49 дней с родными душами

День 12

7 февраля, четверг

Странным образом, в здравый смысл Отца Бабушка верила меньше, чем в мой, оттого больше за него тревожилась. Было время, она записала Отца в неудачники, и его жизненный триумф приняла чуть ли не как укор себе или, как сбой во всемирной непреложности. По крайней мере, не слишком наслаждалась его успехом, как умела радоваться своим мелким жизненным победам. В Отце энергия бабушкиного честолюбия обрела слишком уж благодатную почву, развив масштаб личности до неприличного для достойной и умеренной семьи размаха. Вымышляя будущее для родных людей Бабушка знала меру, лишь немного приправляя его фантазией. Неумеренной была разве что самоотреченность, подобная той, с которой она раздавала свое, казалось, столь лелеемое имущество. Увлеченная чужим будущим, Бабушка подчас забывала о собственном, теряла чувство собственных перемен. Иногда казалось, что она обитает в вечном «сейчас», – не следствие ли раннего формирования личности? Возможно, потому Бабушка и проиграла, растянувшуюся на полжизни тяжбу с женой своего брата в плоскости быта. Та, действительно мерзкая баба, в отличие от нее была вовсе лишена фантазии, да и жизненных правил, зато энергична и вся устремлена к цели.

Может быть мне кажется, но так я чувствую теперь, – мои родные в высокой мере соответствовали своим семейным ролям. Но другие были больше идеей, сгустками чувств, а Бабушка наиболее добросовестно выполняла весь комплекс бабушкиных обязанностей, за то ей спасибо. Она и назидала, и баловала, и подсовывала кусочки повкусней, ведь, как и положено бабушке, была превосходной кулинаркой. Также и отстаивала от справедливой критики посторонних, а, бывало, и от родительской объективности. В отношении близких она сознательно избегала объективности, следуя принципу: «хулители всегда найдутся».

Мог ли я не любить свою Бабушку? Но сдружился с нею лет в пятнадцать, когда стал прислушиваться к семейным историям, которые она, наверняка рассказывала мне и раньше. Думаю, много раз, но прежде я пропускал их мимо ушей. А, прислушавшись, обнаружил, что они занимательны и живописны, в тональности Шолом-Алейхема и позже прочитанного Зингера. Бабушка оказалась хорошей рассказчицей, но, как я ни пытался, мне не удалось протянуть свою предысторию в полуместечковый живописный городок. Так и остался человеком ниоткуда, от родных душ и еще, пожалуй, вычитанный из книг. Потому мне так легко стать литературным персонажем, улечься на чистые листы, как вот сейчас.

Бабушка из всех родных была наименее персонажем, вся от жизни. Я чувствую, как она противится быть распластанной на листе. Выходит лишь бледный и туманный ее образ. Нет, полнокровную Бабушку трудно обратить в идею. Она была начитана, но не видела себя в литературном обрамлении, а если фантазировала, то без помощи книг. Как я говорил, Бабушка казалась трезвей других членов нашей семьи, но в ее виденьи себя тоже присутствовал изъян. И представлявшийся ей облик жизни не думаю, чтобы был слишком точен, ведь она страстно пыталась навязать ей свое, пусть и уповая на здравый смысл и разумный поступок.