Лорд Пиппингтон и Хохочущий Череп

Призрачный Пип, наблюдая за этой сценой, беззвучно хохотал, держась за живот.

«Ч-череп? – наконец выговорил Барон, заикаясь. – Какой еще череп? Впервые слышу, милорд! Уверяю вас, это… это нелепые домыслы! У меня много черепов, как вы можете видеть, – он неопределенно махнул рукой в сторону полок, – но все они… э-э… каталогизированы и имеют безупречное происхождение! Никаких сомнительных артефактов от покойных шутов!»

Лорд Пиппингтон медленно поднялся. «Благодарю вас за уделенное время, Барон, – сказал он спокойным тоном, который, однако, не предвещал ничего хорошего для нервной системы коллекционера. – Вы были очень… э-э… любезны. Полагаю, мне следует откланяться».

Он направился к двери, но у самого порога обернулся. «Кстати, Барон, – добавил он как бы невзначай. – У вас удивительно крепкий сундук в углу. Должно быть, храните в нем что-то особенно ценное. Старинные замки – моя маленькая слабость. Этот, на вид, весьма надежен».

Барон Гримлоу проследил за его взглядом, и на мгновение на его лице отразился неподдельный ужас. Он поспешно шагнул вперед, словно пытаясь заслонить собой сундук.

«Да-да, обычный старый хлам, милорд! – пролепетал он. – Семейные реликвии… ничего интересного, уверяю вас! Пыль, тлен… вы понимаете».

«Разумеется, – Эш позволил себе легкую улыбку. – Пыль и тлен. Именно то, что придает вещам истинную ценность. Всего доброго, Барон».

Выйдя на улицу, лорд Пиппингтон глубоко вдохнул сырой, туманный воздух, который после атмосферы дома Барона Гримлоу показался ему почти целебным. Призрак Пипа материализовался рядом, отряхивая с себя невидимую пыль.

«Ну, что я вам говорил? – самодовольно произнес он. – Этот старый скряга врет как сивый мерин на исповеди! Череп точно у него! И, судя по его панике, он уже успел ощутить… э-э… специфику его юмора».

«Похоже на то, – согласился Эш. – Вопрос в том, как заставить его расстаться с этим «старым хламом». И что именно вы имели в виду под «спецификой юмора», любезный вы мой потусторонний информатор?»

Пип хитро прищурился. «О, скоро узнаете, милорд. Очень скоро. Боюсь, наш Барон сегодня вечером будет смеяться. Долго. И совсем не весело».

С этими словами призрак шута растворился в тумане, оставив Эша размышлять над его зловещим пророчеством и гадать, какие еще сюрпризы готовит ему это странное, окутанное смехом и тайной дело.

Глава 4

Вечер того же дня спустился на Лондон неспешно, словно нехотя уступая место ночи. Туман, казалось, и не думал рассеиваться, наоборот, он загустел, превратив улицы в лабиринты, где каждый фонарь светил тусклым, размытым пятном, а тени от редких прохожих вытягивались и корчились, словно беспокойные духи. Воздух был неподвижен и тих, если не считать монотонной капели с карнизов да отдаленного лая одинокой собаки, чей голос звучал приглушенно и тоскливо, будто жалоба на саму суть бытия в этом вечно сыром городе.

Лорд Эшворт Пиппингтон провел остаток дня в своем кабинете, пытаясь сосредоточиться на чтении «Размышлений» Паскаля, но мысли его то и дело возвращались к Барону Гримлоу, его забитому до отказа дому и, конечно же, к зловещему предсказанию призрачного шута. «Будет смеяться. Долго. И совсем не весело». Что бы это могло значить? Неужели этот резной череп действительно обладает какой-то мистической силой, способной вызывать… смех? И если да, то какого рода смех это мог быть?

«Все это отдает дешевым ярмарочным балаганом, – пробормотал Эш, откладывая книгу. – Говорящие призраки, проклятые черепа, эксцентричные бароны… Не хватает только бородатой женщины и ученого кота, предсказывающего будущее по кофейной гуще».

Он подошел к окну и вгляделся в туманную мглу. Где-то там, в лабиринте лондонских улиц, в своем пыльном святилище, Барон Гримлоу, возможно, уже испытывал на себе действие загадочного артефакта. Мысль эта была тревожной, но, не скроет Эш, и чуточку любопытной.

Внезапно его размышления были прерваны. С улицы донесся странный звук – не то визг, не то приступ неудержимого хохота, за которым последовала серия неразборчивых выкриков. Эш прислушался. Звук повторился, на этот раз ближе. Казалось, кто-то бежал по Сэвил-Роу, издавая эти странные, почти истерические вопли.

«Дженкинс! – позвал лорд Пиппингтон. – Вы это слышали?»

Камердинер появился в дверях кабинета с непроницаемым, как всегда, лицом. «Весьма необычные звуки, милорд, – подтвердил он. – Похоже на чрезмерное проявление веселья, не совсем уместное для столь позднего часа и столь… меланхоличной погоды».

И в этот момент в дверь их дома кто-то отчаянно забарабанил. Не постучал вежливо, а именно заколотил кулаками, словно от этого зависела его жизнь. Дженкинс, не выказав ни малейшего удивления, проследовал в холл. Эш двинулся за ним.

На пороге, когда Дженкинс отворил дверь, стоял молодой констебль, запыхавшийся, с перекошенным от ужаса и… чего-то еще лицом. Он пытался что-то сказать, но из его рта вырывались лишь какие-то булькающие звуки, перемежаемые взрывами неудержимого, совершенно неконтролируемого хихиканья.

«Молодой человек, возьмите себя в руки! – строго произнес Эш, хотя вид блюстителя порядка, сотрясающегося от смеха и слез, вызывал скорее недоумение, чем желание отчитывать. – Что случилось?»

Констебль, сделав над собой нечеловеческое усилие, сумел выдавить несколько слов сквозь приступы хохота: «Там… на углу… с мистером Хамфри… он… он… ха-ха-ха… он не может остановиться… хи-хи… о, Боже!» И снова его накрыла волна смеха, такого заразительного, что даже Дженкинс, казалось, с трудом сохранял свою гранитную невозмутимость.

«Мистер Хамфри? Владелец табачной лавки? – уточнил Эш. – Что с ним?»

«Он… он просто… смеется! – Констебль икнул. – Стоит посреди улицы… и хохочет… как… как безумный! Мы пытались его успокоить… но это… это заразно… Хо-хо-хо!» Он прислонился к дверному косяку, не в силах больше стоять прямо.

Лорд Пиппингтон обменялся быстрым взглядом с Дженкинсом. Предсказание Пипа начинало сбываться с пугающей точностью.

«Дженкинс, мой плащ и шляпу, – распорядился Эш. – И, возможно, ваш самый крепкий зонт. Похоже, нам предстоит стать свидетелями весьма необычного… представления».

«Я бы также рекомендовал нюхательную соль, милорд, – невозмутимо добавил Дженкинс. – На случай, если веселье окажется чрезмерно утомительным».

Картина, открывшаяся им на углу Сэвил-Роу и Брук-стрит, превосходила все ожидания. Несколько человек сбились в кучку, испуганно перешептываясь и указывая на фигуру, стоявшую посреди мостовой под тусклым светом газового фонаря. Это был мистер Хамфри, обычно степенный и несколько угрюмый владелец табачной лавки, известный своим первоклассным вирджинским табаком и полным отсутствием чувства юмора. Сейчас же он, запрокинув голову, заливался таким гомерическим хохотом, что, казалось, вот-вот лопнет. Его лицо было багровым, глаза выпучены, а из горла вырывались звуки, в которых смех смешивался с каким-то отчаянным воем. Он держался за живот, сгибался пополам, топал ногами, но хохот не отпускал его.

Вокруг него стояли еще двое или трое зевак, которые, пытаясь помочь или просто из любопытства подошедшие слишком близко, тоже начинали хихикать, сначала неуверенно, а потом все громче и безудержнее, словно невидимая волна веселья накрывала их одного за другим.

«Невероятно, – пробормотал Эш, чувствуя, как по спине пробегает холодок, на этот раз вызванный не сыростью, а чем-то иным, более тревожным. – Это уже не просто смех. Это… какая-то напасть».

Призрачный Финеас Уистл материализовался рядом с ним, скрестив руки на груди и с видом знатока наблюдая за происходящим.

«Ну что, милорд? – с ехидной усмешкой произнес он. – Говорил я вам, что наш Барон не заскучает? Похоже, он решил поделиться своим… э-э… хорошим настроением со всем кварталом. Череп, знаете ли, не любит одиночества. Ему нужна аудитория».

«Но это… это чудовищно! – Эш смотрел, как еще один неосторожный прохожий, привлеченный шумом, подошел к группе и почти сразу же начал покатываться со смеху. – Они же могут умереть от этого! Или повредиться рассудком!»

«Все может быть, – философски заметил Пип. – Юмор – штука опасная, особенно в больших дозах и такого… качества. Думаю, это только начало. Если наш дражайший Барон не найдет способ заткнуть эту хохочущую безделушку, скоро весь Лондон будет биться в конвульсиях от веселья. Представляете себе заседание Парламента, где все достопочтенные джентльмены будут икать от смеха, обсуждая налоги? Или проповедь в соборе Святого Павла, прерываемую дружным гоготом прихожан?»

Картина, нарисованная призраком, была одновременно абсурдной и пугающей.

«Мы должны что-то сделать! – решительно сказал Эш. – Необходимо забрать этот череп у Барона!»

«Легко сказать, милорд! – хмыкнул Пип. – Во-первых, он его так просто не отдаст. Старые коллекционеры скорее расстанутся с собственной печенью, чем с редким экспонатом, пусть даже тот и пытается свести их с ума. А во-вторых… вы уверены, что сможете подойти к черепу достаточно близко, не поддавшись его… обаянию? Судя по этим бедолагам, иммунитета к нему не существует».

Лорд Пиппингтон нахмурился. Призрак был прав. Ситуация осложнялась с каждой минутой. Истерический хохот мистера Хамфри и его невольных компаньонов эхом разносился по туманным улицам, привлекая все новых и новых любопытных, которые, один за другим, попадали в плен этого странного, безумного веселья. Это было похоже на дурной сон, на ожившую картину Босха, где смех превращался в пытку.

«Нужно найти способ противостоять этому… влиянию, – задумчиво произнес Эш, глядя на разрастающуюся группу хохочущих людей. – Должен же быть какой-то… антидот от смеха?»

Пип задумчиво почесал свой призрачный подбородок. «Антидот от смеха? Хм… Интересная мысль. Возможно, что-то предельно скучное? Длинная проповедь? Чтение парламентских отчетов? Или…» Он вдруг хитро улыбнулся. «Или что-то, что заставит смеяться еще сильнее, но уже… по-настоящему. Иногда клин клином вышибают, не так ли, милорд?»

Лорд Эшворт Пиппингтон посмотрел на призрачного шута с сомнением. Идея казалась безумной. Но в ситуации, когда весь мир вокруг начинал сходить с ума от смеха, возможно, именно безумная идея и была единственным выходом.

Глава 5

Ночь окутала Лондон своей самой непроницаемой мантией, той, что соткана из тумана, сырости и затаенных шорохов. Газовые фонари на Сэвил-Роу и прилегающих улицах отбрасывали на мостовую дрожащие, неверные круги света, выхватывая из мглы то скользкий от влаги булыжник, то темный провал подворотни, то искаженное смехом лицо очередного бедолаги, попавшего под влияние неведомой силы. Сцена у табачной лавки мистера Хамфри продолжала разыгрываться с трагикомической неотвратимостью: группа людей, теперь уже насчитывавшая не меньше дюжины, сотрясалась в приступах неудержимого, изматывающего хохота. Их смех, лишенный всякой радости, эхом разносился по округе, странный и жуткий саундтрек к этому безумному представлению.

Лорд Эшворт Пиппингтон стоял чуть поодаль, под защитой массивного зонта Дженкинса, который невозмутимо держал его над головой своего хозяина, словно защищая от невидимых брызг этого заразного веселья. Эш напряженно размышлял. Идея призрачного Пипа – «клин клином вышибают» – казалась ему все более привлекательной, хотя и совершенно непрактичной на первый взгляд.

«Допустим, – произнес он тихо, обращаясь скорее к себе, чем к невидимому для остальных шуту, – мы найдем способ вызвать… настоящий смех. Но как это поможет нам забрать череп у Барона? И как это остановит вот… это?» Он неопределенно махнул рукой в сторону хохочущей толпы.

«О, милорд, вы мыслите слишком прямолинейно! – Воздушный силуэт Пипа возник рядом, он с любопытством разглядывал одного из смеющихся, который от хохота уже начал икать и задыхаться. – Цель не в том, чтобы заставить их смеяться еще сильнее до скончания веков. Цель – на мгновение прервать этот смех. Создать паузу. Возможно, в этот момент их разум немного прояснится. Или, по крайней мере, они перестанут быть столь… восприимчивы к чарам нашего костяного остряка».

«И что же вы предлагаете в качестве источника этого… очищающего смеха? – Эш скептически приподнял бровь. – Вы сами выйдете на сцену? Боюсь, ваше выступление будет оценено весьма ограниченным кругом зрителей. Мною, если быть точным».

«Мой выход еще впереди, милорд, не сомневайтесь, – Пип картинно поклонился. – Но сейчас нам нужен кто-то… материальный. И, желательно, с репутацией человека, способного вызвать улыбку даже у статуи командора. Вспомните, есть ли в Лондоне кто-то, чей юмор славится своей… э-э… неоспоримостью?»

Эш задумался. Лондон XVIII века не был обделен остряками, сатириками и мастерами разговорного жанра. Однако большинство из них либо подвизались на театральных подмостках, либо блистали в закрытых клубах, недоступных для столь спонтанного представления.

«Есть один человек, – медленно произнес он, словно пробуя имя на вкус. – Джозайя Флиткрофт. Актер из театра «Друри-Лейн». Он не столько играет роли, сколько рассказывает истории. Байки, анекдоты, забавные случаи из жизни… Говорят, он способен рассмешить даже похоронную процессию».

«Джозайя Флиткрофт! – глаза Пипа (если бы у призрака были видимые глаза) сверкнули. – Звучит многообещающе! Человек, способный развеселить похороны, – это именно то, что нам нужно! Где мы можем найти этого чудотворца?»

«Если мне не изменяет память, – Эш потер лоб, – он обычно после спектакля захаживает в трактир «Голова Турка» в Ковент-Гардене. Это его излюбленное место для… э-э… «общения с музой» и благодарной публикой».

«Тогда чего же мы ждем, милорд? – Пип нетерпеливо взмахнул рукой. – Кони поданы! Вернее, кэб уже, полагаю, ожидает вашего распоряжения. Пока наш Барон упивается своим специфическим триумфом, мы подготовим ему небольшой… контр-концерт!»

Оставив Дженкинса с инструкциями присматривать за ситуацией на Сэвил-Роу (и по возможности не поддаваться всеобщему веселью, что для Дженкинса, впрочем, не составляло особого труда), лорд Пиппингтон отправился в Ковент-Гарден. Туман здесь, в лабиринте узких улочек вокруг знаменитого рынка и театра, казался еще плотнее, а воздух был наполнен смесью запахов гниющих овощей, дешевого джина и театрального грима.

Трактир «Голова Турка» был именно таким, каким и должен быть трактир, любимый актерами и богемой: шумный, накуренный, с липкими от эля столами и весьма сомнительной репутацией. Однако в одном из его углов, в окружении небольшой, но весьма оживленной компании, действительно восседал Джозайя Флиткрофт.

Это был мужчина средних лет, с подвижным, выразительным лицом, обрамленным слегка растрепанными рыжеватыми волосами, и глазами, в которых плясали неугомонные чертенята. Даже сейчас, просто разговаривая со своими приятелями, он то и дело взрывался хохотом или отпускал какую-то реплику, заставлявшую всю компанию дружно грохнуть кружками по столу.

Эш, представившись и изложив (весьма туманно и упустив детали о призраках и проклятых черепах) суть проблемы – необходимость отвлечь и развеселить группу людей, охваченных «странным нервным недугом», – был удивлен быстротой, с которой Флиткрофт согласился.

«Нервный недуг, говорите, милорд? – Джозайя хитро подмигнул. – Да еще и заразный? Что ж, это поинтереснее, чем мои обычные слушатели, которые смеются в основном из вежливости или потому, что уже изрядно приняли на грудь. Вызов принят! Ведите меня к этим… больным! Уж если мой талант не сможет их расшевелить, значит, дела их совсем плохи!»

Обратный путь на Сэвил-Роу в компании говорливого и жизнерадостного Флиткрофта показался Эшу на удивление коротким. Актер всю дорогу травил байки и анекдоты, заставляя лорда Пиппингтона, несмотря на всю серьезность ситуации, несколько раз улыбнуться. Призрак Пипа, невидимый для Флиткрофта, одобрительно кивал и отпускал свои комментарии, которые слышал только Эш («А этот парень не так уж и плох! Почти как я, только… э-э… живее»).

Когда они прибыли на место, картина стала еще более удручающей. Количество «смеющихся» увеличилось, они уже не просто хохотали, а скорее конвульсивно дергались, издавая какие-то хриплые, лающие звуки. Некоторые обессиленно сидели прямо на мокрой брусчатке, но смех не отпускал их. Несколько констеблей, прибывших на подмогу первому, растерянно топтались поодаль, не решаясь приблизиться.

«М-да, – протянул Флиткрофт, на мгновение утратив свою обычную удаль. – Зрелище, достойное кисти мистера Хогарта в его самые мрачные дни. Ну что ж, попробуем разогнать эту… тоску смехом иного рода».

Он решительно шагнул вперед, вскочил на подвернувшуюся под ноги пустую пивную бочку, откашлялся и зычным, хорошо поставленным голосом, привыкшим перекрывать шум театральной галерки, рявкнул:

«Почтеннейшая публика! Дамы и господа, а также те, кто еще не определился! Вашему вниманию предлагается уникальное представление! Только сегодня и только сейчас – человек, который заставит вас забыть о своих горестях, печалях и… э-э… непроизвольных сокращениях диафрагмы!»

Несколько смеющихся на мгновение замерли, их хохот на секунду прервался, сменившись удивленным иканием. Они повернули свои искаженные весельем лица в сторону Флиткрофта.

Актер, поймав их внимание, не дал им опомниться. Он начал свой монолог – поток невероятных историй, каламбуров, пародий, смешных наблюдений из жизни лондонских обывателей. Он говорил быстро, ярко, жестикулируя, меняя голоса, изображая различных персонажей. Его юмор был простым, понятным, местами грубоватым, но удивительно живым и заразительным – но уже другой, здоровой заразительностью.

И, о чудо, это начало действовать.

Сначала один из «больных», молодой подмастерье, который смеялся до слез уже битый час, вдруг фыркнул от какой-то особенно удачной шутки Флиткрофта. Его истерический хохот сбился, на мгновение сменившись обычным, хоть и несколько удивленным смешком. Затем другой, потом третий… Словно волна здорового, осмысленного смеха начала вытеснять тот, другой, безумный и пустой.

Эш наблюдал за этим с немым изумлением. Люди все еще смеялись, но теперь это был смех узнавания, смех облегчения. Их лица постепенно приобретали нормальное выражение, судороги прекращались.

«Невероятно, – прошептал он. – Это работает…»

«Я же говорил, милорд! – торжествующе прошелестел рядом Пип. – Иногда лучшее лекарство от безумия – это доза другого, контролируемого безумия! А теперь, пока они тут… э-э… проходят курс смехотерапии, у нас есть шанс наведаться к нашему Барону. Думаю, сейчас он особенно уязвим и, возможно, более сговорчив».

Лорд Пиппингтон кивнул. Это был их шанс. Пока Джозайя Флиткрофт удерживал внимание «пациентов» и, возможно, даже самого Черепа, нужно было действовать. Быстро и решительно.

Глава 6

Пока Джозайя Флиткрофт, стоя на пивной бочке, словно капитан на тонущем корабле юмора, продолжал свое сражение со смеховой эпидемией, лорд Эшворт Пиппингтон и его невидимый спутник, призрак Пипа, спешили к дому Барона Гримлоу. Туман, казалось, еще больше сгустился в узких переулках Блумсбери, превращая их короткое путешествие в блуждание по декорациям к какой-то готической драме, где каждый шорох и каждая тень таили в себе намек на неизвестность.

«Надеюсь, наш актер продержится достаточно долго, – пробормотал Эш, ускоряя шаг. Его обычно неспешная походка сейчас была почти торопливой. – Не хотелось бы, чтобы весь Ковент-Гарден присоединился к этому… хохочущему хору».

«Не беспокойтесь, милорд, – отозвался Пип, легко скользя рядом, его призрачные ноги не касались мокрой брусчатки. – Флиткрофт – профессионал. У него в запасе историй на неделю непрерывного повествования. К тому же, публика, хоть и своеобразная, но благодарная. Давно они так не веселились… осмысленно, я имею в виду».

«Меня больше беспокоит Барон, – Эш нахмурился. – Если Череп действительно так влияет на окружающих, то что сейчас творится в его доме? Не превратился ли он сам в главного участника этого безумного представления?»

Их опасения оказались не напрасными. Приблизившись к обветшалому особняку коллекционера, они услышали звуки. И это был не просто смех. Это был целый оркестр смеха – высокий, истеричный смех, перемежающийся с глухим, утробным хохотом, всхлипами, икотой и какими-то странными, булькающими возгласами. Казалось, все демоны веселья собрались в доме Барона на свой шабаш.

«М-да, – протянул Пип, заглядывая (в прямом смысле, пройдя сквозь нее) в щель между плохо пригнанными ставнями. – Картина маслом. Наш Барон не скучает. И, похоже, не он один».

«Что там?» – Эш попытался заглянуть в окно, но из-за пыли и тусклого света изнутри мало что можно было разглядеть.

«Там… э-э… небольшая вечеринка, – сообщил призрак. – Барон сидит в кресле, весь красный, как вареный рак, и хохочет так, что вот-вот выпрыгнет из своего бархатного халата. А вокруг него… о, это интересно! Похоже, некоторые из его… экспонатов решили присоединиться к веселью».

«Экспонаты?» – переспросил Эш с нехорошим предчувствием.

«Ну да, – Пип хихикнул. – Вижу пару рыцарских доспехов, которые трясутся так, словно внутри у них завелись мыши-щекотуньи. Несколько африканских масок на стенах скалятся еще шире обычного, а одна мумия в углу… клянусь, милорд, она подергивается!»

«Это не к добру, – пробормотал Эш. – Если эта штука влияет даже на… неодушевленные предметы, или то, что должно быть таковым, то ее сила гораздо больше, чем я предполагал. Нам нужно проникнуть внутрь. И быстро».

Парадная дверь была заперта, но, судя по всему, не очень надежно. Легкий нажим на ручку, и старый замок со скрипом поддался. Эш осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Зрелище, представшее его глазам, было достойно кисти безумного художника.

Холл, и без того заваленный всяким хламом, теперь казался ареной для вакханалии. Барон Гримлоу, как и описывал Пип, сидел в центре, в своем кабинете, дверь в который была распахнута настежь, и его сотрясал непрерывный, изнуряющий хохот. Но он был не один. Несколько чучел животных – лиса с безумным оскалом, филин с вращающимися глазами – казалось, тоже участвовали в общем «веселье», подпрыгивая на своих подставках. Фарфоровые статуэтки на полках дребезжали, а из старинных часов с кукушкой вместо боя доносилось какое-то хихикающее кукование.

И над всем этим, в центре кабинета Барона, на массивном письменном столе, лежал он – небольшой, резной череп с отвратительной, всезнающей ухмылкой. Он словно пульсировал едва заметным, тусклым светом, и казалось, что именно от него исходят волны этого безумного, заразного смеха.

«Так вот ты какой, «смеха свет», – прошептал Эш, чувствуя, как к горлу подступает тошнота от этой какофонии хохота и абсурда.

«Осторожнее, милорд! – предупредил Пип, его обычная ирония сменилась тревогой. – Не смотрите на него слишком долго! И постарайтесь… не думать о смешном. Вообще ни о чем не думайте, если получится!»

«Легко сказать», – проворчал Эш, но постарался сосредоточиться. Он вспомнил самые скучные заседания Палаты Лордов, самые занудные проповеди, которые ему доводилось слышать, самые неинтересные книги из своей библиотеки. Это немного помогло. По крайней мере, он не чувствовал немедленного желания присоединиться к хохочущему Барону.

Их задачей было добраться до стола и схватить череп. Но Барон, хоть и был полностью поглощен своим смеховым припадком, преграждал путь. А вокруг стола, словно невидимые стражи, витали волны этого странного влияния.

«Нужно его отвлечь, – решил Эш. – Или… нейтрализовать на время».

«Как насчет хорошей порции нюхательной соли прямо под его аристократический нос? – предложил Пип. – Говорят, это отлично прочищает мозги. И дыхательные пути».

Идея была не так уж плоха. У Эша, по предусмотрительному совету Дженкинса, действительно была с собой коробочка с нюхательной солью. Проблема была в том, как подобраться к Барону достаточно близко.

«Я попробую, – сказал Эш. – А вы, любезный призрак, если можете, создайте какую-нибудь… диверсию. Что-нибудь, что отвлечет внимание этой… вещицы на столе. Если она вообще способна отвлекаться».

«Диверсия? О, это я люблю! – глаза Пипа сверкнули потусторонним огнем. – Можете на меня положиться, милорд! Устроим небольшой… полтергейст!»

Пока Эш, стараясь дышать ровно и думать о максимально скучных вещах, начал медленно продвигаться к кабинету, стараясь держаться поближе к стенам, Пип приступил к действию. Сначала с одной из полок с оглушительным грохотом упала стопка старинных фолиантов, подняв облако пыли. Барон, продолжая хохотать, на мгновение скосил глаза в сторону шума. Затем с другой стены сорвалась и с дребезгом покатилась по полу медная тарелка с изображением сцен охоты. Чучело филина на шкафу вдруг начало хлопать крыльями и вращать головой с утроенной скоростью.

Эш воспользовался этой суматохой. Он быстро приблизился к креслу, в котором корчился Барон, и, выхватив коробочку с солью, поднес ее прямо к носу коллекционера.