Заслон

Артур Газаров

Заслон

Глава 1

Плавбаза

Телефонный звонок разрезал вечернюю тишину, как ножом.

– Алло, Максим, ты можешь приехать завтра в час? – голос тети Раи звучал приглушенно, будто из другого измерения.

– Что случилось? – Максим почувствовал холодок под ложечкой.

– Поминки. Дядя Гриша умер.

Молчание повисло на проводе, густое и тягучее.

Дядя Гриша…

Смутный образ пожилого мужчины с неизменной папиросой в уголке рта.

– Разумеется, буду, – автоматически ответил Максим, уже чувствуя тяжесть предстоящего дня.

Старый двор, зажатый между двухэтажными домиками цвета выцветшей охры, встретил его запахом мокрого асфальта и тленья.

Столы, сколоченные из досок и покрытые дешевыми скатертями, стояли в самом центре, словно сцена для грустного спектакля. Максим сел среди родственников, чьи лица расплывались в памяти, и незнакомцев, смотревших на него с тихим любопытством.

Долгие, бессвязные разговоры о мировой политике с соседом, пенсионером с горящими идеологическим огнем глазами, превратились в монотонный гул. Блинов потом вспоминал только обрывки: как кто-то вставал, произносил что-то хриплое и торжественное, и каждый раз его собственная рука, словно сама по себе, поднимала и опрокидывала стопку горькой, обжигающей влаги. Сколько таких тостов пролилось в него в тот день, Максим Владиславович не вспомнил бы при всем желании – память любезно стерла этот счет, оставив лишь мучительную тяжесть в желудке и странную пустоту в голове.

Зато в мельчайших деталях, с болезненной четкостью, врезалось в сознание то, что было после. Память работала, как неисправный кинопроектор, выхватывая и резко сменяя кадры. Сначала – ослепительное, почти летнее солнце во дворе, затем резкий скачок, и вот уже давит темнота сырого осеннего вечера, фонари бросают на землю жидкие желтые круги. Следом в сознании яркий сентябрьский вечер с запахом опавших листьев внезапно и без перехода сменился бархатной, глухой ночью, где звезды казались ледяными осколками.

Как он оказался в соседнем дворе и, главное, зачем забрался на ржавую крышу низкого сарая – было полнейшей загадкой. Позже, со слов других, выяснилось, что он помогал «пристроить лестницу», которую мужчины брали у соседей и теперь возвращали. Логики в этом действии не было ни капли, и она так навсегда и осталась для него потерянной, утонув в алкогольном тумане.

Декорации менялись с головокружительной скоростью, как в плохом сюрреалистичном театре. Вот он ведет ни о чем не говорящий, натужный диалог с какими-то парнями в спортивных костюмах. Вот угол кирпичного дома, где двое, присев на корточки, о чем-то горячо спорят, и он снова вступает в разговор. Потом тень разборок, сжатые кулаки, сдвинутые брови, но до драки, к счастью, не доходит – все растворяется, как дым. А после – долгий, мучительный поиск с братом какой-то оставленной мамой покупки по темным, пахнущим затхлостью продуктовым магазинчикам. Они обошли их штук пять, вызывая все большее подозрение у продавщиц, и чуть не угодили в ближайшее отделение милиции, тусклый свет которого виднелся из-за угла.

Именно тогда, бредя по холодным улицам, Максим с почти научной отстраненностью отметил парадоксальное свойство собственной памяти в такие моменты. Она не запоминала поток, она фиксировала лишь ключевые, яркие образы-вспышки. Они были как маяки в тумане, как координаты на карте заблудшего состояния. Их нельзя было подделать или стереть. И еще одна особенность: такие моменты, окрашенные гротеском и стыдом, намертво врезались в мозг, становясь точками для последующего беспощадного самоанализа. Максим Блинов не был склонен строить далекоидущие планы. Он жил в тисках текущего дня, едва успевая справляться с лавиной мелких и крупных забот, которые сыпались на него со всех сторон.

Уснул он в ту ночь с огромным трудом, а точнее – через порог животного страха. Едва голова коснулась подушки, тело накрыло ощущение стремительного, неудержимого падения в черную, бездонную пропасть. Чувство было настолько физически реальным, что сердце заколотилось в панике. Блинов вскочил и просидел на краю кровати минут десять, тупо уставившись в потрескавшуюся штукатурку на стене, пытаясь отдышаться. Но когда снова лег, началось худшее – за закрытыми веками зашевелились неприятные, пугающие видения, обрывки кошмаров.

Терпеть это стало невозможно. Одевшись наспех, он вышел в спящий город. Ночная прогулка тоже не обошлась без невероятных приключений, подробности которых наутро стерлись. В итоге сон, тяжелый и беспокойный, настиг его лишь под утро, в третьем часу.

Резкий, пронзительный звук будильника врезался в сознание, как сверло. Вставать было не просто не хочется – на это не было никаких физических сил. Ощущение возникло такое, будто из него за ночь выкачали всю жизненную энергию, каждую каплю, оставив лишь пустую, выдавленную как тюбик оболочку. Так адски плохо, так невыносимо тяжело Максим Блинов не чувствовал себя никогда в жизни.

Он побрел на кухню, движения его были замедленными, как у глубокого старика. Заварил крепчайший черный чай, сыпанув заварки с горкой. В стакан отправил четыре ложки сахара, нашел в холодильнике баночку малинового варенья, растащил по углам рта пару конфет-подушечек, отрезал огромный кусок вчерашнего торта «Прага». Организм требовал глюкозы, тоннами.

Механически собрал сумку.

Сегодня – командировка.

Сама мысль об этом вызывала тошноту.

«Какая, на хрен, командировка в таком состоянии?» – пронеслось в голове. Но не ехать было нельзя.

Абсолютно.

Именно на сегодня был назначен пробный пуск системы. Испытывался основной и самый сложный узел всего комплекса, секретной разработки с туманным названием «Листопад», предназначенной для нужд ВМФ СССР.

Первый опытный образец, плод многолетних трудов, наконец-то собрали. Громадный электронно-вычислительный комплекс был заточен под контроль десятков физических параметров морской воды. Конечная цель – повышение точности торпедной стрельбы. Мысли о масштабе проекта лишь усиливали давление.

На метро, в давке и духоте, Максим добрался до автовокзала. Взял билет и сел в желтый «Икарус». Эти венгерские автобусы ему нравились: большие, с высоким потолком, относительно комфортабельные, пахшие специфической смесью машинного масла, сигарет и дешевого одеколона.

Он занял место прямо за водителем, чтобы видеть дорогу – это помогало от тошноты. Надеялся проспать всю полутора-двухчасовую дорогу. Но сон, желанный и целительный, не приходил. Максим пытался думать о работе, о предстоящих испытаниях, однако мысли упрямо уползали в сторону, отказывались фокусироваться на засекреченных чертежах и приборах.

Вместо этого перед внутренним взором, с навязчивой четкостью, всплыл граненый стакан.

Блинов резко выдохнул и зажмурился, но картинка не исчезала. Он повернулся к окну, и в отражении в темном стекле ему померещилась знакомая бутылка с узким горлышком.

Снова выдох, попытка сосредоточиться на мелькающих за окном деревьях, столбах, придорожных указателях. Тщетно. Мозг, измученный интоксикацией, выдавал одно и то же.

Образы спиртного, налитого, бутылок, пробок…

Блинов потер глаза, ощущая, как по спине ползет холодный пот. Не знал, куда деться от самого себя. Хотелось остановить автобус, выйти посреди поля и просто лечь на землю.

«Как я буду работать? – терзал его внутренний голос. – Что я вообще смогу делать сегодня? Руки трясутся, в голове каша».

Надо было побыстрее все закончить и найти благовидный предлог, чтобы смыться.

«Ну в самом деле, как выдержать целый день среди людей, требующих ясности ума и концентрации?» Едва он это подумал, как перед мысленным взором, с издевательской яркостью, проявился хрустальный бокал на тонкой ножке. У него не было сил не только говорить, но и думать связно. «Тяжело. Надо обязательно что-то сообразить, взять себя в руки», – сказал он себе почти вслух и, наконец, под монотонный гул двигателя, провалился в тяжелый, короткий сон. Полчаса забытья – вот и вся передышка.

– Все! Конечная, приехали, не забывайте свои вещи! – громкий, не терпящий возражений голос водителя, плотного мужчины в клетчатой рубашке, ворвался в его сон.

Максим потянулся, зевнул так, что челюсть свело, и несколько секунд просто сидел, глядя в пустоту, пытаясь собрать себя по кусочкам. Когда шофер бросил на него нетерпеливый, строгий взгляд, Блинов сделал над собой нечеловеческое усилие, поднялся и, волоча ноги, поплелся к выходу.

До конечного пункта – плавбазы «Ширвани» было еще очень далеко, и это осознание наполнило его леденящим сожалением. Но выбора не оставалось. Максим втиснулся в маршрутную «Газель», где история повторилась. Его снова растолкали на конечной.

– Молодой человек, выходим. Приехали, – скомандовала кондукторша, глядя на него со смесью жалости и брезгливости.

Максим буквально выполз из салона. Ноги казались будто налитыми чугуном, каждое движение давалось с трудом. Впереди – около пятидесяти минут пешего пути по промзоне.

Деваться было некуда. Блинов поплелся, опустив голову.

Думать ни о чем не хотелось. Мысли были вязкими и болезненными. Единственное, что теплилось в глубине сознания – жгучее желание оказаться дома, рухнуть на кровать и выключиться.

Но постепенно, сквозь туман самочувствия, начали пробиваться другие сигналы. Сначала он уловил едва заметный, но знакомый соленый запах. Потом, за ржавыми заборами складов и сараев, мелькнула узкая полоска свинцовой воды. Пройдя еще квартал, он вышел к причалу.

Сделав несколько шагов по скрипучим доскам пирса, он остановился. Перед ним, во всей своей неказистой и величественной красе, открылась плавбаза «Ширвани». Длинное, больше пятидесяти метров от носа до кормы, судно. Большое, неуклюжее, очень старое по современным меркам, с облупившейся краской и следами ржавчины на бортах. Но для посвященных это была не просто баржа, а уникальная плавучая лаборатория, нашпигованная по последнему слову техники семидесятых-восьмидесятых годов.

Максим посмотрел на нее с тоской, как на место предстоящей каторги. Постоял несколько минут, вдыхая влажный, пропитанный мазутом и водорослями воздух, и наконец зашагал к трапу – или, как говорили старые моряки, к сходне.

На палубе никого не было видно, но он знал, что внутри, в отсеках, кипит работа. Гул генераторов доносился наружу. Рядом с высоким бортом плавбазы кружили и пронзительно кричали наглые чайки, выпрашивая подачку.

Максим вошел внутрь через тяжелую металлическую дверь. Глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полутьме. Освещение на «Ширвани» всегда было тусклым, экономичным, отчего коридоры и помещения казались таинственными и немного зловещими.

– Ты где? Мы тебя с утра уже ждем! – развел руками, изображая драматическое недоумение, Калинников Александр Васильевич, научный руководитель проекта.

Он был воплощением советской научной интеллигенции: строгий, но поношенный костюм, аккуратный галстук, и главное – пышная, волнистая седая шевелюра, придававшая ему вид вдохновенного профессора.

– Да, Максим, я, честно говоря, думал, что ты приедешь вчера, вечером, – подошел к нему Ефремов, ведущий разработчик.

Сергей Николаевич Ефремов был талантливым конструктором от Бога, человеком, на чьем счету были десятки сложных проектов. Высокий, крепко сбитый, с большими, необычайно внимательными глазами, которые, казалось, видели не только внешнюю оболочку вещей, но и их внутреннюю суть.

Глубоководный датчик, ради которого все здесь собрались, был его любимым детищем, созданным на опытном заводе НПО Космического приборостроения «Каспий» под его неусыпным контролем и при активнейшем участии Максима.

Максим собрался с духом и выдавил из себя:

– Товарищи, вы меня, пожалуйста, извините, но работник из меня сегодня просто никакой.

– Не понял, что ты предлагаешь? – мгновенно возмутился Калинников,

его брови поползли вверх.

– Отложить. Перенести на другой день, – тихо, но четко произнес Блинов, потупив взгляд.

– Нет, Максим, так не пойдет! – Калинников заговорил строго, с металлом в голосе. – Не нам тебе объяснять. Во-первых, погода идеальная – ни облачка, ни ветра, штиль. Во-вторых, военпред уже здесь, Иван Ильич, и ждет не дождется начала испытаний. В-третьих – мы все здесь, наверное, не в игрушки играем! Столь серьезный и до безумия дорогой проект давно уже вышел из всех мыслимых графиков. Поэтому однозначно – нет. Начинаем. Точка.

Приговор был вынесен.

– Максим, ты подготовил план-график для персонала? – пробасил Сергей Николаевич, пытаясь перевести разговор в практическую плоскость.

– Да, вот, – Блинов полез в свой компактный, потертый чемоданчик из кожзама, который в восьмидесятые гордо называли «дипломатом», и извлек несколько листов, испещренных его ровным инженерным почерком.

– Отлично. Зовите всех, военпреда, Надежду, Игоря, Романа. Начинаем, – окинул собравшихся начальственным взглядом Калинников.

Глава 2

Начало испытаний

Работа, как ни странно, немного взбодрила Максима. Автоматизм действий, знакомые процедуры – все это было островком стабильности в море его физического недуга. Ему передали тяжелый, скрипящий ящик из некрашеного дерева, в который был заботливо упакован в несколько слоев мягкой упаковки глубоководный датчик.

– Ты там поосторожнее с ним, – не удержался Калинников, провожая Максима взглядом.

– Что я, маленький, что ли? – нахмурился Максим, чувствуя, как раздражение пробивается сквозь апатию.

– Маленький не маленький, а сегодня ты сам не свой, так что помедленнее, пожалуйста, все успеем. А вообще, по сравнению с нами, стариками, – маленький, – улыбнулся Калинников, пытаясь снять напряжение.

– Сколько тебе скоро исполнится? – вступил в разговор Сергей Николаевич.

– Двадцать семь уже.

– Нам бы твои годы! Зато у тебя все впереди. Кстати, как у тебя дела с поступлением в аспирантуру? – выразительно посмотрел на него Калинников.

Он давно протежировал способному молодому инженеру.

– Готовлюсь, – коротко ответил Максим.

– Это хорошо. Давай испытания благополучно закончим, и мы с тобой будем подавать документы. Я уже с генеральным директором поговорил, и он не возражает, обещал поддержку.

– Спасибо вам, Александр Васильевич, – в голосе Максима прозвучала искренняя благодарность.

– Ладно, коллеги, хватит болтать. Давайте уже начнем, – прогудел Сергей Николаевич, потирая руки.

Максим аккуратно вскрыл ящик, развернул промасленный пергамент, в который, как в пеленку, был завершен хрупкий стеклянный цилиндр датчика с платиновыми электродами внутри. Извлек его чуть дрожащими, но уже более уверенными руками.

– Ради Бога, осторожнее. Он ведь такой хрупкий, – не мог успокоиться Калинников, буквально трясясь рядом.

– А то я не знаю? – с легким раздражением повернул голову Максим. – Сколько раз мы его заливали, пока не подобрали состав компаунда, пока не добились строгой соосности электродов… И сколько таких «пока» было!

– Точно, – подхватил Сергей Николаевич, и на его лице появилась теплая, чуть грустная улыбка. – А еще помнишь, как мы с тобой чуть ли не по всему Советскому Союзу ездили, компоненты для этого самого компаунда искали? От Прибалтики до Дальнего Востока.

– Ага, там одного реактива нет, там другого, намучались основательно, точно весь Союз исколесили. А как мы с пайкой к этим непослушным электродам мучались… Микроскоп, пинцет, дрожащие руки…

– Вы еще вспомните, как оснастку делали для уплотнительных колец, – добавил Калинников. – Это вообще был шедевр инженерной мысли и слесарного искусства. Столь прецизионной работы я за всю свою практику еще не помню.

– Правильно, – возмутился Максим, – а кто такие чертежи составил, с такими допусками и посадками, что здесь только ювелирам работать, а не слесарям!

– Не жалуйтесь, – усмехнулся Калинников. – На нашем опытном заводе некоторые слесари-инструментальщики и есть практически ювелиры. Волшебники.

– Да, такое сделать надо сильно постараться, – покачал головой Сергей Николаевич. – Честно говоря, я сам до последнего не верил, что мы сможем это изготовить в металле. Такая запредельная точность… Ну, и зарабатывают эти мастера, между прочим, в три раза больше, чем ты, Максим.

– Как вам все это удалось? Молодцы, – раздался новый голос. К группе подошел военпред, Иван Ильич, невысокий, коренастый мужчина с лицом, вырубленным топором, и прямым, пронизывающим взглядом человека, привыкшего принимать решения.

– Спасибо, Иван Ильич, – кивнул Калинников. – Ну так что, коллеги? Пора.

– Подсоединяем, – проговорил Сергей Николаевич, кивнув в сторону подготовленного места за бортом. – Разъем выбран надежный, проверенный, конструктивно исключено попадание воды.

– Откуда знаешь? – скептически хмыкнул военпред, снимая фуражку и проводя по коротко стриженным седеющим волосам. – На море нельзя быть ни в чем уверенным на сто процентов.

– Я лично проверял, – уверенно парировал Сергей Николаевич. – В большом лабораторном аквариуме, под давлением. Герметичность – стопроцентная. Разъем выдержит и большую нагрузку, и глубину.

– Ладно, верю. Начали, – махнул рукой Максим, приступая к соединению кабеля.

– Осторожно, на пол не грохни и за борт тем более не урони, – не унимался Сергей Николаевич. – Сначала присоедини, проверь коммутацию. Второй такой датчик мы сделаем очень нескоро. Здесь многое получилось… почти чудом.

– Все под контролем, – сквозь зубы процедил Максим. – Разъем подсоединил, начинаю крепление.

Блинов повозился несколько минут, проверяя замки и стопоры.

– Давайте лебедку! – обернулся он к матросу.

К датчику, помещенному в прочную стальную клетку-каркас, подсоединили трос, тщательно проверили карабины и узлы.

– Закреплено надежно. Можно начинать погружение, – доложил Максим,

отходя от борта.

– Включайте систему! Дайте команду на центральный пульт! – скомандовал Калинников.

Огромный комплекс, занимавший целый отсек, ожил. Это была серьезная

вычислительная машина своего времени: ряды серых стоек с блоками,

трехсекционная столешница пульта управления, мерцающие экраны

мониторов с зелеными буквами. Рядом стоял высокий шкаф с пятью секциями в каждой из которых рябило десятками лампочек и светодиодов. Все это замигало, зажужжало, замерцало разноцветными огнями – судовая электроника выходила на режим.

– Отплываем на точку! – скомандовал капитан плавбазы, Воскобойников.

«Ширвани» медленно, величаво отвалила от причала и двинулась в открытую часть залива. Плыли около полутора часов. Максим стоял на палубе, вдыхая свежий морской воздух, и ему понемногу становилось легче. Тошнота отступала, сменяясь сосредоточенностью.

– Все. Останавливаемся. Здесь достаточно глубоко для первых замеров, – дал команду военпред Иван Ильич, сверяясь с картой и показаниями эхолота.

– Опускайте датчик! – громко, отчетливо произнес Калинников, и в его голосе зазвучало торжественное напряжение.

Матрос у лебедки был готов. С пульта поступила команда, и электромотор с низким, мощным гулом пришел в движение. Трос начал разматываться со шпули, и стальная клетка с хрупким стеклянным сердцем внутри плавно пошла вниз, разрезая зеленоватую толщу воды.

– Еще… Еще… Медленнее… – командовал Калинников, не отрываясь от монитора, куда уже должны были поступать первые телеметрические сигналы.

Вдруг лицо Сергея Николаевича, стоявшего рядом, исказила гримаса.

– Это еще что такое?! – воскликнул он, тыча пальцем в экран.

– Что случилось? – встрепенулся Калинников.

– Датчик! Показания… они… – Ефремов схватился за голову. – Или он замер, или…

– Трос, – хрипло сказал Максим, глядя на лебедку. – Трос сильно натянут. Он не разматывается.

– Остановите! Стоп, машина! – рявкнул Иван Ильич.

Лебедка замерла. На палубе воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь плеском волн о борт.

– Что там? – прошептал Калинников.

– Зацепился, – склонившись над бортом, пробормотал Максим. – За что-то зацепился.

– Осторожно! Попробуем выбрать трос, растянуть, может, сорвется, – лихорадочно заговорил Калинников. – Только аккуратно, по миллиметру!

Матрос дал обратный ход. Мотор загудел, трос натянулся, зазвенел, но с места не двинулся.

– Натянут как струна, – округлил глаза Сергей Николаевич. – Не идет.

– Все. Приплыли, в прямом смысле, – тихим, пустым голосом констатировал Максим.

– Вот только этого нам не хватало! – выдохнул Калинников, и его лицо резко побледнело. – Идеальный день, говорил…

– Что будем делать, товарищи? – жестко спросил военпред, его взгляд метался от одного ученого к другому.

– Не знаю… – растерянно проговорил Калинников, нервно взъерошивая свою роскошную шевелюру. – Водолазов у нас, само собой, нет. Мы же не

спасательное судно.

– Ну, мы с Максимом тоже не водолазы, – возразил Сергей Николаевич. – И никто из нашей бригады не подготовлен для спусков.

Максим, все еще глядя на воду, спросил:

– А костюм есть? Хотя бы акваланг простейший?

Калинников медленно повернулся к нему, смотря с неподдельным изумлением.

– Ты что, с ума совсем сошел?

Глава 3

С риском для жизни

– Любые необдуманные усилия сейчас крайне опасны, – качал головой Сергей Николаевич, его обычно спокойное лицо исказила тревога. – Мы можем не спасти датчик, а добить его. Или того хуже. Устройство безумно дорогое, а сделать второй такой же… Это же месяцы, если не годы, напряженной работы.

И таких денег нам уже однозначно не выделят.

– Что будем делать-то? Конкретные предложения? – засуетился Калинников, похожий на растревоженного орла. – Ситуация без преувеличения аховая!

Все присутствующие замерли. Надежда Семеновна, немолодая, интеллигентная схемотехник в больших роговых очках, смотрела на них широко раскрытыми, испуганными глазами. Роман Петрович, высокий, худощавый главный технолог лет шестидесяти пяти, лишь качал головой, его руки дрожали.

– Надо нырять, – тихо, но четко произнес Максим, пожимая плечами. – Других вариантов я не вижу.

– Кто пойдет? – почти крикнул Калинников, окидывая медленным взглядом собравшихся. – Здесь одни ученые, все далеко не юноши, и ни у кого нет никакой водолазной подготовки! Разве что кто-то из экипажа…

– Нет, – резко оборвал его военпред Иван Ильич. – Матросы не могут этого сделать. Это не подводники, у них нет таких навыков. Да и состав у нас тут сугубо судовой: механики, электрики, техники. Рабочие. Нырять на глубину с аквалангом – это отдельная специальность.

Военпред помолчал и добавил, глядя в пол:

– Я… тоже не в том возрасте. Да и не обучался никогда подводному плаванию. Не моя стезя.

Максим поднял уставший, воспаленный взгляд. В его глазах, помимо усталости и похмельной мути, появилась странная решимость.

– Я пойду.

– Ты?! – Калинников уставился на него, как на привидение. – Да как же ты пойдешь под воду, когда тебя до сих пор штормит после вчерашнего? Ты вообще хоть понимаешь, о чем говоришь? Ты что, подводник?

– Нет, не подводник, – спокойно ответил Максим. – Но я пойду.

– И что? – усмехнулся Калинников, но в усмешке не было веселья, только

нервное напряжение. – Что ты там сделаешь в таком состоянии?

– Я с самого детства на море. Нырял с берега, с камней, с лодок. У нас с братом был большой опыт, мы все время соревновались – кто глубже, кто дольше под водой продержится. Я знаю, что делаю, – уверенным голосом выдал Максим.

– Ну… не знаю… – шумно выдохнул Калинников, сжимая виски пальцами. Это был жест крайней растерянности.

– Александр Васильевич! – громко и твердо сказал Максим. – Прикажите подготовить хоть какой-то акваланг, маску, гидрокостюм, если есть. Время идет.

– Но ты же… – начал Сергей Николаевич, желая остановить его, но увидел что-то в глазах молодого инженера и замолчал, лишь безвольно развел руками.

– Да тебя же опасно в таком виде пускать! – насупился Калинников. – Потом мне за тебя отвечать!

– Так мы потеряем только датчик, – тихо, но весомо произнес Сергей Николаевич. – Хоть и дорогой, и уникальный. А во втором случае так мы можем потерять еще и тебя, Максим. Ценного специалиста. Талантливого инженера. Молодого, перспективного…

– У нас есть другие варианты? Какие будут предложения? – Максим окинул взглядом круг испуганных, немолодых лиц. Каждый невольно отводил глаза. Ответа не последовало. – Нет. Значит, я иду. Без лишних разговоров.

Он посмотрел на Калинникова своими красными, но теперь ясными глазами. Взгляд был прямой, выдерживающий любые возражения.

– Ситуация внештатная, – нервно забарабанил пальцами по поверхности ящика военпред. – Надо доложить по команде. В Москву. Без санкции свыше мы не имеем права рисковать жизнью сотрудника!