиты были вылазками слепца. Блинов бродил по каюте, думая, что находится в сердце корабля. Теперь он понял: то была всего лишь рубка, крошечная наблюдательная палуба или капитанский мостик. А сам корабль…

Свет его фонаря, слабый в мутной воде, выхватывал из темноты уходящие вниз, в черную бездну, контуры. Они терялись в глубине. Это был не просто аппарат. Это был целый подводный комплекс, многоуровневый и чудовищно огромный. От основного корпуса, похожего на спящего кита, отходили какие-то отростки, балки, неясные структуры. Заглянув в ближайший открытый проем, он увидел отсеки, уставленные немыслимой аппаратурой. Не было груды железа – была стройная, пусть и непонятная, архитектура. Каждое устройство, каждая панель выглядели как часть единого, живого организма. Мысленно прикинув масштаб, Максим почувствовал, как по спине пробегает холодок восторга и ужаса. На изучение этого хватило бы работы целому институту на десятилетия. Не на один год – на жизнь.