Оберег

– Вы по какому вопросу? – подняла на неё взгляд блондинка.

Алёна снова рассказала то, что только что пересказывала пожилой преподавательнице. Блондинка в блузке задумалась.

– У него сейчас совещание. Как закончится, я спрошу. Подождите пока.

– Можно мне здесь присесть? Устала с дороги, – попросила Алёна.

– Хорошо, – блондинка предложила чай. И хотя Алёна очень стеснялась, всё же согласилась. Ведь она со вчерашнего дня ничего не ела. «Надо было в кафе зайти, перекусить, – подумала Алёна. – Что, спрашивается, понеслась сломя голову в этот университет». Она тихонько пила чай, взяв из вазочки пару конфеток. Блондинка, не обращая внимание на неё, стучала по клавиатуре своего компьютера.

Через некоторое время из двери кабинета стали выходить какие-то люди. Большинство из них были преклонного возраста. «Наверное, тоже преподаватели», – подумала Алёна.

Когда все вышли, блондинка зашла туда. Через минуту вышла и пригласила Алёну:

– Заходите, Валерий Петрович освободился.

В кабинете её встретил седовласый старичок. «Что тут все такие старые-то. Видно некому совсем работать. Молодёжь не идёт сюда, наверное, в бизнес подаётся», – подумала Алёна. И уже в третий раз рассказала свою историю.

– Так Вы с Урала из-за этого приехали? – удивился старичок. Валерий Петрович побарабанил пальцами по столу.

– Ксения Андреевна, пригласите, пожалуйста, Ивана Дмитриевича, – сказал он в селектор, стоящий на столе.

– Хорошо, – прошуршал прибор голосом блондинки.

Через несколько минут в кабинет зашёл ещё один мужчина. Иван Дмитриевич выглядел лет на сорок. «Хоть молодые тут всё же есть», – подумала Алёна.

– Вот Алёна Фёдоровна приехала издалека и хочет найти свою знакомую среди беженцев. Помогите ей, проедьте по общежитиям.

– Хорошо, Валерий Петрович, сделаем.

Они вышли вместе и сели в стоявшую на стоянке университета какую-то дорогую иномарку. Машина тихо тронулась, выехала на проспект, и они поехали.

– Общежитий у нас много, но беженцев размещали только в трёх, – рассказал Иван Дмитриевич по дороге.

Машина ехала в потоке автомобилей, Алёна глядела в окно, рассматривая красивый город. Многочисленные клумбы поразили её. Все улицы были украшены ими. «Почему у нас нельзя так сделать, – подумала она.– Ведь все сажают в палисадниках цветы. А районный центр зарос в сорняках…»

Машина, перестроившись, свернула на светофоре и затем въехала в квартал. Подъехав к семиэтажному зданию, припарковались недалеко от входа. Вахтёрша на входе приветливо поздоровалась с Иваном Дмитриевичем.

– Это со мной, – пояснил мужчина на её вопросительный взгляд. – Покажите, пожалуйста, где размещены беженцы.

Уже втроём с вахтёршей они прошли на второй этаж.

– Их тут много. Всех будете смотреть? – спросила вахтёрша.

– Да, нам надо найти знакомую Алёны Фёдоровны.

– Так может, есть фото? Так было бы проще найти? – старушка вопросительно посмотрела на Алёну. Немного помявшись, Алёна достала фото своей мамы.

– Так это наша Гавриловна, у неё вся семья погибла, а внук на фронте.

У Алёны затрепетало сердце. «Неужели всё так просто? Неужели она её нашла? И что теперь она ей скажет при этих чужих людях? Она даже имени этой бабушки не знает», – Алёна растерянно посмотрела на сопровождавших.

– А можно я одна к ней зайду, без вас? – она посмотрела умоляюще.

– Конечно. Мы подождём, – согласился Иван Дмитриевич.

Они подошли к старой деревянной двери, выкрашенной коричневой краской. Иван Дмитриевич и вахтёрша остались стоять, а Алёна приоткрыла дверь. И оторопела. На кровати сидела её мама…

Октябрь 1941 г. Артёмовск.

Немецкие полчища всё продвигались к Артёмовску. Многие жители уже покинули город. Взвод Габидуллы окопался на окраинах.

– Говорят, шибко зверствует немчура в наших деревнях, – прислонившийся к стенке окопа рядом с Габидуллой Степан Фомичёв закурил папироску, скрутив «козью ножку» из клочка газеты. – Жгут, говорят, целыми деревнями, людей заживо сжигают, расстреливают.

– Значит надо остановить гада, – рассудительно заметил Габидулла.

– Так-то оно так, – вздохнул Степан. – Побыстрее бы эту гадину фашистскую придушить и по домам.

Габидулла, осторожно подняв голову, посмотрел над окопом. Пока немцев не видно было. Но командир сказал, что скоро будут их атаковать. А каждая немецкая атака начиналась с артподготовки. Немцы лупили снарядами по советским окопам, и выжить удавалось не каждому. Вот и в этот раз раздался свист снарядов, а затем грохот взрывов.

– Всем в укрытия! – раздалась команда.

Солдаты набились под бревенчатые перекрытия, которые тоже не всегда спасали от обстрела. Если от осколков они ещё могли защитить, то прямое попадание снаряда разбивало брёвна перекрытия, и тогда погибали все, кто под ним находился. Сзади окопов торчали сухие поломанные снарядами деревья, а за ними чернел домами в нескольких километрах Артёмовск.

Почти полчаса продолжался этот миномётный обстрел. Снаряды ухали то здесь, то там. Габидулла вместе с другими солдатами сидел в укрытии.

– Танки! – услышал он сквозь грохот снарядов.

Габидулла выполз из укрытия и подошёл к краю окопа. Приподнявшись, он увидел, как вдалеке ползут к ним серые железные чудища. «Куда ж против такого с винтовкой», – подумал он.

– Товарищ командир, может гранат взять побольше.

– Есть гранаты, Габидулла. Раздадим.

Через некоторое время всем раздали по несколько штук. Габидулла, как и другие, связал по три в одну связку, чтобы уж точно пробить броню. Танки приближались.

– Подпускаем поближе. Кидайте, когда к самым окопам подойдут, – крикнул командир. – Да и артиллерия нас обещала поддержать.

Пока бойцы, прицеливаясь, стреляли по пехоте, что шла рядом с танками, солдаты в серо-мышиной форме прятались за движущимися к советским окопам танками. Некоторым всё же удавалось попасть, и гитлеровцы падали на мёрзлую землю ничком.

Габидулла пытался посчитать танки. «Двадцать.. Двадцать пять.. А нас тут сколько осталось после бомбёжки… на каждого по два танка приходится».

Рядом снова расположился Степан, приготовил гранаты, положил винтовку на край окопа. Раздались выстрелы наших орудий. Артиллеристы не подвели, стали стрелять по подходившим танкам. Но немецкие танки стреляли в ответ, и вскоре гул орудий прекратился, видно попали во все наши артиллерийские расчёты.

«Ну, теперь наша очередь», – подумал Габидулла. Он устроился поудобнее, уложив винтовку в небольшую ямку, прицелился и выстрелил. Никто из немцев не упал. «Промазал», – с досадой подумал Габидулла. Следующий выстрел был более удачным. Так стрелял Габидулла, пока немцы не подобрались совсем близко. Он осторожно выполз из окопа и пополз прямо к танкам.

– Куда? Не было команды! – пытался остановить его Степан. Но Габидулле это не помешало. Он тихонько полз навстречу грохочущей машине. Стальная махина приближалась.

– А вот получи, шайтан! – размахнувшись, кинул связку гранат. Гулко ударившись о броню, гранаты взорвались. Танк загорелся. Из него стали выпрыгивать немецкие солдаты.

Габидулла ожесточённо стрелял по ним. И тут пуля, свистнув, ударила ему в плечо. Он потерял сознание.

Очнулся Габидулла от того, что кто-то легонько пинает его сапогом в бок. Он открыл глаза. Прямо над ним стояли несколько немцев. Раздался гортанный немецкий голос. Они что-то кричали ему, пиная в живот.

«Что они от меня хотят? – не понимал Габидулла. Вокруг лежали убитые солдаты. Дымились подбитые немецкие танки. – Неужели сдали Артёмовск?» Немец снова пнул его.

– Русский швайн, вставай! – крикнул рыжий немец.

Габидулла тяжело поднялся, плечо его ныло, из раны сочилась кровь. Он расправил плечи. Немцы немного отшатнулись от него. Ткнув прикладом в спину, повели куда-то.

«Может раскидать их всех и убежать», – думал Габидулла. Он огляделся, по всему полю ходил немцы, они пристреливали тяжелораненых советских солдат, искали своих выживших. «Нет, не успею, везде они уже». Широкими шагами он шёл впереди немцев. Через некоторое время зашли в лесополосу. «Тут можно попробовать», – решил Габидулла. Он уже приготовился развернуться и отобрать у немца автомат, как раздались выстрелы.

Немец, шедший за ним, упал. Остальные стали стрелять по сторонам. Габидулла выхватил у одного автомат и выстрелил в оставшихся немцев. Из-за деревьев к нему подошли мужики.

– Что ж такой шустрый, а в плен сдался? – спросил мужичок в серой фуфайке.

– Раненый я, без сознания был.

– Пошли с нами, – приказал мужичок.

– А вы кто? – спросил Габидулла.

– Ополченцы мы, защищали город вместе с нашими.

– Так наши отступили? – спросил Габидулла.

– Несколько часов назад отошли те, кто уцелел, многие погибли. А мы вот будем партизанить.

Через некоторое время ополченцы остановились. Оглядевшись по сторонам, раскидали ветки с земли, приоткрыли люк.

– Залезай за нами, – скомандовал старший. Габидулла едва втиснулся в него, пополз по узкому проходу.

Ползли долго. Габидулла прикинул, что этот узкий тоннель длился несколько километров. Наконец вдалеке забрезжил свет. Они очутились в огромной пещере. И стены её, и пол, и потолок – всё было из соли.

– Вот наши соляные копи. Немцы ещё сюда боятся сунуться. Здесь мы и прячемся, – сказал мужичок в фуфайке. – Ну, будем знакомиться – Афанасий.

– Габидулла, – он протянул руку, придерживая рану левой рукой.

– Какое имя странное. Татарин что ли? – удивился Афанасий.

– Ага.

– Тяжело запомнить. Давай мы тебя Гаврилой будем кликать? – предложил партизан.

Габидулла вздохнул. И в колхозе его звали то Геной, то Гаврилой, никак не хотели запоминать имя.

– Ну ладно, – кивнул он.

– Пошли, перевяжем тебя.

Март 1915 г. Северо-Западный фронт

Из-за плохой погоды и болотистой местности продвижение было затруднено, но оснащённые танками немцы постепенно оттесняли российские войска. За последнюю неделю германцы продвинулись ещё почти на сто километров, значительно отбросив русские войска и улучшив свои позиции.

Отступление русской армии было очень катастрофичным, многие солдаты попали в плен. Окружённый противником капитулировал 20-й корпус, где проходил службу и Петруша. Но Пётр Иванович был уже в тылу, в полевом госпитале в Малороссии.

Лечение продолжалось. Нога заживала очень медленно, беспокоили фантомные боли, как будто мышцы уже удалённой ноги кто-то разрывал щипцами. Петруша скрипел зубами, стонал. Первое время ему давали морфий, который прописал врач. Но через некоторое время обезболивающее отменили, и приходилось терпеть.

– Почему мне нельзя снова поставить укол? – спрашивал Петруша проходившую мимо сестру милосердия.

– Врач не велел. Ваша нога уже заживает, – мило улыбнулась девушка.

– Но она сильно болит! Я не могу спать по ночам! – почти кричал Петруша.

– Ну что Вы, Пётр Иванович, расклеились. У Вас ещё не такое тяжёлое ранение. Посмотрите, с какими страшными ранами здесь солдаты лежат. И ничего, не жалуются.

Петруша вздохнул. Конечно, она права. Солдаты были очень терпеливы и почти никогда не жаловались на боль. Лишь просили сестричек попить. Все они были перевязаны застиранными жёлтыми бинтами, многие лишились рук, ног, но никто не жаловался на судьбу.

Петруша пытался почитать, но пульсирующая боль в ноге не давала покоя. Он достал оберег из кармана и посмотрел на него.

– Николай Чудотворец, дай мне силы пережить эти страдания! – прошептал он. Строгое лицо Николая Чудотворца смотрело на него с маленького кулона.

Петруша вздохнул и взял с тумбочки лист бумаги, достал из кармана маленький карандашик. Много писем написано этим огрызком карандаша. Не все из них отправлены. Надо написать ещё. Известить родных о ранении.

«Здравствуйте, дорогие мои родные, папенька, матушка, и дорогая моя жена Мария Прохоровна!» Петруша не хотел называть жену ласково Машенька и всегда обращался к ней по имени-отчеству.

«С приветом к вам ваш сын и муж Пётр Иванович. Как вы там поживаете? Все ли живы-здоровы? Что нового в станице?»

Петруша погрыз кончик карандаша, думая, что бы ещё спросить. Но в голову ничего не приходило.

«Как там нынче весна, батюшка? Хватит ли семян на посев?» – написал он после некоторых раздумий.

«Здесь на фронте дела не очень важные. Враг наступает, не даёт нам продыху. Война становится всё ужаснее. Удушливые газы, огнеметатели, минные поля, а эти наводящие страх аэропланы! И всё это у германцев. А что же у нашей, российской армии? С прискорбием можно сказать, что техника и организация нам никогда не давались, и оснащены мы куда хуже. В соседней дивизии опять беспорядки и опять расстрелы. Но пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она всё меньше и меньше выдерживает натиск немецких ударных батальонов. Если наши казачьи части ещё как-то держатся, то в пехоте совсем упадочные настроения. В такой ситуации продолжение войны становится почти что невозможным».

Петруша снова задумался. Как же написать про ранение? Ведь это будет большой удар и для родителей, и для жены. А нужен ли будет он ей, когда Мария узнает, что он стал беспомощным инвалидом?

Он стучал карандашом по листку, подбирая слова. Но ничего не приходило в голову. «Так и напишу, как есть, что ж теперь делать. Шила в мешке не утаишь». Петруша устроился на кровати поудобнее и снова взялся за письмо.

«Вот последнее сражение стало разгромным для нашей бригады. Артатакой германцы разбомбили почти все позиции. Мало кто остался жив. Вот и меня задело. Лежу сейчас в госпитале полевом после ранения. Снарядом мне размозжило ногу, пришлось её ампутировать».

Петруша представил, как читают эти слова его родные. Матушка заохает, вскрикнет жена, а батюшка опустит голову.

«После того как рана заживёт, отправят меня домой», – продолжал писать Петруша. Он написал ещё несколько пожеланий родным и, сложив письмо в конверт, отдал проходившей мимо сестричке.

Неподалёку разговаривали мужики. Они обсуждали какую-то необычную церковь.

– Разве может храм быть под землёй? Это же богохульство – устраивать храм там, где людей хоронят! – возмущался Василий Сидоров, сидя на своей аккуратно заправленной кровати.

– Так не земля там! Соль! Из соли и церковь возведена! – доказывал ему Михей Долганов.

– Но ведь, если так рассудить, всё равно под землёй! – не соглашался Василий.

– Про что это они спорят? – спросил Петруша лежавшего рядом солдата. Он прослушал начало спора, но ему очень хотелось узнать, что это за чудо обсуждают его товарищи.

– Да храм тут есть один диковинный. Построили его в соляной пещере. Тут же в Брянцевке везде соляные копи, соли добывают так много, что говорят, не только по России продают, но даже за границу, в Европы возят.

Про соляные месторождения в Малороссии Петруша что-то слышал мельком, но про храм узнал впервые.

– Михей, расскажи-ка, братец, мне тоже, что там за церковь, – попросил Петруша.

– Я, Пётр Иванович, конечно, сам там не был. Но товарищ, который из шахтёров, сам мне рассказывал, что глубоко под землёй на четыреста аршин в глубину есть храм.

– Вот прям так глубоко?

– Истинный крест! – перекрестился Михей в подтверждение своей правоты. – Четыреста аршин в глубину, никак не меньше!

– Ну и что там?

– Там всё по-настоящему! И стены, и купол церкви, и даже алтарь вырублены из соли. Потому как соль там везде.

– И иконы из соли? – пошутил Петруша.

– Иконы обычные, деревянные, с окладом.

– Так кто же этот храм-то там под землёй додумался построить? – Петруше уже было интересно, узнать побольше.

– Говорят, что это затеяли местные шахтёры, которые соль добывали. Ведь каждому хочется из-под земли домой вернуться. Вот и обустроили в одной из шахт такую церковь, чтобы, отправляясь на дальние выработки, иметь возможность помолиться о благополучном возвращении со смены. Он посвящён празднику Вознесения Господня, вспоминающему, как Христос вознёсся в небо, – закончил довольный собой Михей.

– Да, интересно. Вот бы там побывать…, – задумчиво произнёс Петруша.

– Так вот поправитесь немного, Пётр Иванович, так и посетите.

– Так надо знать, куда идти-то.

– Про неё все тут знают, добрые люди покажут, – Михей был доволен, что такой авторитетный человек ему поверил, глядя на него, и другие солдаты перестали смеяться над Михеем и попрекать его.

Раненые солдаты уже обсуждали что-то другое, а Петруша всё думал про диковинную церковь, которую он решил обязательно посетить.

Июль 2021 г. Ростов-на-Дону

Алёна нерешительно вошла в комнату. Старушка, сидевшая на кровати, с любопытством посмотрела на неё.

– Здравствуйте, – тихо произнесла Алёна.

– Драстуйте, – прошамкала бабушка беззубым ртом.

Алёна уже сейчас видела, что какая-то неуловимая разница отличает эту пожилую женщину от её матери. Но как же она похожа на маму! Она не знала, как же всё объяснить, зачем она сюда приехала.

– А я к Вам! Вот… – Алёна не знала с чего начать.

– Проходи, коли пришла. Только угостить тебя нечем, – бабушка поправила старую выцветшую вязаную кофту.

Алёна осторожно подошла к старушке и села рядом на кровать.

– Понимаете, бабушка. Я Вас по телевизору увидела, Вы на мою маму очень похожи. Вот подумала, может родственники.

Старушка пожала плечами.

– Кто его знает, всяко в жизни бывает, – она поглядела на Алёну, но без всякого интереса. – Да приходили тут какие-то парнишки, снимали на енту камеру. Сказали, по телевизору казать будут. Тока я сама не видела. Значит, показали всё-таки, не обманули.

– Ага, в новостях показали.

Старушка покачала головой.

– А откуда ты приехала? – она снова посмотрела в глаза Алёне.

– С Урала, бабушка.

Старушка испуганно глянула на неё, но промолчала. Алёна почувствовала, что она напряглась.

– Вы что-то знаете? Мы родственники? – продолжала настаивать Алёна. – А зовут-то Вас как? Я ведь и не спросила, извините.

– Галина Гавриловна, – подобрав губы, процедила старушка. Она явно не была настроена откровенничать.

– Ну, пожалуйста, расскажите. Вы ведь что-то знаете. У меня итак никого не осталось. Мама умерла от коронавируса год назад. А тут я Вас по телевизору увидела. Да так Вы на мою маму похожи!

Старушка снова испуганно посмотрела на неё. Вдруг лицо её сморщилось, она схватилась за грудь.

– Ох, что-то плохо мне, позови, дочка, врача.

Алёна выбежала в коридор, где стоял Иван Дмитриевич, вахтёрша к тому времени вернулась на свой пост.

– Иван Дмитриевич, Галине Гавриловне плохо. Вызовите, пожалуйста, скорую.

Через несколько минут в коридор общежития вбежали медики. Глянув на старушку, сразу сделали вывод.

– Срочно надо в больницу, похоже, инфаркт у бабушки. Помогите собрать документы: паспорт, полис.

Алёна растерянно поглядела на Ивана Дмитриевича.

– Она беженка, наверное, без документов. Везите пока, там разберёмся, – сказал он.

– Хорошо, – санитары погрузили бабушку на каталку и докатили до машины.

– Вы поедете с ней? – обратился медбрат к Алёне, которая в растерянности стояла около машины скорой помощи.

– Конечно, – Алёна залезла, села рядом на кушетку и взяла руку старушки. Машина тронулась и с мигалками понеслась по улицам города.

– Вы ей кем приходитесь? Можете заполнить анкету пока по дороге? – спросил медбрат.

– Я племянница, – соврала Алёна. – Но я про неё ничего не знаю, мы не общались. Вот приехала, чтобы навестить, видно бабушка разволновалась из-за этого.

– Да, такое бывает, – кивнул медбрат.

Через несколько минут машина въехала во двор больницы и подъехала к крыльцу здания. Медики уверенными движениями выгрузили каталку из машины и покатили внутрь. Алёна побежала следом за ними. В конце коридора её остановила медсестра.

– А Вы куда? Там реанимация. Туда нельзя. Ждите здесь.

– Сколько ждать? – спросила Алёна.

– Кто ж знает, – развела руками медсестра. – Как лучше станет, Вам скажут. Можете идти домой, пока. Оставьте телефон, Вам позвонят. И вообще, у нас карантин!

– Но навестить потом можно будет? – спросила Алёна.

– Женщина, Вам же сказали – карантин!

Алёна повернулась и пошла обратно по коридору. В приёмном покое она оставила номер своего телефона.

– Позвоните, пожалуйста, как бабушке станет легче, – попросила она.

– Как фамилия? – глянула на неё медсестра приёмного покоя.

– Моя?

– Пациентки! Как её фамилия?

– Ой, а я и не знаю…

– Как же так? Вы же говорите – племянница, – с удивлением посмотрела на неё медсестра

– Да, но я не знаю, как сейчас её фамилия по мужу, она же замуж вышла. Я только девичью фамилию знаю, – соврала Алёна. – А зовут её Галина Гавриловна.

Медсестра недовольно записала телефон на листок.

– Хорошо. Как нам поступит информация, мы Вам позвоним.

Ноябрь 1941 г. Фершампенуаз

Вечерняя луна освещала комнату сквозь замёрзшее окно. Федосья не зажигала лампу, чтобы экономить керосин. Его и так очень трудно было достать. Она кормила грудью засыпающую Полинку. Девчушка чмокала ртом, изо всех сил высасывая из матери жиденькое молоко.

Если раньше Федосья старалась большую часть еды отдать детям, то теперь и сама старалась поесть хоть раз в день, ведь надо было выкормить Полину. Мальчишки всё понимали и сами пытались помочь ей.

Чуть оправившись от родов, Федосья уже стала выходить на работу в колхоз. Надо было зарабатывать трудодни. С малышкой оставались мальчишки. Федосья сцеживала молоко из груди, наливала в бутылку. Но этого было мало. Приходилось кормить кипячёным коровьим молоком.

«Хорошо, хоть с дойки удаётся приносить молоко, – думала Федосья. – Без неё нам не выжить».

Федосья работала в колхозе на зернотоке, целый день ворошила лопатой привезённое на ток зерно. Иногда удавалось пронести горстку зёрен в сапоге или суконной варежке. Но за это могли и посадить. Были уже случаи, когда после обнаруженной председателем спрятанной горсти зерна отправлялись люди в лагеря.

Сегодня Федосья сварила бламык – кашу из протёртых до муки зёрен. Сварила на воде, потому что молока у колхозных коров оставалось совсем мало, надо было их «запускать» к отёлу.

«Вот в январе начнут телиться, будем опять с молоком», – думала Федосья. Полинка уже тихонько посапывала во сне. «Лишь бы моего молока девчонке хватило до отёла коров, лишь бы не пропало». Она старалась пить побольше кипятка, варила компот из сушёных ягод, которые летом насобирали ребятишки.

Федосья подошла к полатям, посмотрела, как мальчишки, укрывшись разноцветными лоскутными одеялами, крепко спали.

Федосья положила Полинку в люльку, подвешенную около кровати, и прилегла. Вспомнилось ей, как поженились они с Габидуллой. Этот щупленький татарин был очень стеснительным и хмурым. Никогда не ходил на вечёрки, а мастерил дома что-нибудь.

– Сходи, Габидулла, с парнями да с девушками пообщайся, – уговаривали его родители.

– Что мне эти пустые разговоры. Я лучше вон табуретку эту поправлю, а то совсем ножки расшатались.

Отец с матерью уже давно махнули рукой. Видно быть сыну бобылём.

Федосья же не была обделена вниманием парней. Многие хотели свататься к ней. Но на вечёрках она давала понять, что их ждёт отказ. Поэтому никто так и не решился позвать её замуж. И её мать тоже вздыхала, что, наверное, не дождётся внуков. Но всё решил случай.

Таким же вот хмурым ноябрьским вечером, когда луна уже освещала окрестности, а на небе зажглись звёзды, Федосья пошла по воду на реку. Она не любила носить на коромысле, всегда просто держала вёдра в руках. Первый тонкий лёд был ещё не так крепок, но около берега хорошо прихватило, и Федосья дошла до большой полыньи на середине реки. Зачерпнула одно ведро, поставила у ног и хотела уже опустить в воду другое ведро, как лёд резко затрещал под ногами, и Федосья очутилась в ледяной воде.

Она барахталась, пытаясь выбраться, но краешек льда всё время обламывался. Одежда отяжелела от воды и тянула вниз. Федосья почувствовала, как погружается в воду с головой. Она успела, приподняв голову, захватить воздуха и пошла на дно. Перед глазами промелькнуло лицо матери. Что ж теперь с ней будет? Какое горе – дочь-утопленница.

Вдруг какая-то сила вынесла её на поверхность. Федосья жадно вдохнула воздух. Кто-то вытолкнул её на лёд. Она упала в изнеможении и попыталась подняться. Вскоре увидела, как на кромку льда вылез какой-то мужик. Он подхватил её на руки и побежал к берегу.

– Куда ты меня тащишь? – только и могла спросить Федосья.

– Домой, куда же ещё, – глухой голос мужика добавил страху.

– Куда это домой? К себе что ли? Ну-ка отпусти меня! Ишь какой нашёлся! – пыталась вырваться Федосья.

– Дура! К тебе домой, доставлю матери. Пусть сама выхаживает.