Я любил один

Милон промолчал.

Серафим обвёл взглядом комнату, присвистнул.

– Ну ты и псих.

– Спасибо.

– Это был не комплимент, – Серафим рухнул в кресло. – Но, знаешь, даже у таких радикальных перемен есть плюсы.

– Например?

– Ты наконец-то избавился от той жуткой чашки с треснутой ручкой.

– Она была удобная.

– Она была пережитком тёмных времён.

Милон усмехнулся, сел на край кровати.

– Ты правда думаешь, что это что-то изменит? – вдруг серьёзно спросил Серафим.

– Должно.

– Ну-ну. Посмотрим.

На следующий день он вышел в город.

Обычно его маршруты были однообразными: академия, работа, иногда кафе или книжный. Но сегодня он свернул не туда.

И продолжил идти.

Магазины, улицы, лица – всё казалось немного чужим, даже язык в его голове звучал иначе.

В витрине маленького бутика он заметил пальто. Простое, тёмное, элегантное. Он никогда бы не выбрал такое раньше.

Но зашёл.

Выбрал нужный размер, подошёл к кассе, расплатился.

– Хорошего дня, – улыбнулась кассир.

– Вам тоже, – ответил он автоматически.

Никакого «Как вас зовут?», никакого интереса.

Он вышел на улицу, пальто в пакете, и вдруг понял: он сам ждал момента, где ему пришлось бы назвать своё новое имя.

Как будто без этого перемены не считались настоящими.

Лоран, мысленно повторил он.

Лоран Монтелл.

Непривычно.

Но он старался.

Документы выдали удивительно быстро. Милон – Лоран? – смотрел на пластиковую карточку с надписью Laurent Montell и не чувствовал ничего. Или чувствовал слишком много.

Буквы казались чужими. Как будто держал в руках чужой паспорт, чужую судьбу.

Он даже попробовал шепнуть себе под нос:

– Лоран…

Имя распалось в воздухе, не прижилось.

Кафе. Бариста в фартуке улыбается устало, но вежливо.

– Ваше имя?

– Лоран, – отвечает он, даже не задумываясь.

Но что-то не так. Слово не ложится в пространство. Оно будто чужеродное.

– Лоран? – переспросил бариста, записывая его на стакане.

– Да.

Кофе он забирает, но, выходя из кафе, смотрит на стакан, где выведено “Laurenz”.

Неправильно.

Он собирается выбросить стакан, но рука замирает.

Почему это так выбивает его? Он ведь сам выбрал это имя.

Он зажимает стакан в ладони, словно проверяя, сможет ли заставить себя поверить в это имя.

На работе всё пошло не так, как он ожидал.

– Милон, подай мне упаковку роз! – окликнула хозяйка лавки.

Он вздрогнул, но машинально потянулся за цветами. Уже на полпути остановился.

– Лоран, – сказал он. Голос был твёрдый. – Теперь я Лоран.

Она удивлённо моргнула, но потом пожала плечами.

– Хорошо, Лоран, подай мне упаковку роз.

Никто не спросил, зачем он сменил имя. Никто не удивился.

Немцам, как он уже знал, действительно было плевать.

Серафим обнаружил новость, как только Милон – Лоран – пришёл на работу.

– Лоран! – торжественно возгласил он, сев на стойку. – Боже, я всегда мечтал быть другом французского аристократа!

– Я не аристократ.

– С таким именем – ещё какой! Теперь тебе нужно завести дворец, хотя бы маленький.

– Серафим…

– Jean-Claude Van Damme Второй, – перебил он. – Так теперь зови меня.

– Нет.

– Тогда Ваше Величество.

– Я ухожу.

– Нет! Лоран, ты же не можешь бросить друга детства!

– Мы знакомы меньше года.

– Именно. Мы ещё в детстве.

Лоран закрыл лицо рукой.

Звонок от Розанны застал его на выходе из цветочной лавки.

– Лоран! – раздалось с того конца.

Он не сразу понял, что это его.

– Лоран, ты слышишь?

Рука сжала телефон крепче.

– Да, – выдавил он.

– Отлично. Мы с Розарием тут поспорили, насколько ты пунктуальный. Давай проверим: через двадцать минут у кофейни на углу.

– Эм… хорошо.

– Вот и славно. Всё, я побежала!

Она сбросила вызов, а он так и остался стоять на месте.

Лоран.

Это было имя, которое он выбрал. Имя, которое он теперь носил.

Но почему оно звучало так, будто принадлежит кому-то другому?

Он повторил его про себя. Губы шевельнулись, но звук так и не сорвался с языка.

В груди что-то неприятно свернулось.

Весь путь до кофейни он шёл быстро, но мысли не отставали.

Когда он пришёл, Розанна уже сидела за столиком, поигрывая ложкой в чашке чая.

– О, ты даже раньше времени! Поздравляю, ты выиграл спор.

Он кивнул, сел напротив, но чувствовал себя странно.

Розанна внимательно на него посмотрела.

– Ты какой-то… не знаю.

– Какой?

– Как будто что-то не на своём месте.

Она пожала плечами, сделала глоток.

– Знаешь, а я ведь ни разу не называла тебя Милоном после смены имени.

Он напрягся.

– Ни разу, – повторила она, словно размышляя вслух. – Ты с самого начала был Лораном, и я приняла это.

Она поставила чашку.

– Но теперь смотрю на тебя и думаю: а ты сам принял?

Он не знал, что сказать.

Розанна вдруг улыбнулась, но в глазах мелькнуло что-то тёплое.

– Неважно, какое у тебя имя, если ты сам ещё не знаешь, кто ты.

Ему вдруг стало не по себе.

Он посмотрел на улицу, где ветер шевелил листья.

И впервые подумал: а если он правда ошибся?

Лоран сидел за столиком, когда рядом бесшумно появился Розарий.

– Ты заказал чай? – спросил он спокойно.

– Нет, – ответил Лоран.

– Тогда возьми чёрный, он тебе подойдёт.

Лоран кивнул, сделал знак официанту.

– Как ты? – спросил Розарий.

– Нормально.

– Хорошо.

Он говорил спокойно, ровно, будто Лоран всегда был Лораном.

Как будто Милона никогда не существовало.

Лоран смотрел на него, чувствуя, как внутри поднимается странное раздражение.

– Тебя это совсем не удивляет? – спросил он.

Розарий посмотрел поверх очков.

– Что именно?

– Что я изменил имя.

Розарий слегка склонил голову.

– Это твоё дело.

– Но это… вообще ничего для тебя не значит?

– А должно?

Лоран молчал.

Розарий убрал книгу в сторону, наконец посмотрел на него внимательно.

– Ты хотел, чтобы я сопротивлялся? Говорил, что ты Милон?

Лоран не знал.

Он отвёл взгляд, пальцы нервно постучали по чашке.

– Ты просто принял это.

– Конечно.

Розарий наклонился ближе.

– Но ты сам – принял?

Лоран хотел сказать «да», но слова застряли в горле.

Чай остыл, но он всё равно сделал глоток.

Горечь резанула по языку.

Как и чувство, что его прошлое исчезло слишком легко.

Розарий привык быстро, как будто вообще ничего не поменялось.

Розанна – наоборот.

– Лоран! – позвала она, и в голосе скользнуло что-то нарочито весёлое.

Он повернулся.

– Слушай, тебе правда нравится это имя?

– Какая разница? – пожал он плечами.

– Ну… – Она задумалась, но потом качнула головой. – Ладно.

И через минуту уже снова говорила:

– Лоран, ты не забыл, что мы идём гулять?

Имя звучало по-другому из её уст. Теплее. Натуральнее. Как будто оно всегда было его.

Но стоило остаться одному – всё рассыпалось.

Он автоматически взял тетрадь, чтобы записать что-то, но…

Милон.

Он написал это раньше, чем подумал.

Тонкое, ровное письмо.

Как будто рука не успела понять, что он больше не Милон.

Он замер.

Ручка зависла в воздухе.

А потом он резко зачеркнул написанное, так, что бумага порвалась.

IV

Оно появилось в его комнате без предупреждения.

Серый конверт, затерявшийся среди рекламных листовок и счета за электричество. Он даже не сразу обратил внимание, пока пальцы не наткнулись на плотную бумагу, отличавшуюся от остальных.

А потом он увидел, кому оно адресовано.

“Милон Миронов.”

Лоран застыл.

К горлу подкатило что-то неприятное, как ртуть – тяжёлое, холодное, ядовитое.

Письмо он открыл не сразу. Оно лежало перед ним на столе, немое и спокойное, а он всё тянул, будто надеялся, что оно исчезнет само.

Но этого не случилось.

Он разорвал конверт резким движением, так что бумага чуть дрогнула в пальцах.

«Сынок.

Мы долго искали тебя. Ты всегда был упрямым, но мы не верили, что ты правда хочешь нас забыть.

Твой отец сейчас в Германии. Он хочет увидеть тебя. Не отталкивай его. Вы просто должны поговорить.

Мы не будем тебя осуждать. Мы не будем тебя ругать. Просто встреться с ним.

Как бы ты ни пытался стереть прошлое, оно не исчезнет. Как бы ты ни пытался забыть, кровь не изменишь. Ты всегда будешь нашим Милоном.»

В комнате было тихо.

Слишком тихо.

Лоран сложил письмо. Медленно, методично, будто пытался склеить обратно разорванные связи, которые сам же и разорвал.

А потом начал рвать его снова.

Полоска за полоской, слово за словом.

Но, сколько бы он ни рвал, каждое слово уже отпечаталось в голове.

Ты всегда будешь нашим Милоном.

Ты всегда будешь…

Пепел

Лоран смотрел, как клочки бумаги вспыхивают в пламени свечи. Они корчились, чернели, исчезали.

Его больше не существует.

Милон Миронов умер.

Но почему он всё ещё его чувствует?

Пепел сыпался в пепельницу, а он сжимал край стола так, что побелели пальцы.

– Господи…

Он сам не понял, выдохнул он это или подумал.

Тихий, почти незаметный звук.

Как будто призрак прошлого коснулся его плеча.

На следующий день его руки всё ещё дрожали.

Не сильно, почти незаметно, но достаточно, чтобы уронить ложку в чашку.

– Ты как-то странно себя ведёшь, – Розарий поднял на него внимательный взгляд.

– Всегда так веду.

– Нет, – он покачал головой. – Обычно ты просто меланхоличный, а сейчас…

– Напряжённый, – закончила за него Розанна, прищуриваясь.

– Может, он влюбился? – с любопытством добавила она, склоняя голову.

Лоран только усмехнулся.

– Если бы.

Но молчание только делало всё хуже.

Он видел, как Розарий продолжает смотреть на него, будто сканирует.

– У тебя лицо, как у человека, который понял, что в духовке остался пирог, – заметил Серафим, заглядывая ему в глаза.

Лоран молчал.

– Если ты молчишь, значит, проблема серьёзная, – Серафим щёлкнул пальцами. – Дай угадаю. Ты совершил преступление? Нет, ты бы не смог. Ты нашёл у себя седой волос? Тоже нет, рано.

Лоран тихо выдохнул:

– Мне написали родители.

Серафим замер.

– Ты же говорил…

– Да, я знаю, что говорил.

Они шли молча.

В какой-то момент Серафим хлопнул его по плечу.

– Если захочешь поговорить, я тут.

– Знаю.

– А если не захочешь, я всё равно тут, так что терпи.

И Лоран чуть улыбнулся.

Почти незаметно.

Но Серафим заметил.

Работа.

– Лоран, подай мне секатор.

Он передал инструмент, пока хозяйка лавки расставляла цветы.

– Милон, ты можешь…

Он замер.

– Меня так больше не зовут.

Владелица лавки смотрела на него спокойно, но он чувствовал себя так, будто его окатили ледяной водой.

– Прости, привычка.

Клиентка, стоявшая у прилавка, вопросительно посмотрела на них.

Лоран молча кивнул, возвращаясь к работе.

Но внутри будто что-то надломилось.

Позже, когда он разбирал бумаги, взгляд зацепился за конверт со счётом.

Имя.

Старое имя.

Сколько раз он пытался стереть его?

Сменил паспорт. Сменил жильё. Сменил всё, что мог.

Но может ли он сменить себя?

Он смотрел на эти буквы и чувствовал, что застрял.

Всё ещё Милон.

Уже Лоран.

Но кто он на самом деле?

Милон сидел за столиком в кафе, сжимая чашку с остывающим кофе.

Он подготовился.

Сутулился, смотрел в стол, будто боялся встречаться взглядом с людьми. Словно хотел слиться с пространством.

Он снова делал себя прежним.

Но когда дверь открылась и он увидел отца, внутри всё оборвалось.

Тот выглядел почти так же, как в его памяти. Резкие черты, холодный взгляд, осанка человека, который никогда не теряет контроль.

Милон заставил себя остаться на месте.

Отец сел напротив, не сводя с него глаз.

– Привет, сын.

Слово «сын» ударило сильнее, чем Милон ожидал.

Он облизнул пересохшие губы.

– Пр-здравствуй…те.

Чёрт. Он даже дрогнул не там, где нужно.

Отец оглядел его внимательно.

– Ты изменился.

– Люди меняются, – сухо сказал Милон, пытаясь казаться спокойным.

– Ты сменил имя?

– Да.

– Почему?

Милон напрягся.

– Оно мне подходит.

– Разве?

Голос был ровный, почти без эмоций, но Милон почувствовал, как внутри всё сжалось.

– Ты не написал нам.

– Я не хотел.

– Я догадался.

Отец сцепил пальцы.

– Лоран, да?

Лоран напрягся.

– Да.

Отец слегка кивнул, будто пробовал имя на вкус.

– Красиво. А значит ли оно что-то?

– Да.

– И что же?

Лоран не ответил.

Отец усмехнулся.

– Ты думаешь, что стереть имя – это значит стереть нас? Нет, сын. Ты всё ещё наш.

Лоран сжал пальцы под столом.

– Я – не ваш.

– Правда? Тогда почему ты сидишь здесь и дрожишь?

Он резко поднял глаза.

Отец смотрел спокойно, ровно, будто видел его насквозь.

– Неважно, что у тебя в документах. Неважно, как тебя зовут. Милон или Лоран. Ты всё равно носишь нашу кровь.

– А ты всё равно смотришь на меня как на разочарование.

Отец молчал.

Но в этом молчании был ответ.

– Ты хотел увидеть меня, – продолжил он, делая глоток кофе, чтобы занять руки.

– Хотел.

– Почему?

– Потому что ты мой сын.

Милон выдохнул через нос.

– У вас больше нет сына.

Отец молча посмотрел на него.

Никакого гнева.

Никакого шока.

Только разочарованная тишина.

– Ты ведь знаешь, что это неправда.

Милон почувствовал, как внутри поднимается злость.

– Я пытался жить так, как вы хотели! – его голос вдруг прозвучал громче, чем он ожидал. – Я пытался соответствовать вашим ожиданиям! Я… Я…

Он сжал кулаки.

– Я пытался быть хорошим сыном.

Отец продолжал молчать.

– Но знаете что? Мне было плохо!

Он резко поднял голову.

– Вы хоть раз спрашивали меня, что мне хочется? Чего я хочу? Хоть раз?!

Грудь тяжело вздымалась.

Отец смотрел на него спокойно.

Слишком спокойно.

И это добивало сильнее, чем если бы он накричал в ответ.

– Милон…

– Нет. Нет! Не говорите мне, что я заблуждаюсь. Не говорите мне, что я предал семью.

Он сжал подлокотники кресла так сильно, что побелели пальцы.

– Я делаю свою жизнь. Я выбираю, кем мне быть. И мне плевать, что вы думаете.

Тишина.

Милон дышал тяжело, почти задыхаясь от собственного гнева.

Отец просто смотрел.

И в этом взгляде не было ярости.

Только… разочарование.

– Живи, как хочешь, – спокойно сказал он и поднялся.

Не злость.

Не ненависть.

Просто решение.

Он больше не будет пытаться.

Он больше не увидит в нём сына.

Милон вдруг почувствовал, что его тошнит.

– Прощай, Милон.

Он ушёл.

В книжном магазине Милон тянется за немецким изданием чего-то классического, но рядом – русские книги.

Он смотрит на них дольше, чем должен был.

Пальцы скользят по корешкам. Толстой. Булгаков. Пастернак.

Он берёт одну, раскрывает. Слова знакомые, но уже не родные.

Сможет ли он снова читать на русском? Хочет ли?

Но почему-то покупает книгу.

Возвращаясь домой, засовывает её в самый дальний угол полки.

Но она теперь там.

Милон добрался до своей комнаты и почти сразу завалился на кровать.

Он должен был чувствовать облегчение.

Он сказал всё.

Высказал всё, что копилось годами.

Он победил.

Тогда почему внутри такая пустота?

Он закрыл лицо руками.

– Чёрт…

Слёзы текли по вискам, он пытался их подавить, но уже не мог.

Он больше не был сыном.

Он был Лораном.

Но почему от этого было так больно?