Лорд Пиппингтон и Хохочущий Череп

Михаил Гинзбург

Лорд Пиппингтон и Хохочущий Череп

Глава 1

Лондонское утро сочилось сквозь неплотно прикрытые ставни кабинета лорда Эшворта Пиппингтона той же неохотой, с какой сам лорд Эшворт обычно встречал подобные утра. Небо цвета старого олова тяжело нависало над городом, роняя на брусчатку мелкую, назойливую морось, превращавшую и без того сомнительные ароматы столицы в единую, всепроникающую эссенцию сырости и забвения. Туман, этот вечный компаньон лондонской осени, не просто висел в воздухе – он словно облеплял город ветхой, серой паутиной, стирая четкость линий, превращая прохожих в смутные тени, а кэбы – в призрачные ладьи, скользящие по морю вечной промозглости.

Лорд Пиппингтон, мужчина, чьи пятьдесят с небольшим лет были отмечены скорее не морщинами, а неким внутренним светом тихой, чуть старомодной мудрости, созерцал этот унылый спектакль из окна своего кабинета на Сэвил-Роу. В руке он держал чашку с чаем – напитком, к которому питал уважение, граничащее с благоговением, и который, по его глубокому убеждению, был способен разрешить если не все, то по крайней мере половину мировых проблем. Вторая половина, вероятно, требовала хорошего табака и камина, но об этом позже.

«Опять эта небесная канцелярия решила устроить всемирный потоп в отдельно взятом городе, – пробормотал он, обращаясь не то к своему отражению в стекле, не то к бюсту Марка Аврелия, сиротливо пылившемуся на книжной полке. – И почему именно тогда, когда я намеревался прогуляться до мистера Хэтчарда за свежим выпуском «Джентльменского журнала»? Воистину, провидение обладает своеобразным чувством юмора».

Его размышления о капризах судьбы и издательской индустрии были прерваны появлением Дженкинса, его камердинера, чье лицо сохраняло выражение стоического спокойствия даже тогда, когда потолок в гостиной начинал протекать с упорством ниагарского водопада. «Лорд Пиппингтон, с вашего позволения, прибыл посыльный от сэра Чарльза Уэзерби из Вестминстера, – доложил Дженкинс тоном, каким, вероятно, объявляли о конце света гладиаторам в Колизее. – Утверждает, дело не терпит отлагательств». «Дела, не терпящие отлагательств, имеют скверную привычку возникать в самое неподходящее время, – вздохнул Эш. – Не иначе как кто-то снова потерял любимую табакерку королевы или государственный муж забыл текст своей пламенной речи в парламенте. Пригласи его, Дженкинс. И принеси еще чаю. Боюсь, этот день потребует двойной дозы».

Посыльный, молодой человек с перепуганными глазами и мокрым плащом, действительно принес весть, выходящую за рамки потерянных табакерок. Финеас «Пип» Уистл, королевский шут, был найден в своих апартаментах бездыханным. Его земная комедия подошла к финалу. «Сэр Чарльз Уэзерби просит вашего содействия, милорд, – выпалил посыльный, комкая в руках шляпу. – Обстоятельства… э-э… несколько туманны. Никаких явных признаков насилия, но… шут не должен был умереть. Не так. Не сейчас». «Смерть редко советуется с нашими ожиданиями касательно ее своевременности, молодой человек, – заметил Эш, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. – Однако, почему именно я? Разве Скотланд-Ярд не располагает достаточным количеством бравых молодцов для расследования столь… деликатного дела?» Лорд Пиппингтон не был официальным следователем. Однако за ним тянулась тонкая, едва заметная репутация человека, способного распутывать дела, где логика пасовала, а здравый смысл предпочитал тактично удалиться. Пару раз его проницательность и нестандартный подход помогали там, где другие заходили в тупик, особенно если дело отдавало легким привкусом необъяснимого.

«Сэр Чарльз полагает, что ваш… э-э… уникальный взгляд на вещи может оказаться полезным, милорд, – посыльный явно цитировал, и цитировал с трудом. – И потом… шут. Это не совсем обычное дело». «Пожалуй, вы правы, – Эш поднялся. – Умереть в наше время – это уже само по себе неординарно. А умереть будучи королевским шутом… это почти вызов общественному вкусу. Дженкинс, мой плащ и трость. Похоже, «Джентльменский журнал» подождет».

Апартаменты Финеаса Уистла располагались в одном из старых крыльев дворца, куда редко заглядывало солнце и еще реже – высокопоставленные вельможи. Воздух здесь был спертый, пахнущий пылью, старым деревом и чем-то неуловимо сладковатым, как забытые на чердаке детские игрушки. Комната шута представляла собой живописный хаос: книги вперемешку с театральным реквизитом, яркие ткани, маски с застывшими гримасами, разбросанные листы с какими-то набросками – не то стихов, не то карикатур. Это был застывший карнавал теней и отзвуков смеха, теперь удушливо тихий. Сам Финеас Уистл лежал на кровати, под балдахином из полинявшего бархата. Он выглядел так, словно просто прилег отдохнуть после утомительного представления, и лишь неестественная неподвижность и восковая бледность лица выдавали истинное положение дел. Сэр Чарльз Уэзерби, полный мужчина с одышкой и вечно озабоченным видом, топтался у окна. «Вот, милорд, как есть, – пропыхтел он. – Доктор осмотрел. Говорит, сердце остановилось. Но почему? Он был здоров как бык, хоть и питал слабость к дешевому вину и поздним бдениям». Эш молча оглядел комнату. Его взгляд задержался на письменном столе, где среди бумаг выделялся странный предмет – небольшой, тускло поблескивающий череп, вырезанный не то из кости, не то из очень старого дерева. Он был слишком мал для человеческого, и на нем застыла неестественно широкая, почти хищная ухмылка. «Я оставлю вас на некоторое время, милорд, – сказал сэр Чарльз, явно обрадовавшись возможности покинуть комнату с ее тягостной атмосферой. – Возможно, в тишине вам откроется то, что ускользнуло от нашего поверхностного взгляда. Я буду в соседней приемной».

Когда шаги Уэзерби затихли в коридоре, Эш подошел к кровати. Он не был поклонником шутовского искусства, находя его зачастую грубым и предсказуемым, но сейчас, глядя на умолкшего Финеаса, он ощутил укол той самой вселенской грусти, что приходит при виде оборвавшейся нити жизни, какой бы причудливой она ни была. «Ну-с, мистер Уистл, – тихо произнес Эш, скорее для себя, чем для покойного. – Что же заставило ваше сердце пропустить последний удар? Уж не слишком ли удачная шутка?» Внезапно легкий сквозняк, которого не должно было быть в запертой комнате, шевельнул пыльные портьеры. Воздух словно уплотнился. Эш почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с лондонской сыростью. А затем он его увидел. Рядом с кроватью, там, где мгновение назад была лишь пустота, стояла фигура. Полупрозрачная, сотканная из мерцающего света и теней, но до мельчайших деталей повторяющая облик Финеаса Уистла – в его ярком арлекинском костюме, с колпаком набекрень. Призрачный шут смотрел на свое бездыханное тело с выражением крайнего недоумения на лице, словно не мог поверить, что этот скучный спектакль разыгрывается именно с ним. Лорд Пиппингтон моргнул. Затем еще раз. Легкое недоумение, подобно непрошеному гостю, на миг посетило чертоги его разума. «Переутомление, – решил он. – Или тот подозрительный паштет за завтраком. Дженкинс клялся, что он свежайший, но кто знает этих поставщиков…» Призрачный шут повернул голову и посмотрел прямо на Эша. Его губы, тоже полупрозрачные, дрогнули. «Ну, наконец-то! – произнес он голосом, который слышался скорее внутри головы Эша, чем ушами – тонкий, дребезжащий, как старый клавесин, но полный непередаваемого ехидства. – А я уж думал, так и простою тут до Страшного Суда, пока кто-нибудь из этих… э-э… ценителей высокого искусства не обратит на меня внимание. Скажите, любезный, вы всегда так долго разглядываете покойников, или это у вас профессиональное?» Лорд Эшворт Пиппингтон медленно опустился на ближайший стул, который протестующе скрипнул. Он чувствовал, как его тщательно выстроенная картина мира, где призраки обитали исключительно на страницах готических романов и в пьяных бреднях матросов, трещит по швам. «Кажется, – выговорил он с трудом, обращаясь то ли к призраку, то ли к собственному здравому смыслу, который, похоже, решил взять отпуск, – мне определенно нужен еще чай. И, возможно, что-нибудь покрепче». Призрачный Финеас картинно развел руками, бубенцы на его колпаке издали едва слышный, призрачный звон. «Крепкие напитки подождут, милорд! Есть дело поважнее чаепитий и бренди. Ведь умереть – это полбеды, как выясняется. А вот умереть и оставить после себя… загадку – это уже никуда не годится! Особенно когда эта загадка может заставить смеяться до икоты весь Лондон… или хуже». Он подмигнул Эшу, если можно подмигнуть, будучи сотканым из лунного света. «Слушайте внимательно, милорд, ибо рифма моя коротка, а времени у нас в обрез:

Не от вина прервался мой куплет, И не болезнью я во тьму низвергнут. Ищите то, что прячет смеха свет, В вещице, что ухмылкой дерзкой свергнет Покой и разум… с черепной коробки. Кто взял ее, тот ходит по дорожке топкой!»

С этими словами призрачный шут театрально поклонился и начал медленно таять в воздухе, оставив лорда Эшворта Пиппингтона в полном одиночестве, если не считать стремительно улетучивающихся остатков его скептицизма и недоуменного вопроса, повисшего в тяжелом, пахнущем пылью воздухе: «Черепная коробка?..»

Глава 2

Лорд Эшворт Пиппингтон покинул апартаменты покойного шута в состоянии, которое его камердинер Дженкинс, будь он свидетелем, мог бы деликатно охарактеризовать как «легкую умственную дезорганизацию». Сам Эш склонялся к более прозаичному диагнозу: «галлюцинация, спровоцированная переизбытком плохого портвейна у сэра Чарльза и общей гнетущей атмосферой». Однако, как ни старался он убедить себя в естественном происхождении видения, назойливая рифма о «черепной коробке» и «топкой дорожке» вертелась в голове с упорством шарманки, наигрывающей одну и ту же заунывную мелодию.

«Черепная коробка, – бормотал он себе под нос, пока его кэб, подпрыгивая на булыжниках Уайтхолла, уносил его прочь от дворцовых стен, окутанных предвечерним туманом, что сгущался, словно дурное предчувствие. – Что за нелепица? У покойного Уистла на столе действительно был какой-то череп. Маленький, с отвратительной ухмылкой. Неужели этот… фантом… имел в виду его?»

Внутренний голос, обычно отличавшийся завидным здравомыслием и склонностью к скепсису, на этот раз предательски молчал, предоставляя Эшу самому барахтаться в пучине сомнений.

«Допустим, – продолжал он свой мысленный диалог, стараясь не обращать внимания на то, как туман за окном кэба превращает фонари в расплывчатые, дрожащие нимбы, – я действительно видел призрак. Допустим. Хотя это допущение само по себе отдает палатой для буйнопомешанных. И что дальше? Верить рифмованным бредням бесплотного скомороха? Начать охоту за неким «смеха светом»?»

Лорд Пиппингтон тяжело вздохнул. День, начинавшийся с рутинных планов на «Джентльменский журнал», стремительно превращался в нечто, выходящее за рамки его привычного, упорядоченного существования.

Вернувшись на Сэвил-Роу, он первым делом приказал Дженкинсу приготовить ему ванну – «погорячее, мой друг, и с каплей лавандового масла, если таковое имеется в наших обширных запасах». Пока вода набиралась, наполняя дом умиротворяющим журчанием и ароматом Прованса, Эш прошелся по своему кабинету. Его взгляд снова упал на бюст Марка Аврелия.

«Ну что, философ, – обратился он к каменному мудрецу. – Что бы ты посоветовал в ситуации, когда действительность начинает подозрительно напоминать плохой готический роман? Стоицизм? Или, может, хорошую порцию бренди?»

Марк Аврелий, как и следовало ожидать, хранил молчание, взирая на лорда Пиппингтона с выражением вечного, невозмутимого спокойствия, которое Эш в данный момент находил почти оскорбительным.

После ванны, которая несколько прояснила его мысли, и ужина, состоявшего из бараньей котлеты и стакана кларета (никакого портвейна, на всякий случай), лорд Пиппингтон устроился в своем любимом вольтеровском кресле у камина, где уже весело потрескивали поленья. Он решил применить свой излюбленный метод расследования – дедукцию, основанную на здравом смысле и тщательном анализе фактов. Проблема заключалась в том, что «факты» в данном случае включали говорящего призрака.

«Итак, – начал он, загибая пальцы. – Первое: Финеас Уистл мертв. Это, к сожалению, неоспоримо. Второе: на его столе был странный череп. Это я видел собственными глазами. Третье: я… э-э… имел беседу с его нематериальной сущностью. Это… это под вопросом».

Он налил себе еще немного кларета.

«Если предположить, что я не сошел с ума, – а я очень надеюсь, что это так, ибо сумасшествие, говорят, крайне неудобная штука, особенно в лондонском климате, – то призрак существует. И он что-то пытается мне сообщить. Про «черепную коробку» и «смеха свет». Звучит как анаграмма или шарада. Шуты любят подобные штучки».

Именно в этот момент, когда Эш пытался разгадать возможные анаграммы слова «череп», фигура Финеаса Уистла материализовалась прямо перед камином, едва не заслонив собой уютное пламя. Призрак выглядел несколько раздраженным.

«Ну и долго вы собираетесь играть в эти свои… как их… «мысленные пасьянсы», милорд? – проскрипел он, укоризненно качая головой так, что призрачные бубенцы на его колпаке издали звук, похожий на шелест сухих листьев. – У меня, знаете ли, вечность не резиновая! И смотреть, как вы пытаетесь из слова «череп» составить имя моей покойной тетушки Агаты, довольно утомительно».

Эш едва не выронил бокал. «Тетушки Агаты? – переспросил он, чувствуя, как возвращается утренняя дезорганизация. – Но я вовсе не…»

«Неважно! – отмахнулся Пип. – Суть не в анаграммах, а в прямом смысле! Череп! Тот самый, что вы так внимательно разглядывали на моем столе! Он пропал!»

«Пропал? – Эш нахмурился. – Но когда я уходил, он был на месте. Сэр Чарльз…»

«Сэр Чарльз! – фыркнул призрак. – Этот пудинг на ножках способен потерять собственную голову, если она не будет привинчена к его туловищу! Пока вы тут медитировали в ванне с лавандой, кто-то преспокойно вынес череп из моих апартаментов! И это, смею вас заверить, не к добру!»

«Но кто? И зачем кому-то понадобился этот… предмет?» – лорд Пиппингтон пытался восстановить логическую цепочку.

«Вот это вам и предстоит выяснить, милорд! – Пип театрально воздел руки к потолку, который, впрочем, для него не являлся преградой. – И поторопитесь! Потому что эта «вещица с ухмылкой» не так проста, как кажется. Она… как бы это поточнее выразиться… любит посмеяться. И смех ее заразителен. Смертельно заразителен, если попадет не в те руки».

В глазах призрачного шута на мгновение мелькнуло что-то похожее на страх, быстро сменившееся привычной иронией.

«А теперь, если позволите, я немного… развеюсь, – он сделал неопределенный жест в сторону окна, за которым лондонская ночь становилась все гуще и непрогляднее. – Быть привязанным к месту своей безвременной кончины – удовольствие ниже среднего. Но я буду неподалеку. Ищите того, кто неравнодушен к вещам с историей. К тем, что пахнут пылью веков и… неприятностями. Например, некоего Барона Гримлоу. Слыхали о таком?»

«Барон Гримлоу… – Эш припомнил. – Коллекционер древностей. Весьма эксцентричная личность, если верить слухам. Говорят, в его доме можно найти что угодно, от гвоздя из Ноева ковчега до парика Марии-Антуанетты».

«Вот-вот! – оживился Пип. – Истинный ценитель… хм… специфических артефактов. Мой череп определенно пришелся бы ему по вкусу. Навестите его, милорд. Задайте пару невинных вопросов. А я пока посмотрю, не завалялось ли у него еще чего-нибудь из моих… реквизитов. Вдруг он и мою любимую погремушку прихватил?»

И с этими словами призрак Финеаса Уистла снова растворился в воздухе, оставив Эша наедине с камином, недопитым кларетом и именем, которое теперь прочно засело в его мыслях: Барон Гримлоу.

«Что ж, – пробормотал лорд Пиппингтон, поднимаясь с кресла. – По крайней мере, это уже не анаграмма. И если уж выбирать между беседой с призраком и визитом к эксцентричному барону, второе, пожалуй, выглядит чуть менее… безумно».

Он подошел к окну. Туман за стеклом был плотен, как войлок, и казалось, что весь Лондон затаил дыхание, прислушиваясь к чему-то невидимому и тревожному. «Завтрашний день, – подумал Эш, – обещает быть интересным. И, боюсь, «Джентльменский журнал» снова придется отложить».

Глава 3

Утро следующего дня не принесло Лондону избавления от объятий тумана. Напротив, он словно утвердился в своих правах, окутав улицы плотной, жемчужно-серой дымкой, в которой даже самые знакомые здания приобретали черты загадочных, едва угадывающихся силуэтов. Солнце, если оно вообще соблаговолило взойти над столицей Британской империи, оставалось невидимым божеством, о чьем присутствии можно было лишь догадываться по чуть более светлому оттенку мглы над крышами. Воздух был влажен и неподвижен, каждый звук – цокот копыт по булыжнику, далекий крик разносчика, скрип вывески – тонул в этой ватной тишине, не находя отклика.

Лорд Эшворт Пиппингтон, позавтракав овсянкой (которую он считал залогом ясного ума, хотя сегодня ясность ума казалась ему роскошью почти недостижимой) и выпив две чашки крепчайшего чая, готовился к визиту, который обещал быть, по меньшей мере, своеобразным. Имя Барона Теодора Гримлоу было на слуху в определенных кругах лондонского общества – тех, что интересовались антиквариатом, оккультизмом или просто любили посплетничать о чудаках. Говорили, что его дом на окраине Блумсбери больше походил на лавку старьевщика, осажденную армией пыльных реликвий, нежели на жилище аристократа.

«Дженкинс, – обратился Эш к своему камердинеру, пока тот помогал ему облачиться в темно-серый сюртук, выбранный как нельзя лучше под стать погоде, – вы когда-нибудь слыхали о Бароне Гримлоу?»

«Барон Гримлоу, милорд? – Дженкинс на мгновение замер с щеткой для одежды в руке. – Если память мне не изменяет, это тот джентльмен, который пытался приобрести на аукционе «Сотбис» предполагаемый ночной горшок Нерона, утверждая, что в нем заключена душа императора. Сделка, кажется, не состоялась по причине отсутствия у горшка признаков души, а также из-за сомнений в его подлинности».

«Весьма исчерпывающе, Дженкинс, – усмехнулся Эш. – Похоже, визит к этому господину обещает быть занимательным. Вызовите кэб. И, Дженкинс… если я не вернусь к вечеру, не спешите сообщать в полицию. Возможно, я просто застряну в какой-нибудь особенно увлекательной эпохе».

«Как прикажете, милорд, – невозмутимо ответил камердинер, хотя в уголке его глаза Эшу померещилась тень улыбки. – Полагаю, захватить с собой фляжку с бренди на случай непредвиденного путешествия во времени было бы излишним?»

«Пожалуй, – кивнул Эш. – Хотя идея не лишена привлекательности».

Дом Барона Гримлоу оказался именно таким, каким его описывали слухи, и даже немного хуже. Это было старинное, обветшалое строение, зажатое между двумя более респектабельными соседями, словно бедный родственник на пышном приеме. Каменная кладка местами выкрошилась, окна были тусклы и засижены пылью веков, а небольшой садик перед домом представлял собой печальное зрелище из переплетения сухих сорняков и мертвых роз, скорбно склонивших свои увядшие головки. Сам воздух вокруг дома, казалось, был пропитан запахом старых книг, благовоний и чего-то еще, неуловимо-тленного, как дыхание давно ушедших эпох.

На стук Эша (дверной молоток в виде искаженной горгульи выглядел так, словно вот-вот укусит неосторожного посетителя) дверь отворилась не сразу. После долгой паузы, наполненной шаркающими звуками изнутри, она со скрипом приоткрылась, и в образовавшейся щели показался глаз. Один. Изучающий. Затем щель расширилась, и на пороге возник сам Барон Гримлоу.

Это был сухопарый, невысокий человечек в потертом бархатном халате неопределенного цвета, из-под которого виднелись домашние туфли с задранными носами. Редкие седые волосы торчали во все стороны, словно он только что проснулся после бурной ночи, проведенной в компании дружелюбных привидений. Очки в тонкой металлической оправе сидели на кончике его длинного, острого носа, а пальцы, унизанные несколькими старомодными перстнями с тусклыми камнями, нервно теребили шнурок халата.

«Лорд Пиппингтон? – проскрипел Барон голосом, напоминающим скрип несмазанной дверной петли. – Какая… э-э… неожиданность. Чем обязан столь раннему визиту столь… почтенного джентльмена?»

«Барон Гримлоу, – Эш слегка поклонился, стараясь не вдыхать слишком глубоко специфический аромат, исходивший из недр дома. – Прошу прощения за вторжение без предупреждения. Дело деликатного свойства привело меня к вам».

«Деликатного свойства? – Барон чуть прищурился, и его глаза, маленькие и быстрые, как у хорька, оценивающе пробежались по фигуре Эша. – Заинтригован, милорд, заинтригован. Прошу вас, входите. Только не обращайте внимания на… э-э… творческий беспорядок. Я как раз занимался систематизацией своей коллекции египетских скарабеев эпохи Среднего царства. Удивительно увлекательное занятие, доложу я вам».

«Творческий беспорядок» оказался на редкость мягким определением для того, что царило внутри. Холл, куда они вошли, был завален до потолка самыми невообразимыми предметами: чучела экзотических птиц соседствовали с рыцарскими доспехами сомнительной подлинности, на стенах висели потемневшие от времени портреты неизвестных личностей с безумными глазами, а из углов выглядывали африканские маски, саркофаги размером с небольшой комод и груды фолиантов в истлевших кожаных переплетах. Пыль лежала на всем густым, нетронутым слоем, словно время здесь остановилось несколько столетий назад.

«Прошу в мой кабинет, – Барон Гримлоу протиснулся между двумя шаткими этажерками, заставленными какими-то колбами и ретортами. – Там… э-э… несколько просторнее».

Кабинет, впрочем, мало отличался от холла по степени захламленности. Единственным свободным от антиквариата местом был небольшой пятачок перед письменным столом, на котором громоздились черепа животных, старинные карты и астролябия. Два кресла, обитые вытертым гобеленом, выглядели так, словно помнили еще времена Кромвеля.

«Итак, милорд, – Барон указал Эшу на одно из кресел, а сам уселся напротив, за своим столом, напоминая паука в центре своей паутины. – Чем могу быть полезен? Неужели вас заинтересовал тот редчайший экземпляр шумерской клинописной таблички, что я недавно приобрел? Уверяю вас, это подлинный шедевр, описывающий ритуал вызова… впрочем, это, возможно, не для ваших ушей».

«Мой визит связан не с шумерами, Барон, а с другим, более печальным событием, – начал Эш, внимательно оглядывая комнату. Где-то здесь, среди этого музейного безумия, должен был находиться искомый череп, если призрак Пипа не ошибся. – Вы, вероятно, слышали о безвременной кончине королевского шута, Финеаса Уистла?»

При упоминании имени шута Барон Гримлоу едва заметно вздрогнул. Его пальцы еще сильнее стиснули шнурок халата.

«Да-да, прискорбное известие, – пробормотал он, избегая взгляда Эша. – Весьма… э-э… неожиданно. Такой молодой, такой… полный жизни. Хотя, признаться, его юмор не всегда был мне по вкусу. Слишком… площадным, если вы понимаете, о чем я».

«Я имел честь быть знакомым с мистером Уистлом, – продолжал Эш, не сводя глаз с Барона. – И мне известно, что он, как и вы, питал слабость к… необычным предметам. Возможно, вы приобретали у него что-либо в последнее время? Или, быть может, он консультировался с вами по поводу какой-нибудь диковинки из своей скромной коллекции?»

Именно в этот момент, когда Эш произнес слово «диковинка», из-за высокой стопки книг, сваленной на полу у камина, донесся тихий, но отчетливый звук – призрачное хихиканье, которое мог слышать только лорд Пиппингтон. А затем, словно материализовавшись из клубов пыли, рядом со стопкой появился полупрозрачный силуэт Финеаса Уистла. Призрак шута указал пальцем на массивный дубовый сундук, стоявший в углу кабинета, и заговорщицки подмигнул Эшу.

Барон Гримлоу, ничего не заметив, суетливо замахал руками.

«Что вы, милорд, что вы! Какие консультации? Я человек науки, коллекционер! А мистер Уистл… он был всего лишь шутом. Да, у него бывали забавные безделушки, но ничего, представляющего серьезный интерес для… э-э… истинного ценителя». Его голос звучал неестественно высоко, а бегающие глазки выдавали крайнюю степень нервозности.

«Понимаю, – кивнул Эш, мысленно отмечая указание Пипа. Сундук. Массивный, окованный железом, с огромным амбарным замком. Что ж, это уже кое-что. – Однако, Барон, ходят слухи, что у покойного имелся один весьма примечательный артефакт. Небольшой резной череп. Весьма старинный, с… э-э… характерной ухмылкой. Вам ничего не известно о подобном предмете?»

Лицо Барона Гримлоу приобрело цвет старого пергамента. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но вместо этого издал лишь какой-то сдавленный писк. Он схватился за край стола, и несколько древних монет со звоном посыпались на пол.