Шепот волн

И ровно в этот момент небо потемнело, словно кто-то задернул гигантский серый занавес. Влажный, душный воздух застыл в ожидании. Первые крупные капли тяжело шлепнулись на землю. Затем обрушился настоящий водопад. Сплошная стена воды хлестала по крышам и деревьям. Город залило. Мир вокруг словно размылся и потерял четкость, а яркие краски тропиков поблекли.

Фелисия даже не успела и шагу сделать, не успела подумать, что делать. Ее залило так же, как и улицы. Они уже опустели, словно жители предчувствовали непогоду и успели скрыться. Фелисия осталась стоять на месте, искать даже небольшую крышу или навес было бесполезно – она вымокла до нитки за несколько жалких секунд. Даже крыша ее бы не спасла. Ее уже ничего не спасет. Теплая вода пропитала всю одежду и волосы, можно было их выжать на раз-два.

Ливень бушевал недолго и оставил после себя ощущение свежести. Однако, злость в груди Фел только нарастала. Прогулка была испорчена, вид был испорчен. И Айла не успела ничего сказать. Куда теперь идти в таком виде?

Фелисия не решилась на перекус и направилась обратно к лайнеру. Другого выхода просто не было. Фел усмехнулась, мысленно обругав Сент-Джонс за такое теплое гостеприимство, и продолжала идти. На улицах показались жители. Кто-то смотрел на шедшую мимо Фелисию, но не показывал ни единой эмоции, словно совершенно не был удивлен. Наверняка, у них это норма. И тут Фел вспомнила, что на экране что-то писали про постоянные осадки. Ей просто не повезло, и именно в день их остановки дождь должен был пойти.

Пока Фелисия медленно подбиралась к «дому», она думала о Рут. Что подруге удалось узнать? Неужели что-то хорошее? Что Рут могла рассказать ей? Жива ли ее мать? Общаются ли они до сих пор с Рут? Фелисии было известно только то, что она была ее знакомой и иногда навещала Фелисию. Почему она перестала приходить и никогда не имела желания познакомиться с Фел? Почему ни разу не объявилась мать? Если она была еще жива, то простить это будет сложнее, чем Фел казалось.

Как вообще, черт побери, можно так оставить своего ребенка? Отказаться от него, как от надоедливой игрушки, бросить на произвол судьбы. Наверняка, в свое оправдание она скажет что-то вроде «я хотела как лучше» или «я старалась только для тебя». Фел заведомо заранее знала, что ответит на это.

– Чушь! – внезапно вскрикнула она, точно отвечая на слова матери. После поняла, что сделала, и прикрыла рот обеими руками, испугавшись. Она посмотрела по сторонам, но никого рядом не было.

Ноги уже начали уставать. Она волочила их очень медленно, и казалось, что она так идет несколько часов. Раздражение не оставляло ни на секунду.

Уже слегка обсохшая на солнце и в расстроенных чувствах, Фел еле дошла до лайнера. От злости она не разжимала челюсти. Хотелось обрушиться с гневом на весь мир за испорченную прогулку, но потом Фелисия подумала, что это все равно ничего не изменит. Дождь все испортил, но он принес в ее жизнь новые ощущение, разве можно было злиться на это? Разве стоило терзать саму себя из-за мокрой одежды и прически? Ей вдруг стало дико смешно, она рассмеялась вслух, прикрывая ладонью рот. Глаза начало жечь из-за подступающих слез. Волосы прилипли к щекам, футболка – к телу. Сквозь нее просвечивало белье, вот черт. Фелисия отлепила ее, но положения это не изменило.

Интересно, подумала Фел, она одна попала под ливень или непогода испортила посещение Сент-Джонса кому-то еще из пассажиров? Никого не было видно, что казалось странным.

Этот тропический ливень действительно разрядил обстановку и заставил Фел не полностью, но выплеснуть свои эмоции. Она шла в прилипшей к коже одежде, с волосами-сосульками, размазанной тушью, подтеками на глазах, но счастливая. Фел только сейчас осознала, что этот дождь и Сент-Джонс заставили еще понять, в чем может состоять счастье жизни. Вот так просто, намокнув под теплым дождем, она осознала новые для себя ощущение. И поняла, что никогда не попадала в такие ситуации раньше.

Когда Фел дошла до кормы лайнера, то снова взглянула наверх, но в этот раз ее никто об этом не просил. Ей хотелось узнать, стоит ли там Даниэль. Признаться, Фелисия не имела ни малейшего понятия, зачем.

И он там стоял. Только на первой палубе, не так высоко от нее. И, кажется, он был слегка удивлен, когда заметил Фелисию. Ей не хотелось показываться в таком виде. Хотя ее бы увидели пассажиры и офицеры, но видеть Даниэля сейчас хотелось меньше всего. Ей пришлось подняться. И Даниэль в любом случае не ушел бы – Фел это знала.

– Я видел, какой тут был ливень, – сказал вместо приветствия он, когда пришел к трапу, навстречу Фел. Фелисия попыталась улыбнуться, но вышло криво. Она поправила прилипшие к щекам пряди волос и хлопнула глазами.

– Вам стоило пойти тоже, – усмехнулась Фел в ответ.

– Не люблю дождь.

– Вы многое упускаете, Даниэль, – откликнулась Фелисия, взглянув в его серые глаза. В этот раз она ничего там не увидела: ни печали, ни радости. Но было что-то незнакомое. Непонятное. Точно он прятал какие-то эмоции или чувства, чтобы никто из окружающих их не заметил.

До нее доносился запах апельсина. Уже в который раз. У него такой парфюм или это галлюцинации?

– Я многое в своей жизни упустил.

– Простите, я не в силах философствовать сейчас, позвольте я пойду в каюту, – призналась Фел, устало подтянув уголок рта. Она поняла, что ей хотелось бы поговорить с этим человеком, узнать правду. Но не сейчас. Она не смогла бы найти ни капли сил на это. Да и вид у нее совершенно не для разговоров.

– Конечно, я только хотел пожелать вам беречь себя, – откровенно сообщил мужчина.

Фелисия заметила, что из-за лайнера выглядывало солнце. И как она упустила время? Ярко-рыжее, с красными оттенками, уже не жгучее, но такое красивое. От него по горизонту растеклись желто-оранжевые оттенки. Оторвать взгляд от этой картины и уйти было сложно. Не хотелось даже моргать, чтобы закат не исчез. Когда Фелисия вернула взгляд обратно, то поняла, что все это время Даниэль смотрел на нее. Она смутилась и еще раз сообщила, что уходит. На этот раз она действительно ушла, медленно передвигаясь по палубе к своей каюте.

Она не знала, смотрит ли ей вслед Даниэль. Признаваясь самой себе, хотелось бы, чтобы это было так.

«Фел, боже, о чем ты думаешь. Перестань!»

Через пару часов, когда Фелисия привела себя в порядок после ливня и даже сходила поесть, она устроилась в кровати с ноутбуком. Нужно было что-то сделать. Сидеть просто так и бояться больше не было времени. Фел ждала звонка от Айлы, и через несколько минут она позвонила.

– Рассказывай.

– В общем… Рут сказала, что твоя мать жива, но…

Фелисия застыла, чувствуя ускоренное сердцебиение. Грудь вот-вот разорвет. В висках запульсировала кровь. Фел сглотнула, чувствуя жуткое першение в горле.

– Но?

– Сейчас она в психиатрическом диспансере.

Глава 8

– Подожди, ты шутишь? – спустя несколько минут мучительной тишины, сопровождаемой потрясением, спросила Фел. В голове не получалось уложить сказанное подругой. Фелисия ожидала чего угодно, вплоть до того, что мать уже не жива, но такого исхода она никак не могла предположить. Чтобы осознать это, понадобится долгое время. Возможно, даже очень долгое.

– Хотела бы, но нет. Это правда, – потерянным голосом ответила Айла. Кажется, она и сама была в полнейшем шоке. На глаза Фелисии навернулись слезы. Она не поняла по какой причине: то ли от того, что ее мать больна, то ли в целом от самой новости. Спустя столько лет она узнала, что ее мама жива.

Улла Хэнкок была жива. Фел могла ее увидеть, вот только…

– Что теперь делать? – сказала Фелисия вслух, думая, что вопрос прозвучал в голове. В трубке послышался тяжелый вздох и шуршание. В груди у Фел начало щемить, а пальцы уже отказывались держать телефон.

– Не знаю, милая. Нам нужно дождаться твоего возвращения. Я тебе расскажу, что мне сообщила Рут. Подожди пару минут, я перезвоню.

И Айла отключила вызов. Телефон выпал из руки и упал на постель. Фел перевела взгляд на экран ноутбука, где был открыт сайт интерната. Она смотрела на главную страницу, но ничего не могла прочесть. Буквы плыли перед глазами, взгляд затуманился, глаза жгло.

В груди разлилось неприятное чувство, оно противно щекотало и скребло где-то за ребрами. Что делать? Что делать? Что теперь делать?

Фел расплакалась, не сумев сдержаться. Беззвучно всхлипывая, она держала ладонь у рта, пуская слезы по щекам; они падали на майку. Почему так хотелось кричать? Почему хотелось разрушить все, чего коснется рука? Почему так щемило сердце?

– Фелисия?

– Пора ужинать? – спешно вытирая слезы с щек, спросила Фел, делая вид, что все в порядке. Она села на кровати, схватив книгу с тумбы. У нее все было в порядке, ничего не случилось, как и всегда. 

– Нет, пока нет, – ответила миссис Эттвуд, подходя к постели Фелисии. В комнате больше никого не было, все занимались своими делами в общей игровой или смотрели там телевизор. Фелисия редко когда присоединялась. Единственное, чего ей хотелось больше всего, это сбежать из этого «дома» куда подальше. Даже если это будет край света, где она никого не знает, где негде жить и нечего есть. 

Она с вопросом оглянулась на женщину, которая с печалью смотрела на девочку. 

– Ты плачешь? – спросила миссис Эттвуд, но это звучало скорее как утверждение. Фел знала, что та снова все поняла. На лице Фелисии, наверняка, так и было написано: «Я плачу и буду плакать каждый вечер, пока меня не заберет мама». 

Фел помотала головой, но ее глаза опять зажгло, и на щеки снова упали слезы. Они прожигали кожу, как кипяток. Но Фелисия настолько привыкла, что без них день казался прожитым зря. К слову, таких дней почти не было в ее недолгой жизни.

Миссис Эттвуд потянулась руками к Фел, приобнимая ее. Конечно, так делать было запрещено, это могло навредить другим детям. Но почему-то женщина никогда этого не боялась, хотя и старалась на глазах других не проявлять такой заботы о Фелисии. Она берегла их всех. Фел казалось, что она одна такая во всем мире – женщина, которой не все равно на чужих детей. Возможно, ее доброе сердце и стало причиной работы директором дома-интерната. 

Фелисия молчала, продолжая лить слезы и думать о том, кто и когда ее спасет? Почему эти стены так давили на нее? Почему спать здесь никогда не получалось? Почему другие счастливы?

– Пойдем, тебе надо умыться, – сказала женщина, отстранившись. Фелисия коротко кивнула. Она никогда не сопротивлялась, потому что уважала миссис Эттвуд. Она уважала здесь только ее за отношение, всех остальных Фел признала врагами и старалась обходить стороной. Миссис Эттвуд никогда не нравоучала, не говорила «по-умному» и не просила сказать причину слез. Она итак все знала, в ее молчании Фелисия чувствовала понимание, больше ничего не требовалось. 

Когда? Когда? Когда?

Когда придет мама? Почему ее все еще нет? Почему она оставила ее здесь? 

Вопросы заставляли голову ломаться и болеть каждый день, Фел не спала ночами только потому, что ждала ответ на них, но никто не собирался его сообщать. По одной простой причине.

Мать никогда за ней не придет.

Прошло уже около десяти минут, и за это время Фелисия успела прийти в себя, но все так же не могла сосредоточиться на мыслях. Она села спиной к головной части кровати, откинув подушки. Через минуту зазвонил телефон, и Айла рассказала, что случилось на самом деле. Фел слушала молча, не перебивала и даже не находила сил на эмоции. Она поняла, что произошло что-то ужасное, и ее уже вряд ли сможет что-то удивить. Стоило просто принять, что бы это ни было и несмотря на то, что сделать это было практически невозможно.

Улла до тридцати пяти лет жила и работала как обычный человек, ничего не предсказывало беды. Разве что ее корили мысли о содеянном. Каждый день она терзала себя обвинениями и злостью на саму себя. Даже пыталась отыскать дочь (имя ей отказались сообщать), но все попытки провалились. После она стала выпивать, Рут помогла ей избавиться от зависимости, и еще некоторое время все было нормально. А после что-то произошло с ее психикой, она стала забывать разные вещи, сознание начало подводить. Обследование показало психические отклонения. Лечение дома не помогло, и Уллу определили в стационар на время, оттуда она вышла через месяц и снова лечилась дома. Улучшения сохранились недолго. В сорок лет ей стало хуже, врачи выявили тяжелую стадию амнестического синдрома.

– Она не может самостоятельно жить и ничего не помнит. Сейчас у нее обострение, и она в диспансере, но обычно проживает в каком-то специальном санатории, я все записала. Рут сказала, что навещает, но и ее она тоже не узнает, – продолжила Айла после длинного рассказа. Подруга говорила медленно, с остановками, точно проглатывала каждое слово, и оно царапало горло. С каждым сказанным предложением боль на сердце Фел нарастала. Но почему?

– Она не помнит… Не помнит свою дочь?

– Боюсь, что нет, – с горечью в голосе и очень тихо ответила Айла. Фелисии показалось, что у подруги тоже наворачиваются слезы. У Фел закружилась голова. Она запрокинула ее, сжав глаза с силой. Дышать становилось неимоверно тяжело. Воздух жег легкие.

Черт, черт, черт!

– Что делать, Айла… Что делать?

– Тебе нужно как-то это принять. Я не психолог, но, кажется, это единственное, что ты можешь сейчас сделать. По крайней мере, она жива, – печально пробормотала Айла.

– Не знаю, что лучше.

– Не говори так, прошу.

– Прости, я пойду. Позвоню завтра, когда приду в себя, – выдавила Фел, чувствуя в горле колючий комок. Хотелось раздавить телефон и швырнуть его об стену. Хотелось разнести эту каюту и прыгнуть за борт. Хотелось кричать, но что сказать?

Фел не узнавала саму себя в этот момент.

Почему она так приняла это? Откуда взялись слезы? Разве все эти годы Фелисия не жила с ненавистью к матери? Разве не мечтала увидеть ее и посмотреть в глаза, спросить почему она так поступила? Сказать о своей ненависти?

– Береги себя, – прошептала Айла.

Фелисия нажала на кнопку отключения.

Слезы рухнули градом, нескончаемым потоком хлынули вниз, стекая по шее и падая на ткань майки. Она уже пропиталась ими насквозь. Фел сжимала кулаки от злости, впиваясь в ладонь ногтями.

– Почему, почему, почему… Почему! Какого черта, как это вообще возможно?! Что теперь делать? Как я должна принять это? Почему?!

Она просидела так, выбрасывая все вопросы наружу, долгое время, возможно до самого утра – так ей показалось. Но когда слезы закончились – она посмотрела на время. Было всего десять вечера. Спать не хотелось, хотя глаза нещадно болели от рыданий. Ей хотелось попасть на воздух, чтобы прийти в себя. На какое-то время Фел даже забыла, что находится на лайнере в окружении океана. Морской воздух и взгляд на волны точно смогут ее успокоить – с этой мыслью Фел встала, умылась и привела макияж в порядок – просто стерла его. Глаза, конечно, опухли, но думать об этом не хотелось. После она в спешке вышла из каюты.

На верхней палубе было прохладно. Здесь лучше чувствовался свежий воздух и ветер. Этой ночью было не так жарко, что было только на руку Фел. Она обняла себя руками. Вдалеке виднелась луна, укутанная тонким покрывалом из облаков. Она была яркая и ровная – идеальное полнолуние, которого обычно Фелисия побаивалась. Сейчас было все равно. Что ей сделает эта луна? Она всего лишь часть природы, которая на таком расстоянии никак не способна навредить. Ее сопровождали еле видимые звезды, больше похожие на мелкие блестки. Они казались крошечными бриллиантами, рассыпанными по черному бархату. Ночь была ясной настолько, что вполне можно было различить их разные оттенки: от холодных голубых до теплых желтых. Кое-где виднелись одинокие. И в них Фелисия узнавала себя.

Фел услышала, как зашумела вода внизу. Темные волны внушали легкий страх, особенно ночью, когда ты посреди океана, и ни единой души вокруг. Раз – и тебя просто нет. Ты падаешь на дно океана, не имея возможности выбраться. Тебя тянет с огромной силой вниз, воздуха в легких почти не остается. Хочется за что-то ухватиться, но под рукой никакого спасения.

Тоже самое случилось сегодня, когда Айла все рассказала, – Фелисия утонула. Ушла на самое дно, не зная, как с него подняться. Как найти силы на хотя бы еще один вдох? Как рвануть наверх, чтобы позвать на помощь? Как найти уверенность?

– Фел?

Фелисия медленно обернулась, услышав знакомый голос. Единственный, кто сопровождал ее все эти дни. В то время, когда она стояла на самом верху и думала о том, как простить свою мать и понять ее. Как справиться со своей ненавистью. Как найти хотя бы одну каплю сил, чтобы побороть эти испепеляющие чувства.

Она посмотрела на Даниэля. Он стоял совсем рядом, на лице – волнение и множество вопросов. Он точно хотел что-то спросить, приоткрыв рот, но не стал. Молча бегал глазами по ее лицу. Фел, не сумев справиться с самой собой, пустила слезы. А через мгновение, не давая отчет своим действиям, бросилась Даниэлю на шею, сжимая с такой силой, точно если отпустит – он исчезнет. Даниэль обвил ее спину руками, ничего не сказав. Она тяжело дышала, чувствуя, как бьется сердце. Но чье именно – она не поняла. Возможно, ее уже давно остановилось. Ее било дрожью от прохлады, но в то же время согревало тепло Даниэля. Фел только спустя какое-то время, по ее ощущениям очень долгое, поняла, что именно сделала. Она округлила глаза, резко отпрянув от мужчины. Даниэль молча, но понимающе посмотрел на нее, ничего не спросив.

– Прости, прости, я не знаю, что… – бегло начала говорить Фел, жалобно посмотрев на мужчину, но он приложил палец к губам, призывая замолчать. Фелисия замолчала, но ей было очень стыдно. Стыдно так, что находиться рядом с ним становилось невозможно. Хотелось все объяснить, но как такое можно объяснить? С ходу рассказать всю историю с матерью? Это слишком личное, чтобы так поступить.

«Фел, какого черта ты делаешь!»

– Я, наверное, пойду. Прости, – почти шепотом сказала Фелисия и повернулась в сторону лифта, но не успела сделать и шага, как Даниэль поймал ее за руку и остановил. Он держал ее ладонь своей очень аккуратно, согревая теплом. Фел прошибло током от прикосновения, и она одернула руку, развернувшись.

– Останься, – тихо попросил он.

Фел подумала несколько секунд и осталась.

Даниэль отошел, обещая вернуться совсем скоро. Фел встала к борту, прокручивая в голове то, что случилось. Почему она не подумала, прежде чем бросаться на чужого человека? Как можно было так опрометчиво поступить? Что теперь он о ней подумает? И как, самое главное, все это объяснить и надо ли?

Фелисия недолго стояла одна, Даниэль вернулся быстро, как и обещал. В руках он держал два стаканчика чего-то горячего. Пар от них расходился и улетал вниз.

– Держи, это поможет, – сообщил он и протянул один Фел. Она приняла, чувствуя мгновенно разливающееся тепло по рукам. До нее донесся знакомый аромат, но она не могла понять, какой именно. Она поднесла стаканчикам к носу ближе, и до нее тут же дошли воспоминания. Она так часто пила это в прошлом, что теперь от одного только кадра становилось плохо.

– Чай с мелиссой?

– Да. Мне всегда мама его делает, когда бывает плохо.

Даниэль выглядел серьезным, таким Фел его еще не видела. Скулы напряжены, глаза сужены, взгляд сосредоточенный и направлен куда-то вдаль. О чем он думал?

– Спасибо, – тихо поблагодарила Фел, не решаясь сказать правду. Она не хотела обидеть его сейчас. Обидеть снова из-за своих проблем. Даниэль ничем не заслужил это, как и любой человек. Фелисия сделала глоток и вспомнила, как они с миссис Эттвуд сидели в ее кабинете и пили чай. Тогда казалось, что этот чай – лучшее, что было с ней в жизни. Он был прекрасен на вкус и правда помогал. Либо это было самовнушение. Но сейчас Фелисия понимала, что так действовала психика.

Она пила его мелкими глотками, молча смотря на волны. Они ни о чем не говорили, да и стоило ли?

– Я не буду ничего спрашивать, если хочешь – расскажи сама, – еле слышно проговорил Даниэль, взглянув на Фел. Она двумя руками обвила стаканчик и в ответ посмотрела на мужчину. Почему он так хотел узнать, что случилось? Почему ему это важно? Зачем он принес этот чай? Почему он постоянно рядом с Фел?

– Спасибо.

Даниэль кивнул. Фел надеялась, что он поймет ее. На самом деле, он не имел права лезть в душу и расспрашивать, но и не стал этого делать. Это о многом говорило. Фел мысленно еще раз поблагодарила его. Она давно не встречала таких осторожных и тактичных людей, особенно мужчин. При этом он умудрялся каким-то образом заботиться о чужой женщине. Фел понимала только одно – просто так человек поступать таким образом не станет. Ни за что на свете. Только думать сейчас о мотивах Даниэля хотелось меньше всего, и она ничего не стала больше говорить.

– Я потерял мечту всей своей жизни, – вдруг сказал Даниэль, нарушая оглушающую тишину, чем слегка напугал Фел. Она обернулась на него, но он продолжил смотреть вперед, точно ворошил свое прошлое и смотрел его в голове, как фильм, проматывая кадр за кадром. Фел поняла, что этот человек потерян. Он потерян точно так же, как и она. Неужели их судьбы нарочно были сведены? Разве такое бывает?

– Мечту?

– Да. И вместе с ней всю свою жизнь, – ответил Даниэль. Его голос надломился и стал ниже. Было плохо видно, но глаза казались стеклянными.

– Что… Что произошло?

– Я с детства играл в хоккей, а теперь не могу взять клюшку в руки. Я потерял смысл жизни вместе с хоккеем, когда мне сообщили, что лучше больше не выходить на лед.

Фелисия застыла и перестала моргать. На ее глаза опять навернулись слезы, но она их сдержала. Чай, казалось, остыл. Свой Даниэль давно выпил. Фел опустила взгляд на волны, которые начали бушевать по новой. Они бросались друг на друга, зазывая в свою темноту. С высоты казалось, что это шторм не менее трех баллов. На мгновение стало страшно, но после Фелисия посмотрела на Даниэля и успокоилась. На темном небе все еще висело полнолуние, но его прикрыла простынь из облаков.

– Что-то серьезное? – спросила Фел, до конца не понимая, стоило ли лезть не в свое дело. С другой стороны, Даниэль рассказал ей сам, вот так внезапно выпалил в лоб. Вероятно, на это была причина. И может ли кто-то рассказать такие вещи постороннему человеку? Фелисия не понимала, почему он так поступал, и в этом потом стоило разобраться.

– Нейроциркуляторная дистония. Не слишком серьезно, чтобы умереть, но серьезно, чтобы не заниматься такими нагрузками.

– Мне очень жаль…

Фелисия не знала, что нужно говорить в таких случаях. Ей показалась, что она совсем не умеет поддерживать людей, хоть и владела некой проницательностью. Возможно, здесь были излишни слова? Потерять все, чем ты жил, было слишком тяжело, чтобы слова могли излечить.

Вдруг Даниэль повернулся и подтянул уголок рта, вполне искренне пытаясь улыбнуться. Фел повторила за ним.

– Ты спрашивала, почему я здесь. Вот, это и есть причина.

– Пытаешься сбежать от реальности.

– Как я и говорил.

– Ты же понимаешь, что от нее сбежать совершенно невозможно, да? – с долей надежды спросила Фел. Она и правда думала, что Даниэль все это знал, просто делал вид, что поступает как маленький мальчишка.

– Увы.

– Из этого точно есть какой-то выход, – уверенно кивнула Фелисия, подставив лицо внезапно появившемся порыву ветра. Глаза начали сохнуть сильнее, и боль нарастала. Желание уснуть взялось из ниоткуда, но в такой момент будет странно уходить.

– Их два. Но пока не хочу об этом думать, – отозвался Даниэль. Он повернулся всем телом, положив руку на борт. Фелисия допила чай, уже холодный, понимая, что разговор себя исчерпал. И организм уже требовал отдыха. Но, честно говоря, Фел не хотелось уходить.

– Я, пожалуй, пойду, хочу отдохнуть, – все же сообщила она.

– Я тебя провожу.

Фел молча кивнула, не имея ничего против. По пути выбросила стаканчик. Они спустились по лестнице, натыкаясь на нижних палубах на толпы людей. Пассажиры развлекались где только могли, почти ни одно заведение не пустовало, хотя оценить в полной мере было сложно – лайнер был слишком большим. Музыка грохотала и звенела в ушах, глаза слепило от яркого света. Когда они дошли до каюты Фел, Даниэль встал напротив нее очень близко. Кислород начал заканчиваться, и Фелисия сделала шаг назад. Расстояние казалось слишком маленьким, и ее сердце в этот момент трепетно забилось, касаясь грудной клетки. Фелисия только сегодня, а может быть только сейчас поняла, что происходит с ней, но не хотела это принимать. Ни в коем случае и ни за что на свете. Больше такой ошибки повторить она не могла.

– Прости, что я так бросилась на тебя, – нарушила тишину Фел, чувствуя острую необходимость извиниться за свое не совсем правильное поведение.