Ведьмёныш

– Бабка страшная, говорю, – отмахнулся Минька.

Дойдя до могил родителей, я присела на лавочку. Кто её здесь поставил – не знаю. Но спасибо этому человеку. Наверное, у моих родителей были друзья или родственники, но я их из-за малолетства не помню. А когда была в детдоме, меня никто не искал. Может, кто-то из друзей лавочку поставил?

Лавка – не ребёнок, ухода не требует. Хотя за могилой кто-то ухаживал. Часто появлялись свежие цветы. Вот и сейчас в вазочке стояли ромашки. Всегда ромашки. У мамы был поклонник? И он её до сих пор любит? Как романтично.

Пока я доставала эклеры, Минька куда-то умотался. Редко он отходит от меня далеко. Я уже начала беспокоиться, когда он прибежал с двумя букетами ромашек.

– Ты где взял? – набросилась я на него. – Надеюсь, не с могил?

– Мам, – серьёзно ответил сын, – ты за дурака меня не держи. Я хоть и со странностями, но знаю, что с могил без разрешения рвать ничего нельзя. Они там, – Минька махнул рукой за спину, – у ограды растут. Букетик – Нине, букетик – тебе.

– Спасибо. А давай два бабушке поставим? – Я не взяла протянутый мне букет.

Минька насупился, силой впихнул цветы мне в руку:

– Нет, этот тебе. С кладбища ты его вынеси. Дома высушим. Ромашку ещё дня три можно будет собирать.

– Ах, так это не букет? – Я взяла цветы. – Так бы сразу и сказал. А почему именно я?

– Хотел как букет, – Миня явно расстроился. – Тебе.

– Спасибо, драгоценный мой мужчина, – улыбнулась я, зарываясь носом в цветы. – Летом пахнут.

Я достала по эклеру, мы с Минькой с удовольствием их съели. Посидели молча. С фотографий на меня смотрели два уже немолодых человека. Мама родила меня поздно – в сорок два. А в пятьдесят один они погибли.

Эти фото – всё, что от них осталось. По крайней мере, что отдали мне в детдоме. Ну, ещё счёт в банке. Ни вещей, ни дома, ни истории, как они жили.

Я никогда не плакала у могилы, а сегодня вдруг что-то накатило. Сев между памятниками, я расплакалась. Минька так и остался сидеть на лавочке.

И только когда я перестала лить слезы, обратила внимание на своего сына. Он сидел, как бы это выразиться, не здесь. Нет, его тело было здесь, на лавочке, а вот Миша… Его взгляд меня пугал. Я боялась шелохнуться – вдруг он там и останется.

– Миша… – продолжая сидеть между могил, тихо позвала я. – Сынок, что с тобой?

– А? – встрепенулся Миня. – Задумался. Ты плакала, я не мешал. А зачем плакала? Жалко?

– Наверное, себя жалко. Не помню их. – Я шмыгнула носом.

– Они с тобой всегда. Пойдём. – Миня первый вышел из оградки, закрыл калитку и произнёс: – Я помню. Спасибо, Нина. Всё сделаю.

– Миня, ты с кем? – Я осмотрелась.

– С бабушкой. Она просила не бросать тебя.

– Минь, ну зачем ты меня пугаешь? – Я опять чуть не расплакалась. – И почему Нина? Она тебе бабушка. Хоть ты её и не знал. В крайнем случае – Нина Егоровна.

– Мам, ну что ты так всё близко к сердцу принимаешь? Это мои фантазии. Ты ещё эклеры не раздала. Вон, видишь, люди у могилок.

И действительно, у пары могил сидели люди – пришли навестить родственников. Миня остался стоять на дорожке, а я раздала на помин пирожные. Когда направилась к сыну, передо мной, словно из-под земли, выросла та же страшная старуха. Подхватив меня под руку, она быстро заговорила:

– Деточка, выведи меня, заплутала что-то. Совсем из ума выжила. Кружу, кружу…

Я потихоньку повела бабушку по центральной аллее, стараясь всмотреться в её лицо. Но кроме платка и синюшного подбородка ничего не разглядела. Подняв голову, увидела испуганные глаза Миньки. Он бросился ко мне бегом.

– Милочка, звать-то тебя как? – продолжала между тем бабка. – Кого благодарить-то?

– Да за что благодарить? Тут идти недалеко. Меня Ле… – В это время в меня со всего размаху врезался Минька. Мне пришлось выпустить руку старухи и отступить назад.

– Михаил! – начала я гневно, но осеклась, увидев сцену.

Миня, сверкая глазами, смотрел на бабку, а ту трясло, как в припадке.

– Ведьмёныш, не рассмотрела… – шипела старуха. – Принесло тебя, уже вроде всё уговорилась!

– Совсем оборзела! Чего тебе за оградой? – гневно отвечал Миня. – Нечего выдумывать! Здесь упокоена – здесь и сиди. Сгинь!

– Ну, ведьмёныш… – бабку била жуткая дрожь. – Поплатишься! – ещё раз зашипела она и… превратилась в сизый дымок. Тряпки грязной кучей остались лежать на дорожке.

Зажмурившись и помотав головой, я огляделась. Люди так же безмятежно сидели у могил, переговариваясь между собой. «Неужели это только я видела?» – мелькнуло у меня в голове. Перевела взгляд на сына – он тянул ко мне руку, будто ничего не произошло.

– Мам, пойдём, – спокойно проговорил он.

– Миша… – голос мой сорвался. – Это что сейчас было? Или у меня галлюцинации?

– Нет, мам, – спокойно взяв меня за руку и потянув к выходу, сказал Миня. – У тебя не галлюцинации. Это был неприкаянный призрак. Ему за ограду надо, пошалить. Запомни, мама: никогда никому на кладбище не называй своего имени. Ты меня слышишь? – Миня проговорил это строго, делая ударение на каждом слове.

– Слышу, Миня. Но что это было? – решила не сдаваться я.

– Я же сказал – призрак, неприкаянный. Некому его поминать, забыли все о покойнике. Похоронили и забыли. Такие и бродят между могил, цепляясь к живым. Сами за ограду выйти не могут, а вот если имя своё назовёшь – дух в тебя и вселится. Ненадолго, не дольше пары суток. От могилы своей не уйти ему. Но за это время столько бед натворит твоим телом… Отвечать-то тебе. Не скажешь же суду: «Это не я, это дух». И убивают, и насилуют – как духу позабавится захочется, так твоё тело и будет действовать. Обычно быстро забывают нехороших людей, злых. Они и после смерти злятся и мстят.

Дослушивала я Михаила, остановившись. Твёрдо решила не сдвинуться с места, пока он мне не объяснит, откуда эта информация. Я внимательно слежу за той литературой, которую читает Миня. Да и не читает он ещё так много. Откуда он мог узнать такое? Что я ему не преминула высказать.

– А что, есть откуда взять такую информацию? – заинтересовался он вместо объяснений.

– Михаил! – строго сказала я. – Не заговаривай мне зубы!

– Бабушка Нина рассказала. Только что. – Миня потянул меня за руку.

– Я не сойду с места! – повысила я голос, чего никогда не делала.

Миня вытаращил на меня глазёнки, полные слёз.

– Ма-ам! Ма-а-ма-а! – заревел он в голос.

Люди, спокойно сидевшие у могил, начали оборачиваться. Я спохватилась: что это со мной? Ору на ребёнка, напугала его… Подхватив сына на руки и нашёптывая слова успокоения, я заспешила домой.

Глава 2

Миша

Бедная мама. Какие же потрясения её ждут! Сегодня меня представят хозяину кладбища. Значит, в полночь я должен быть у могилы деда с бабой. Мама будет спать – я ей ни слова не скажу. Васятка поможет приготовить успокоительный отвар.

Кто такой Васятка? Мой слуга. Наверное, стоит начать с самого начала.

Меня зовут Михаил, мне шесть с половиной лет. То есть не мне, а моему телу. Сколько лет моей душе – не знаю. Каждый раз, перерождаясь, душа взаимодействует с сознанием тела, и воспоминания о прошлой жизни стираются. Остаются лишь навыки. Но и те не проявляются сами – нужно учиться. Новые знания наслаиваются на старые, и человек становится мудрее.

Интересно, кто мой отец? Дух. Дух бывшего ведьмака. Когда я состарюсь, тоже применю это заклятие. Для него должны совпасть несколько факторов: девственница, должна жить у кладбища, должна решить, что будет рожать без мужа, для себя и овуляция у неё должна быть в летнее полнолуние. И слова, что хочет матерью стать, произнести должна на кладбище. Заклятие может держаться сотню лет – зависит от силы ведьмака. У мамы всё совпало. Вот я и стал ведьмаком.

Васятку я встретил на кладбище, когда ещё был в пелёнках. Раньше он служил ведьмаку, создавшему заклятие, а теперь – мне.

Мама восхищается, какой у неё спокойный малыш. Даже зубы резались без боли. Ну да, Васятка мазал мне дёсны мандрагорой. И живот лечил травами. Мама об этом не знает. Счастливая.

Ей нравится наш чайник. Ещё бы! Васятка, как слуга, всегда наготове – вдруг гости нагрянут. Поэтому он его постоянно подогревает. Ещё ему помогает местный домовой. Только тот уже старый, еле держится. Дом вот-вот рухнет, а значит, и домовой умрёт. Он почти всё время спит. Вот и проспал вчера появление мамы.

Белка – наша кошка. Раньше она была ведьмой, а теперь – кошка. Так бы и оставалась ею, если бы не Васятка. Он напомнил ей, кем она была. У женщин-ведьм души могут вселяться в животных, у мужчин – нет.

Вот Евграфыч, наш домовой, проспал мамин приход. Васятка еле успел скрыться. Белке пришлось лакать чай – Васька не допил. Мы решали, как подсунуть маме настой, чтобы она ничего не заподозрила. Ну, не скажу же я ей, что ухожу на кладбище в полночь.

Помогла душа старой бабки. Мама расстроена – вон как меня успокаивает, а саму трясёт. Сейчас угощу её чаем собственного приготовления. Ромашка с кладбища очень действенная.

А ещё мне с бабушкой переговорить надо. Она сегодня заикнулась, что дом у нас в деревне есть. Там место силы. А потом, нас дух старой бабки отвлёк. Нина, так мою бабушку звали, предупредила меня, что эта дряхлота в маму собралась вселяться, напомнила, какие последствия будут. Остальное потом вспомнилось. Бабушка силой поделилась, а так бы я не справился со старым духом.

Ещё я вижу души мёртвых и могу с ними говорить. Не знаю, это мой дар или отцовский, и что с ним делать. Васятка не помнит, чтобы его прежний хозяин общался с мёртвыми, зато знался с водяными. Поэтому русалки по старой дружбе дали мне водоросли.

Сегодня я начну взрослую жизнь. Жалко маму. Как она это воспримет? Я её всё же очень люблю.

В подъезде мама меня спустила с рук, открыла дверь в квартиру, вошла следом за мной. Я двинулся в комнату рассказать Васятке и Белке о приключении на кладбище. Меня остановил мамин крик:

– Блин! Белка! Как это называется?!

Я бросился на кухню. Мама рыдала, глядя на тарелку с надкусанными эклерами.

– Белка! Ну, что нельзя было съесть один? Надо было все надкусить? Ну что за ведьма! Пакостница! Сейчас получит!

Я кинулся искать хулиганку. Белка мирно спала на маминой кровати. Схватив её за шкирку, потащил её к маме. Кошка сначала ничего не поняла, потом начала вырываться и царапаться.

– Васятка! – позвал я слугу. – Где ты был, когда она эклеры портила?

– Так это, хозяин… – залепетал он. – У Евграфыча в гостях был. Кто ж знал, что она нахулиганит? Можно обрезать испорченное…

– Думаешь, мама это есть будет? – возмутился я.

Я сунул кошку мордой в стол:

– Нельзя лазить по столам!

Белка орала и вырывалась.

– Минь, ей больно! – вскрикнула мама, отбирая кошку. – Где ты такому научился? – Она вытерла слёзы. – Я тебя такому не учила! Сама виновата – не надо было оставлять эклеры на столе. Бедное животное. Тебе больно? Злой мальчишка.

Белка устроилась у неё на руках и покосилась на меня, коротко мяукнув.

– Отомстит, – перевёл Васятка. – Эх, знать бы, где настоящие ведьмаки. Отдал бы тебя в ученики, а не этой… Чему она научит? Может, утопим её, а, хозяин? Подрастёшь – найдёшь настоящего ведуна…

– Нет, – прошептал я. – Ты сам рассказывал: попадётся учитель, который души ворует, – и я пропаду. Белка научит.

– О чём ты там? – мама всё же услышала, но не поняла. – Где ты видел, чтобы так обращались с животными?

– Ты сама говорила, что так наказывают нахулиганивших кошек, – соврал я с обиженным видом.

– Я? – удивилась мама. – Когда?

– Давно, когда хотела завести кота.

– Не помню… Ладно, – смягчилась она.

Я понял, что прощён. А вот Белка затаила злобу. Ладно, будем начеку.

– Мам, давай обрежем испорченное, а остальное съедим? Ты же их так любишь.

– Нет, я не настолько люблю Белку, чтобы доедать за ней. Пусть сама доедает. Живое существо – пусть помянет.

Белка? Помянет? Что за ерунду иногда придумывают простые смертные…

День прошёл спокойно. После обеда мы с мамой почитали энциклопедию, приготовили ужин, я играл в приставку, а она занималась своими делами.

Оставалось только придумать, как дать ей успокоительный чай. Васятка предложил помощь, подключилась и Белка. А мне нужно было вовремя заплакать.

Васятка уговорил домового пошалить. И началось…

Сначала потёк кран в ванной.

– Боже, Минь! – воскликнула мама, войдя в ванную и наступив в лужу. – У нас потоп! Ты минут пять посиди дома, я к дяде Ване сбегаю.

У нас в соседнем доме жил пожилой мужчина. Любитель выпить, но мастер на все руки и никогда не отказывал в помощи. Правда, был у него один изъян в характере: он обожал назначать виновного в поломке. И доказать обратное было невозможно.

С дядей Ваней мама вернулась быстро. Он осмотрел кран, почесал затылок.

– Зачем крутили?

– Что крутили? – не поняла мама.

– Гайку, вот эту.

– Мы ничего не крутили. Зачем? – Мама совсем перестала понимать, чего от неё хотят.

– Так я же не дурак, – заворчал дядя Ваня. – Вот, откручено. – Он ткнул пальцем в соединение труб.

– У меня ключа нет, я не могла крутить.

– Значит, твой сорванец. А? Зачем? – Дядя Ваня уставился на меня.

Я сделал вид, что испугался, и заревел. Мама схватила меня на руки и унесла в комнату.

Дядя Ваня починил кран быстро. Не довольный заглянул к нам:

– Ну, всё. Давай деньги, я пошёл.

– Сейчас, ребёнка успокою. Одну минуту.

Я не собирался успокаиваться. Увидев дядю Ваню, снова завопил.

– Пороть его надо, а не успокаивать, – проворчал он. – Деньги давай.

Мама достала кошелёк и ахнула:

– Мишуточка, ты ничего не брал? – Порылась мама в сумочке.

– Ещё и деньги у матери ворует, – пробурчал дядя Ваня.

– Мой сын не вор! – вспыхнула мама. – Не смейте оскорблять!

– Деньги давай, – бесстрастно повторил он. – Или думаешь, пожалею и скажу «не плати»?

– Что?! – у мамы от возмущения аж дар речи пропал. Она побежала в комнату, вернулась с пятисотрублёвой купюрой:

– Хватит?

– Много. Двести давай.

– У меня нет двухсот, дайте сдачу.

– Я тебе что, Сберкасса? Деньги давай.

– Вы же видите, у меня нет двухсот, – мама пыталась держать себя в руках. – Я у вас триста позже заберу.

– Позже не будет, пропью.

– Так, а что делать?

– Деньги давай. Двести.

Мама закатила глаза, пыталась опять объяснить, что двести нет. Дядя Ваня её выслушал, а в конце маминого монолога спокойно сказал:

– Деньги давай.

В конце концов, мама расплакалась. Я полез в её сумку, достал двести рублей и протянул дяде Ване. Тот хмыкнул, взял деньги и ушёл, хлопнув дверью.

Мама смотрела на меня в растерянности:

– Там же было пусто… Я видела!

Я пожал плечами, сунул руку в сумочку и достал ещё купюру. Выхватив у меня сумку, она вытрясла всё содержимое на стол. Среди всяких нужных только маме вещей были и деньги. Она обессилено села на диван.

– Минь, как такое могло быть? Что человек про меня подумает? Как я их не могла увидеть? Я же искала. Стыдобища! – Мама закрыла лицо руками, – каждый раз обращаемся к дяде Ване и тут такое. Как в глаза ему смотреть.

– Мама, ты чего так разволновалась? Отдала же деньги.

– Это ты достал из, а я… – И она разрыдалась.

– Мам ты ляг, я тебе сейчас чайку принесу.

Травы Васятка запарил. Осталось добавить кипятка и положить мёд. Обязательно мёд. Он усилит успокоительный эффект. Сами по себе, чабрец, ромашка и мята, являются хорошими седативными средствами. Накопительного действия. То есть пить настои этих трав надо дней десять.

Тогда эффект и будет. Но у меня же ромашка, собранная между явью и навью, то есть на границе кладбища. Поэтому эффект быстрый. Мама сразу не уснёт, это не снотворное. Для снотворного надо росу с мака собрать в русалью неделю. Это чай действительно является успокоительным. Просто когда мама ляжет спать, она будет спать, крепко не просыпаясь. Что мне собственно и нужно.

В десять вечера, режим, мама уложила меня спать, чмокнув, пожелала спокойной ночи, закрыла дверь в комнату. Я честно лежал, таращил глаза в потолок, чтобы не уснуть и не заметно для себя уснул. Всё же я ребёнок. Разбудил меня Васятка:

– Вставай, хозяин, уже половина, а ещё одеться надо.

– Чего? – Не сразу понял я, – а-а-а, уже встаю. Я быстро.

Было не привычно собираться ночью на улицу. Да ещё делать всё тихо. Уже у двери меня охватила паника. Что я там буду делать? Что говорить? Там темно и страшно:

– Ты чего, хозяин? – удивился Васятка. – Боишься?

– Да, – честно признался я. – Там темно. А тебе со мной нельзя?

– Не-а, – замотал своей косматой головой Васятка. – Это твоя стихия. Моё дело – дома помогать, травы толочь.

– Да боится он тож, – раздалось из угла. Это Евграфыч пришёл, домовой.

– А и боюсь. Что из того! – Взвился Васятка, – я слуга, а не хранитель.

– Не визжи, – успокоил слугу домовой, – вон хвостатая пусть идёт, – указал он на Белку.

Та мотнула хвостом и уставилась на домового.

– Чего она? – спросил я у Васятки.

– Говорит, до кладбища тебя проводит, а дальше уж сам. Это ты у нас по покойникам мастер. А она с мёртвыми дел не имела. Мстить не будет. Говорит, месть блюдо, которое надо подавать холодным. Она подождёт. Ведьма, чего с неё взять. – Закончил Васятка. Открыл дверь и выпихнул меня в подъезд. В первые, без мамы, я оказался по эту сторону двери. Детский ужас готов был захлестнуть меня. Постояв и немного успокоившись, направился к кладбищу. Белка бежала впереди, весело помахивая хвостом. Мне кажется, что кошки так не делают? Или делают? Надо прочитать.

До кладбища дошли быстро. Белка уселась у ограды, давая понять всем своим видом, что будет меня ждать.

– Ты меня прости, – наклонился я к кошке, – я растерялся, больше такого не повторится.

Протянул руку, попытался погладить белую головку. Белка фыркнула и отпрыгнула. Понятно, не простит. Ну и ладно. Может, всё же добьюсь прощения, и мести не будет. Не очень-то мне от ведьмы, хоть и бывшей, такой подарочек нужен.

– Мишенька, ну чего ты? – раздалось из-за забора.

Бабушка ждёт. В заборе была дыра, и я смело пересёк границу между жизнью и забвением.

– Пойдём, время у нас не так много, летние ночи коротки, – заторопила меня Нина. – Слушай внимательно. В сорока километрах от города есть старый хутор – Лесной. Там наш дом. Там наша сила. Чего встал? Да, и я, и дед – мы ведающие. Поздно встретились, поздно поженились, вот и мамка твоя – поздний ребёнок. Не смогли поднять на ноги, дар передать не успели. Зато вовремя к себе на могилу привели. Всё хорошо получилось. Ты сильный ведьмак. В доме на хуторе всё есть для ведовства: и книга с рецептами, и ножи ритуальные, и защитные. Запоминай: домовой наш, Вавила, – грозный малый. Так ты ему пряников имбирных принеси. Пугать начнёт – встань посреди комнаты и скажи строго: «Покажись!» Покажи, что не боишься. Про пряники скажи, что я посоветовала. Книгу, где спрятана, он покажет. Пошли, с хозяином поздороваться. Тебе работать с мёртвыми, раз видишь их.

– Нина, а дед где? – Меня мучал этот вопрос давно. Могилы две, а у могил – лишь бабушка.

– Так родился уже. Года четыре назад. И меня скоро не увидишь… Если аборт не сделают.

– Как родился? Где? – Я завертел головой, будто мог увидеть младенца здесь.

Младенца, конечно, не увидел, зато заметил рыдающую девочку у могилы. Сначала подумал, что она пришла к кому-то, потом сообразил: ночь, кладбище… Нет, её в живых уже нет.

– Чего головой вертишь? Нет его здесь. Где-то на Алтае родился. Там кто-то из родни. Ты же не знаешь, – бабушка вздохнула. – Души рождаются снова. В одном и том же роду.

Оказывается, души возвращаются – в другом теле, но в той же семье. Если от ребёнка избавятся на ранних сроках, душа останется неприкаянной. Как в утробе дитё зашевелится – тогда душа вселяется. Если дитятко мёртвым родилось – значит, души не было. Могли наказать душу, мог и бывший хозяин сгубить. Причин много. Самое страшное – если на поздних сроках аборт: тогда душа в утробе остаётся. Следующий ребёнок двоедушным будет. А это опасно. Убийцы и маньяки такими рождаются. А если мать всё же не решится на роды – душа её изнутри съест. Изведёт. Смерть мучительной будет. Без прощения.

Я слушал бабушку внимательно, стараясь не понять, а запомнить. Что может осознать ребёнок? Со временем разберусь.

Мы уже вышли на другой конец кладбища, когда Нина остановилась у одной из могил.

– Тут, – указала она на памятник. – Чувствуешь что-то?

Я помотал головой.

– Нет. А должен?

– Отец твой тут лежит. Значит, не чувствуешь. Я думала, душа место захоронения узнает. Уж очень мне этот городок нравится, вот и прикидывала, как бы привязку для нового тела сделать. Ладно, не получилось. Миш, а ты действительно из той жизни ничего не помнишь?

– Из какой? – Я смотрел на могилу и прислушивался к себе. Ничего. Табличку на памятнике не разобрать – темно. Надо место запомнить и днём прийти. Интересно, имя хотя бы узнать.

Повертел головой, ища ориентиры. Вроде запомнил.

– Ладно, пошли. Значит, и Коля ничего не почувствует. Мы хотели встретиться в новой жизни. Твой дед придумал: на кладбище, у могил. У него версия была, что мы свои могилы чувствовать будем.

– А как вы узнаёте, что именно в этот город ехать надо? И именно на это кладбище идти? – спросил я.

– А Коля заклятие какое-то на могиле оставил. Говорит, приманит оно нас сюда. Но я в это слабо верю.

– Ба, а хочешь, когда я вырасту, разыщу этих родственников? И того ребёнка на могилу приведу?

– Ага, а потом меня будешь разыскивать. И что скажешь? «Здравствуй, дед, здравствуй, баба»? А мы знать ничего не знаем. Нет, внук, спасибо. Новая жизнь – у неё своё русло, не надо его поворачивать вспять. Ну, вот и пришли.

Мы остановились у высокого памятника. В свете луны было видно, что он выполнен в полный человеческий рост.

Вдруг фигура зашевелилась, закхекала. Я моргнул – и она мгновенно переместилась ко мне. С трудом сдержал крик.

– Ишь ты, – загремел памятник. – Не испугался. Кто ребёнка привёл? Мне сказали – ведающий будет, видящий, а привели младенца. Я младенцев не ем.

Фигура наклонилась совсем низко. Я стоял, забыв дышать от страха.

– Боишься? – прогремел памятник. – Это хорошо. Это правильно.

От изваяния отделилась сгорбленная старческая фигура. Мелко семеня, подошла ко мне и уже спокойным, женским голосом произнесла:

– С ведьмаком обещали познакомить. Ты что ли?

– Я. Только маленький пока.

Страха уже не было.

– Ишь ты, ведьмак. Сработало заклятье-то. Проспорил я… Уговор дороже денег. Знаю, не помнишь, – махнула фигура рукавом. Кто это – мужчина или женщина – так и осталось загадкой. – Уверен был, что заклятье не сработает. Вот и пообещал тебе помощь после перерождения. Ну, говори, чем помочь?

– Я не знаю. Пока.

– Ишь ты, – усмехнулась фигура. – Мал да удал. Ладно, иди расти. Помни: я свои обещания выполняю.

Бабушка шепнула мне на ухо:

– Поблагодари, и пойдём. Светать скоро будет.

Вежливо поблагодарив хозяина кладбища, я заспешил за ней.

На выходе увидел рыдающую девочку. Решил подойти.

– Привет, – обратился я к ней.

Девочка, перестав рыдать, уставилась на меня.

– Ты живой?

– Да, а что?

– Ты меня видишь?

– Вижу. Что не так?

– Ты меня слышишь?

– Да, что ты как в сказке про Красную Шапочку? И вижу, и слышу. Чего рыдаешь над могилой?

– Ух ты! – Чему-то обрадовалась девочка. – Значит, помочь можешь!

– Я? Не знаю. Я не волшебник, я только учусь.

– А тогда где твоя фея?

– Какая фея? – опешил я.

– Ну, ты словами из сказки сказал. А там фея была.

– А вот ты о чём? Там осталась, – махнул я за спину.

– А-а-а-а-а… – протянула девочка разочарованно. – Я думала, ты ведун. – И опять зарыдала.

– Я… я ведьмак! – поспешил я заверить девочку. – Чем помочь?

– Маме моей скажи, пусть меня отпустит. Тоска меня съест. Домой хочууу… – опять расплакалась она. – Мне сыро и холодно. Пусть моё одеяльце отдаст в первую квартиру. Им нужней, и я согреюсь. Скажешь? Пусть перестанет плакать. Хорошо мне здесь. Спокойно, а она меня тревожит. Скажи ей: не надо.

– Хорошо, я передам. А где мне её найти?

– Да здесь же. Она каждый день ходит. Простить себя не может, что за хлебом отправила. Меня машина сбила. Пьяный ехал. Вот, во дворе. Сби-и-ил… – Девочка опять заплакала.

– Не плачь, я помогу. Завтра, если застану твою маму здесь.

– Застанешь. Она до работы заходит, в обед и после работы. Смотри, ты обещал! – пригрозила мне девочка и опять заплакала.

У забора опять появилась бабушка.

– Пообещал Миле помочь? Запомни: обещания, данные душам, надо исполнять. Иначе изведут тебя, жизни не дадут. Не обещай им никогда больше. Не всегда есть возможность выполнить.