Юный служитель

– Если её приведут сюда, – насмехаясь над ним, сказал Холливелл, – Ты должен вернуться и защитить меня. Было бы жестоко оставлять бедного солдата в руках женщины из Трамса.

– Она не из Трамса. Тебе об этом говорили десятки раз.

– Тогда я не боюсь.

В круглой комнате продолговатой формы находится трон, на котором сидит бейли15, когда вершит правосудие. Трон обтянут красной тканью, что придаёт ему вид кафедры. Предоставленный самому себе, Холливелл скинул плащ и, усевшись на стул возле этого возвышения, поставил ноги на голый деревянный стол, по одной с каждой стороны лампы. И так сидел, пока дверь не открылась, и двое полицейских втолкнули египтянку в комнату.

Глава седьмая. Глупо искать подтекст в женском взгляде

– Вот она, капитан, – торжествующе сказал один из полицейских, – И, прошу прощения, Вам стоит задержать её до возвращения шерифа?

Холливелл не повернул головы.

– Можешь оставить её здесь, – небрежно сказал он, – Не стоит нам втроём охранять одну женщину.

– Но она скользкая особа.

– Можете идти, – сказал Холливелл, и полицейские медленно удалились, с сомнением глядя на своего пленника, пока дверь не закрылась. Затем офицер вяло обернулся, ожидая, что египтянка окажется изможденной и мускулистой.

– Итак, – протянул он, – Почему?… Ей-богу!

Храбрый солдат был так ошеломлён, как если бы обернувшись обнаружил у своего уха пистолет. Он снял ноги со стола. Однако он видел только девичью фигуру цыганки в красно-зелёных тонах, из-за того, что та закрыла лицо руками, могла пристально наблюдать за ним сквозь пальцы, но тот ничего не подозревал. Всё, что он хотел сейчас знать, так это то, что скрыто её ладонями.

Прежде чем он заговорил снова, она, возможно, решила насчёт него, потому что горько зарыдала. В то же время она скользнула пальцем по своему кольцу.

– Почему ты не смотришь на меня? – эгоистично спросил Холливелл.

– Боюсь.

– Неужели я так страшен?

– Ты солдат, готовый пристрелить меня, как кролика.

Холливелл рассмеялся и, схватив её за запястья, оторвал её ладони от лица.

– О, Боже мой! – сказал он снова, но на этот раз про себя.

Что касается египтянки, она сунула кольцо в карман и пала перед великолепием офицера.

– Ой, – воскликнула она, – Разве все такие, как ты?

В её глазах было такое восхищение, что сомневаться в ней было бы презрением к себе. Тем не менее, самодовольно улыбнувшись, Холливелл почувствовал беспокойство.

– Кто ты на земле? – спросил он, сочтя разумным не смотреть ей в глаза, – Почему ты не ответила сразу?

– Не сердитесь, капитан, – умоляла египтянка, – Я пообещала своей матери сосчитать до двадцати, прежде чем заговорить, потому что она считает меня слишком бойкой. Капитан, как же Вы осмелились взглянуть на меня?

Таким образом, проявив свой характер, Холливелл снова повернулся к ней лицом к лицу, в результате чего его вопрос изменился на:

– Откуда у тебя такие глаза? – после чего смутился.

– Я хочу знать, – сурово объяснил он, – Как Вам удалось познакомить людей из Трамса с нашими движениями? Вы должны сказать мне это немедленно, потому что шериф винит моих солдат. Ну, не считая двадцати!

Теперь он расхаживал по комнате, и она была обращена лицом к себе. В нём говорилось несколько вещей, в том числе то, что офицеру явно не нравилось это обвинение против своих людей.

– Шериф винит во всех прихожан? – воскликнула сообразительная египтянка, – Вот козёл, ведь сам во всём виноват!

– Что! – воскликнул Холливелл, в восторге, – Это шериф рассказывал сказки? Ответь мне. На этот раз ты считаешь сотню.

Возможно, цыганка не ответила по двум причинам. Если так, то одна из них заключалась в том, что, поскольку шериф ничего не сказал, ей нужно было придумать историю. Во-вторых, она хотела заключить сделку с офицером.

– Если я скажу тебе, – нетерпеливо сказала она, – Ты освободишь меня?

– Я могу попросить об этом шерифа.

– Но он хочет меня увидеть, – в отчаянии сказала египтянка, – Есть причины, капитан.

– Да ведь ты наверняка раньше с ним не встречалась, – удивился Холливелл.

– Нет, в том смысле, в каком ты имеешь в виду, – пробормотала цыганка, и на мгновение её глаза блеснули. Но свет в них погас, когда она вспомнила, что шериф рядом, и в отчаянии посмотрела на окно, как будто собиралась выброситься из него. У неё были очень веские причины не желать, чтобы Риах видел её, хотя страх, что он поместит её в тюрьму, не был одной из них.

Холливелл подумал, что это единственная причина ее горя, и ему очень хотелось обратить внимание на шерифа.

– Скажи мне правду, – сказал он, – И я обещаю подружиться с тобой.

– Ну, тогда, – сказала цыганка, всё ещё надеясь успокоить его сердце, и придумывая свою историю на ходу, – Когда я встретила шерифа, он сказал мне, что я унизила население Трамса.

– Напрасно думаешь, что я в это поверю. Где ты встретила его?

– В долине Куарити. Он ехал верхом.

– Ну, я допускаю, что он был там вчера и верхом на лошади. Он возвращался в Тиллидрума из дома лорда Ринтула. Но не говори мне, что он доверился цыганке.

– Да, он так и сделал, не зная об этом. Когда я встретил его, он поил свою лошадь и позволил мне сказать ему свое состояние. Он сказал, что посадит меня в тюрьму как самозванца, если я не скажу ему правду, поэтому я начал осторожно и через минуту или две сообщил ему, что он едет в Трамс нынче ночью, чтобы схватить мятежников.

– Вы издеваетесь надо мной, – вмешался возмущенный солдат, – Вы обещали рассказать мне не о том, что сказали шерифу, а как он сообщил Вам о наших передвижениях.

– Именно это я и пытаюсь сказать, только Вам не хватает смелости понять это. Как Вы думаете, как предсказывают судьбу? Сначала мы уходим от человека, не видя того, что нам нужно, а также о нем самом, а затем повторяем ему это. Вот это я и проделала с шерифом.

– Ты вытащила из него всё без его ведома?

– Дело в том, что я сделала, а он уехал, обозвав меня ведьмой.

Солдат слушал с восторгом школьника.

– Теперь, если шериф не освободит тебя по моей просьбе, – сказал он, – Я никогда не позволю ему услышать конец этой истории. Он был прав – ты ведьма. Ты обманула шерифа и несомненно, ты – ведьма.

Он весело заглянул в её лицо, но веселье исчезло, и на его место пришло удивительное восхищение.

– Ей-богу! – заверил он, – Неудивительно, что ты околдовала шерифа. Я должен позаботиться, иначе и капитан будет тобой околдован.

При этой мысли он улыбнулся, но также перестал смотреть на неё. Вдруг египтянка снова заплакала.

– Ты злишься на меня, – рыдала она, – Хотел бы я никогда не нападать на тебя.

– Почему ты этого хочешь? – спросил Холливелл.

– Ты же знаешь, – ответила та и снова закрыла лицо руками.

Он нерешительно посмотрел на неё.

– Я не сержусь на тебя, – мягко сказал он, – Ты необыкновенная девушка.

Неужели он действительно покорён этим прекрасным созданием? Её слова наводили на такие мысли, но неужели правда? Капитан не мог решиться. Он с сомнением покрутил усы.

Воцарилась тишина, прерываемая рыданиями египтянки. Это тронуло сердце Холливелла и заставило приблизиться к ней.

– Бедняжка…

Он остановился. А точно ли плачет? Больше похоже, что смеётся над ним? Он покраснел.

Цыганка взглянула на него сквозь пальцы и заметила его подозрения. Тогда и убрала ладони от лица и теперь не было сомнений, что по её щекам текут слёзы.

– Если ты не злишься на меня, – грустно сказала она, – Как ты на меня не смотришь?

– Я смотрю на тебя сейчас.

Он подошёл совсем близко к ней и заглянул в её чудесные глаза. Я постарше капитана, и меня эти глаза ослепили.

– Капитан, дорогой.

Она взяла его за руку. Его грудь поднялась. Он знал, что она пытается обмануть его, но не мог отвести от неё глаз. Ещё тяжелее, чем женщина, прислушивающаяся к первому шёпоту любви.

Теперь она была дальше от него, но чары сохранялись. Она подошла к двери, не сводя глаз с его лица. Несколько секунд мужчина оставался заворожённым.

Но вовремя очнулся. В это время та отвернулась от него, чтобы нащупать дверную ручку. Она крутила её, когда его рука так внезапно упала на её руку, что она закричала. Он повернул ручку:

– Сядь там, – хрипло сказал он, указывая на стул, на который накинул плащ. Она не осмелилась ослушаться. Затем он отвернулся к двери к ней спиной, потому что в этот момент не хотел, чтобы кто-то увидел его лицо. Цыганка сидела очень тихо и немного испуганно.

Холливелл тут же открыл дверь и крикнул дежурному внизу солдату.

– Дэвидсон, посмотри, сможешь ли ты найти шерифа. Я хочу его. А Дэвидсон…

Капитан помолчал.

– Да, – пробормотал он, и старый солдат подивился его словам, – Дэвидсон, лучше запри дверь снаружи.

Дэвидсон сделал то, что ему было приказано, и египтянка снова остался наедине с Холливеллом.

– Боишься женщины! – проговорила она с презрением, хотя ее сердце упало, когда она услышала, как ключ повернулся в замке.

– Я признаю это, – спокойно ответил он.

Он ходил взад и вперед по комнате, а она молча наблюдала за ним.

– Твоя история о шерифе не соответствует действительности, – выдавил он наконец.

– Я подозревала, что это неправда, – холодно ответила египтянка, – Вы и сейчас о ней думали? Капитан, я могу угадать, о чём Вы сейчас думаете. Вам бы хотелось, чтобы это было правдой, и Вам не пришлось бы смеяться над другим.

– Тишина! – сказал капитан, и больше он не произнёс ни слова, пока не услышал, как шериф поднимается по лестнице. Египтянка вздрогнула, заслышав шаги и в отчаянии поднялась.

– Почему дверь заперта? – воскликнул шериф, встряхивая его.

– Хорошо, – ответил Холливелл, – Ключ на твоей стороне.

В этот момент египтянка сбила лампу со стола, и комната сразу погрузилась в темноту. Офицер кинулся на неё и ухватил за юбку.

– Почему ты во тьме? – спросил шериф, когда вошёл.

– Закрой дверь, – крикнул Холливелл, – И придержи её спиной!

– Хочешь, чтобы женщина сбежала?

– Она здесь, она здесь! Эта маленькая эфиопка опрокинула лампу. Закройте дверь!

По-прежнему крепко держась за неё, как он думал, капитан снова зажег лампу другой рукой. Это была необычная сцена. Дверь была закрыта, и её охранял шериф. Холливелл сжимал ткань сиденья поручителя. Египтянки не было.

Прошло мгновение, прежде чем оба смогли говорить.

– Открой дверь. После неё! – воскликнул Холливелл.

Но дверь не открывалась. Египтянка сбежала и заперла её за собой.

То, что двое мужчин сказали друг другу, было бы неуместно рассказывать. Когда Дэвидсон, сплетничавший на углу особняка, отпустил своего капитана и шерифа, цыганки не было несколько минут.

– Но ей не сбежать от нас! – воскликнул Риах и поспешил на помощь в погоне.

Холливелл был в таком бешеном настроении, что позвонил Дэвидсону и упрекнул его за пренебрежение своим долгом.

Глава восьмая. Чудовищная женская дерзость в три часа ночи

Лишь после третьего удара часов Гэвин повернулся к дому с ногами пахаря и глазами, уставшими от чрезмерной работы. Стремясь утешить свою удручённую паству, чья храбрость была растоптана, он побывал во многих домах вместе полицейскими. Солдаты, маршировавшие по холмам, часто натыкались на него, и им было трудно поверить, что это один и тот же человек. Впоследствии они рассказали, что Трамс отличался свирепостью женщин и числом юных служителей. Утро было очень холодным, а улицы были пустынны, потому что народу приказали оставаться дома. Дойдя до Креста, Гэвин увидел проблеск красных мундиров. На заднем крыльце он услышал, как загудел рог. Волнение в районе Берега свидетельствовало об очередном захвате. На вершине школьного холма два полицейских, одним из которых был Юдолевый, остановили священника вспышкой фонаря.

– Мы не осмеливаемся пропускать Вас, сэр, – сказал джентльмен из Тиллиедрама, – Не рассмотрев Вас как следует. Таков приказ.

– Клянусь, – авторитетно заявил Юдолевый, – Что это не египтянка. Подписано полицейским Питером Спенсом, которого вульгарно именуют Юдолевым. Мистер Дишарт, Вы можете пройти, если подождёте и дадите нам шанс.

– Значит, вы не нашли цыганку? – спросил Гэвин.

– Нет, – отозвался другой полицейский, – Но мы знаем, что она в пределах крика от этого самого места, и убежать она не может.

– Что может сделать смертный человек, – сказал Юдолевый, – То делаем и мы, и даже больше, но она бывалая и способна укрываться в странных местах. Мистер Дишарт, моё официальное мнение таково, что эта египтянка как чёртик из табакерки. Приказать только нажать на кнопку (?ложку на крыло) и через час её найдём. И всё же в то время я был уверен, что это было. Таинственное племя с не самыми странными женщинами. Вряд ли можно представить, насколько они жуткие.

– А эта заслуживает наказания, – твёрдо сказал Гэвин, – Она подстрекала людей к бунту.

– Именно так, – согласился Юдолевый, жаждущий общения, – Да, да, она даже пыталась меня одурачить, так что те, кто не знает ничего лучше, думают, что она меня одурачила. Но она чокнутая. Надо отдать ей должное, она чокнутая, а что касается того, что она милашка, вы сами сказали, мистер Дишарт, что мы все отчаянно порочны. Но мы очень старались. Вам никогда не приходило в голову, что форель лучше всего клюёт по субботам? Божьи твари искушают порядочных людей.

– Пойдемте! – нетерпеливо вскрикнул человек из Тиллидрума.

– Я иду, но я должен дать мистеру Дишарту разрешение пройти первым. Вы слышали, мистер Дишарт, – прошептал Юдолевый, – Что египтянка наткнулась на капитана и шерифа? По моему официальному мнению, она ничем не лучше жареного лука, который, если крепко сжать его, выскакивает наружу, оставляя шерсть в ваших пальцах. Мистер Дишарт, Вы можете пройти.

Полицейский открыл школьные ворота, и Гэвин, который уже слышал преувеличенные рассказы о побеге странной женщины из особняка, направился к тенаментам. Он шёл в темноте теней домов, хотя через дорогу уже брезжил рассвет.

Говоря о цыганке, юный служитель будто надел чёрную шапочку, но теперь, несмотря на то, что он сердито покачивал головой при каждой мысли о ней, сцена в Виндигуле мерцала перед его глазами. Иногда, когда он хотел нахмуриться, он только вздыхал, а потом, вздохнув, встряхнулся. Он неприятно ощущал свою правую руку, которая швырнула дивизию. Ах, она была бесстыдной, и это будет ясный день для Трамса, который видел ее в последний раз. Он надеялся, что полицейским удастся… Это была радостная невинность, которую он увидел танцующей в лунном свете. Обычная женщина не могла быть такой. Как мягко… И она высмеяла его – священника старой шотландской церкви в Трамсе, низвергнула перед его паствой самым мерзким образом. Она была непочтительна, она не знала разницы между священником старой шотландской церкви, чей долг проповедовать, и ней, призванной слушать проповеди. Эта женщина заслуживала быть… Но взгляд, который она бросала за собой, когда танцевала и пела! Это было мило, так задумчиво, что присутствие чистоты заставило его замолчать. Чистота! Кто заставил его бросить эту дрянь? Он больше не будет думать о ней. Пусть будет достаточно того, что он знал, кем она была. Он выбросит её из своих мыслей. Кольцо на пальце?

В пятидесяти ярдах перед собой Гэвин увидел, что дорога заканчивается стеной солдат. Они были между ним и особняком, пока он оставался в темноте. Ни звука не достигло его, кроме эха его собственных ног. Но было ли это эхо? Он остановился и резко обернулся. Теперь он ничего не слышал и не видел. Но разве это не была человеческая фигура, неподвижно стоящая в тени позади?

Он пошёл дальше и снова услышал звук. Он снова оглянулся, но на этот раз не останавливаясь. Фигура следовала за ним. Он остановился. Так и сделал. Он повернулся назад, но не двинулся с места. Это была египтянка!

Гэвин узнал её, несмотря на полосу тьмы, несмотря на длинный плащ до пят, скрывавший её теперь, несмотря на капюшон на её голове. Она выглядела вполне респектабельно, но он её узнал.

Он не подошел к ней и не отступил. Могла ли несчастная девушка не видеть, что идёт прямо в объятия солдат? Но, несомненно, её выгнали из всех укрытий. На мгновение Гэвин хотел предупредить её. Но это было ненадолго. В следующий раз его охватил внезапный ужас. Она кралась так тихо, что он даже не заметил, как та вздрогнула. У женщины были на него планы! Гэвин отвернулся от неё. Он шёл так быстро, что судьи сказали бы, что он бежал.

Я сказал, что солдаты стояли в тусклом свете. Гэвин почти добрался до них, когда маленькая рука коснулась его руки.

– Стой, – крикнул сержант, услышав, что кто-то приближается, и затем из темноты вышел Гэвин с цыганкой под руку.

– Это Вы, мистер Дишарт, – сказал сержант, – С Вашей леди?

– Я… – начал Гэвин. Но «леди» ущипнула его руку.

– Да, – ответила она с элегантным английским акцентом, заставившим Гэвина уставиться на неё, – Но мне действительно жаль, что я рискнула сегодня вечером выйти на улицу. Я думала, что смогу утешить некоторых из этих несчастных, капитан, но я мало что могу, к сожалению, мало.

– Это не место для леди, мэм, но ваш муж… Вы говорили, мистер Дишарт?

– Да, я должен инф…

– Дорогой, – перебила египтянка, – Я полностью с тобой согласна, так что нам не нужно задерживать капитана.

– Я всего лишь сержант, мэм.

– В самом деле! – спросила египтянка, приподняв изящные брови, – И как надолго Вы в Трамсе, сержант?

– Всего на несколько часов, миссис Дишарт. Если бы эта цыганка не доставила нам столько хлопот, нас бы уже не было.

– Ах да, я надеюсь, вы её поймаете, сержант.

– Сержант, – твердо сказал Гэвин, – Я должен…

– Ты действительно должен, дорогой, – сказал египтянка, – Потому что ты очень устал. Спокойной ночи, сержант.

– Ваш покорный слуга, миссис Дишарт. К Вашим услугам, сэр.

– Но… – воскликнул Гэвин.

– Пойдём, любимый, – сказала египтянка, и повела отвлеченного священника сквозь строй солдат по дороге в особняк.

Солдаты остались позади, Гэвин отбросил её руку и, остановившись, потряс кулаком ей в лицо.

– Ты… ты… женщина! – вымолвил он.

Думаю, это был последний раз, когда он называл её так.

Но та весело хлопала в ладоши.

– Красиво получилось! – воскликнула она.

– Незаконно! – ответил он, – А я – священник!

– И ничего не можете с этим поделать, – сказала египтянка, сердечно жалевшая всех священников.

– Нет, – сказал Гэвин, неправильно понимая её, – Я ничего не мог с собой поделать. Меня не обвиняют.

– Я имела в виду, что Вы не можете не быть служителем. Вы помогли мне спастись, и за это огромное спасибо!

– Не смей меня благодарить. Я запрещаю тебе говорить, что я спас тебя. Я сделал всё, что мог, чтобы передать вас властям.

– Тогда почему ты не выдал меня?

Гэвин застонал.

Всё, что тебе нужно было сказать, – безжалостно продолжала египтянка, – Так это: «Вот человек, которого ты ищешь!» Я не зажимала тебе рот рукой. Почему ты этого не сказал?

– Терпел! – горестно сказал Гэвин.

– Должно быть, – сказала цыганка, – Ты действительно хотел мне помочь.

– Тогда это было вопреки моим здравым убеждениями, – сказал Гэвин.

– Я рада этому, – сказала цыганка, – Мистер Дишарт, мне постоянно кажется, что я Вам нравлюсь.

– Может ли мужчина любить женщину против своей воли? – выпалил Гэвин.

– Конечно, может, – сказала египтянка со знанием дела, – Это самый лучший способ понравиться.

Увидев, как взволнован Гэвин, девушка исполнилась раскаяния и сказала умоляющим голосом:

– Всё кончено, и никто не узнает.

Страсть коснулась чела священника, но он ничего не сказал, потому что лицо цыганки изменилось с её голосом, а дерзкая женщина превратилась в ребёнка.

– Мне очень жаль, – сказала она, как будто тот поймал её за кражей варенья. Капюшон упал, и она умоляюще взглянула на него. Она имела вид человека, полностью находящегося в его руках.

В Гэвине был поток слов, но просачивались только обрывки…

– Я не понимаю.

– Ты больше не злишься? – умоляла египтянка.

– Грешница! – воскликнул он с праведным гневом того, кому отрезают ногу, мягко спрашивают, не больно ли это.

– Я знаю, что Вы такой, – вздохнула она, и вздох означал, что мужчины странные.

– Разве ты не уважаешь закон и порядок? – потребовал Гэвин.

– Бывает, – честно призналась та.

Он посмотрел на дорогу, где всё ещё были видны красные мундиры, и его лицо стало жестким. Она прочитала его мысли.

– Нет, – сказала она, снова став женственной, – Ещё не поздно. Почему ты им не кричишь?

Она держалась как королева, но в ней не было скованности. Они могли показаться влюблённой парой, в которой дама обижена. Она снова посмотрела на него устрашающе и стала прекрасна по-новому. Её глаза говорили, что он был очень жестоким, а она едва сдерживала слёзы, пока он не ушёл. Более опасным, чем её лицо, были её манеры, которые давали Гэвину привилегию сделать её несчастной, что позволяло ему спорить с ней, но никогда не означало, что, хотя он и злился на неё, должен держаться подальше, назвав хулиганкой, всё же не прекратил разговор.

Нынче (но, возможно, мне не стоит упоминать об этом) если женщина не жена, мужчину охватывает трепет ликования каждый раз, когда красавица позволяет ему укорять её.

– Я не понимаю тебя, – слабо повторил Гэвин, и цыганка склонила голову под этим ужасным обвинением.

– Всего несколько часов назад, – продолжил он, – Ты была босой цыганкой в невероятном платье…

Босая ножка египтянки тут же кокетливо выглянула из-под плаща, а затем снова скрылась.

– Ты говорила так же свободно, – пожаловался священник, несколько озадаченный этим призраком, – Как любая женщина в Трамсе, а теперь набросила плащ на плечи и превратилась в прекрасную леди. Кто ты?

– Возможно, – ответила египтянка, – Меня преобразил плащ.

Она выскользнула из него.

– Ай, ай, нэ-нэ! – сказала она будто в удивлении, – Это всё плащ, и теперь я снова маленькая невежественная девчушка. Боже мой, но ведь женщины действительно отличаются друг от друга!

Это было явное легкомыслие, и Гэвин пренебрежительно отошёл в сторону.

– Но если ты не скажешь мне, кто ты, – сказал он, глядя через плечо, – Скажи мне, где взяла плащ?

– Ваше-ство, – ответила цыганка из-под плаща, – Право же, мистер Дишарт, Вам лучше не спрашивать, – добавила она, прикрывшись им.

Она последовала за ним, намереваясь выйти полями к северу от особняка.

– До свидания, – сказала она, протягивая руку, – Если ты не собираешься меня сдавать.

– Я не полицейский, – ответил Гэвин, но не взял её за руку.

– Значит, мы расстаемся друзьями? – мило отозвалась египтянка.

– Нет, – ответил Гэвин, – Надеюсь, что никогда больше не увижу твоего лица.

– Ничем не могу помочь, – с достоинством произнесла египтянка, – Если тебе не нравится мое лицо! – затем, с меньшим достоинством, она добавила, – Есть собственное пятно грязи, мой маленький священник, он оторвался от дивизии, которую Вы бросили в капитана.

Этим прощальным выстрелом она проскользнула мимо него, и Гэвин не позволил своим глазам проследить за ней. Его огорчала не грязь на лице и даже не рука, которая забросила ямку. Это было слово «маленький». Хотя даже Маргарет не знала об этом, но невысокий рост Гэвина огорчал его всю жизнь. Были времена, когда он пытался скрыть это и от себя. В детстве он искал средство, заставляя своих более крупных товарищей растягивать его. В компании высоких мужчин он всегда стеснялся. С кафедры он мрачно посмотрел на свою паству, когда спросил их, кто, подумав, мог бы прибавить хоть на локоть к его росту. Когда он вставал на переднее колесо, его пятки часто касались крыльев. В своей спальне он вставал на скамеечку для ног и рассматривал себя в зеркало. Однажды он пристегнул к своим ботинкам высокие каблуки, стыдясь попросить Хендри Манна сделать это за него, но тут же посрамившись собственной нечестности и лжи, оторвал их. Итак, египтянка пронзила его гордость как иглой, и он мрачно пошёл к дому.

Маргарет стояла у окна, искала его, и он заметил её, хотя та его не видела. Он шагал на середину дороги, чтобы помахать ей рукой, когда какая-то внезапная слабость заставила его вместо этого взглянуть на поля. Египтянка увидела его и кивнула, поблагодарив за проявленный к ней интерес, но нахмурившись, юноша сосредочил взгляд на небе. В следующий момент он увидел, как она бежит к нему.

– На вершине поля солдаты, – воскликнула она, – Я не могу сбежать таким путём.