Папа, которого не было

Такое положение дел меня убило. Уничтожило мою веру в профессию и свою благородную мечту. Получается, я стала юристом для того, чтобы обманывать людей?! Конечно, я уволилась. Подруга Жанна, с которой в последние годы мы общались всё реже, собиралась в декретный отпуск. Она и предложила работу в баре неподалёку, где я благополучно осела на долгих пять лет.

Я была разочарована и послушно плыла по течению, равнодушно взирая на мелькающие великолепные пейзажи и недостижимые высоты обрывистых берегов. Мне не хотелось карьерного роста, движения вперёд, покорений вершин. Достаточно было спокойно работать в баре, в выходные читать книги, погружаясь в выдуманные миры и изредка общаться с Геной, в глубине души лелея надежду, что когда-нибудь мы будем вместе.

Смерть соседа, разрушенная на корню красивая мечта о любви – стала своеобразным катализатором, побуждающим изменить свою спокойную жизнь и вырваться из объятий лениво катящейся реки. Теперь мне хотелось действовать. Гена погиб не по своей воле, я была твердо убеждена в этом.

Разговоры с полицейскими и родителями соседа помогли понять, что смерть его не была несчастным случаем.

Полицейские допрашивали меня ещё раз после того кошмарного утра. Пришёл следователь, представился Валерием Павловичем Красновым и долго задавал по сути все те же вопросы, что я слышала в первый день.

– Скажите, – улучив момент, спросила я, – что-нибудь удалось выяснить? Я не верю, что Гена мог выброситься из окна. Он выглядел очень довольным жизнью…

– Ну это вы так считаете, – небрежно произнёс следователь, – вы не можете знать, что было на душе у соседа, которого едва знали. Разве нет?

Он внимательно посмотрел на меня, а я запнулась, ощущая, как рдеет кожа на лице.

– Всё равно, – упрямо сказала я, – я знала его неплохо. Не мог он выброситься с балкона.

– Ещё раз повторяю: чужая душа – потёмки. Напился человек, мысли разные в голову полезли: жены нет, работы нет, надоело всё…

– Кто напился, Гена?! – вскинулась я. – Он вообще не пил!

– Откуда вы знаете? Пустую бутылку из-под водки нашли, отпечатки на ней его и анализ крови показал наличие лошадиной дозы алкоголя в крови, – Краснов покачал головой, – вы не видели, как он пил. Но это не обозначает, что он действительно не употреблял алкоголь. Плохо, что у вас камер на входе нет. Сейчас они есть даже в захолустных домах.

– А как же дверь? – я вдруг вспомнила, как утром после трагедии в квартире Гены суетились оперативники. – Он оставил дверь открытой и пошёл прыгать с балкона? Вам не кажется это странным?

– Не кажется. Вы удивитесь, если узнаете, какие вещи вытворяют люди в алкогольном опьянении, – следователь сунул исписанную бумагу мне под нос. – Распишитесь, пожалуйста.

Ставя закорючку, я почувствовала странную бессильную ярость. Я знала, что Гена не пил, просто знала и всё. Но следователь с беспристрастием равнодушного человека пытался убедить меня, что Журбин напился и выбросился с седьмого этажа. Назначив перед этим мне свидание, про которое я не стала даже рассказывать, чтобы этот неприятный человек не вздумал залезть своими грязными лапами ещё и в наши отношения. Которых и не было по большому счёту…

Интуиция твердила, что всё случившееся слишком сильно напоминает плохо инсценированное самоубийство. Но полицию похоже вполне устраивала именно такая версия. Очень удобно: закрыл дело и никаких хлопот! Я вновь почувствовала, как сжимаются кулаки в бессильной злости. Разговор со следователем оставил лишь неприятное ощущение, как будто надо мной прилюдно посмеялись.

Потом был разговор с матерью Гены, Верой Ильиничной. Его родители приехали на следующий день после трагедии. До этого я их никогда не видела и несмотря на столь трагический повод для знакомства, мы быстро подружились, особенно с мамой. На похоронах я была всё время рядом с Верой Ильиничной. Мы поддерживали друг друга под руки и как будто сроднились в едином порыве горя. Хоронили Гену в Подмосковье, в Балашихе, на местном кладбище.

– Здесь наши все лежат: отец мой, мама, бабушка. Да родня мужа тоже, – как будто оправдываясь, сказала женщина.

С тех пор мы часто встречались с Верой Ильиничной. Я заходила к ней в гости, мы пили чай, много разговаривали, вспоминали Гену. Оказалось, родители практически не знали своего взрослого сына:

– Гена, ведь, как поступил на журналистский факультет, так из дома ушёл. Живём мы небогато, сами видели, а Геночка всё к роскоши рвался, – говорила Генина мама, несколько дней спустя после похорон. Мы встретились на лестничной клетке (каюсь, я встречу подстроила!) и мама Гены пригласила меня на чашку чая.

Его отца дома не было, и мы, уютно устроившись на Гениной кухне, пили чай и болтали. Было видно, что этим помещением совсем не пользовались: техника и мебель выглядели совсем новенькими.

– А Геночка всё столичной жизни хотел. Поступил в университет, да и уехал в Москву. Говорил, что снимает квартиру. А потом вдруг учебу бросил, на третьем курсе, работать начал…

– Как бросил? – ошарашенно спросила я. – Он же журналистом был. Я и статьи его всегда читала в газете! Геннадия Московского! Он сказал, это его псевдоним.

– Статьи? – Вера Ильинична взглянула удивлённо, пододвигая ко мне вазочку с печеньем. – Ну может и писал, не говорил он. А знаю только, что он работал охранником у какого-то шишки. Очень хорошо зарабатывал. Эту квартиру Геночка сам купил, без нашей помощи.

Женщина тяжело вздохнула, задумчиво помешивая ложечкой остывающий чай.

– Наш сын был очень скрытным, – после паузы произнесла она, – клещами не вытянешь. Знаю только, что в последние месяца два он собирался увольняться, ходил очень мрачный. Может быть и уволился, только нам ничего не сказал. Молчун был. Вот Катя, дочка, та, наоборот, вся нараспашку, никаких секретов, – мама оживилась и начала рассказывать про неведомую и совсем не интересную мне Катю.

– А жена у него была? – перебив Веру Ильиничну, невпопад спросила я.

– У кого, Гены? – изумилась она. – Нет! Вроде девушка была в одно время, а потом расстались. Так бобылём и жил, сколько с мужем на внуков намекали, всё зря. А ведь какая соседка хорошая рядом с ним была!

Мама Гены ласково улыбнулась, а я почувствовала, что заливаюсь краской. Мой мозг между тем продолжал свою аналитическую деятельность, как будто тело жило само по себе.

– А когда девушка была? Он уже к тому времени купил эту квартиру? – уточнила я.

– Нет, это давно было, – женщина махнула рукой.

– Полицейские говорят, что в организме Гены было большое количество алкоголя, – мягко начала я, – никогда не видела, чтобы он употреблял.

– Кто ж его знает. При нас тоже никогда не пил. А в одиночестве человек портиться начинает, тосковать. Может быть, и выпивал, – завздыхала она.

– Слушайте, я вот подумала, а что, если в ноутбуке у него какая-нибудь информация есть? – с надеждой поинтересовалась я. – Не верю я, что Гена сам спрыгнул.

– Ой, ноутбук сгорел! – огорчённо произнесла женщина. – Муж не так давно полез, а экран чёрный. Он и в сервис носил, а там сказали: сгорело что-то, не подлежит ремонту.

Ага! Я задумалась ещё глубже. Сколько совпадений! Непьющий Журбин напился, оставил дверь открытой и прыгнул с балкона, перед этим спалив ноутбук.

Не вернее ли предположить, что тот, кому Гена сильно мешал, проник в квартиру, опоил Журбина и скинул с балкона? Перед этим как-то спалив ноутбук и потом оставив дверь открытой?

Покидая квартиру Гены, я твёрдо была уверена, что упасть с седьмого этажа соседу помогли. Выходя за порог, вспомнила, что не спросила ещё кое-что:

– А у кого он работал, скажите, пожалуйста?

– Аурика, милая, вы прямо как детектив, – улыбнулась женщина, – всё вопросы задаёте, как полицейские. Вроде, Тихомиров у его начальника фамилия была. Бизнесмен какой-то шибко крутой.

– Спасибо за чай, Вера Ильинична! И называйте меня уже на «ты»! – широко улыбнувшись, я вложила в свои слова всё имеющееся обаяние.

Мы тепло попрощались, и я ушла к себе. Сев перед ноутбуком я набрала на экране фамилию «Тихомиров» и крепко задумалась. Тихомировых в Москве примерно столько же, сколько Лазаревых.

Меня терзали вопросы без ответа, намекая на предстоящую бессонную ночь. Кто такой загадочный Тихомиров? Почему Гена мне лгал о том, что работает журналистом? Кому и чем мог помешать охранник (если Журбин на самом деле работал именно им)?

Но больше всего меня глодала обида. Журбин много лет врал мне про работу, бывшую жену. Получается, он был лицемером? Есть ли вера такому человеку? Эх, Гена, Гена…

Глава 5

На улице было тепло и солнечно. Холод, который держался почти месяц и скорее напоминал осенний, отступил, и в свои законные права вступило лето. Заворачивая за угол, я оглянулась. Снова возникло неприятное ощущение, что за мной внимательно наблюдают.

Позади никого не было. Во дворе стояли машины, но людей в них не видно. Не подходить же, проверять каждую? Настроение, улучшившееся при виде ясного неба и яркого солнца, огорчённо скрипнув зубами, вновь ушло в минус. Очень бы не хотелось становиться пациентом психиатрической больницы. Но, судя по постоянному навязчивому чувству, что за мной следят, вывод напрашивался сам собой.

Я смутно была знакома с признаками психических заболеваний, но где-то вычитала, что паранойя – это мания преследования. Изучать глубже медицину совсем не хотелось. В моём нынешнем состоянии мне вообще ничего не было интересно. Настроение было безнадёжно испорчено, не спасали мысли о покупке новой книги, захотелось вернуться домой, в свой уютный кокон. Ноги по инерции несли меня вперёд, в магазин, хотя сознание уже рванулось обратно в квартиру на седьмом этаже. Шла я дворами, привычной дорогой, по которой ходила много лет, но сейчас меня с бешеной силой влекла назад чья-то невидимая, но очень властная рука.

Оборвав размышления, я резко остановилась. Получилось нелепо, потому что встала я, нелепо подняв ногу над дорожным покрытием. Выехавшая из подворотни серебристая «Ниссан Альмера», взвизгнув, резко вильнула в мою сторону. Если бы не моя реакция, а скорее, неведомая сила, как будто оттолкнувшая от дороги, меня неминуемо должно было сбить с ног взбеленившейся техникой. Или водителем?

Отлетев в сторону, я больно ударилась ногой о забор, огораживающий клумбу, и упала, нелепо раскорячившись на тротуаре. Сообразила, что произошло всё в полной тишине и тогда раздался мой запоздалый вскрик. Боль разлилась по щиколотке.

– Надеюсь, не сломала, – вслух произнесла я.

Покряхтывая, поднялась. Как и следовало ожидать, бюджетная иномарка, коих немеряно бегает по столице, исчезла. Как любят говорить представители пресс-службы МВД: «скрылась в неизвестном направлении». В этот будничный полдень двор был пустым. Никто не видел, как меня только что пытались убить.

Только сейчас накатил страх, удушливый, мгновенно покрывший спину липкой плёнкой пота. Прихрамывая, я торопливо и оттого ещё более нелепо заспешила обратно домой.

– Сходила за хлебушком! – пытаясь перебороть ужас, временами окутывающий сознание, шептала я, как мантру, – дура!

Странное дело: путь, который я прошла, даже не заметив, в обратную сторону казался бесконечно длинным. Боль вспыхивала в щиколотке, отдавалась в пятку, высекая в глазах слёзы, но – я уже это поняла – перелома не было. Иначе бы вообще не смогла наступать на ногу.

Дойдя до подъезда, встретила Генину маму. Увидев меня, женщина обрадовалась:

– Здравствуй, Аурика! Пойдём к нам, чайку попьём. Ты чего хромаешь?

Улыбнувшись через силу, я хотела отказаться, но сама мысль о том, чтобы остаться сейчас в одиночестве пугала не меньше, чем осознание того, что меня только что пытались убить.

– Упала неудачно, – задрав штанину джинсов, я показала немного опухшую щиколотку. По ней расплывался сизо-красный синяк.

– Ой-ой, срочно пойдём ко мне! Буду тебя лечить! – деловито заявила женщина, заботливо взяв меня под руку. Мы вошли в подъезд, войдя в лифт, поднялись на свой этаж.

Вера Ильинична, как заправский доктор более пристально осмотрела мою ногу, осторожно ощупав её. Удовлетворенно кивнула:

– Перелома нет, скорее всего. Но, если хочешь, можем вызвать «неотложку».

От вызова «скорой помощи» я отказалась. Тем более, Генина мама очень быстро и квалифицированно наложила мне повязку с какой-то пахучей мазью и мне сразу стало легче.

– Спасибо большое, Вера Ильинична! – с благодарностью произнесла я, отхлебывая щедрый глоток ароматного чая с травами.

– Да не за что. Мама у меня старенькая была, я поздний ребенок. Сколько не просила её, но она всегда любила ходить в магазин сама. Я сама и всё тут. И в гололёд тоже. Падала, конечно. Вот я и научилась всем премудростям. А потом она так упала, что шейку бедра сломала… На том и кончились её похождения, только летом на даче выходила с палочкой, – со вздохом закончила женщина свои воспоминания.

Мы посидели ещё немного, вяло обсуждая малозначащие темы и я ушла к себе. Мне было плохо, хотелось побыть одной.

Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, иногда выглядывая из окон. Как будто тот, кто пытался сбить меня на машине, находился где-то рядом с домом, выжидая. Я понимала, что подобные мысли очень напоминают паранойю. Даже если происшествие было не случайностью, а запланированным нападением – вряд ли злодей сидит где-то рядом, ожидая моего появления.

Но… Ощущение, что человек, желающий мне зла, находится близко, не давало покоя, вынуждая метаться из угла в угол. Лишь к вечеру, напившись валерьянки, я включила комедию по ноутбуку и немного успокоилась. Настолько, что уснула почти сразу, едва коснувшись головой подушки.

Мне снился Журбин. Он стоял на балконе, задумчиво глядя на алеющее закатное небо. Меня охватило смутное беспокойство. Что-то было неправильное в остановившемся взгляде Гены, в его безмятежном выражении лица, даже в клубящихся облаках, подсвеченных красным.

– Ты же умер! – нелепая фраза вырвалась из меня внезапно.

Вот в чем неправильность происходящего! Журбин не может стоять рядом со мной в моей квартире, потому что его похоронили… Я сама видела его неузнаваемое, с заострившимися чертами, как будто отлитое из воска, лицо.

Гена перевёл взгляд на меня, улыбнулся грустно и светло:

– Не меня, Аурика. На самом деле, я жив.

Мгновенно вспыхнула в душе радость. Конечно, Гена жив, а похоронили кого-то другого! Я словно ждала этих слов, охотно приняла их. Вот же сосед, стоит рядом и смотрит прямо на меня!

По телу Журбина пробежала дрожь, как будто он был голограммой. В следующий момент на его месте оказался Дэвид. Парень белозубо улыбнулся и протянул ко мне руки:

– Давай намажу спину кремом? – по-русски и почему-то голосом Гены произнёс он.

Я проснулась с радостным возбуждением. По мере того, как пробуждалось сознание, таяла эйфория. Гены нет. Я ведь видела его неподвижно лежащим, с головой, вывернутой набок под неестественным углом. Это был сон, всего лишь видение. Скорбь, охватившая всё существо, была такой сильной, что даже горчило во рту. Гены нет…

Я поднялась с кровати, сдерживая слезы. Вчерашний жутковатый день, наполненный тревогой, канул в Лету. Утро казалось напоённым безмятежностью и солнечным светом. Чувствуя себя отдохнувшей, выспавшейся, первым делом я осмотрела травмированную ногу. Опухоль спала, хотя синяк болел, но наступать было значительно легче.

Обследовав холодильник и кухонные запасы, я поняла, что сходить в магазин придётся. К тому же нога позволяла. Решив быть максимально осмотрительной, я взяла с собой пару сумок и не спеша вышла на лестничную клетку.

На улице действовала не менее осторожно. Страшный двор обошла по широкой дуге, невзирая на солидный крюк. Часто оглядывалась, внезапно останавливалась, если кто-то, идущий позади казался подозрительным, пропускала, выжидала и вновь шла дальше.

В магазине тоже не расслаблялась, внимательно разглядывая окружающих. И вот ведь незадача: мужской пол, никогда особо мной не интересовавшийся (даже на работе в баре мужчины относились ко мне, как к «своему парню»), сейчас, как будто сговорившись, решил уделить мне максимум внимания. Вполне допускаю, что раньше я и сама не обращала внимания на окружающих. Возможно, виной тому был как раз мой взгляд, притягивающий внимание, но факт был налицо: за время, пока я находилась в гипермаркете, ко мне пристали трижды.

Сначала худой парень лет, примерно моих лет, почувствовав мой взгляд, вскинулся, всмотрелся заинтересованно. Подошёл ко мне:

– Привет! Мы вроде у Машки дома виделись?

Я помотала головой, пугливо отходя в сторону:

– Не знаю никакой Маши…

Через некоторое время мой взгляд встретился со взором коренастого мужчины лет сорока. Он подмигнул. Осознав свою оплошность, я поспешно отвела глаза в сторону, но было уже поздно. Мужчина подошёл ко мне:

– Здравствуйте, девушка. Может быть, вам помощь нужна? Сумки донести? – галантно предложил он.

– Не надо! Спасибо! – я ещё пыталась изображать вежливость, хотя мне хотелось послать всех назойливых незнакомцев по всем известному адресу. Протиснувшись мимо мужика к кассе, я дождалась своей очереди, расплатилась, исподлобья продолжая изучать окружающих. Подхватив сумки, торопливо направилась к выходу.

Не тут-то было. Ко мне подходил он – вишенка на торте – охранник в серой униформе. Улыбался он при этом так елейно, что я испугалась. Что не так? Почему-то в воображении сразу мелькнула картина: мужик, которого только что «отшила» подкинул неоплаченный товар и сейчас меня…

– Вай, что я вижу! – вдруг широко улыбнулся охранник. – Наверное, великан шёл с мешком красавиц и одну из них выронил!

Некоторое время я изумлённо смотрела на него, открыв рот и пытаясь постичь смысл сказанного, а потом почувствовала, как белки моих глаз наполняются горячей кровью. Кажется, я слышала звук лопающихся капилляров:

– Вам… Что от меня надо? – голос мой звучал еле слышно, но только из-за едва сдерживаемого гнева.

– Так… Может, дашь телефончик? – кокетливо улыбнулся охранник.

– Пошел! – голос мой сорвался с баса на фальцет. Я не нашла других слов, как проорать. – Пошёл к черту!

– Какая грубиянка! – расстроенно покачал головой мужчина, чем окончательно вывел меня из себя.

– Пошёл! – я припечатала нецензурный адрес, ощущая, как лицо вспыхивает жарким огнём возмущения. Мир сошёл с ума? Что происходит?!

Я рванулась прочь из магазина, не обращая внимания ни на кого, позабыв про опасность, осторожность и больную ногу. Помчалась домой, как сайгак. Вот что мужское внимание делает!

Лишь добравшись до квартиры, захлопнув дверь и прислонившись к ней спиной, я поняла, что страх мой совсем исчез. Ведь и правда, случай с машиной мог быть совпадением? А я, накрутив себя гибелью Гены, придумала всякое.

Никто за мной не следил, не гнался и не пытался убить или покалечить. Я задумалась. Сегодня была очередная годовщина смерти отца. А это значит, что мне нужно, просто необходимо поехать на кладбище. Увидеть отцовскую могилу, навести порядок и мысленно спросить у него, что же могло произойти с Геной? Почему он мне врал?

Глава 6

Сторожа звали Иван Петрович. И выглядел он именно так, как в моем воображении должен был выглядеть классический Петрович – сухощавый, невысокий, с густыми усами, чуть тронутыми сединой. Самое интересное, он выглядел так в последние семнадцать лет: то есть всё то время, что мы были знакомы.

С тех пор, как помнила себя, я постоянно спрашивала у мамы, где именно похоронен отец. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, она решила взять меня с собой навестить могилу папы. Оказалось, он похоронен на кладбище недалеко от посёлка, в котором находилась наша дача. Мама объясняла это тем, что в то время, когда они встречались, отец жил как раз в деревушке, которая тогда ещё не была коттеджным поселком.

На службу в подмосковный городок он ездил на маршрутном такси. Когда случилась трагедия, папа даже не предупредил маму, что идёт на опасное задание, чтобы она не переживала. Просто ушёл утром на работу. А уже вечером его тело с тремя пулевыми ранениями лежало в морге.

Мама не хотела брать меня с собой, пока я была маленькой, решилась, только когда стала более-менее соображать. Тогда я и увидела Петровича в первый раз. Он жил в сторожке при кладбище. То ли многолетнее нахождение рядом с усопшими, то ли сам ритм жизни, когда бешеная активность проносилась мимо – словно законсервировали внешность сторожа в том виде, в каком я увидела его изначально.

Каждый год, приезжая на погост, я видела неизменно мутные хитрые глаза неопределённого цвета, тронутые сединой густые усы и покрытое сетью морщин узкое лицо. Разве что седины в волосах и усах чуть прибавлялось – а так ни дать, ни взять, человек без возраста.

Но сегодня был странный день, пасмурный, холодный, больше напоминающий октябрь. День, полный необъяснимой тревоги и смутной тоски. В очередную годовщину папиной гибели, я решила поехать на кладбище, невзирая ни на какие подстерегающие меня неведомые опасности. Чувствовала, как мне нужно сейчас увидеть глаза отца на подретушированном фото, задать ему вопросы и попробовать сформулировать ответ за него.

Подойдя к сторожке, я постучала в добротную дубовую дверь, приготовила вежливую улыбку и пакет с парой бутылок коньяка, большой банкой хорошего кофе и коробкой печенья. Мама пыталась давать Петровичу деньги, чтобы он присматривал за отцовской могилой, но мужчина всегда отказывался.

– Денег не надо, а вот от коньяку, не откажусь, – блестя хитрыми глазами, он наклонял голову, – конфетки не люблю, не девочка, а печенье уважаю. Кофеек хороший приветствую…

С тех пор подношение наше ежегодно так и выглядело: пара бутылок крепкого напитка, большая банка хорошего кофе и коробка печенья. Пробовали класть ещё фрукты, но Петрович заглядывал в пакет и морщился:

– Ни к чему мне апельсины, не любитель.

Так и сложился стандартный набор. Сейчас я стояла перед сторожкой, кутаясь в ветровку, потому что сильно озябла, пока ждала Петровича. Не открывали невыносимо долго, так что я развернулась, решив зайти позже. Тут же за спиной скрипнула отрывающаяся дверь. Я быстро обернулась, привычно улыбаясь и – как будто с размаху ударилась лицом о стену. На меня смотрел, а вернее таращился красными глазами незнакомый бородатый мужик.

– Вы кто? – я вдруг растерялась, почти запаниковала. Фраза вырвалась резко и грубо.

– Я – Владимир Егорович, – прочистив горло, с достоинством ответил мужчина, – а вы к кому, собственно?

– Мне Петровича… Ивана Петровича надо увидеть! – я почувствовала, как странное истерическое состояние охватывает меня всё сильнее и уже догадываясь, что услышу в ответ. На опухшем лице мужика выразилось что-то, похожее на сочувствие. Он поскреб подбородок большой рукой с чёрными ногтями и вздохнул:

– Петрович умер. Два месяца, как нет его с нами. Пару месяцев, как я здесь сторожем работаю.

Видимо, я сильно изменилась в лице, потому что мужик торопливо добавил:

– Соболезную…

– От чего он умер? – спросила я, осознавая, что эта информация не изменит ничего и не понимая, почему новость об уходе постороннего для меня человека ударила так больно. Мгновенно нахлынувшая тяжесть придавила так отчётливо, как будто атмосферное давление усилилось многократно и стало осязаемым.

– От старости. Ему же восемьдесят пять лет было, – мужик потоптался на пороге, а лице его читался вопрос: "Ещё что-то?" Я тяжело вздохнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Протянула принесённое Владимиру Егоровичу:

– Возьмите, пожалуйста. Помяните Ивана Петровича.

Новый сторож заглянул в недра пакета и улыбнулся. Поднял глаза и открыл рот, чтобы спросить о чем-то, но я повернулась и зашагала вглубь кладбища к могиле отца. Душу охватило смятение. Я понимала, отчего смерть Петровича вызвала такую бурю эмоций. Он был для меня своеобразным символом неизменности и стабильности одновременно. Сторож был частью моей жизни, ассоциировался со спокойствием, с отцом.

Теперь возникло ощущение, что из моей жизни вырвали кусок, оставив взамен зияющую чернотой пустоту. Смаргивая слезы, я подошла к отцовской могиле и замерла, испытав очередной шок. Возле ограды, на лавочке сидел незнакомый мужчина в серой ветровке, джинсах и клетчатой кепке.

Некоторое время мы молча взирали друг на друга. Я – с нескрываемым неудовольствием, мужчина – с возрастающим интересом. Наконец, я решительно шагнула к калитке.

– Здравствуйте! – проговорила громко, с выражением, намекая, что пришёл не посторонний человек, пора бы и честь знать.

Вопреки моим ожиданиям, мужчина не вскочил с извинениями, не ушёл вместе со своей бутылкой, а продолжал нагло сидеть на месте. Я молча достала перчатки и стала пропалывать цветник.

– Здравствуйте, – ответил мужик, взглянув на меня удивлённо, – простите, а вы кем Андрею приходитесь?