Террор. Демоны Французской революции

9 августа 1793 года, накануне праздника в честь первой годовщины штурма дворца Тюильри и по случаю провозглашения новой Конституции, появляется доклад Госсюэна, представленный комиссии по обработке протоколов одобрения текста Конституции, в котором подчеркивается именно это столкновение двух ликов столицы и используется слово «террор»: «Посланцы народа, когда вы вернетесь к своим очагам, расскажите согражданам о том, что происходит в Париже. Видели ли вы жителя этого великого города с кинжалом в руке, творящего неправедную месть и призывающего к анархии? Однако именно эту картину вам навязывали те, кто не хотел, чтобы вашим взорам предстал этот удивительный город, колыбель свободы, вечный ужас злодеев»[70].

Через два дня после этого праздника, срежиссированного Давидом, некий оратор требует от имени посланцев избирательных съездов массового выступления граждан и ареста всех подозреваемых, а многие члены Конвента тут же присоединяются к этому двойному предложению. Дантон, а после него Робеспьер прибегают к слову «террор», чтобы еще раз увязать его с правосудием. Дантон говорит даже об «инициативе террора», исходящей от съехавшихся в Париж посланцев, но делает это с целью потребовать более сурового правосудия и, главное, массового выступления как меры укрепления республиканских армий, а не массового, анархического вооружения граждан: «Депутаты съездов избирателей выступили с инициативой устрашения внутренних врагов. Ответим на их чаяния. Больше никакой амнистии изменникам. Справедливый больше не милует злоумышленника. Предупреждаем о народном отмщении мечом закона внутренним заговорщикам; сумеем извлечь пользу из этого знаменательного дня. Вам говорили о необходимости массового выступления. Да, без сомнения, но только с соблюдением порядка»[71]. Что до Робеспьера, то он ограничивается требованием усиленного рвения от Революционного трибунала, чтобы гильотина поражала воображение как противников Революции, так и ее сторонников: «Пусть злодеи, падающие от меча закона, утешат души несчетных невинных жертв! Пусть эти великие примеры искоренят подстрекательство тем ужасом, который они внушат врагам родины! Пусть патриоты при виде вашего рвения воодушевятся своей, и да будут повержены тираны!»[72]

Речь снова идет о замене «испытываемого» ужаса сеянием ужаса, но только при твердой решимости исключить всякую народную месть и сделать единственным его орудием законный аппарат правосудия. Но одновременно подразумевается и тактика сохранения за Конвентом контроля над ситуацией, когда коммуна Парижа может испытать соблазн опереться на посланников съездов избирателей для усиления своей политической роли и своих требований[73]. В конечном счете оба народных представителя-монтаньяра не говорят ничего другого 4–5 сентября 1793 года, в те два революционных дня, так долго считавшихся историографией ключевым моментом, когда «террор» был якобы включен «в порядок дня».

Это самый настоящий миф, с которым сумели разобраться авторы нескольких недавних исследований[74]. Когда 5 сентября делегация парижских секций и Якобинского клуба утверждает в Конвенте, что «пора устрашить всех заговорщиков», она напоминает о чрезвычайном положении, в котором находится Республика, для оправдания внесения «террора» в порядок дня: «Что ж, законодатели, поставьте террор в порядок дня. Развернем революцию, ибо наши враги повсюду замышляют контрреволюцию»[75]. Говоря о революции, ораторы придают понятию «революционного» значение «чрезвычайного», что на протяжении последующих недель будет понемногу получать теоретическое обоснование. Правда, если председатель Конвента и отвечает делегации, что вопрос о создании революционной армии (сформированной из санкюлотов и выполняющей задачу снабжения Парижа) уже решен Собранием, то к этому он добавляет, что «в порядок дня отвага и справедливость», а слово terreur не произносит[76].

Если многие требования манифестантов 4–5 сентября были в конце концов отражены в декретах Конвента, он все же сумел устоять под напором санкюлотов во главе с «бешеными» (они же эбертисты) и ни разу не голосовал за «террор в порядке дня»[77]. Более того, в последующие дни слово «террор» по-прежнему часто применяется для обличения того страха, который пытаются сеять среди французов контрреволюционеры.

Понятие же «террор в порядке дня», наоборот, часто звучит во многих французских департаментах, особенно из уст членов Конвента, посланных и туда, и в армию[78]. В письмах этих откомандированных депутатов в Собрание и в свои комитеты часто встречается упоминание «террора в порядке дня» как яркое доказательство того, что они сами способствовали внедрению этого лозунга. Дартигоэт пишет 2 октября 1793 года из Тарба: «Граждане, мои коллеги, террор в порядке дня в городе Тарб и в департаменте Верхние Пиренеи. Это приносит наилучшие результаты»[79]. Лапланш, вернувшийся из миссии в Шер-и-Луару, в своем отчете перед Конвентом 19 октября торопится заявить: «Я думал, что должен себя вести по-революционному; я всюду утверджал “террор в порядке дня”»[80]. Мийо, направленный в Рейнскую армию, пишет из Страсбурга 16 брюмера II года (6 ноября 1793 года): «Граждане коллеги, на этой границе террор – в порядке дня»[81].

Можно было бы привести еще много подобных цитат. Этот лозунг также распространяют обращения департаментов в Париж, газетные статьи[82]. Впрочем, это делается в риторических целях, речь никогда не идет о применении того или иного декрета Собрания. С другой стороны, как справедливо указывал историк Жак Гийому, и без легализации лозунга его законность не вызывает даже тени сомнения, в том числе в Собрании[83].

Итак, никакого внесения «террора» в повестку дня не было, но нельзя ли тем не менее определить его хронологические рамки как периода времени? И если можно, то что считать его началом: лето 1792 года, когда был учрежден первый чрезвычайный трибунал, а потом, в сентябре, последовали убийства? Или весну 1793 года, время создания множества чрезвычайных институтов? 17 сентября того же года, когда был проголосован декрет, известный как закон о подозрительных? Создание Учредительным собранием комитета по расследованиям и определение уже в июле 1789 года как политического преступления клеветы на достоинство нации? Что до конца периода, то в историографии долго существовало некое согласие: концом считалась казнь Робеспьера. Тем не менее, несмотря на его тесную связь с изобретением так называемой системы террора и с виной, возложенной на робеспьеристов, которых превратили в удобных для победителей козлов отпущения, эта гипотеза не выдерживает проверки фактами.

Да, значительное большинство заключенных выходит из тюрем в недели, следующие за 9 термидора, тем не менее меры подавления политических противников продолжают применяться, прежде всего против эмигрантов, вернувшихся в ту или иную французскую коммуну, временно занятую иностранными войсками. Так, в Валансьене, оказавшемся в руках австрийцев 28 июля 1793 года и находившемся в оккупации до 15 фрюктидора II года (1 сентября 1794 года), в считанные недели после возвращения города был создан военный трибунал. За три месяца по его приговорам казнят 68 пленных, в том числе 37 священников и 15 монахинь, признанных вернувшимися на родину эмигрантами; при этом менее расторопный уголовный суд Дуэ разбирает дела 188 подсудимых, находившихся на административных должностях при австрийской оккупации, и приговаривает к смерти всего одного из них[84]. Эти цифры свидетельствуют о суровости мер, применяемых именно к эмигрантам и к уклонистам от воинской службы.

К тому же после казни Робеспьера механизмы революционной власти служат другим политическим целям в Республике, где под ударом оказываются два «крайних» движения на политической шахматной доске: Конвент принимает один за другим декреты, образующие юридические рамки для гонений на бывших виновников «террора», теперь превратившихся в преследуемых. Если включить политическое насилие 1795 года в период «террора» и объединять то, что называют Террором историки, с «белым террором» (первый порой называют для контраста «красным террором»), то невозможно будет не только утверждать, что Термидор положил конец Террору, но и дать последнему хронологические рамки и говорить о нем как о периоде. При всем том у французов – но не у историков – летом 1794 года действительно сложилось ощущение, что Террору пришел конец, этому послужило освобождение подозреваемых и помещение в центр термидорианского мифа виновности Робеспьера и его сторонников. Это не мешает существованию ключевых дат и сложных ритмов у явления, названного «террором», корни которого приходится искать в цепочке эмоций, а не только в последовательности событий.

В этом смысле одно из главных достоинств недавнего труда Тимоти Такетта (и многих других работ) заключается именно в выявлении важности этих эмоций, которые он к тому же рассматривает начиная уже с 1787–1789 годов[85]. Здесь не идет речи о том, чтобы обелить столь противоречивый тезис об обстоятельствах как объяснении происхождения «террора»; тем не менее уместно заметить, что, сражаясь с ним, ученые, с одной стороны, излишне минимизируют весомость этих обстоятельств и тем более сопровождающих их эмоций, а с другой – выдвигают объяснения, присущие больше идеологическим спорам, нежели подлинному историческому анализу. Если ставится задача углубить понимание того, что значило слово «террор» задолго до Французской революции, и оценить вес эмоций для лучшего понимания революционного «террора»[86], то нужно, как нам кажется, если не прекратить, наконец, то по крайней мере охладить идеологические распри вместо того, чтобы по-прежнему в них усердствовать.

2

Что значит слово «террор» в XVIII веке?

В какой конкретный момент начинается Террор? Ответ на этот вопрос зависит от того, кто его задает. В прошлом почти все историки и политологи приписывали изобретение политического террора Великой французской революции. Если искать объяснение происхождения самого термина в общей истории террора и терроризма, то есть все шансы встретить выражение «царство террора», авторство которого приписывают якобинцам, а то и конкретно Робеспьеру. Согласно традиционному анализу, Террор представлял собой новую политическую этику, которую якобинцы превратили в систему. Как мы видели, из этого анализа вытекает и конкретная дата начала системы, 5 сентября 1793 года. В тот день Клод Руайе призывает к ней Конвент следующими словами: «Пора привести в ужас всех заговорщиков. Что ж, поставьте в порядок дня террор»[87]. Нет сомнений, что в 1793 году происходило много изменений в том, как понимали и осуществляли «террор» революционеры. Эти изменения мы рассматриваем во всей книге.

Однако задача этой главы несколько иная: в ней мы хотели бы отследить происхождение Террора и задаться вопросом, что понималось под «террором» до начала Революции. Неслучайно ведь аббат Руайе и многие другие революционеры избрали тогда именно это слово для описания того, как революционерам следует реагировать на кризис 1793 года. Если мы хотим понять истоки Террора, то нельзя поддаваться тенденции ретроспективно придавать событиям телеологический смысл. Революционерам 1793 года и в голову не могло прийти, что когда-нибудь, через много лет после их смерти, им припишут интеллектуальное авторство государственного террора образца ХХ века, особенно сталинизма. «Террор» принадлежал к уже знакомой революционерам терминологии: остановить выбор на «терроре» значило для них выбрать слово, уже имевшее для них сильное смысловое наполнение. Сам этот выбор имеет свои интеллектуальные и эмоциональные истоки.

Террор и философия эпохи Просвещения: проблематичная связь

Лежит ли философия эпохи Просвещения в той или степени у истоков Террора? Полемика об этом не кончается почти с самого начала Революции: сначала консервативные толкователи вроде графа де Местра и аббата Баррюэля стали утверждать, что революционный Террор произрос из философии Просвещения. Ряд историков восприняли и развили эту мысль, выводя из Террора всю философию Революции и утверждая, что он присущ идеям свободы и равенства 1789 года; выходило, что в самом начале Революции уже присутствовали зародыши Террора.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Michelet J. Histoire de la Révolution française. T. I. Paris: Chamerot, 1847. P. XI. Позже Мишле часто употребляет определенный артикль и большую букву, особенно в томах VI и VII, посвященных 1793 и 1794 годам, хотя делает это бессистемно. В 1841 году большая буква появляется в Souvenirs de la Terreur, но только в названии труда, а это другое дело (Duval G. Souvenirs de la Terreur de 1788 à 1793; une introduction historique par Nodier C. Paris: Werdet, 1841). Кстати, сам автор подчеркивает разницу между большой и маленькой буквой, тем более что систематически выделяет сам термин курсивом: «Теперь немного о названии моей книги. Я назвал ее «Воспоминания о терроре» (Souvenirs de la Terreur), хотя начинается она с 1788 года. По моему мнению, террор начался одновременно с революцией. <…> До 9 термидора II года республики, Париж и вся Франция находились под игом террора» (Ibid. Р. IX–X). Существуют прецеденты использования прописной буквы в названии труда, но не в тексте (см.: Des Effets de la Terreur Бенжамена Констана V года, причем там эта прописная буква явно связана с «мнением печатника», открывающим издание, название которого целиком набрано большими буквами). Зато в первых изданиях исторических трудов о Французской революции Тьера (1823–1827), Мине (1824), Бюше и Ру (1834–1838), Блана (1847–1862) и Ламартина (1847) это слово не пишется с прописной буквы. Ламартин порой выделяет его курсивом, но не систематически и не с прописной буквы. Кабе порой прибегает к последней в своем повествовании о Революции, но это несущественно, так как автор пользуется прописной буквой сплошь и рядом: «Народ», «Добродетель», «Нравственность», «Депутат» и т. д. (Cabet É. Histoire populaire de la Révolution française de 1789 à 1830. Paris: Pagnerre, 1839–1840).

2

Спасибо Поль Петитье, крупной специалистке по Мишле, привлекшей мое внимание к этому приложению.

3

Blanc L. Histoire de la Révolution française. Paris: Pagnerre, 1869.

4

«Я не принадлежал бы к тем, кого сильно огорчила книга Эдгара Кине, если бы автор не исказил природу того, что осуждает; если бы не приписывал извращенным идеям и недостойным страстям пагубный, но увы, неизбежный результат ужасной, небывалой ситуации; если бы, делая из Террора систему, не изображал революционеров самыми умными, самыми преданными, ответственными за рок, от которого они сами пострадали, и за те самые злоупотребления, с которыми они боролись. <…> Нет-нет, что бы ни говорил г-н Кине, Террор не был системой; он был – а это совершенно другое дело – ужасной бедой, порожденной чудовищными потерями» (Ibid. T. I. P. XVII–XVIII. Курсив Луи Блана). Книга Эдгара Кине вышла в 1865 г. под названием La Révolution (Paris: Lacroix-Verboeckhoven) и несколько раз допечатывалась в том же году.

5

Quinet E. Le Christianisme et la Révolution française. Paris: Comon, 1845. P. 333, 349, 353, 401. В этом издании слово используется и с маленькой буквы.

6

См. историографический синтез: Martin J.-C. Les échos de la Terreur. Vérités d’un mensonge d’État 1794–2001. Paris: Belin, 2018.

7

Tackett T. Anatomie de la terreur. Le processus révolutionnaire 1787–1793. Paris: Seuil, 2017 (éd. en langue anglaise, 2015). Признак очевидной эволюции, эта фраза отсутствует в оригинальном издании, она есть только в предисловии к французскому изданию (с. 379).

8

Burstin H. Révolutionnaires. Pour une anthropologie politique de la Révolution française. Paris: Vendémiaire, 2013; Furet F., Richet D. La Révolution. Paris: Hachette, 1965–1966.

9

Burke E. Réflexions sur la révolution de France, et sur les procédés de certaines sociétés à Londres, relatifs à cet événement. En forme d’une lettre, qui avait dû être envoyée d’abord à un jeune homme, à Paris. Paris: Laurent, Londres, Edward-Pall-Mall, 1790.

10

Ibid. P. 137. «Телохранители» представляли собой тогда отборное подразделение в составе военной свиты короля, подобное швейцарским и французским гвардейцам, а раньше – мушкетерам.

11

Ibid. P. 139. Уподобление фонаря штыку и факелу отсылает здесь к пытке «на фонаре», которой были подвергнуты 22 июля 1789 года интендант Парижа Бертье де Совиньи и его тесть Фулон и которая затем неоднократно повторялась (об их казни см.: Biard M. Les lilliputiens de la centralisation. Des intendants aux préfets: les hésitations d’un «modèle français». Seyssel: Champ Vallon, 2007).

12

Paine T. Droits de l’homme; en réponse à l’attaque de M. Burke sur la Révolution française. Paris: Buisson, 1791. P. 27–28.

13

Ibid. P. 42.

14

Этот текст был напечатан в десятомм номере его газеты Le Défenseur de la Constitution. См.: Œuvres de Maximilien Robespierre [далее обозначено OMR]. Paris: SER, 2011. P. IV–305.

15

Ibid. P. Х–357. По этому вопросу см.: Leuwers H. Robespierre. Paris: Fayard, 2014. Глава 21.

16

«Власть в Республике – это деспотизм свободы против тирании» (Ibid.). Но Робеспьер не первым употребил эту фразу, ее произнес в Конвенте Марат 6 апреля 1793 года, говоря о борьбе с деспотизмом королей, объединившихся против Французской республики («Путем насилия нужно устанавливать свободу, и для нас настал момент организовать деспотизм свободы, расправляющийся с деспотизмом королей»; см.: Archives Parlementaires de 1787 à 1860. Recueil complet des débats législatifs et politiques des chambres françaises de 1800 à 1860, faisant suite à la réimpression de l’ancien “Moniteur” et comprenant un grand nombre de documents inédits / Eds. M. J. Madival, M. R. Laurent. T. LXI. Paris: Dupont [puis CNRS]. Vol. 102. 1879–2012. P. 377 [далее: AP, LXI. P. 377]). Тем не менее, как справедливо замечает Эрве Лёверс, Робеспьер связывает это выражение с правосудием, тогда как Марат ясно говорит о насилии.

17

См. недавние размышления: Brown H. G. The Thermidorians Terror: Atrocities, Tragedies, Trauma // Rethinking the Age of Revolutions. France and the Birth of the Modern World / Ed. D. A. Bell, Y. Mintzker. New York et Oxford: OUP, 2018.

18

AP, XCIV. P. 302.

19

Ibid.

20

Декрет от 22 прериаля – единственный, который был летом 1794 года «отложен», то есть фактически отменен.

21

AP, XCV. P. 297.

22

Ibid.

23

Ibid. P. 298.

24

Робеспьер так связывает эти два слова грамматически, что смысл выражения, конечно, меняется (de вместо de la). См.: Vetter C. “Système de terreur” et “système de la terreur” dans le lexique de la Révolution française (23 октября 2014): http://revolution-francaise.net/2014/10/23/594-systeme-deterreur-et-systeme-de-la-terreur-dans-le-lexique-de-la-revolution-francaise. См. также: Vetter C., Marin M., Gon E. Dictionnaire Robespierre. Lexicométrie et usages langagiers. Outils pour une histoire du lexique de l’Incorruptible. Trieste: EUT, 2016.

25

О роли Тальена во фрюктидоре см.: Brunel F. Bridging the Gulf of the Terror // The French Revolution and the Creation of Modern Political Culture / Ed. K. М. Baker. Vol. 4. The Terror. Oxford: Pergamon Press, 1994.

26

AP, LIII. P. 349; Vetter C. Op. cit.

27

AP, LXVIII–428.

28

«Завершилась ли революция, чтобы начать амнистировать аристократов? Потому ли, что наши братья по оружию проливают свою кровь за свободу, возвращаются в общество враги революции? Когда настанет конец этому чувству головокружения? Готовы ли мы наслаждаться прелестями мира? Сложили ли тираны оружие? Мы верим, что освобождение аристократов – случайность; пора прекратить эту разрушительную напасть; мы требуем от вас поддержки декрета о составлении списка освобождаемых. Не надо говорить, что мы хотим возврата разрушенной системы террора; мы не желаем постоянного террора, но мы требуем справедливости. Больше никакого снисхождения и гуманности к врагам народа!» (газета Le Moniteur, далее Mon., 10 фрюктидора II года (27 августа 1794 года).

29

AP, XCIV. P. 56–57.

30

«Система террора предполагает все новые, нарастающие эксцессы; не надо было рубить вчера двадцать голов, если не рубить тридцать сегодня и шестьдесят завтра <…> чем гнуснее жизнь, тем страшнее должна быть смерть, чтобы ее боялись. Сперва хватает цикуты, чтобы поразить воображение; потом к картине смерти приходится добавить кровопролитие; потом жертву приходится окружить другими жертвами, чтобы они падали друг перед другом; потом надо увеличивать их число, надо показать человеку пятьдесят смертей, прежде чем падет он сам; потом сортировать жертвы с преступным искусством, чтобы добродетельный мастеровой умирал вместе с кровососом, хороший человек вместе с наихудшим злодеем, а дальше доводить изощренность до убийства отца после убийства его сына, мужа после жены, брата после сестры» (Ibid. P. 57).

31

Ibid. P. 58.

32

Biard M. Collot d’Herbois. Légendes noires et Révolution. Lyon: PUL, 1995. Вопреки тому, что я писал тогда, веря данным Le Moniteur, так как том об АР еще не вышел, эта комиссия из 12 членов так и не была создана.

33

«Один должен был властвовать в Париже, у другого были горы Оверни, Пиренеи, Альпы и Средиземноморье, дары братству; самый находчивый и хладнокровный становился командующим Северной и Рейнской армий, уже подготовленных его интригами. Сен-Жюст был уполномоченным на Севере; Кутон и Робеспьер-младший – примирителями Юга; Робеспьер-старший царил в Париже, попирая гору трупов; гибель республиканцев, унижение Конвента, попрание коммуны – вот что обеспечивало его тираническую власть» (AP, XCIII, P. 635).

34

О многоликости см.: Belissa M., Bosc Y. Robespierre. La fabrication d’un mythe. Paris: Ellipses, 2013.

35

AP, XCV. P. 494.

36

Обращение генерального совета и жителей коммуны Донси (Ньевр) к Национальному конвенту 7 брюмера III года (28 октября 1794 года) (Ibid. CI. P. 281–282).

37

Anonyme. Robespierre chez les orphelins, ou Histoire secrète des derniers jours de Robespierre. Londres, 1794. Эта брошюра была, вероятно, написана во враждебных Республике эмигрантских кругах.

38

Biard M. Après la tête, la queue. La rhétorique antijacobine en fructidor an II et vendémiaire an III // Le tournant de l’an III. Réaction et Terreur blanche dans la France révolutionnaire / Ed. Vovelle M. Paris: CTHS, 1997.

39

Biard M. La Révolution hantée. Enfers fantasmés et Révolution française. Paris: Vendémiaire, 2017.

40

Filbomets (аноним). Grande comète, ou Voyez ma queue [фрюктидор II года или начало III года]. Все эти шутки взяты из следующих публикаций: Fethemés. [Жан-Клод Мее де ла Туш]. La Queue de Robespierre, ou les Dangers de la liberté de la presse. Paris: Rougyff, fructidor an II; Он же, Rendez-moi ma Queue, ou Lettre à Sartine Thuriot sur une violation de la liberté de la presse et des droits de l’homme, par l’auteur de la Queue de Robespierre. Paris, fructidor an II; Он же, Défends ta Queue, par l’auteur de la Queue de Robespierre. Paris, Guffroy, fructidor an II; Marie et Prévost. Réponse à la Queue de Robespierre, par un franc républicain. Paris, Prévost, fructidor an II; Baralère [Жан-Батист Жоливе]. Coupons-lui la queue. Paris, Imp. des Amis de la Vérité, fructidor an II.