Полная версия
Крокодилий остров
– Видели, – с готовностью подтвердил пьяный киликиец и добавил – … Тебя в гробу!
Он расхохотался собственной шутке и плюнул под ноги незваному гостю виноградной жвачкой.
Поиски ничего не дали. К утру Мегакл рухнул на кровать и уснул, но сон прервал стук, от которого задрожали глиняные фигурки Беса на полке.
– Открывай, душегуб!
[1] эпистат – нотариус.
Глава 3. Остров, усеянный трупами
Мегакл сел на кровати и протер глаза, чувствуя себя до странности отдохнувшим, хотя лег под утро, а на рассвете за ним должна была прийти лодка. Солнце било в окно, оно поднялось достаточно высоко, как в полдень.
– Открывай, убийца! – пробасил незнакомец и еще раз саданул кулаком в створку.
Теряясь в догадках, Мегакл отодвинул засов, и в комнату хлынули стражники, возглавляемые крепким молодцом в посеребренной кирасе и белой тунике с синими полосами по краям. Высокий гребень из конского волоса, украшавший шлем, придавал ему еще более грозный вид.
– Я Пасандр, архифалакит [1]Летопольского нома, – отчеканил он и свел густые брови к переносице. – А ты с этой минуты под арестом за убийство.
Мегакл захлопал глазами и украдкой ущипнул себя за локоть, чтобы отогнать кошмар. Но стражники не являлись плодом сновидения и никуда не исчезли, зато Пасандра мягко отстранил мужчина средних лет с благородной сединой на висках и бородой, как у философа.
– Неоптолем, стратег, – представился он, деликатно поправляя на плече сверкающую золотом фибулу с профилем Птолемея Авлета, удерживающую его длинный серо-зеленый гиматий.– А ты, наверное, архитектор Мегакл?
– Да.
– Извини, что мы потревожили твой покой…
– Еще церемониться с ним, – фыркнул начальник полиции, но замолчал, как только стратег посмотрел в его сторону.
– Итак, – продолжил Неоптолем. – Мы вынуждены просить тебя отправиться с нами на Крокодилий остров.
– Ну ладно, – промямлил Мегакл, испытав некоторое облегчение. Он боялся, что эти люди явились сообщить ему о смерти Тирии. – Только я не успел сходить к эпистату…
– Оставь, – махнул рукой стратег.
Мегакл понял, что случилась какая-то неприятность или даже трагедия. Возможно, злобные жители деревни все-таки убили ту девушку и с перепугу решили свалить вину на него. В маленьких селеньях не любят чужаков, что уж говорить об островитянах, не покидавших свое обиталище без малого двести лет.
На сей раз его усадили в длинную, совершенно новую лодку, а гребцами служили стражники, так что путь занял вдвое меньше времени. Крокодилы им не докучали, они опять повели себя странно: сгрудились у отвесного берега, высунув морды из воды, ревели и клокотали, как будто чего-то требуя.
– Они чувствуют смерть, – прошептал молодой стражник и потянулся пальцами к шее, на которой висел амулет богини Сехмет, отгоняющей злых духов.
– Замолчи и шевели веслом, – вызверился на него Пасандр.
По спине Мегакла пробежал холодок. Ступив на берег, он увидел на песке какие-то разноцветные тряпки, прищурился и с ужасом узнал в них царских солдат, которые накануне обыскивали его, писца и старосту. Они лежали ничком, словно рухнули от усталости. Рядом валялись копья. Мегакл сорвался с места, но его тут же остановил Неоптолем, крепко уцепив за предплечье.
– Трогать ничего нельзя.
– Но вдруг они еще живы?
– Мертвы, – отрезал стратег. – Лекарь уже осмотрел.
И снова он поднялся на насыпь, но теперь вид с ее высоты был поистине жутким: у затоки, у домов и маслобоен, под каждым деревом – трупы. Женщины, мужчины, дети, собаки, кошки, птицы, волы и коровы. Утки теперь плавали кверху лапками, покачиваясь в воде, и цвет ее сменился с зеленоватого на бурый. Пожилой лекарь в светлой тунике бродил среди мертвых, как призрак.
– Что… что все это значит? – прохрипел Мегакл, кое-как разлепив пересохшие губы.
– Ты нам скажи! – разозлился начальник полиции, но его требовательный тон показался даже приятным: такой сварливый, будничный, абсолютно земной на фоне апокалиптической картины.
– Но я ничего не знаю. Почему бы не спросить Гирана?
– Он издевается, – заявил Пасандр, указывая на Мегакла раскрытой ладонью: вот, мол, полюбуйтесь, с кем приходится иметь дело.
– Гиран тоже погиб, – спокойно ответил стратег. – Ты последний, кто видел их живыми вчера. Вот мы и хотим понять, что стряслось. Надеемся, ты нам поможешь.
– О, боги, – Мегакл сел на землю и обхватил голову руками. – Меня попросили осмотреть дамбу. Я приплыл сюда со старостой и писцом, посоветовал установить плиту, которая бы удерживала земляной вал и не позволяла ему рассыпаться. Мы поговорили, рассчитали стоимость, потом Яхмос составил договоры…
– Что, прямо здесь? – перебил начальник полиции. – Или вы спускались в деревню?
– Прямо здесь, – уныло подтвердил Мегакл. – У Яхмоса были при себе свитки и набор для письма. Я забрал их с собой, чтобы заверить. Мы договорились, что я прибуду на следующий день, и рабы Гирана отвезли меня в Летополь.
Подоспел лекарь, путаясь в своем неуместном светлом одеянии, которое уже успело украситься пятнами от земли, травы и нечистот.
– Ну? – тут же обратился к нему Пасандр, не скрывая нетерпения.
– Чудеса какие-то, – пожал плечами лекарь и замолчал.
– Чудеса оставь жрецам, а мы тебя не для того позвали!
– Они задохнулись. По крайней мере, на первый взгляд все признаки схожи. При вскрытии посмотрим на легкие и пищевод, есть ли там копоть.
– Еще того не легче! – Пасандр хлопнул себя по колену. – Откуда же взяться копоти, любезный мой Орней, когда нет кострищ и следов большого пожара? Я еще соглашусь, что люди могли угореть на маслобойне, но не на открытом же воздухе, провалиться мне в Тартар! Понимаю, мы утащили тебя прямо со свадьбы, и ты еще не проспался после вчерашнего, но соберись с мыслями и думай!
– Я человек маленький, – обиженно отозвался лекарь. – Что вижу, то и говорю.
– Животные тоже задохнулись? – спросил Неоптолем.
– Да.
– Могли их отравить?
– Кто ж знает, – меланхолично ответил Орней. – Ядов в мире много.
Пасандр досадливо поморщился и кликнул стражников.
– Эй, вы, слушайте! Дорен описывает каждый труп: как лежит, как выглядит и дальше по правилам. Остальные ждут, потом грузите всех на лодки – я пришлю за вами. Причаливайте к старой рыбачьей пристани, чтоб горожане вас не видели. Ясно? А ты, – небрежный кивок в сторону Мегакла. – Посидишь в тюрьме, пока мы не узнаем причину смерти. Ну или признавайся сразу.
– Но я не убивал их, это же безумие! Как, по-твоему, я задушил бы сорок восемь человек, не оставив следов?
– Сорок семь, – поправил лекарь. – Именно столько я насчитал.
– Значит, кто-то спасся! – луч надежды вновь забрезжил перед Мегаклом. – Надо найти его и расспросить.
– Это уж не твоя забота, – отрезал Пасандр.
– Помилуй, почтенный, как «не моя»? Арестовывают-то меня! И под совершенно надуманным предлогом! Не может быть, чтоб я оказался единственным, кто разговаривал с островитянами вчера или сегодня! Кто, например, первым нашел трупы?
– Зеленщик и торговец мукой, – нехотя ответил Пасандр. – Но я их давно знаю, а тебя впервые вижу.
Да уж, аргумент, с которым не поспоришь. Приезжие всегда вызывают подозрения. Кроме того, необъяснимая смерть, выкосившая все живое, наверняка вызовет панику в Летополе и других городах нома. Он отчетливо помнил бунт в Аполлонополе, когда там прошел слух о проклятой амфоре. Маслобойни придется закрыть, ведь никто в здравом уме не станет на них работать. Конечно, можно нагнать невольников и преступников, но их надо кому-то стеречь, раздавать задания, следить за порядком, писать отчеты. И где взять столь безрассудных храбрецов?
Такой поворот событий не понравится ни эконому, ни дийокету, поскольку за недобор масла отвечать им. Вот начальник полиции и стремится быстренько назначить убийцу, пока смерти не приписали злым духам.
Все, вроде бы, понятно, но Мегакл не мог отделаться от мысли, что его по какой-то причине особенно невзлюбили и пытаются сделать козлом отпущения.
– Почтенный Неоптолем, – он решил все-таки попытать счастья. – Позволь написать письмо подругам в Арсиною. Накануне вечером пропала моя мать, и если мне предстоит сидеть в тюрьме, я хочу чтобы кто-то занялся ее поисками.
– Конечно, отчего же нет. Пиши, Дорен доставит.
– Эти девушки помогли разоблачить аполлонопольского душегуба, – быстро договорил Мегакл. – Ловкий малый, обставил дело так, будто над городом довлеет проклятие, ты меня понимаешь? Ксантия и Глафира действовали очень деликатно: не пострадали ни честь стратега, ни доброе имя архифалакита.
На успех он не рассчитывал и даже зажмурился, ожидая от несдержанного Пасандра грозной отповеди в духе: «Чтоб я позволил каким-то девушкам, неизвестно откуда взявшимся, совать нос в дела правосудия? Скорее Нил потечет с севера на юг!»
Но начальник полиции промолчал, а Неоптолем ответил, медленно поглаживая бороду:
– Не стану притворяться, будто не знаю, о ком речь. – Это родственницы Согена из Арсинои, верно? Я присутствовал на церемонии награждения, когда этому олуху вручали золотое ожерелье с именем царя. Вечером в винном погребке он сболтнул, что не сам раскрыл заговор, а просто-напросто присвоил лавры племянницы и ее подруги. Используем шанс, раз он представился. Чем мы рискуем?
Мегакл украдкой стрельнул глазами в сторону Пасандра.
– Ладно, – как бы нехотя отозвался начальник полиции и повернулся к Мегаклу. – Моли богов о чуде. Коли его не произойдет, висеть тебе на столбе.
[1]начальник полиции нома
Глава 4. Как стратег и архифалакит заподозрили друг друга
Мегакл совершенно напрасно боялся, что Ксантию и Глафиру не подпустят к расследованию. Их появления жаждали и добивались оба: стратег и начальник полиции. Собственно, именно поэтому архитектор и оказался единственным арестованным, хотя никто даже не мог утверждать наверняка, что на острове произошло убийство.
Еще до того, как бедняги упали замертво, а Мегакл назвал имена своих подруг, о них собрали все сведения, какие только удалось добыть: посыльные мотались с письмами в разные номы, собирая информацию по крупицам. Отзывы о Ксантии и Глафире были самые лестные: разоблачение заговора в Арсиное, поимка убийцы в Гермополе, предотвращение бунта в Аполлонополе. Но зачем и в чем двум влиятельным чиновникам понадобилась помощь посторонних девушек? О, причины имелись, и весьма серьезные…
Восемь дней назадПасандр писал, сидя за своим столом в полицейской канцелярии. Это занятие никогда ему не нравилось. Обычно он диктовал, но если сестра получит послание, начертанное чужой рукой, посыплются упреки в лени и невнимании к семье.
Он вздохнул, соскабливая следы кляксы ножом для разрезания папируса, как вдруг над его ухом кто-то кашлянул. Архифалакит так и подпрыгнул в кресле, столкнув на пол палетку с охрой. Справа от него стоял нищий: босой и грязный, почесывая отвратительные язвы на руках. Не успел Пасандр задаться вопросом, кто его впустил, как посетитель сказал знакомым голосом:
– Почтенный архифалакит! Ты приказывал явиться, и вот я.
– Сохмет Проныра, – наконец узнал его Пасандр. – Ну и вырядился же ты! Докладывай. Что происходит в городе?
Египтянин хитро ухмыльнулся и начал издалека:
– Боги берегут прекрасный Хем или, как его называют доблестные соотечественники Александра Великого, Летополь. Под твоей мудрой рукой жители спят спокойно и каждый день благодарят…
– В Тартар! – потерял терпение Пасандр. – Придержи эту речь для моих похорон.
– Башмачник Имау напился и прилюдно оскорблял трапезита. Сказал дословно: « Пусть твоя утроба станет теснее кошелька Гермеса – да сгинешь под грузом собранных драхм».
– Плевать на них обоих. Дальше.
– Жена эконома путается с мальчишкой-конюхом из почтовой статмы, что у городских ворот.
– Пусть катятся в бездну. Есть что-то важное?
– Фестий, сын Турна с Крокодильего острова, заказал 4000 сырцовых кирпичей по цене 4 обола за штуку. Хочет перестроить дом. Мебель тоже купил: пять плетеных стульев, два сундука из сикомора, окованных медью и четыре кровати.
Лицо Пасандра заметно напряглось.
– Известно, откуда у него деньги на это?
Сохмет красноречиво пожал плечами.
– Проклятье, не далее, как в прошлом месяце, стройку затеял его сосед, верно?
– Истинно так, – поклонился Сохмет. – Сагарис, сын Аскания: купил обожженные кирпичи по цене 8 оболов за штуку, их доставили на трех папирусных лодках, значит, он получил примерно 2000 штук.
– Немыслимо! – Пасандр вскочил со своего кресла, заложил руки за спину и прошагал к окну, будто ища объяснение на улице.
Стремительный рост благосостояния островитян, выжимающих драгоценное масло, явно указывал на контрабанду и незаконную торговлю, что грозило обернуться палочными ударами или сожжением заживо. Не только для работников маслобоен, но и для него, начальника полиции нома.
Если он скажет, что ничего не знал, суд не поверит, а горожане просто засмеют. Он предстанет этаким комическим персонажем, вроде подслеповатого и глухого старика, родственники которого прикидывают, как от него избавиться: удавить или отравить, а он все еще думает, что держит семью железной хваткой.
– Ты свободен, – Пасандр отпустил Сохмета, и тот исчез так же незаметно, как появился. – Плащ мне!
Вбежал раб и почтительно набросил на его плечи синюю накидку, закрепив ее простой круглой фибулой. От оружия и сопровождения Пасандр отказался, и со всех ног поспешил в царский архив, где хранились документы о доходах нома.
Писец-распорядитель встретил его таким выражением лица, словно Пасандр ворвался в его сад и обнес фиговое дерево.
– Что угодно, почтеннейший архифалакит? – проблеял он тоном, посылающим в преисподнюю.
– Годовой отчет по сбору масла на Крокодильем острове, – потребовал Пасандр довольно четко, но писец скроил мину и переспросил:
– За какой именно год?
– За 27-й благословенного правления Птолемея XII!
– Минутку.
Он скрылся за полками, уставленными опечатанными глиняными кувшинами, в которых хранились папирусы, и вскоре вернулся с двумя в руках.
Пасандр осторожно развернул свиток и устроился на каменной скамейке за низким столом. Он углубился в отчет со всем вниманием, на какое был способен, и даже попросил у распорядителя восковую табличку и стило, чтобы кое-что пересчитать.
По бумагам выходило, что на Крокодильем острове все в полном порядке: сколько оливок и кунжута завезли, столько масла и получили. Пасандр даже засомневался, прав ли он насчет хищений. Но, смилуйтесь, где это видано, чтоб рабочие, получающие одну драхму в день, заказывали тысячи кирпичей по полторы?
Островитяне живут намного лучше, чем крестьяне в окрестных деревнях: двухэтажные домики, без излишеств, но добротные, вьючные животные, возможность покупать разные мелочи. Торговцы почти каждый день причаливают к их берегу.
Нет, чистота документов связана не с честностью, а с хорошо поставленным мошенничеством. Такое безграмотным островитянам не под силу. Кто же им покровительствует? Чиновников в номе пруд пруди: мелких, средних и очень важных. Придется проверить каждого.
– Любезнейший, – обратился он к распорядителю, отдавая свитки и прибавляя к ним несколько серебряных тетрадрахм. – Не делай отметку, что я посещал архив.
***Тем временем, стратег Неоптолем заслушал аналогичный доклад о покупке злосчастных кирпичей от своего раба Кадмия и ощутил колики в животе.
– Половина жителей проклятого острова заслуживают смертной казни за убийства, о чем мне каждый раз напоминает архифалакит. Но я постоянно внимал нытью эконома и царского контролера: «кто же будет работать?» да «кем же мы их заменим?». Смотрел сквозь пальцы на их проделки, а они мне вон что! Контрабанду!
Кадмий мягко, но настойчиво усадил его обратно в кресло и напоил раствором глины.
– Тебе вредно волноваться, мой господин. Ты еще успеешь с ними разобраться. У тебя впереди целый год до нового отчета. Сомневаюсь, что островитяне сами нашли способ обходить закон. За ними кто-то стоит.
Неоптолем вновь встрепенулся.
– Послушай-ка, я должен еще раз проверить бумаги. Вдруг писцы и трапезит просто не заметили расхождения в цифрах? Тогда скандал вот-вот разразится, и никакого года у нас в запасе нет. Вели отнести меня в архив!
– Зачем же тебе самому бегать по городу, словно приказчику из горшечной лавки? Я схожу и принесу свитки, а ты отдыхай.
Но Неоптолему было не до отдыха: боли в желудке перемежались с беспокойством. Ему казалось, что Кадмий слишком долго не возвращается, ожидание тянулось томительно, а в голову лезли страшные мысли. Летопольцы его любили, начальство ценило и уважало, а теперь репутация рассыплется в прах, и из-за чего? Из-за того, что он не уследил за подчиненными и не сумел справиться с кучкой преступников, изолированных на острове. Нет, он мог бы простить мелкие кражи, но нарушение царской монополии – смертный приговор всем: непосредственным участникам, сообщникам и тем, кому по долгу службы полагалось об этом знать.
Когда Кадмий принес папирусы, Неоптолем приказал ему остаться и изучить их вместе: одна голова – хорошо, а две – лучше. К тому же раб обладал незаурядным умом. Но сколько они не искали подсказки, как ни бились – придраться было решительно не к чему.
– Ты прав, – признал стратег. – За ними кто-то стоит.
– Может, это ничего и не значит, – осторожно сказал Кадмий. – Но начальник полиции тоже интересовался этим отчетом и заплатил распорядителю, чтоб тот помалкивал о его визите.
– Пасандр? Наверное, и он заподозрил неладное. Надо бы встретиться с ним…
– Или он руководит контрабандой. И тогда я бы не спешил делиться подозрениями.
– В таком случае, плохо дело. Сам знаешь, эконом мечтает подсидеть меня и пристроить на место стратега своего отчима, а судья дикастерии и трапезит с ним заодно. Пасандр промолчал, когда я избавился от номарха, и если я вдруг начну расследование махинаций с маслом, что помешает ему вспомнить об этом? – Неоптолем машинально осушил скифос и сморщился, когда понял, что там глина, а не вино. – Слушай, может быть, закрыть на все глаза? Цифры сходятся, ну и пес с ним.
Раб помолчал, подыскивая слова, а потом осторожно, стараясь не слишком огорчать хозяина, ответил:
– Безусловно, ты очень умен и потому склонен считать других столь же мудрыми. Но, при всем уважении к архифалакиту, он человек… средних способностей. Посуди сам: ему посчастливилось разработать схему обмана, к которой не подкопаешься, но он забыл предупредить островитян, чтоб они не выпячивали свои доходы. А ну, как кто-нибудь еще обратит внимание на их стройки и покупки? Похожий случай был с маслобойнями в Мемфисе: у чиновников конфисковали имущество и назначили сто ударов палками.
– И ни один не выжил после наказания, – кисло признал стратег. – Но если в мошенничестве замешан не Пасандр, я рискую оскорбить его недоверием, и он не станет хранить мои тайны. Боги, ну и ситуация!
Он дернул себя за бороду так, что на глазах выступили слезы, а потом напустился на раба:
– Не сиди, как пень, ищи выход! Зря я, что ли, платил за твое обучение?
– Помнишь Согена, архифалакита из Арсинои, которого ты назвал непроходимым болваном? Он еще получил царскую награду.
– Ну, – поторопил Неоптолем.
– У него каша заварилась – уж будь здоров: там тебе и верховный жрец, и юноша из богатой семьи, и соратник узурпатора Архелая. Словом, такая публика, что под них копать – себе дороже. Но он как-то выкрутился.
Стратег громко и презрительно фыркнул.
– Это не его заслуга. Заговор разоблачила его племянница и ее подруга.
– Может, стоит навести о них справки, да и привлечь к нашему делу? Если кого поймают – хорошо, а коли попадут в неприятности – так и не жалко.
***Пасандр пришел к тем же выводам другим путем. Вездесущий Сохмет Проныра доложил, что раб стратега взял документы на дом и дотошно выпытывал у писца, брал ли их еще кто-нибудь.
Начальник полиции с тоской припомнил, что Неоптолем помог его шурину незаконно обзавестись земельным участком в близлежащей клерухии, и вести против него расследование крайне опасно.
Так и не решив, что же делать: сидеть тихо и с ужасом ждать разоблачения или выяснять правду на свой страх и риск, Пасандр побрел в пивную и встретил там театрального распорядителя.
– Любезный Дидим!
– Почтеннейший Пасандр! Окажи мне честь и садись рядом! Сейчас нам подадут превосходнейшее родосское вино.
После третьего кувшина, словоохотливый Дидим стал еще разговорчивее, хотя язык его слегка заплетался.
– Не пверишь, – заявил он, поднимая вверх указательный палец. – С моим тварищем в Гемр… Гермополе такое прик-ик-ключилось! Нанимает он актеров для н-новой пстановки, а их кто-то прик-ик-канчивает одного за другим.
– Да ну, – ахнул не менее пьяный начальник полиции.
– Клянусь этой, как ее? Кто у нас там бгиня п-правды? Не помнишь? Ну и ладно. Так в-вот. Думал мой тварищ, что все, конец: с-скандал, премь-ер-ра отменяется, но тут, – он выдержал театральную паузу. – Пьявились они. Две девушки: одна воин, другая л-лекарь. Убийццу разблачили, рпе-репутация театра спасена! И т-такие скр-скромницы оказались: награды не взяли, а весь три-и-умф ост-оставили местному ахри-архиф-фалакиту.
Пасандр наконец-то увидел свет в темной пещере, маленькую ниточку надежды, врученную ему собутыльником.
– Их имена? – спросил он, борясь с желанием расцеловать Дидима.
Глава 5.Город удара молнии
Сквозь сон Ксантия услышала судорожный всхлип и тут же открыла глаза. Костер догорал, отбрасывая оранжевые отблески на серые камни, удерживающие его в пределах очерченного круга. У огня сидела Глафира и с увлечением читала какой-то свиток, периодически хихикая. Свободной рукой она чесала прилегшего отдохнуть ослика, и тот недовольно фыркал, когда пальцы хозяйки останавливались.
– Что читаешь? – спросила Ксантия.
Ёе подруга вздрогнула от неожиданности, а потом попыталась спрятать папирус, словно ее поймали на воровстве.
– Ты меня напугала. Я знаю, что пора спать, но не могу оторваться.
– Ну так прочти вслух, мне тоже интересно.
Глафира откашлялась и продекламировала на латыни, старательно соблюдая все паузы и смысловые ударения:
– Боги! Ужас! Проклятая книжонка!
Ты нарочно ее прислал мне,
Чтобы я целый день сидел, как дурень,
В Сатурналии, лучший праздник года!
Это так не пройдет тебе, забавник!
Нет, чуть свет побегу по книжным лавкам,
Там я Цезиев всех и всех Аквинов,
И Суффена куплю – набор всех ядов!
И тебе отдарю за муку мукой.
Она остановилась и посмотрела на Ксантию, ожидая реакции.
– Смешно, правда?
– Очень, – ответила Ксантия, но не посчитала нужным улыбнуться.
– Наверное, стоило прочесть стихотворение целиком, а то так не совсем понятно. Поэту подарили много книг, и он мучится, потому что не может отвлечься даже в праздник – истории его затянули.
– Я уяснила. Кто автор?
Рыжие кудри закрывали половину лица Глафиры, но даже так Ксантия без труда разглядела напряжение и неловкость, овладевшие ее подругой. Та помедлила, заливаясь румянцем, и сказала, не без дрожи в голосе:
– Валерий Катулл.
– Ты говорила, что не любишь римских поэтов, – спокойно продолжила Ксантия, хотя в ней начало закипать раздражение. – И латынь тебя утомляет, потому что на ней читается гораздо медленнее, а кое-каких слов ты вовсе не знаешь.
– Все так, но…
– И ты нарочно заменила во второй строчке «Катуллу» на «мне», чтобы я не задавала вопросов.
– Да, я подслушала ваш разговор с Владыкой мечей, – призналась Глафира, заправляя непокорную прядь за ухо и отводя глаза. – Извини. Это вышло случайно.
Ксантия опустила голову на мешок, набитый сухарями и служивший ей подушкой. В черном небе сияли холодные звезды. Тот злополучный разговор…
– Долгую трудно любовь покончить внезапным разрывом,
Трудно, поистине, – все ж превозмоги и решись.
– Не знала, что ты ценитель поэзии.
– Ты многое пропустила, когда умерла. Это Валерий Катулл. Если он действительно следовал собственным советам, то я перед ним преклоняюсь. Я пробовал избавиться от любви, но не смог. Думаешь, стоит попытаться вновь?
Она ответила, что, без сомнения, стоит, и Немир Владыка мечей, исчез. Она не видела его, по меньшей мере, две недели, испытывая одновременно облегчение, досаду и горечь.
– Мне так понравились эти строки, – объясняла Глафира. – Что я их запомнила. А потом увидела свиток в бабушкиной библиотеке. И прихватила с собой – она все равно их только собирает и не читает. У меня не было намерения вмешиваться в ваши дела. Просто хотела…
