Цена металла

– Да. Я шёл. Но не всегда понимал, во имя чего. И слишком часто видел, чем всё заканчивается.

– Так ты предлагаешь ничего не делать? – Жоэль шагнул ближе. – Ждать, пока Мбуту раскаленным железом выдавит всё живое из этой земли? Пока не оставит никого, кроме своих псов и своих же портретов в школах?

– Я предлагаю не превращаться в то, что мы хотим уничтожить, – тихо сказал Дюпон.

– Слишком поздно, Люк, – покачал головой Жоэль. – Мы уже внутри этого. Каждый из нас. Просто ты это носишь в шрамах, а я – в том, что чувствую утром, когда вижу, как люди в деревне боятся говорить правду вслух.

На мгновение снова воцарилась тишина. Оба стояли рядом, два силуэта на фоне луны, каждый – с грузом своих решений и своей правды. Оба знали, что не смогут убедить другого. Но всё же продолжали говорить. Не чтобы переубедить, а чтобы быть услышанными.

– Ты боишься, что генерал окажется хуже, – сказал Жоэль. – А я боюсь, что никто никогда не попробует стать лучше.

Он говорил не громко, но в голосе было то, что не нуждалось в доказательствах – личная боль. Не вычитанная в книгах, не усвоенная из идеологий – своя, от семьи, от соседей, от улиц, по которым он ходил с детства и видел, как исчезают лица, как исчезает надежда.

– Когда я был маленьким, – продолжил он, – я видел, как жандармы избивали дядю прямо у нас во дворе. Он сказал что-то на собрании – и они пришли ночью. Я помню, как отец стоял рядом и ничего не мог сделать. А мать плакала, но молча. Молчание стало нашей привычкой. И ты хочешь, чтобы мы снова молчали?

Дюпон поднялся. Рост и сдержанность делали его фигурой спокойной, почти статуей. Но он не смотрел сверху вниз. Он смотрел прямо.

– Я хочу, чтобы вы выжили, – сказал Люк. – Чтобы вы не стали следующими, кого жгут на площади. Генералы, президенты, офицеры – они приходят и уходят. Но мёртвые – остаются мёртвыми.

Жоэль опустил взгляд. Его руки были сжаты в кулаки, но не от злости, а от напряжения, от невозможности найти ответ.

– Я знаю, что ты не враг, Люк, – сказал он наконец. – Но ты боишься мечтать. А мне больше нечего бояться, кроме того, что всё останется, как есть.

Они снова замолчали. Вдалеке закричала ночная птица. Листья зашевелились от ветерка, словно кто-то невидимый прошёл между деревьев.

– Тогда не мечтай, – тихо сказал Дюпон, отходя в сторону. – Действуй. Только помни: когда ты начнёшь стрелять – назад дороги не будет. И каждый, кого ты убьёшь, будет с тобой. Всю жизнь.

Он не дожидался ответа. Повернулся и ушёл в темноту, оставив Жоэля одного, с мачете, воткнутым в землю, и лунным светом, падающим на его лицо.

Юноша долго стоял, не двигаясь. А потом медленно вытащил мачете и, не произнеся ни слова, начал рубить сухие ветки. Словно готовился к костру, который вскоре придётся зажечь – ради света или ради пепла. Пока он ещё сам не знал.

Утро выдалось странно спокойным. Всё было на своих местах – крики детей, клевета петухов, скрип водяного пресса у соседей, пыль, поднятая ногами женщин с корзинами. Но в этом ритме чувствовалось что-то не то. Не отсутствие звука – такого здесь не бывало, а паузы между звуками. Как будто деревня знала: кто-то уезжает. Как будто само место готовилось к разрыву – молча, по-своему.

На дороге, у дома Макаса, стояли две машины – тот же пыльный джип и сопровождающий внедорожник. Обе уже были проверены, заправлены и загружены. Люк лично обошёл каждую из них ещё до рассвета, надеясь в последней мелочи найти повод остаться подольше.

Сопровождающий Дюпона охранник поправлял крепление ящика с инструментами. Один из ветеранов Легиона, с которым Люк служил в Чаде, сидел в тени капота и пил воду из фляги. Остальные готовились к выезду молча, по-военному точно.

Во дворе стояла вся семья Макаса. В полном составе.

Коумба, с прямой спиной, в своей простой, но всегда чистой тунике. Мари – с платком на голове, в руках у неё был свёрток с провизией: хлеб, сушёные плоды, немного орехов. Жоэль – в рабочей рубашке, стоял в стороне, опершись о забор. Он не приближался. Видимо, ночной разговор с Дюпоном ещё оставался между ними. Серафина – рядом с матерью, но чуть впереди. Она не смотрела прямо, пока не пришлось.

Дюпон шёл медленно, осознавая неизбежность расставания.

– Спасибо, – произнёс он, глядя сперва на Коумбу, затем на Мари. – За ужин. За разговор. За всё.

Коумба кивнул.

– Здесь тебе всегда рады, Люк. Не забывай, кто ты для нас.

Он протянул руку. Дюпон пожал её крепко, с уважением. Затем обернулся к Мари. Она смотрела на него с материнским выражением, полным беспокойства и тревоги.

– Береги себя, сынок, – сказала она. – И не забывай – у тебя есть где укрыться, если мир снова решит сойти с ума.

Дюпон не ответил. Только слегка наклонил голову и принял свёрток. У него не было слов, чтобы отблагодарить так, как следовало.

Серафина стояла, не двигаясь. В её руках была маленькая плетёная корзинка, перевязанная тонкой верёвкой. Люк заметил, что она держит её слишком крепко – пальцы побелели от усилия. Он, не торопясь, подошёл к ней. Неуверенность повисла в воздухе между ними, но была уже не пугающей – скорей, знакомой. Она подняла глаза – всё так же прямо, без улыбки. Только тихая, почти непереносимая глубина.

– Это тебе, – сказала девушка, протягивая корзинку. – Там бинты и масло от ожогов. На всякий случай.

– Спасибо, – Дюпон взял корзинку обеими руками, как будто это была реликвия, не подарок. – Не знаю, что сказать.

Сераифна качнула головой.

– Не говори. Ты и так сказал достаточно.

Они оба замолчали.

Дюпон чувствовал, как грудь сжимается – не от боли, а от того, что нет слов, которые можно оставить вместо себя. Он хотел что-то спросить, но не нашёл ни вопроса, ни права. А она вдруг сделала шаг ближе – почти бесшумно, почти неожиданно и поцеловала его в щёку. Это был не порыв, не страсть, не прощание навсегда. Это было прикосновение, в котором заключалась вся сдержанная нежность, которую она боялась проявлять. Касание, полное надежды и тревоги, веры и сомнения. Тепло её губ задержалось на его коже, как ожог, не от боли – от жизни.

Люк не пошевелился. Только закрыл глаза – на миг. Когда открыл их снова, Серафина уже сделала шаг назад. Щёки вспыхнули, и она отвела взгляд, испугавшись того, что сделала. Он не сказал ни слова лишнего. Не пошутил. Не попытался разрядить тишину. Только посмотрел ей в глаза и произнёс коротко:

– Вернусь.

Девушка кивнула – быстро, почти незаметно. Без слов, без улыбки. Но для него этого было достаточно. Большего не требовалось.

Позади послышался голос:

– Мсье Дюпон, всё готово.

Он поднял руку, давая знак, и направился к джипу. Водитель уже завёл двигатель, второй экипаж ждал сигнала. Люк оглянулся в последний раз. Коумба стоял с прямой спиной, Жоэль всё так же опирался на забор, Мари держала платок обеими руками, как будто не решалась вытереть глаза, а Серафина стояла чуть в стороне, и в этот момент солнце осветило её лицо.

Он забрался в машину и захлопнул дверь. Джип тронулся. Медленно, почти церемониально. Не было прощальных криков, не было взмахов руками. Только взгляды, только движение вперёд, только пыль, поднимающаяся с дороги. И долгий, невидимый след в сердце – от дома, который стал ему ближе, чем всё, что он когда-либо знал.

Жаркое утро выжигало дорогу, петлявшую между холмами и редкими акациями. Машины шли на юго-восток, к Вилль-Роше, старым конвойным маршрутом, известном Дюпону до сантиметра. Он использовал его десятки раз, но сегодня что-то было не так.

Пыль, поднимавшаяся из-под колёс, быстро оседала, ветер был почти мёртв. Птицы в кронах молчали. Даже цикады, эти вездесущие скрипачи саванны, сбились с ритма. Мир словно затаил дыхание.

– Что-то не нравится мне эта тишина, – пробормотал сержант Ламбер, сидевший за рулём второй машины, чуть повернув голову к Дюпону.

– Мне тоже, – коротко отозвался Люк.

Он поднял руку, подавая знак второму водителю – увеличить дистанцию. Но было уже поздно.

Первый взрыв прозвучал глухо, но рвано – как будто земля сама захрипела. Передний джип взлетел на секунду в воздух, потом рухнул, перевернувшись набок. Пламя вырвалось из моторного отсека, дымились двери. Изнутри послышались крики.

– Засада! – рявкнул Ламбер, резко вывернув руль. Вторая машина ушла вбок, почти на откос, но не перевернулась.

Автоматные очереди прорезали воздух. Пули били по капоту, стеклу, двери. Люк рухнул вниз, укрывшись за спинкой сиденья, и одновременно дёрнул за плечо пулемётчика, вытаскивая его вниз.

– Назад! Назад! – закричал кто-то сзади, но это был голос паники.

Засада была грамотной: с обеих сторон дороги, в кустах, на возвышении. Стреляли скоординированно, короткими очередями, по секторам. У них было преимущество – внезапность и высота. Но они допустили одну ошибку – не учли, кто был во второй машине.

Люк выскользнул из салона, прикрываясь дверцей, и подполз к задней части джипа, откуда открыл ответный огонь из короткоствольного FA-MAS. Не стрелял вслепую – видел.

Один из стрелков высунулся из кустов, делая шаг к дороге – выстрел Дюпона сорвал ему кепку, второй – разворотил плечо. Тот рухнул, завывая.

– Оглушающая! – крикнул Люк и швырнул гранату в сторону левого фланга, где засела пара стрелков. Вспышка, глухой хлопок, и тени в кустах забегали, потеряв координацию.

Сержант Ламбер успел вытащить одного раненого из первого джипа, но второй боец остался внутри – живой или мёртвый, никто не знал. Пламя уже лизало бензобак.

– Капитан! – раздался крик. – Раненый! Глухой! В бедро!

Люк обернулся – за машиной сидел их пулемётчик, парень по фамилии Рено, держась за ногу, из которой сочилась кровь. Его губы были серыми, лицо – как пепел. Пуля прошла на вылет, но артерию, похоже, не задела. Ещё один выстрел – и кто-то упал на обочине, затихнув. Противник отступал – но не все.

– Дым! – скомандовал Люк, перекатываясь за колесо. – Право! На тринадцать часов!

Боец бросил дымовую гранату, и белое облако рванулось вверх, отсекая правый фланг противника. В этот же момент Дюпон выдернул запасной магазин, вставил с точностью часового механизма, выдохнул – и начал стрелять. По траекториям. По вспышкам. По шансам.

Взрыв на обочине – вторая граната, на этот раз наступательная. Группа наёмников, пытавшаяся обойти с фланга, была накрыта осколками. Кто-то из них, крича, катился вниз по откосу, обхватив окровавленный бок.

Из дыма появился человек – один из наёмников, высокий, в пустынной расцветке, с РПК наперевес. Его глаза встретились с глазами Дюпона всего на долю секунды. В этих глазах не было ненависти – только удивление. Как у охотника, который сам попал в ловушку.

Выстрел. Одиночный. Прямо в шею. Тело рухнуло, скользнуло по траве, застыло.

– Капитан! – снова голос Ламбера. – Они отступают! Право – чисто! Центр теряет координацию!

– Бей по хвосту! – отрезал Люк.

Машин не было – только пехота, мобильная, хорошо обученная, но без прикрытия. Они не рассчитывали на сопротивление, тем более – на Дюпона. Несколько выживших бросились назад, к узкой тропе в кустарнике, откуда, видимо, пришли. Один прикрывал остальных – стрелял от бедра, почти вслепую. Профессионально, но обречённо. Ответный огонь срезал его, как буря ломает сухую ветку.

Бой стихал. Оставались лишь стоны, догорающая передняя машина и пыль, вновь опустившаяся на дорогу. Второй джип был изрешечён, но двигатель работал. Боец достал аптечку, в то время как другой, прямо на земле, тщательно и методично перебинтовывал Рено.

Люк подошёл к телу, что упало ближе всех. Лежал молодой человек, совсем юный – едва ли лет двадцати. На запястье татуировка – британская символика, но грубо сделанная. Рука сжата в кулак.

– Эти не из местных, – произнёс Ламбер, подойдя сзади. – Белые. По манере – родезийцы. Или ЮАР.

– Головорезы, – сказал Дюпон, и это было не предположение, а приговор. – Сека послал их. Проверка на прочность.

Он вытер лицо – в пыли, крови и поту оно казалось серым. Потом посмотрел на охваченный огнём остов первой машины. Там уже ничего нельзя было спасти.

– У нас один тяжелораненый. Один погиб, – отчеканил Ламбер.

– Времени на похороны нет, – отрезал Дюпон. – Рено – в кузов. Держать курс на Вилль-Роше.

– Да, капитан.

Пока машина развернулась, люди быстро и слаженно выполняли команду. Рено, хоть и полубессознательный, стиснул зубы и не издал ни звука, пока его переносили на импровизированных носилках. Знал: если начнёт кричать, остальные начнут думать о боли. Сейчас думать надо было только о движении.

Люк прошёл вдоль трупов на обочине. Не чтобы удостовериться – чтобы запомнить. Он смотрел в мёртвые глаза, в обожжённые ладони, в отполированные металлические эмблемы на обмундировании. У этих людей были фамилии, документы, командиры – всё это было неважно. Главное – они были направлены сюда. И кто-то дал им приказ убивать людей Дюпона.

Он запомнил лица. На случай, если придётся потом говорить с британцами. Или с кем-то ещё, кто притворится, что «не знал».

– Все готовы, – доложил сержант. – Машина может идти. Рено в сознании, но пульс слабый.

– Погибший?

– Хавьер. Первый джип. Удар пришёлся прямо под сиденье. Шансов не было.

Люк кивнул, не сказал «жаль», не сказал «так бывает» – просто запомнил имя.

Погрузились, джип тронулся – медленно, с трудом, но уверенно. Пыль снова поднялась, словно ничего не произошло, словно дорога хотела стереть память о том, что случилось. Дюпон сидел впереди, оружие на коленях, лицо закрыто платком. Его глаза не двигались – только смотрели вперёд, в дымку, куда уходил путь. Он знал, что это была первая атака. Проверка. Предупреждение. Генерал Н’Диайе и его люди теперь действовали открыто. И, возможно, это было только началом. Повернувшись к Ламберу, он произнёс глухо, почти шёпотом, но без тени сомнения:

– Надо спешить.

Машина набрала скорость. Сзади, на дороге, оставались кровь, дым и обугленная сталь. Впереди – пламя, которого пока не было, но он точно знал: оно уже начинает разгораться.

ГЛАВА 2

Машина въехала в Вилль-Роше под серым, выжженным небом. Пыль здесь была другой – не лёгкой саванной, а тяжёлой, жирной, с примесью графита и угольной сажи. Она покрывала здания, людей, одежду, как будто город сам пытался стереть лица тех, кто в нём жил.

Рено умер за пятнадцать километров до въезда. Сначала просто потерял сознание. Потом дыхание стало поверхностным. У парня не было шансов – потеря крови, шок. В таких условиях даже полевой госпиталь мог бы не помочь.

– Время смерти – 10:41, – тихо произнёс кто-то сзади, больше для отчётности, чем для смысла.

Люк молча кивнул, вылезая из кабины. Город начинался с горловины – широкого бетонного шоссе, разбитого гусеницами карьерных машин и военными грузовиками. По бокам – складские ангары, импровизированные рынки, пункты приёма руды. Дальше – застройка, беспорядочная, словно город рос не по плану, а как опухоль на теле шахт.

На улицах было всё, что он помнил: полуголые дети, бегающие между грузовиками; женщины с товарами на головах; мужчины в комбезах, чёрные от угольной пыли; пьяные белые – бывшие бойцы, спавшие под навесами, у которых давно не было отрядов и приказов. В воздухе стояли запахи пота, железа, масла и дешёвого алкоголя. Проститутки – в основном местные, но хватало и приезжих – стояли у входов в гостиницы, одетые ярко, почти вызывающе, но с такими же уставшими глазами, как у тех, кто охранял их. Кто-то махал рукой знакомым, кто-то трогался, кто-то курил, сидя на капоте старого джипа. Они были частью пейзажа. Как вывески пабов, как вонючая сточная вода, текущая вдоль тротуаров.

Люк прошёл через всё это, как сквозь дым. Его не замечали. Или делали вид, что не замечают. Он был здесь не первый год, не вызывал эмоций – был законом, костяком, тенью. Той самой силой, которая держит город от распада. Или придавливает его вниз – в зависимости от точки зрения.

У базы – бывший ангар, перестроенный под командный пункт департамента охраны стратегических ресурсов – стояли бойцы. Вся охрана здесь была его: бывшие легионеры, контрактники, авантюристы, которые выжили в слишком многих операциях, чтобы верить хоть во что-то. И местные – молодые, злые, умеющие слушать и стрелять.

В их глазах было уважение и лёгкий страх. Дюпон знал: его уважают не за должность, а за то, что он всегда возвращается живым. И у него – всегда порядок.

– Капитан, – навстречу вышел высокий мужчина с резкими чертами лица, в серой форме. Слегка кивнул. – Давно жду.

– Орлов, – сказал Дюпон. – Всё спокойно?

– Пока да. Но сегодня ночью пытались поджечь подстанцию на южной шахте. Отбились. Одного поймали. Местный. Но с инструкцией на английском.

Дюпон посмотрел на него.

– Это подтверждает, что они рядом.

– И что кто-то дал им карту объекта. Нашу карту.

Молчание повисло между ними. Потом Дюпон шагнул ближе, говоря глухо:

– Парень в кузове умер. Похороны – в два этапа. Первый – сразу. Второй – в рапорте, с подписью. Сделаешь?

– Уже делаю, – кивнул Орлов. – И, Люк… это только начало. Сека здесь. Я чувствую.

Внутри базы стоял запах: металл, масло, оружейная смазка, жареный кофе и пот – смесь, узнаваемая каждым, кто вверил себя войне. Помещение бывшего склада было разбито на секции: оперативный центр, склад, армейская кухня, спальные ниши под навесами. На стенах – карты, схемы рудников, спутниковые снимки. В углу стоял старый телевизор, по которому шел зацикленный выпуск французских новостей – без звука, только с субтитрами.

На полу лежало тело Рено, укрытое простынёй. Рядом – чистый автомат, аккуратно разобранный, и его жетон.

– Успел сказать что-нибудь? – спросил Орлов, поправляя ремень кобуры.

– Нет. Смотрел в небо, – тихо ответил фельдшер. – До самого конца.

Дюпон кивнул. Он подошёл к телу, склонился, коснулся пальцами края простыни, но не открывал. Это был ритуал. Живые – его забота. Мёртвые – долг.

– Завтра с утра, – сказал он. – Отправьте тело в шахтёрскую капеллу. Местный священник приедет – он знает, что сказать и делать.

– Да, капитан.

Они прошли в командный отсек. Здесь воздух был прохладнее – старый промышленный кондиционер трудился как мог. На столе – список объектов: прииски, насосные станции, дороги, склады. У каждого – свои пометки. Зелёные – безопасны. Жёлтые – угроза. Красные – потеряно или на грани.

– Смотри, – Грегуар Орлов указал на две точки на востоке. – Здесь были люди Секи. Одного снял снайпер. Старый наёмник, точно родезиец. Шёл с группой. Десять человек. С полным снаряжением.

– Цель?

– Предположительно – погрузочный узел №2. Оттуда идёт руда прямиком в порты. Если перережут – будут бить по франко-корпоративной цепочке. Это уже не просто партизаны. Это тактика.

– Значит, англичане платят им больше, чем мы думали, – хмуро произнёс Дюпон.

Он снял рубашку, обнажив плечо с тугой повязкой, промокшей от пота и крови – во время засады ему слегка задело кожу осколком. Неопасно, но напоминало, что опасность рядом.

– И они пришли не только за рудой, – добавил Орлов. – Они пришли за позицией. Сека не играет в долгую.

– Надеюсь, он придёт лично, – бросил Дюпон, наливая себе кофе. – Я устал от прокси.

– Тогда не расслабляйся. Сека знает, как устроен твой периметр. Кто-то слил схему. Не местные – они боятся.

– Тогда мы сменим схему. И начнём действовать жёстче. С первого же дня. Кто рвётся к нам – пускай знает, что ждёт за воротами.

Орлов усмехнулся.

– Снова старый Люк. Сначала – разведка, потом – приговор.

– Сначала – выбор. Потом приговор, а иногда наоборот.

Они переглянулись. Без улыбки и лишних слов. Два человека, знавшие, что ночь уже началась. Только ещё не стемнело.

После брифинга Дюпон вышел на крышу ангара. Здесь, над городом, воздух был чище, а звуки – глуше. Он часто приходил сюда в моменты, когда всё начинало скрипеть и сдвигаться – как старый механизм перед поломкой. Это было его место.

Перед ним – Вилль-Роше. Пыльный, беспокойный, живущий на грани истощения и безразличия. Улицы внизу были уже заняты дневной суетой. Караваны шахтёров медленно брели к рудникам. Женщины на базаре расставляли товар. Наёмники, возвращаясь из ночной смены, пили дешёвое пойло прямо из канистр, ругаясь на всех языках, известных бывшим империям. Но за этим движением уже чувствовалось другое. Город знал – грядёт что-то.

Где-то вдалеке встали тучи. Не грозовые – пыльные. Из шахт, из дальних перевалов, где шли колонны. Возможно – подготовка к удару. Возможно – случайность. Но Люк не верил в случайности. Не здесь. Не теперь.

Он зажёг сигарету, вдохнул, задержал дыхание. Закрыл глаза. Перед ним пронеслись лица – Коумба, Мари, Жоэль, Серафина. Тот ужин. Те взгляды. Их вера в него. И смерть Рено. Тепло его крови. Нельзя было больше терять людей. Нельзя было терять город. Этот проклятый, грохочущий, раздираемый Вилль-Роше. Дюпон услышал, как сзади открылась дверь.

– Люк, – голос Орлова был глухим. – Нам надо решать. Быстро.

– Я знаю, – ответил он не поворачиваясь. – Всё, что было… осталось там. Вчера.

Он сбросил сигарету вниз, посмотрел на горизонт.

– Сегодня начинаем играть по-взрослому.

Офис Дюпона был когда-то складским помещением – бетонные стены, металлический потолок, вентилятор, ленивая лампа под железным плафоном. Здесь не было ничего лишнего: карта страны на стене, пара стульев, сейф, стол, телефон с радиопередатчиком. Всё остальное – оружие и документы – хранилось в соседнем помещении, под замком.

Сейчас на столе лежало досье. По центру – отпечатанные ленты радиоперехвата. Слева – рукописные сводки с блокпостов. Справа – спутниковая съёмка столицы, переданная французским Генеральным штабом.

Грегуар Орлов вошёл без стука. Как всегда. Он держал в руках кожаную папку и пачку сигарет.

– У нас всё, – произнёс он. – Можешь считать, что это официально.

Люк не сразу поднял голову. Он смотрел в карту, словно пытаясь найти в ней смысл, которого не существовало.

– Говори.

Орлов вытащил одну сигарету, зажал в зубах, не закуривая. Его лицо – камень, глаза – сталь.

– Переворот состоялся этой ночью. Столица под контролем генерала. Президентский дворец взят без открытого штурма – спецподразделение из бронетанкового батальона вошло под предлогом усиления, вырезали охрану, заблокировали здание. По данным – Мбуту арестован. Возможна его казнь в течение суток.

– Подтверждённые источники?

– Четыре независимых. Один – военный диспетчер на аэродроме Мон-Дьё. Второй – наша агентура в пресс-службе. Третий – рация одной из дипломатических миссий, четвёртый – прямая трансляция местного радио: «Национальный фронт спасения объявляет о создании временного военного правительства под руководством генерала Армана Н’Диайе».

– Мбуту жив?

– Пока да. Но его окружение уничтожено. Командиры лояльных частей – либо убиты, либо исчезли. Один из них, полковник Сангу, успел выйти на связь с нашими. Двое суток назад. После этого – тишина. Вероятно, его нашли.

Дюпон выдохнул через нос. Взгляд оставался пустым – сосредоточенным, но отрешённым, он ждал продолжения.

– Переход под контроль занял менее шести часов. Это значит – всё было готово заранее. Карта движений показывает: они шли по ключевым узлам, как по учебнику. Электричество, правительственные здания, радио, гарнизон. Всё сработало. Кто стоял у руля – понимал, что делает.

– Кто выполнял зачистку?

– Подразделения второй армейской группы и части бронетехники. Отдельный отряд спецопераций – возможно, те самые «Серые», которых мы давно не видели. Плюс внешние наёмники.

Дюпон медленно потянулся к телефону – потом передумал. Положил ладонь на карту.

– Вилль-Роше? – спросил Дюпон, всё ещё глядя на карту.

– Пока тихо, – ответил Орлов. – Но это «пока». Здесь держится всё на порядке и твоём имени. Если мы покажем слабость – начнётся цепная реакция. А если сюда двинет бойцов Н’Диайе удерживать придётся каждую улицу. В одиночку.

– Он не пошлёт их сразу, – покачал головой Люк. – Ему нужно, чтобы мы выглядели агрессорами. Пока он «спасает нацию». Он начнёт с подкупа. С вбросов. С протестов шахтёров. Потом – локальные стычки. Только после – штурм.

– Тогда нам нужно начать раньше, – спокойно сказал Грегуар. – Превентивно. Зачистка агитаторов, контроль шахт, фильтрация каналов связи. Иначе он отрежет нас от логистики и начнёт ломать по одному.

Дюпон молчал. Его взгляд метался по карте. От Вилль-Роше – к Ла-Креюз, к Сен-Флёру, к Кингане.

– У нас есть списки? – спросил он. – Те, кто пошёл за ним?

– Частично. Информаторы работают. Но многие – в серой зоне. Даже в штабе могут быть люди, уже играющие на две стороны. Мы держим улицы, но не мысли. Это Африка, Люк. Здесь всё решают не только пули. Здесь всё решает время.