Когда встречаются мосты

– Когда женишься? – зимой спрашивал отец. – Неужели до сих пор не встретил хорошую девушку? Никита, тебе уже двадцать восемь лет.

– Не встретил, – отвечал он с легкостью и улыбкой. – И, честно говоря, жениться пока не хочется.

Случались в его жизни и короткие романы, и долгие (а однажды даже показалось, что сердце разбито), но потом душа успокаивалась и не просила возврата к утраченным отношениям. Было и прошло. Никита старался не прикипать, не давать обещаний и особо не фантазировать. И это впоследствии избавляло от многих минусов расставания. Да и всегда можно взять лишний дизайнерский проект, который значительно сократит свободное время, увлечет и спасет от малоприятных воспоминаний.

Никита вышел из комнаты сводной сестры и остановился около узкого длинного зеркала, украшавшего стену коридора. До похорон он не видел Женьку… Четыре года? Пять лет?.. Конечно, выросла и изменилась. Кажется, ей сейчас двадцать два. Но рассматривать ее не было ни сил, ни желания. Не о сводной сестре он думал в те тяжелые дни… Худая, бледная, в черном платке, нелепо повязанном на деревенский манер, в черном безразмерном платье. Глаза красные, губы синие.

На поминках Никита в основном общался с тетей Катей, а в сторону Евгении не поворачивался. Она что-то говорила об отце, но он не слушал. Вернее, слова влетали в легкие с воздухом, но их нестерпимо хотелось побыстрее выдохнуть. Как же больно терять, как же больно… «Папа, папа…» – мысленно твердил Никита, чувствуя себя отвратительно.

Нужно было чаще звонить отцу.

И встречаться.

Задавать вопросы.

Рассказывать о себе.

Хотя он же звонил.

И приезжал.

В такие моменты все кажется недостаточным.

– Сколько можно тянуть… – Никита нервно потер ладонью небритую щеку и направился к письменному столу отца.

Руки немного дрожали, когда он открывал конверт, вена на виске запульсировала, а тиканье настенных часов показалось слишком громким.

Обычный белый лист бумаги, сложенный два раза. И взгляд побежал по строчкам.

«Никита, здравствуй. Меня теперь нет, и тут уж ничего не поделать. Прошу, не расстраивайся сильно, с моим больным сердцем и не могло быть иначе. Я все понимал, да и врачи говорили, что здоровье у меня далеко не самое лучшее, поэтому привел дела в порядок и написал завещание.

Я уверен, что на том свете встречу тех, кто однажды меня покинул, а разве это плохо? Точно – нет. Держись, будь молодцом и обязательно береги себя.

И перед уходом в мир иной хочу тебя попросить. У Жени есть мечта. Пожалуйста, исполни ее. Помоги.

Твой папа».

Письмо Никита перечитал несколько раз. Потом медленно опустился в кресло и произнес:

– Папа… Даже перед смертью ты думал о ней, а не обо мне.

Глава 2

Англия

Первая половина XIX века

Шумно вздохнув, Эмми придвинула тяжелый стул к окну, но садиться не стала. Несправедливость душила, наполнявший комнату вечерний сумрак пугал, и никак не получалось успокоиться. Тетя Маргарет всегда принимает сторону сына, а Хью с удовольствием пользуется этим и делает все, чтобы Эмми жилось как можно хуже. Ему даже не нужно выкручиваться или придумывать какие-либо оправдания – он нагло лжет, и потом Эмми приходится отбывать наказание здесь, в серой комнате на втором этаже.

– Это Хью разбил вазу, а не я… – с отчаянием произнесла Эмми и обняла себя за плечи, словно хотела хоть как-то защититься от резких слов тети Маргарет. Они все еще звенели в ушах и усилием воли приходилось сдерживать слезы: «Ты знаешь, сколько стоит это произведение искусства?! Это подарок моего покойного мужа! Господи, за что мне такое наказание?!»

Эмми посмотрела на свечи и покачала головой. Никто не придет и не зажжет их, темнота – весомая часть наказания. Уже скоро массивные шкафы станут напоминать чудовищ, и будет казаться, что сложенная и накрытая тканью одежда шевелится… В этой комнате хранится то, что пока еще жалко выбросить или отправить на благотворительность, но уже совершенно не нужно.

Дверь скрипнула, и Эмми обернулась. В ближайшие два часа ее мог навестить только Хью, он редко упускал возможность позлорадствовать и гадко пошутить. Иногда Эмми размышляла: отчего кузен так сильно не любит ее? Но подходящее объяснение не находилось, и оставалось надеяться лишь на то, что немного позже его характер изменится в лучшую сторону.

К сожалению, предчувствие не обмануло – взгляд кузена мгновенно обжег лицо.

– Сидишь в своей норе, жалкая мышь? – Важно скрестив руки на груди, Хью прислонился плечом к дверному косяку и насмешливо улыбнулся. – И никто к тебе бедненькой на помощь не придет… – Он дернул головой, убирая длинную редкую челку с глаз, и с нажимом добавил: – Потому что ты никому не нужна. Ясно?

«Хью… уходи…» – мысленно произнесла Эмми и внутренне сжалась, готовясь услышать еще много малоприятных слов.

– Уходи, – тихо произнесла она. – Я не желаю с тобой разговаривать.

– А твое мнение никому не интересно.

В январе Хью исполнилось четырнадцать. Высокий, слишком худой, светловолосый, он совсем не походил на мать. Пожалуй, от ее великолепия ему достались лишь голубые глаза и ровные брови. И дело было не только во внешности. Тетя Маргарет буквально плыла по дому, она гордилась своими манерами, положением в обществе, полученными в молодости знаниями и источала холодную красоту. Хью же часто казался нервным, говорил излишне громко, вечно демонстрировал недовольство, терпеть не мог учиться и не понимал, зачем это нужно. И лишь в присутствии бабушки вел себя иначе. Одевался Хью тщательно и очень любил яркие атласные жилеты, но они лишь подчеркивали его худобу и совсем не добавляли мужественности.

Если Эмми потеряла отца в раннем детстве, то Хью – три года назад. Филипп Эддингтон погиб во время скачек, неудачно упав с лошади, и, конечно, это стало ударом для семьи. Бабушка похоронила уже второго сына… Наверное, если бы он остался жив, то Хью сейчас бы не позволял себе столько вольностей и был бы совсем другим подростком. Хотя и в девять, и в десять лет он устраивал мелкие пакости Эмми, а однажды надолго запер ее в библиотеке и никому об этом не сказал.

Несколько раз Хью гордо сообщал, что бабушка любит только его, но это было не так. Долго пожившая на этом свете Шарлотта Эддингтон никогда не выделяла внука, была к нему требовательна и часто напоминала о том, что порядочность, честь и образование – не пустые слова.

– Наступит день, когда я стану главой семьи, и тогда посмотрим, во что превратится твоя жизнь. – Хью усмехнулся, отлип от дверного косяка и неторопливо приблизился к заваленному книгами массивному столу. – Бабушка уже не та… Сомневаюсь, что она проживет больше месяца. Моя мать возьмет все в свои руки, и тогда…

– Замолчи! – Эмми сжала кулаки и сделала отчаянный шаг вперед. Безусловно, физически она проигрывала Хью, да и морально он вполне мог ее задавить, но как можно было смолчать в такой момент? Лишь на секунду Эмми представила, что бабушки больше нет, и… в глазах потемнело. – Ты не смеешь говорить подобное! Ты должен молиться о здоровье бабушки, обязательно должен!

– С чего бы это? – Хью замер, вопросительно приподнял рыжеватые брови, а затем закинул голову назад и громко захохотал. – Какая же ты глупая… глупая… – затараторил он, взмахивая руками. – Очень скоро все изменится, это известно даже слугам! И наконец-то дом Эддингтонов возглавят самые достойные люди – моя мать и я, а не… – Хью осекся, скривился и с презрением еле слышно произнес: – Почему бабушка притащила в дом эту дворняжку?..

Теперь брови Эмми подскочили на лоб. От удивления она даже позабыла о своих страхах. Никто и никогда не разговаривал с ней о Габриэлле, а сейчас Хью намекал именно на девочку, живущую в дальних комнатах правого крыла. Конечно же, речь шла о ней!

В голове Эмми мгновенно вспыхнули вопросы, которые она уже собиралась задать, но в дверном проеме появилась Дороти, бабушкина камеристка. Ее гладкое круглое лицо было печально, уголки губ опущены, а пухлые пальцы непрестанно теребили складку простого серого платья. Она собиралась что-то произнести, но Хью не дал этого сделать.

– Что нужно? – резко спросил он, явно огорченный тем, что Дороти появилась совершенно некстати. Разве теперь получится довести Эмми до слез?

– Прошу прощения, я вынуждена помешать вам, – торопливо ответила она Хью и, судорожно вздохнув, добавила: – Эмилию ждет бабушка. А вас матушка просила спуститься в каминный зал, она сейчас именно там. Эмилия… – голос Дороти дрогнул, а на ее щеках появились хорошо заметные красные пятна. – Миссис Маргарет разрешила вам покинуть эту комнату, чтобы… – Она вновь судорожно вздохнула. – Чтобы вы могли поговорить с бабушкой.

– Бабушка умирает? – Хью подался вперед и округлил глаза.

– Нет… нет… – произнесла Эмми и замотала головой, отчего русые кудряшки запрыгали. – Я немедленно должна ее увидеть!

Только в этот момент она заметила, что вечер уже начал подбираться ближе: в комнате потемнело, лакированные шкафы перестали блестеть и будто в воздухе появилось слишком много пыли.

Не раздумывая больше ни секунды, Эмми устремилась к бабушке. Слова молитвы пульсировали в висках, а сердце сжимала надежда, однако отчаянный вид Дороти и ее душевное состояние не обещали ничего хорошего…

* * *

Никита смотрел на бывшего одноклассника с долей умиления. Пашка Кочетков женился, поправился килограммов на пятнадцать и теперь походил на добродушного кота, рядом с которым всегда тепло и уютно. Как же давно они не виделись… А помнится, сто лет назад, решали вместе надоевшую алгебру, смотрели до ночи футбол и ели пирожки с капустой. А теперь вот в ресторане рубленые бифштексы из гуся и овощи гриль заказывают. Да, время течет незаметно…

– И конечно, ты понятия не имеешь, какая у нее мечта? – спросил Пашка, не сомневаясь в ответе.

– Откуда ж мне знать, – дернул плечом Никита и потянулся к бокалу с виски. – Я даже не помню, когда последний раз разговаривал с Женькой. В основном мы с отцом встречались на нейтральной территории.

Пашка кивнул, давая понять, что подробности излишни – он не забыл давние переживания друга и сейчас точно не стоит ворошить прошлое.

– Вроде и ситуация-то плевая… – произнес он, цепляя на вилку маленький аккуратный шампиньон. – Ну, чего она там может хотеть? Девчонка. Двадцать два года. Но, с другой стороны, просьбу отца надо выполнить и в этом деле важно не ошибиться. – Пашка откинулся на спинку широкого кресла и убрал крошку хлеба с непонятного и расплывчатого рисунка на футболке. – Например, ты спросишь ее прямо, а она… соврет. Или вообще пошлет тебя куда подальше… В первом случае ты старательно будешь исполнять вовсе не ту мечту, а кому хочется чувствовать себя ослом? А во втором…

– Не думаю, что я должен нести ответственность за ее вранье. Это не моя проблема, – перебил Никита и поморщился. – Жаль, нельзя просто дать денег Женьке, и пусть бы тратила их направо и налево.

– Почему твой отец не оставил хоть какую-нибудь инструкцию? Или не написал подробности? Мечта твоей сестры явно была ему известна, и один намек мог бы многое прояснить.

– Она не моя сестра.

– Не важно, – махнул рукой Пашка и с сочувствием посмотрел на друга. – В Сочи полетишь?

– Похоже на то.

– Все же сомневаюсь, что Женька душу перед тобой распахнет… Сокровенными мечтами делятся только с близкими, а у вас вовсе не такие отношения.

– У нас нет никаких отношений, – резко ответил Никита и сделал очередной глоток виски. – Честно говоря, я надеюсь на свою тетку, но… тетя Катя непредсказуема. И сейчас я не знаю, на чьей стороне она будет…

– Здесь глупо сомневаться. Скажи ей правду, покажи письмо отца. Кому ей помогать, как не тебе?

Никита шумно вздохнул, побарабанил пальцами по столу и перевел взгляд на почти остывший бифштекс. Аппетит отсутствовал, единственное чего хотелось – так это двойного эспрессо.

– Ситуация какая-то нелепая… – произнес он тихо, чуть помедлил и добавил уже с заметной долей раздражения: – Уверен, это лето превратится для меня в бесконечную пытку. Тут есть вопросы, понимаешь? Почему она сама не в состоянии исполнить свою дурацкую мечту? Зачем нужен я?

– Слушай… письмо давнее, а вдруг тема уже не актуальна? – Пашка подался вперед и многозначительно приподнял рыжие брови. Его зеленые глаза засияли надеждой. – Взяла Женька и сама все свои проблемы решила, а?

– Нет. Это непростое желание… Иначе отец не оставил бы такое письмо.

– Тогда, дружище, могу сказать лишь одно… – Пашка почесал затылок. – Благословляю тебя на великие свершения. Удачи. Если понадобится помощь, то обязательно обращайся – куплю билет, прилечу и поддержу.

– Спасибо. – Никита улыбнулся, представляя, как Пашка собирает дорожную сумку и при этом говорит жене: «Понимаешь, у моего друга в жизни приключилась абсолютная хрень, и спасти его могу только я». – Надеюсь, в конце июля я уже вернусь, не хочется выпадать из привычного ритма.

Чемодан Никита собирал с холодным равнодушием, стараясь не брать лишнего. Будто количество вещей могло как-то задержать его в Сочи. Желания плавать и загорать не было, но он все же отыскал в еще не распакованных пакетах плавки и небрежно кинул их на край дивана. Нужна подходящая обувь… Где-то были пляжные шлепанцы…

Разговор с теткой получился коротким, и Никиту это вполне устроило. Сейчас он не был готов погружаться в воспоминания и бороться с очередным приступом душевной боли. Потом эта волна еще накроет много раз, но это потом… А сейчас нужно решиться и поехать. И выполнить то, что должен.

«Да, Женя со мной… Погода хорошая, я люблю жару. И, конечно, много дел, мы же на новом месте… Может, у тебя получится приехать к нам? Ты даже не видел дом, да и море хорошо влияет на нервную систему…»

Никита ответил расплывчато, оставляя себе маленький шаг к отступлению. Зачем? Он и сам не знал, видимо, требовалось хотя бы ощущение свободы. И он решил ехать поездом, потому что под стук колес хорошо думается, да и пока нет тех слов, которые он готов сказать Женьке.

– Кто тебя просил мечтать? Кому интересны твои мечты? – зло произнес Никита и посмотрел на раскрытый чемодан так, точно тот был порталом в бездну.

Глава 3

Он хотел отпуск, и он его получил. И пусть это счастье продлится не столь долго, как хотелось бы, но… Глеб посмотрел на небо и прищурился, еле сдерживая улыбку. Молчите? Ну и ладно. Давайте и дальше дружно делать вид, будто ничего особенного не происходит.

«Но вы же именно так благодарите меня за отличную работу, да? Отдыхом. Я не ошибся? – Глеб подхватил с шезлонга футболку, натянул ее, и ткань мгновенно впитала соленые капли морской воды. Сочи, Сочи… Вторая половина июня радовала погодой, и утро всегда начиналось с прогулки на пляж. – Многоуважаемая Небесная канцелярия, давайте уже посмотрим правде в глаза, признайте наконец, что я лучший. Спасать артефакты? Без проблем! Тушить пожары в старых и пыльных библиотеках? Легко! Прятать от любопытных смертных тайны добра и зла? Пожалуйста! Драгоценные мои, чего я только для вас не делал».

Удовлетворенно хмыкнув, Глеб направился к кафешкам. Теперь ему особенно нравились поздние завтраки и обеды. Не нужно же сейчас никуда торопиться, прислушиваться, приглядываться, дергаться по малейшему поводу и пытаться разгадать чужие мысли. Свободой надо наслаждаться, иначе какой в ней смысл? А наслаждаться чем-либо Глеб умел на пять с плюсом.

– Отличный купальник, – проходя мимо высокой блондинки, с иронией бросил он. – У вас отменный вкус.

Блондинка развернулась, смерила Глеба взглядом-рентгеном, тряхнула полотенцем и все же улыбнулась, принимая комплимент.

– Спасибо, – коротко ответила она.

«Купальник столь замечательный, что его без проблем можно поместить в спичечной коробке, – мысленно усмехнулся Глеб, устремляясь дальше, – но на кой черт надевать этот минимализм, если у тебя грудь, как два финика, а вид сзади, ниже талии, вызывает стойкую ассоциацию с упавшим на пол блином?»

Глеб сделал еще шаг и мгновенно почувствовал, как огонь обжигает ребра, а виски протыкает острая пульсирующая боль. Он замер, качнулся, сжал зубы, чтобы не застонать и не чертыхнуться. Потому что именно за фразу «на кой черт» он и был сейчас наказан. Упоминать рогатого и хвостатого ему было категорически запрещено.

– Подловили… Радуетесь? Как же я соскучился по вашей мелочности, идеальные вы мои… – прохрипел Глеб, хватаясь за бок. – Хватит… хватит… кости дотла спалите. Они у меня не казенные, между прочим. И если не я, то кто будет заниматься сводничеством для вас?.. – Боль медленно пошла на спад, Глеб потер ладонью небритую щеку, поморщился и увидел дородную пожилую женщину в цветастом платье и соломенной шляпе. Она смотрела на Глеба удивленно, приподняв брови и округлив глаза. – Да, я разговариваю сам с собой! – раздраженно рявкнул он, и женщина от неожиданности дернулась. – Не встречали, что ли, никогда сумасшедших? Так посмотрите на меня. А лучше потрогайте. – Он хохотнул, чувствуя себя уже гораздо лучше. – Я, знаете ли, люблю, когда меня трогают.

Охнув, женщина прижала пляжную сумку к животу и поспешила к морю не оборачиваясь.

Довольный собой, Глеб еще раз посмотрел на небо, широко улыбнулся и зашагал к лестнице, утопающей в зелени. До завтрака рукой подать, и почему бы не порадовать себя аджарской лодочкой и бутылкой пива?

«Подцепить, что ли, какую-нибудь скучающую красотку? – подумал Глеб, сунул руку в карман шорт и покачал головой. – Не-е-е, пусть будет перерыв до пятницы, вам же всем романтику подавай, а у меня от нее изжога скоро начнется…»

Решение метнуться из Москвы в Сочи было спонтанным. Проснувшись утром, Глеб быстро собрал малочисленные вещи и купил билет на ближайший рейс. Пару дней наверняка получится отдохнуть, а там видно будет… Но, к счастью, отдых затянулся, и будто кто-то включил на обогрев и море, и воздух.

Когда-то Глебу было тридцать девять лет. И когда-то он был жив… Ни в чем себе не отказывал, пропадал в ночных клубах, злоупотреблял алкоголем, получал удовольствие от общения с женщинами (конечно же, никаких обязательств), засиживался до утра за карточным столом, крутился, вертелся, выполнял поручения, по поводу которых вопросов лучше не задавать, швырял деньги на ветер и был вполне доволен жизнью. А зачем что-то менять? Когда сам себе хозяин и особо не нужно ни с кем считаться. Но в любую тьму рано или поздно попадает луч света. И на определенный момент или навсегда (это уж как повезет) открывается то, что было спрятано под плотной вуалью зла… И вот уже кто-то думает о тебе и шепчет: «Сбереги его, не меня…»

С Катюшкой Бероевой Глеб познакомился в ночном клубе, где обычно и проводил вечера. Трудно было не заметить среди сигаретного дыма и привычной развлекающейся публики юную девушку в белом летнем платье. Девушку в инвалидном кресле. Светлые волнистые волосы и большие глаза… «Люди добрые, да что ж это делается. Ангелы шляются по ночным забегаловкам!» – со смехом подумал тогда Глеб. Он не знал, что она влюбится в него. Сразу. Раз и навсегда. «Как вас зовут? Вы уходите? Спешите? Жаль…» – ее слова прозвучали просто, и в них не было ни грамма фальши.

Семнадцатилетняя девчушка с чистой душой.

Трепетная, доверчивая, ранимая, добрая.

И когда отец Катюшки предложил Глебу работу, он согласился. От таких денег не отказываются, да и почему бы не разнообразить свою жизнь? Тем более что ничего особенного делать не придется – обычные поручения и прочая ерунда.

– Я скоро умру, – однажды произнесла Катюшка. – Ты только папе не говори, что мне это известно, а то он расстроится. Хочешь, скажу правду? Я много думаю о тебе, Глеб… И знаешь, о чем я теперь прошу Небеса? Я говорю так: «Господи, сбереги его, не меня». Ты неправильно живешь, а я не хочу, чтобы ты потом мучился.

Катюшка умерла тихо, не попрощавшись, и на какой-то момент показалось, будто мир рушится, потому что в нем не осталось ничего хорошего. Вселенская боль потери, перемешанная с чувством вины, не давала дышать, говорить, есть и пить. И больше никто и никогда не посмотрит на него с такой трепетной любовью и не произнесет: «Господи, сбереги его, не меня». Глеб тогда не знал, что эта короткая молитва однажды действительно его спасет…

Он вернулся к прежней жизни – пил, гулял, получал привычные удовольствия и с легкостью проматывал заработанные деньги. И теперь еще сильнее тянуло на «подвиги». «Да пошли вы все…» – эта фраза стала привычной.

Поколесив по стране, Глеб вновь оказался в Москве и сразу отправился в ночной клуб. Где прилично злоупотребил виски и поспорил с другом, что выпьет еще полбутылки водки и пройдется по краю крыши. Четвертый этаж воспринимался не таким уж высоким, делов-то!

Как известно, большое количество крепкого алкоголя умеет быстро и надолго превращать мозг в нашинкованную капусту, и этот случай не стал исключением. Смерть получилась глупой и почти молниеносной: Глеб встретился с асфальтом и погрузился в ватную темноту, которая отбирала оставшиеся силы и казалась бесконечной.

Куда катится мир?

Или жизнь?

Или это и есть смерть?..

Глеб пытался понять, что происходит, но не получалось. Его тянуло неизвестно куда, настойчиво воняло гарью и смрадом, воздух становился горячее, и стойкое ощущение, что впереди будет еще хуже, резало душу на части… Но неожиданно движение прервалось. Глеба встряхнуло, крутануло и понесло в другую сторону, а потом – ослепительная вспышка, и ноги коснулись пола. «Я умер? Я умер?! Здесь кто-нибудь есть?..» – оглушающе стучало в висках, а следом появились и ответы на вопросы.

Конечно, умер.

Напился и упал с крыши.

Идиотская смерть.

Глеб очутился в большом светлом помещении. Белое все – потолок, пол, стены, мебель. За столами сидят мужчины и женщины в белоснежных одеждах… бумажки перебирают…

И интуиция подсказала, что из «простых смертных» он здесь один такой. Глеб сделал шаг к первому столу и, справившись с непрошенным приступом страха, обратился к мужчине:

– Где я?

– В Небесной канцелярии.

– И что я здесь делаю?

– Стоите, мнетесь, любопытствуете и мешаете мне работать.

Глеб уловил иронию в каждом слове, но лицо незнакомца оставалось спокойным, он подчеркнуто демонстрировал занятость. Почему нельзя прокрутить стрелки часов назад и вновь оказаться в ночном клубе? Нет, теперь Глеб ни за что бы не стал спорить и пить водку…

– Объясните, что происходит? Я все же скончался, и мне нужна срочная психологическая помощь. Как тут у вас с милосердием, а?

– Не стоит повышать голос. Все просто. Вы, как бесспорный грешник, должны были попасть в ад, но за вас просила добрая и чистая душа, мы не можем ей отказать.

– Какая душа?

– Добрая и чистая. У нас долг перед этой душой, поэтому мы вынуждены выполнить просьбу.

Катюшка… Нежный ангел с большими голубыми глазами. Девчушка, молившаяся за него – циничного, эгоистичного, наглого, бессовестного человека. Значит, достучалась она до небес, одержала победу над всеми «невозможно» и «так не бывает».

Бывает.

Вот она реальность…

И что теперь делать? Куда на этот раз заведет кривая дорога судьбы? И будет ли у него теперь эта самая судьба?

«В рай не пустят, двери ада тоже для меня закрыты. Непонятная картина вырисовывается…»

– Добро пожаловать в Небесную канцелярию, – произнес незнакомец в белом костюме и протянул Глебу стандартную анкету.

Есть ли жизнь после смерти? Да. Но теперь предстояло ее понять и прочувствовать…

На Земле, как выяснилось, для «бессмертных охотников» рутинных дел хватает, и лучше уж сразу выполнить задание на отлично. Подобное старание всегда награждается заслуженным отдыхом, а от такой радости Глеб ни за что бы не стал отказываться. Наоборот, чем длиннее отпуск, тем лучше!

Для решения различных задач Небесная канцелярия выдавала определенный объем «волшебной» силы, который не следовало тратить по пустякам. Восполнялся он медленно, а ситуации бывали такие, что обыкновенный человек справиться с ними не мог.

Глеб довольно быстро адаптировался и даже полюбил «новую работу», но скука иногда буквально сжимала горло, да и как отречься от женщин, алкоголя, циничных шуточек, привычной наглости и прочих удовольствий, которые всегда присутствовали в прошлом? Стать идеальным Глеб категорически не мог, да и не собирался.

А еще требовалась хотя бы иллюзия свободы. Должен же он иметь право на какую-то личную жизнь. Или нет? И у Глеба сложились особенные отношения с Небесной канцелярией. «Мои дорогие, вам придется принять меня таким, какой я есть». Выполнять некоторые правила он, конечно, будет, но… не всегда. Уж как получится.

Иногда Глеб «забывал», кем он теперь является, и, выползая по утру из своей белоснежной комнаты, борясь с тяжелейшим похмельем, пожимал плечами, криво улыбался, наливал воду в большой стакан и с долей иронии произносил: «У меня вчера был тяжелый день, надеюсь на понимание, сочувствие и поддержку». И неторопливо удалялся к себе – отсыпаться.